Вскоре я услышала шаги, доносящиеся от ее покоев, соскользнула с кровати и спряталась за занавесями, полумертвая от страха; и вот она появилась, крадучись, ступая мягко, держа в одной руке лампу, а в другой нож. Скажу тебе правду: в руке у меня тоже был нож, чтобы я могла защитить свою жизнь в случае необходимости. Она подняла лампу над головой, перед тем как приблизиться к кровати, и я услышала ее голос: "Это они! я знала, что застану их здесь". Затем она подошла к кровати, склонилась над нею и положила руку на то место, где прежде лежала я; затем она взглянула на твое ложное изображение, лежавшее рядом, задрожала, затряслась, лампа упала на пол и погасла (но комната была ярко освещена луной, и я отчетливо видела все происходящее). Она издала звук, похожий на низкое рычание дикого зверя, я увидела, как руки ее поднимаются, увидела блеск стали под поднятыми ладонями, а затем они резко опустились, - я имею в виду и руки, и сталь; я была близка к обмороку, настолько все было похоже на правду, настолько твой ложный образ напоминал истинный. Королевич умер без единого стона, но почему я должна оплакивать его? Мне нет до него дела. Госпожа повернула его к себе, сорвала одежду с его плеч и груди, и издала невнятные звуки, бессмысленные, перемежающиеся ясно различимыми словами. Я услышала, что она говорит: "Я забуду; я должна забыть; настанут новые дни, придет новая любовь". Затем последовало недолгое молчание, после которого она вскричала страшным голосом: "О нет, нет, нет! Я не смогу забыть, я не смогу тебя забыть!", и она издала страшный крик, или плач, наполнивший ночь ужасом (ты ведь его слышал, не правда ли?), схватила с кровати нож, вонзила его себе в грудь и пала мертвой на кровать, на человека, которого только что убила. Тогда только я вспомнила о тебе, и радость прогнала страх, к чему мне это отрицать? Я побежала к тебе, я взяла твои руки в свои, и далее мы бежали вместе. Останемся ли мы вместе теперь, после того, что я тебе рассказала?
Он отвечал медленно, не делая попыток прикоснуться к ней, а она, продолжая всхлипывать и утирать слезы, сидела, с тоской глядя на него. Он сказал:
- Я думаю, что все, рассказанное тобою, правда; и твое ли искусство убило ее, или причиной тому стало ее собственное злое сердце, прошлой ночью она умерла, она, которая лгала мне в моих объятиях за ночь перед тем. Это было наваждение, я был ослеплен, ведь я любил не ее, но тебя, и я желал ее смерти, чтобы остаться с тобою. Ты сделала это, из любви ко мне, разве можно тебя в этом обвинить? Что еще я могу сказать? Если тебя можно обвинить в хитрости, то можно обвинить и меня; если ты повинна в убийстве, то я виновен в нем не менее твоего. Скажем же, перед лицом Бога и его святых: "Мы, двое, сговорились убить женщину, которая мучила одного из нас, мы хотели убить ее слугу; и если мы поступили неправильно, то пусть наказание постигнет нас обоих в равной мере, ибо ни тела наши, ни души не могут существовать порознь".
Сказав так, он обнял ее и поцеловал, но не страстно, а спокойно, не как влюбленный, но как друг, чтобы успокоить ее. После этого он сказал:
- Может быть, завтра, при свете дня, я попрошу тебя рассказать об этой женщине, кем она была на самом деле; но сегодня я этого делать не стану. А ты, ты слишком утомлена, и я прошу тебя: спи.
Он нарвал больших листьев папоротника и устроил постель, постлал на него поверх свою куртку, подвел ее, и она покорно легла, улыбнулась, скрестила руки на груди, и тотчас же уснула. Что же касается его, то он оставался на страже, пока не начал брезжить рассвет, и лишь тогда положил голову на землю и тоже уснул.
