В голове неясным маячком заморгала мысль. Оценивать насколько она здравая я не стала. Вместо этого приступила к немедленной ее реализации. Я взглянула на Илью и прошептала.
- А долго Сергей так стоять там будет?
- Ты волнуешься за него?
Я утвердительно кивнула. А что, собственно, мне еще оставалось? Он немного помолчал, потом тихо, так что я едва разобрала, процедил.
- Уже свободен.
Я порадовалась такой формулировке и в кармане дважды щелкнула кнопкой соединения на телефоне. Первый щелчок - последний набранный номер, то есть Сергея, второй - вызов. Теперь лишь бы Перов ответил. Лишь бы Носик не обманул, и нам оставалось проехать недалеко. Лишь бы денег на счету хватило. Слишком много условий, но каков мой выбор?
Илья убрал руку с моей талии и немного отстранился. На душе стало холодно и одиноко. Я мысленно прикрикнула на себя. Не может же он со мной постоянно няньчиться. В конце концов, не маленькая девочка! Я переключилась на проносящиеся мимо пейзажи.
- Не волнуйся, девочка, ты вернешься к нему, - эта еле слышная реплика, равнодушно брошенная хранителем, привела меня в недоумение.
- К кому вернусь? - прошептала я.
- К Сергею.
- Зачем? - я не сводила напряженного взгляда с окна и как-то не слишком сосредотачивалась на словах.
- Ты его любишь.
- Кто тебе такую глупость сказал?
Илья не ответил.
По трассе мы выехали на окраину, здесь оставалось всего ничего до вереницы санаториев, выстроившихся в ряд боком к морю. Носик свернул в сторону гор и запетлял мимо многоэтажек.
- Ой! - как можно громче закричала я. - И правда недалеко! Это ж тут здание санатория Аэрофлота рядом! А вот тут между многоэтажками фруктовый рынок!
Профессор раздраженно уставился на меня в зеркало заднего вида.
- Мария, будьте добры так не орать.
Я пристыжено кивнула головой.
Вдруг Носик захрипел, бросил руль и схватился обеими руками за горло.
- Еще раз крикнешь на нее, убью, - голос Ильи был тихим и страшным. По спине побежали мурашки.
Я во все глаза будто в тяжелом сне смотрела, как машину тянет на обочину. Мгновение и хранитель освободил водителя. Мужчина вцепился в руль, хватая ртом воздух.
- Ты… У меня ее сестра!
- Ее сестра у Антона. А ему нужен я. Предложишь ему выбор между мной и тобой?
Мужчина побледнел и замолчал.
Спустя несколько минут мы подъехали к маленькому частному домику на самой окраине, выше поднимался только горный склон, поросший лесом.
- Это ведь частные дома, да?
Ответа не последовало, да мне и не требовалось.
Строение было до неприличия нелепым, наполовину блочное, наполовину кирпичное, оно выглядело незаконченным. Молодой парень распахнул ворота перед машиной, и мы заехали во двор.
Илья вышел сам, потом помог мне. Парнишка (я точно определила - человек) с каким-то нездоровым любопытством разглядывал моего хранителя. От последнего не ускользнул такой интерес. Илья развел руки в стороны, взглянул исподлобья на молодого человека и сделал один резкий шаг навстречу на чуть согнутых ногах. Я с удивлением увидела, как на лице парня поочередно заплясали разные эмоции: сначала замешательство, потом испуг и, наконец, безотчетный страх. Он быстро ретировался.
- Не пугай моих учеников!
Илья как-то странно усмехнулся. Я бы назвала эту ухмылку издевательской, высокомерной.
Носик сказал "ученика". Сергей уверил, что и ему предлагали стать таковым, но Перов то, в отличие, от этого не боялся моего хранителя. Я задумчиво покосилась на него. Или мы с Сергеем не все знаем про Илью? Что вернее. И кто такой Антон? В глубине души я не хотела знать ответ на этот вопрос. Нужно поскорее забрать Таню и убегать от этих людей.
- Где Таня? - спросила я в спину мужчине, поднимающемуся по ступеням в дом.
- Не здесь, - кинул через плечо он. - Мы просто подождем немного. Осталось не больше часа.
- Часа? До чего?
Ответом было молчание.
Глава 13
Я сидела в кресле. Большое, мягкое, уютное, в ином случае оно привлекло бы меня развалиться, заполнить собой каждый сантиметр, но не теперь. Сейчас я сидела на краешке с прямой как палка спиной. Илья зачем-то расположился прямо передо мной у самых ног в своей излюбленной позе. Носик, нацепив очки, что-то читал с монитора. Со стены доносилось равномерное тиканье часов. Я то и дело поглядывала на собранный китайцами циферблат. Минуты тянулись нестерпимо долго.
В очередной раз перевела взгляд с хозяина на затылок своего хранителя. Мне безумно захотелось коснуться его. Я прикусила губу. Как он отреагирует? "Но ведь он постоянно касается тебя", - шепотом возразил рассудок. Я осторожно протянула руку и провела кончиками пальцев по черным жестким волосам. Плечи Ильи еле заметно поднялись и опустились. Он замер, но возражать не стал. Чем несказанно обрадовал. Я стала действовать смелее. Кто знает, сколько времени отмерила мне судьба? Таймер запущен. Я осторожно потянула веревку с хвоста, но прежде чем смогла снять ее, она растворилась сама, как и белая рубашка когда-то. Черные волосы рассыпались по плечам. Любопытно, при жизни Илья использовал их как завесу от назойливых привидений? Сергей использует. Я стала медленно перебирать прядь за прядью. Он оперся спиной о мои ноги и откинул голову на колени. Глаза хранителя были закрыты. Внизу живота появилось странное щемящее чувство восторга и томления. Мысли заполнил туман. Он клубился и пульсировал, образовывая все более плотную завесу. Настоящее вместе с комнатой, мягким креслом, похищением, часами, равномерно отбивающими ритм, отступило куда-то на задворки сознания.
Я лежала в темноте и смотрела в потолок. Сырой, морозный воздух проникал сквозь узкое непроконопаченое окно. На столике остался совсем небольшой огарок свечи. Тратить его не хотелось. Книгу днем дочитать можно. Деревянная перегородка между камерами сотрясалась от ритмичных ударов.
Один, второй, третий…
Медведь еще по Литовскому замку знал, как довести до белого коления или хотя бы просто до срыва. Я дышала равномерно этим ударам, так было легче сохранить спокойствие. Чтобы как-то отвлечься от реальности я начала вспоминать события последних лет.
В колонию за Пороховыми меня сослали два года назад. Я тогда попалась на краже в пекарне. Да и то только потому что сдохшая маман хозяина сильной больно оказалась, не дала убежать. До сих пор помню, как ехала сюда. Колея тянулась сквозь сырой весенний лес, пахнущий прелым мхом и грязью. Мертвые и живые остались позади, а тут земля стояла чистая. И воздух здесь был совсем иной. Я такого не нюхала. Как потом гордо сообщил мне директор: "У нас, сударь, жертвовано почти пятьсот десятин!" Я тогда пожала плечами. Откуда мне, дикарю, было знать, сколько это. Я имя свое только и умела чертить, фамилию на слух каждый вечер повторяла как заклинание, она связывала меня с прошлым и со снами о матушке. Что больше поразило в словах директора, так это то самое "вы", к которому и до сих пор было сложно привыкнуть.
Колония производила впечатление. Деревянные, красиво выстроенные на пожертвования дома, в которых жили "семьи" с воспитателями. Воспитатель, к "семье" которого меня приписали, выкал, да сударил, отчего мне сразу стало не по себе. Потом выяснилось, что и ученикам положено подражать старшим в обращении меж собой. Старшим воспитуемым числился Сорокин. Он, по сути, возглавлял семью. Его боялись. Тогда я не понимала, но он был правильный старший. Старший без ненужных привычек. Меня же покоробила его власть. Я никогда и никому не говорила более двух слов, попрошайство не в счет, там главное не слова, а голос и интонации, ну и на мертвого не налететь в пылу работы. А тут велено отвечать на трудовом воспитании, здороваться со старшими, читать молитву.