Глава XXV: Служанка преображается в летнее божество
Уолтер проснулся, когда день уже занялся, и увидел девушку, возвращавшуюся от реки, посвежевшую и разрумянившуюся. Румянец немного поблек, стоило только им встретиться лицом к лицу, она сделала робкую попытку отстраниться. Но он взял ее за руку и горячо поцеловал ее; и они снова радовались, и нет необходимости описывать эту радость; они полагали, что им еще многое предстоит рассказать друг другу, и не могли найти нужных слов.
Они вернулись к огню, присели и позавтракали; но прежде чем продолжить путь, девушка сказала:
- Любимый, ты видишь, мы приближаемся к горной стране, и сегодня на закате, возможно, достигнем страны медвежьего народа; для каждого из нас существует опасность попасть к ним в руки, и мы вряд ли сможем ее избежать. Тем не менее, мне кажется, что иного пути у нас нет.
- О какой опасности ты говоришь? - спросил Уолтер. - Что плохого может случиться с нами?
Она отвечала:
- Они могут принести нас в жертву своему божеству.
- А если нам удастся избежать смерти от их рук, что тогда? - снова спросил Уолтер.
- Тогда должно случиться одно из двух, - отвечала она, - и первое: мы должны будем стать членами их племени.
- Грозит ли нам в этом случае разлука? - спросил Уолтер.
- Нет, - отвечала она.
Уолтер рассмеялся и сказал:
- В таком случае, это не самое страшное. А что второе?
Она отвечала:
- Мы можем оставить их, если они согласятся нас отпустить, и вернуться в одну из земель христианского мира.
Уолтер сказал:
- Я вовсе не так уверен, что это лучший выбор из двух возможных, хотя, как кажется, ты придерживаешься иного мнения. Но скажи мне, каково их божество, если они приносят ему в жертву чужестранцев?
- Их божество - женщина, - отвечала она, - Мать народа и племени (так они считают) с тех времен, когда у них еще не было вождей и божеств войны.
- Но ведь прошло столько лет, - сказал он, - разве она обладает бессмертием?
Служанка отвечала:
- Конечно, очень и очень много женщин умерло с той поры; но они выбирают новую женщину, на место умершей, как только могут это сделать, и она становится их Древней Матерью. И должна сказать тебе правду, та, которая лежит сейчас мертвой в зале с колоннами, была последней; и теперь, как ты понимаешь, им нужно новое божество. И мы должны сказать им об этом.
- Ну да! - сказал Уолтер. - Это самое лучшее, что только можно придумать, - придти к ним с руками, красными от крови их божества.
Она улыбнулась и сказала:
- Если я появлюсь к ним с вестью, что это я убила ее, и они будут знать, что это правда, тогда они должны будут сделать меня своим божеством и госпожой.
- Это странно слышать, - сказал Уолтер, - но если они поступают именно так, то что же нам делать, как достичь христианского мира?
Она рассмеялась от радости, ибо знала, он считает ее жизнь неотрывно связанной с его жизнью.
- Милый, - сказала она, - теперь я вижу, что ты желаешь того же, чего желаю я; и все же, в любом случае, нам суждено жить вместе, а не умереть в разлуке, как ты, может быть, о том подумал. Они вовсе не станут препятствовать нашему отъезду, даже если изберут меня своим божеством; они не стремятся к тому, чтобы их божество находилось с ними ежедневно, это не является для них обязательным. Так что не бойся. - Она снова рассмеялась и продолжала: - Интересно, как ты представляешь меня в образе божества? В моем бедном платье, с голыми руками и босыми ногами? Но подожди! Я хорошо представляю себе, как следует поступить, когда придет время. Ты сам это увидишь! А теперь, любимый, не пора ли нам отправляться в путь?
Они поднялись, нашли брод, где вода достигала им всего лишь по колени, переправились на покрытый зеленой травой противоположный берег, поросший немногими деревьями, и направились к видневшимся вдали горам.