Нельзя кушать пока не прочтешь, а кормили хорошо. За пять лет я впервые так пировала: на завтрак - чай с хлебом, на обед и ужин - суп, щи, каша, а между ними хлеб с квасом. Однако ж на третьи сутки обязательного режима, изучив округу, я сбежала. Не далеко. Выловили, семьей осудили. Наказанием, как правило, служило отлучение от общих игр, прогулок. Самым страшным считалась отдельно стоящая избушка с несколькими каморками - Петропавловка, где в данный конкретный момент я и находилась. Голосованием меня той весной направили сюда, однако ж, директор запретил, с условием, что не сбегу. Я согласилась и спустя неделю сбежала снова.
Отсидев одиночно дни и ночи две недели кряду, я много всего передумала и приняла решение приспособиться. В конце концов, от отделения для малолетних преступников меня спасали только моя изворотливость и изобретательность, ну и верно еще везение. Без везения в нашем ремесле никуда! После выхода, помню, с усердием бралась за все от общей уборки комнат до столярных работ, важно было усыпить бдительность, заставить поверить, что я исправилась. Я даже заставила себя не воровать. Первые недели приходилось незаметно возвращать украденные в бездумстве вещи и мелочи. Мне стоило огромных усилий вытравить эту привычку, помогавшую выжить на улицах. Все нутро вставало на дыбы. Однако чего не сделаешь ради свободы!
А потом я пережила несколько часов чтения, и моя жизнь перевернулась с ног на голову. Помню, с каким благоговением слушала слова воспитателя, которые он не сочинял сам, а прочитывал с листов. Я не вникала в весь текст целиком, нет. Я слушала каждое слово отдельно. После тайком пробралась в библиотеку и заглянула в книги, перелистала их. Планы о побеге сменили планы об учебе. Весь свой мозг я направила в это русло и преуспевала в том, за что бралась.
Единственной проблемой во мне для всех оставалась нелюдимость. Сорокин меня ненавидел, потому как я ясно дала понять в одну из ночей, что не боюсь его. Благо случилось оно наедине, это-то верно и уберегло меня от праведного гнева старшего. Зато не уберегло от нападок членов моей "семьи", да и других тоже. Воспитатели относились ко мне настороженно, считая человечком "себе на уме".
Происходящее осложняли постоянные гости и меценаты, привозящие с собой не только деньги и пожертвования, но и неприкаянные души. Меня как самого перспективного среди пятидесяти воспитанников директор постоянно демонстрировал. Я заученно выкала, но глаз от пола никогда не отрывала, на вопросы отвечала односложно, чем приводила порой дорогих гостей в замешательство. Директор вздыхал, иногда злился, но особого выбора у него не было.
Так минули два года, мне стукнуло двенадцать, ну или около того, точно я сказать не могла. Так решил постовой, записывая на меня бумаги. За это время я многому научилась, многое осознала. Теперь я мало походила на того дикаря, которым была когда-то. За это время Сорокина выпустили, зато под рождество привезли Медведя. Ему исполнилось пятнадцать и после Литовского он имел определенный набор привычек, которые уж точно никак не могли приветствоваться ни в каком обществе. Медведь был сухой как жердь, длинный и несгибаемый. Нутром я сразу почуяла, что на его долю выпало многое. И это многое оставило его зверем.
Я вынырнула из воспоминаний, не сразу осознав почему, потом поняла - удары прекратились. С каким-то садистским удовольствием я протянула к стене ногу и ударила.
Один, два, три…
Я умею быть хорошим учеником.
За вчерашним завтраком между мной и Медведем случилась драка, за что нас и рассадили по камерам в Петропавловку.
Мы читали "Рождество твое Христе Боже наш", когда Петруха, сидевший рядом со мной, и усердно повторявший слова вдруг осекся. Ему было десяти-одиннадцати лет от роду. В колонии мало кто из нас знал свой истинный возраст. Я открыла глаза и взглянула на паренька. Петруха сидел белее постельного полотна. А Медведь, с которым несчастному выпало оказаться рядом, шарил по нему рукой. Я уже видела такое раньше. На улице, вообще, много чего можно увидеть. Недолго раздумывая, левой рукой я отодвинула голову Петрухи назад, а правой врезала Медведю. Труд физически хорошо развил грудь и руки.