Так шли они, пока не достигли подножия холмов, между которыми росли ореховые и плодовые деревья, а трава пестрела множеством прекрасных цветов. Здесь они остановились и утолили голод; Уолтеру удалось подстрелить зайца, а чистый источник бил из-под серого валуна в зарослях, где пели многочисленные птицы.
Когда они насытились и отдохнули, девушка поднялась и сказала:
- Теперь королеве следует приготовить себе одеяние, чтобы и в самом деле походить на божество.
И она принялась за работу, в то время как Уолтер наблюдал за ней; она украсила свою голову венком из самых прекрасных роз; цветы опоясали ее стан и гирляндами спускались к ее ногам; из цветов она сделала некоторое подобие юбки, из них же - некое подобие браслетов на руки, и такими же браслетами украсила ноги. Она сплела венок и для Уолтера, отошла немного в сторону, остановилась, подняла руки к небу и сказала:
- Вот так! Разве не больше похожа я на Богиню Лета, чем если бы была разодета в золото и шелка? Думаю, что и медвежий народ воспримет меня именно так. Идем же, ты увидишь, что все будет хорошо.
Она радостно рассмеялась; но он лишь слегка улыбнулся цветочному наряду своей любимой. Они снова двинулись в путь, и стали подниматься на холмы, и время проходило незаметно в милой беседе; но вот Уолтер взглянул на девушку, улыбнулся и сказал:
- Есть одна вещь, любимая, которую я хочу тебе сказать: если бы ты была одета в золото и шелка, твоим одеждам грозило бы, может быть, несколько пятен, или несколько дыр; но они сохранили бы всю свою пышность, когда ты предстала бы пред медвежьим народом. Что же касается цветочного наряда, то через несколько часов он пожухнет и превратится в ничто. Даже сейчас, когда я смотрю на тебя, то вижу: таволга, свисающая с твоего пояса, приобрела тусклый восковой цвет и сморщилась; цветущая очанка, украшавшая белый подол твоего платья, уже забыла, что такое ярко-синий цвет. Что ты на это скажешь?
Она рассмеялась этим его словам, остановилась, взглянула на него через плечо, и пальцы ее пробежали по цветам; и в этот момент она была похожа на птичку, охорашивающую свои перышки. Затем сказала:
- Так ли все обстоит, как ты говоришь? Взгляни повнимательнее!
Он взглянул и был весьма удивлен; ибо - о, чудо! - у него на глазах цветки таволги вновь распрямились и приобрели былой цвет; очанка вновь расцвела вокруг ее ног; розы распустили лепестки, и все было свежо и ярко, словно бы и не было сорвано, словно бы продолжало расти на привычных им местах.
Он удивлялся, и даже был немножко испуган; но она сказала:
- Милый, пусть это не беспокоит тебя! Разве я не предупреждала тебя, что обладаю некоторыми познаниями в тайных искусствах? Но эти мои познания не могут нанести людям вреда. А кроме того, эта моя способность исчезнет в тот день, когда все счастливо закончится для меня. Когда я стану твоей, мой любимый. Но я должна еще на некоторое время сохранить эту свою способность. Идем же, ничего не опасаясь, и пусть нам сопутствует удача.
Глава XXVI: Уолтер и девушка приходят к медвежьему народу
Они шли, и вскоре достигли долины, где почти не было деревьев, здесь росли скрюченные, покрытые шипами кустарники, тут и там, да скудные заросли утесника. Они могли видеть отсюда скудные пастбища, с выжженной солнцем травой, хотя лето было не особенно жарким. Отсюда они двинулись на юг, в сторону гор, чьи вершины они могли видеть, время от времени, возносившиеся в прозрачную голубизну неба над мрачной серостью холмов долины. Так шли они, почти до заката, и оказались на высоком склоне, они стояли на гребне его, и, взглянув вниз, увидели великолепную картину.
Внизу под ними простиралась широкая долина, еще более зеленая чем та, которую они покинули, и казавшуюся еще более зеленой от пересекавшего ее посередине потока, берега которого густо заросли ивами. Волы и овцы паслись в долине; длинные полосы дыма поднималась вертикально в небо, ибо ветра не было, из отверстий в крышах расположенных кольцом круглых домиков, выстроенных из дерна и крытых тростником. И кроме этого, в восточной части долины, они могли видеть некое сооружение из больших камней, единственное скопление камня в долине. И еще, помимо дымов, свидетельствовавших о приготовлении пищи, тут и там, они увидели огромные фигуры стоявших мужчин и женщин, и детей, игравших возле них.
Они стояли и смотрели вниз минуту или две, и хотя все вокруг казалось мирным, Уолтер, сам не зная почему, ощущал ничем не объяснимый страх. Он тихо проговорил, словно опасаясь, что люди внизу услышат его голос, хотя они находились на таком расстоянии, что они вряд ли услышали бы его, если бы он кричал:
- Это и есть медвежий народ? Что же нам теперь делать?
- Да, - отвечала она, - это люди из медвежьего народа, хотя есть и другие племена далеко на севере и далеко на востоке, вблизи побережья. Ты спрашиваешь, что нам следует делать? Нам следует спуститься вниз и вести себя миролюбиво. У нас нет выбора, у нас нет возможности поступить иначе, потому что они заметили нас.
В самом деле, трое или четверо больших мужчин повернулась в ту сторону, где они стояли, и что-то громко прокричали, грубыми голосами, в которых, впрочем, как казалось, не было ни гнева, ни угрозы. Девушка взяла Уолтера за руку и они стали спокойно спускаться, а люди-медведи приметив их, собрались вместе, повернулись к ним лицами и смотрели, как они приближаются. Уолтер отметил, что хотя они и были очень высокими и крупными, они не казались чем-то необычным по сравнению с обычными людьми. У этих обитателей долины были длинные рыжие или желтовато-коричневые волосы и пышные бороды; их кожа, там где ее не прикрывала одежда, была коричневая от воздействия солнца и непогоды, но не грубой, а приятной, не такой как у арапов. Молодые женщины выглядели миловидно, у них были красивые глаза; никто из них не смотрел ни зло, ни неприветливо, - ни мужчины, ни женщины, - они смотрели строго и внимательно. Все они были одеты, за исключением маленьких детей, в оленьи и овечьи шкуры.
Оружием им служили дубины и копья с наконечниками из кости или кремня, а также уродливые топоры из больших кремней на деревянных ручках; при этом, насколько можно было видеть, ни у одного из них не было лука. Но у некоторых на плечах виднелись пращи.
Когда Уолтер и служанка приблизились к ним на расстояние в двадцать футов, девушка произнесла, четко выговаривая каждое слово:
- Приветствую вас, медвежий народ! Мы пришли к вам не на беду, но к вашей радости: потому что мы знаем, что вы гостеприимны.
Вперед выступил старик, стоявший в центре, одетый в красивое подобие мантии из оленьих шкур, с золотым перстнем на руке и короной, украшенной синими камнями на голове. Он стал говорить:
- Вы молоды и так красивы, что даже если были чуть менее молоды и красивы, нам все равно следовало бы считать, что вы пришли из Дома богов. Я слышал, что существуют разные могущественные божества, может быть даже могущественнее нашего бога, и что они размером не такие большие, как мы, медвежий народ. Может быть это так, а может быть и нет, я не знаю. Но если вы не боги, и не состоите с ними в родстве, то вы всего лишь пришельцы; мы не знаем иной участи для пришельцев, кроме как вступить с ними в битву, или принести их в жертву нашему богу, или предложить им стать одними из сыновей и дочерей медвежьего народа. Но может статься, что вы посланники иного народа, который ищет дружбы и союза с нами: в таком случае мы отпустим вас с миром, но прежде мы примем вас с должным гостеприимством. А теперь мы желаем знать, что привело вас к нам.