Медведь вскочил на ноги и с каким-то остервенелым полурыком-полухрюканьем ринулся на меня, сбив на пол часть посуды с едой. Воспитанники, тут же почуяв бой, как маленькие дикарята, окружили нас и загикали! Я откинула тушу Медведя на стулья, но он поднялся и, вцепившись в колени, опрокинул меня на спину. На том бой кончился. Воспитатели растащили. Общим судом мы оба отправились в одиночку. Петруха спрятался за спинами остальных и ничего не сказал. Я его понимала и ни в чем не винила.
Железная складная койка скрипнула под моим весом, одеяло не спасало от холода. Я поежилась и продолжала методично стучать в стену, изредка меняя ноги. Спустя полтора часа стена сотряслась от резкого удара. Похоже, Медведь все же не так вынослив, как я подумала изначально, он обрушился на перегородку всей своей тяжестью.
- Урод! Я тебе этого не забуду!
- И не надо! - крикнула я в ответ, голос в силу возраста ломался и звучал как-то странно. - Мне к одиночке не привыкать! Еще раз увижу, повторно в рыло дам!
Стена сотряслась от нового удара. Я усмехнулась.
Утром, я услышала за дверью голоса. Директор рассказывал бытность воспитанников очередному меценату. Только теперь меценат отличался от других, он заставил отпереть каморки и познакомился с каждым из нас. Я обрела приемного отца.
Я глубоко со свистом впустила в легкие воздух. Не знаю, сколько меня не было в реальности, но все это время я не дышала. Услышав свист, Носик покосился на меня, а Илья резко развернулся и обеспокоено заглянул в глаза. Я испуганно смотрела на него, но произнести ничего не успела. Хлопнула входная дверь, и на пороге возник импозантный, я бы даже сказала весьма приятный, моложавый мужчина. Он смерил оценивающим взглядом меня, затем переключился на Илью. По его лицу пробежала тень победной улыбки. Мой хранитель молча поднялся, закрыв спиной от вновь прибывшего.
- Ну, здравствуй, мой дорогой… - он осекся. - Кто ты там мне? Прапрадед?
Я ошарашено высунулась из-за спины Ильи. Пра… кто?
- Вы видимо Мария, - с еле уловимой улыбкой продолжил мужчина. - Позвольте представиться. Антон Беклемишев. Руководитель ОСО. А тут, - он отступил в сторону, - мои души. Ольгу Вы уже видели, это - Медведь.
Я во все глаза таращилась на происходящее. Снова вернулось нездоровое ощущение нереальности окружающего мира. Быть может, я все-таки лежу на больничной койке с сотрясением, и мне снится нечто странное и страшное одновременно.
Медведь был почти такой же как и в моем видении (или сне, мне было сейчас сложно классифицировать), может чуть старше.
- Аппетитная девица, - выступил он вперед, кивнув в мою сторону. Ладони Ильи сжались в кулаки. Он не пошевелился, но, несмотря на это, парень улетел из комнаты в стену.
- Ну, ну, полегче, - Антон предупреждающе выставил перед хранителем ладонь. Медведь вернулся, что-то рыча, и с ненавистью уставился на нас с Ильей.
Ольга все это время не отрывала от пола глаз. Носик, поднявшийся с дивана в момент явления пресловутого руководителя ОСО, прижал правую руку к сердцу и склонил голову в почтенном поклоне перед своим хозяином.
- Все как просили.
Антон едва заметно кивнул.
- Хорошо. Благодарю. Дальше я сам, - перевел взгляд на нас. - Прошу проехать со мной, - он сделал паузу, - дедушка. И, конечно, обожаемая тобой прекрасная Мария.
Обожаемая? В каком смысле "обожаемая"?
Глава 14
Это была моя первая мысль. Не самая правильная, конечно, но согласитесь, влюбленной дурочке простительно.