Девушка в ответ произнесла:
- Отец, нам было бы очень легко объяснить вам, что за нужда привела нас. Но, как мне кажется, здесь нынче вечером собралась малая часть людей медвежьего народа?
- Да, это так, - отвечал старик, - людей медвежьего народа гораздо больше, чем ты видишь сейчас.
- Тогда сделай так, как я говорю, - сказала девушка, - отправьте глашатаев по округе и соберите всех, кого можно собрать, и пусть они идут к каменному кругу; там мы объявим всем, что привело нас сюда, и вы решите, в соответствии с услышанным, как вы с нами поступите.
- Ты хорошо сказала, - отвечал старец, - мы сами хотели просить вас об этом. Завтра, к полудню, вам следует явиться к каменному кругу в этой долине, и рассказать все медвежьему народу.
Сказав так, он повернулся к своему народу и что-то крикнул, что Уолтер и служанка не поняли, и к нему вышли шесть молодых людей, каждому из которых он дал из своей сумки какой-то предмет, но что именно это было, Уолтер разглядеть не смог, кроме того, что предмет этот был очень маленький; каждому из них он говорил несколько слов, после чего они разворачивались и уходили, причем четверо отправились на возвышенность, а двое в долину, и быстро скрылись из виду в сгущавшихся сумерках.
Затем старец вновь повернулся к девушке и Уолтеру, и сказал:
- Мужчина и женщина, кто бы вы ни были, что бы ни случилось с вами завтра, но сегодня вы - наши желанные гости, проходите к нашему огню, пейте с нами и ешьте с нами.
Они сели, все вместе, вокруг огня, и утоляли голод творогом и сыром, и в изобилии пили молоко, а как только наступила ночь, в огонь подбросили дров, чтобы он давал больше света. Эти дикие люди весело общались друг с другом, шутили и смеялись, но почти не разговаривали с вновь прибывшими, хотя никакой враждебности с их стороны они не чувствовали. И все же Уолтер видел, что молодые мужчины и женщины исподволь с любопытством разглядывают их, и во взглядах их читалось то ли сомнение, то ли страх.
Когда все насытились и настало время отходить ко сну, старец поднялся и велел Уолтеру и девушке идти с ним. Он привел их к небольшому дому или хижине, располагавшемся в центре, и бывшем размерами несколько более прочих, сказал, что здесь они могут отдохнуть, и что они могут спать спокойно, ничего не опасаясь. Когда они вошли, то обнаружили постели из вереска и папоротника; они поцеловались, как брат и сестра, и легли. Но снаружи, как они могли заметить сквозь дверь и прорехи в стенах, хижину окружили четверо вооруженных мужчин, и следовательно, были в каком-то смысле пленниками.
Уолтер не смог сдержаться, и сказал:
- Мой милый, дорогой друг, я проделал длинный и долгий путь от пристани в Лэнгдоне, и где впервые увидел карлика, девушку и госпожа; и тот поцелуй, которым ты сейчас одарила меня, и добрый взгляд твоих прекрасных глаз, стоило всех трудностей, которые мне пришлось преодолеть. Но завтра, возможно, мой путь в этом мире закончится, и начнется иное путешествие, гораздо более дальнее, чем возвращение в Лэнгдон. И пусть будут свидетели моим словам Бог и все его святые, я буду охранять и защищать тебя среди этого дикого народа, пока будет биться мое сердце.
Она рассмеялась и отвечала:
- Милый, зачем ты говоришь мне эти слова, разве смогу я полюбить тебя после них крепче, чем люблю сейчас? Они напрасны, мою любовь крепка, мое сердце целиком принадлежит тебе. Но сохраняй спокойствие и будь мужественным, вот мой тебе совет, потому что никто и ничто не сможет разлучить нас. И я не думаю, что завтра нас ожидает смерть; я думаю, что нас ждет долгая прекрасная жизнь вдвоем. Я желаю тебе спокойной ночи, мой милый, мой любимый!