Вторая напомнила о Тане. Я встала во весь свой небольшой рост, задрала голову на Антона (хотя, учитывая его возраст, мне приличнее было б обращаться к нему еще и по отчеству).
- Никуда я с вами не поеду! Это уже второе требование, а Таню так и не увидела, и даже не услышала! И вообще, милиция по вам всем соскучилась!
Последние слова вызвали смех в комнате. Я оторопело уставилась на порядком надоевшие неприятные лица и нахмурилась. Илья погладил меня по руке и обернулся к своему - хм, - праправнуку, если я это и вправду услышала, а не придумала. У Ильи были дети?! Я тряхнула головой, выгоняя посторонних тараканов из головы.
- Ты слышал? Она хочет поговорить с сестрой.
Антон пожал плечами.
- Да, ради Бога!
Он залез в карман, набрал номер.
- Привет. Дай девушку, с ней поговорить хотят.
Я взяла протянутую трубку и прижала ее к уху.
- Таня! Ты меня слышишь?
- Маша? Машенька! Ты где? И где я? Я сошла с ума!
- Почему? - растерялась я.
- Я сижу в каком-то доме, с каким-то угрюмым типом, а вокруг вещи сами передвигаются! Вот прямо сейчас мячик прыгает! Сам! Понимаешь, сам!
- Танюш. Это не страшно! Я тебе потом все объясню. Мы за тобой сейчас приедем. Ты, главное, не пугайся.
- Кто мы? За меня выкуп требуют, да?
Я взглянула на Илью.
- Ну, типа того.
Антон вынул у меня телефон.
- Достаточно. Можем ехать.
Я кивнула.
Если бы меня попросили описать машину, в которую нас усадили, я бы сказала "большой черный джип", потому как совершенно не разбиралась в мужских игрушках. Ах, да! "Тонированный большой черный джип". И почему я не одна из тех книжных героинь, которые умеют и из ружья выстрелить, и каратэ применить, и мотор в машине разобрать-собрать? Вопрос риторический. Я вздохнула. Какая от меня польза? Вот сестренку подставила и, пока почему не знаю, но и любимого человека, то есть призрака, тоже.
Антон периодически, поглядывал в зеркало заднего вида на нас и ухмылялся.
- С ума сойти! Ты даже в машине с ней ездишь. Я, дурак, все эти годы думал, голову ломал, как же тебя заарканить то? Папаша мой помер с этим вопросом на устах. А ларчик-то просто открывался!
Илья промолчал. Я взглянула на хранителя. Он сидел, откинувшись на спинку. Взгляд его не выражал абсолютно ничего.
Я осторожно потянула его за рукав и прошептала.
- У тебя были дети?
Антон засмеялся.
- Илья, ты, я вижу, даже с ней неразговорчив. Не изменяешь привычкам?
Это была истинная правда, но мне отчего-то захотелось съездить по этой смеющейся роже чем-нибудь тяжелым. Заставить его заткнуться. Не замечая мой гнев, новоявленный родственник продолжил:
- Позвольте, я Вас просвещу, Мария. Это будет даже очень приятно! - Илья стиснул зубы. Антон перевел на него взгляд. - И только попробуй меня тронуть, ее сестренка окажется в психушке.
Я сжала руку хранителя. Он вернул невозмутимое выражение лицу, и лишь глаза излучали холодную ярость.
- Вот и хорошо, - улыбнулся мучитель. - С чего я там хотел начать? Ах, да. Начнем, как говорится, с самого начала, с детства. - Я внутренне сжалась, вспомнив, что когда-то пережил Илья. - Итак. Наш великий и всемогущий был попрошайкой, воришкой. Попался на краже хлеба. Знаете, милая Маша, он два года провел в детской колонии. Были в Петербурге когда-то такие, за Пороховыми заводами. - Я равнодушно пожала плечами. Антон усмехнулся. - Ну да, ну да, бедный несчастный… А знаете Мария, он ведь за жизнь на улице приобрел весьма пагубную привычку, ну кроме воровства. Помните одну из моих душ? Медведя?
Я нахмурилась. К чему это он?