Но раз дело требовало этой встречи, ей ничего другого не оставалось, как принять эти не очень-то приятные для нее условия. Дело в том, что Сара собиралась замуж за Монахова. Он сделал ей предложение на прошлой неделе, и она сказала, что подумает. Деньги этого бывшего директора "Трансгаза" не давали ей покоя. Она уже спала и видела, как он умирает, а она становится наследницей его огромного состояния. Больше того, она готова была даже продолжать воспитание его сына при условии, что Константин Андреевич соответствующим образом составит завещание. И она, и Монахов прекрасно понимали, чем для обоих будет являться этот брак. Что же касается желания Монахова жениться на Саре, то здесь было все куда проще: он хотел, чтобы после его смерти деньги достались умной женщине, каковой он и считал Сару. Он был уверен в том, что она не бросит его сына, во-первых, и что с умом распорядится его состоянием. Кроме того, Сара была красива и относительно молода...
– Вообще-то это цинично, приходить вот так, ночью, чтобы выудить информацию у человека прежде, чем он узнает о смерти единственного сына... – вдруг сказала Наталия. Она тоже вся напряглась. – Может, уйдем, пока не поздно?
Но оказалось, что поздно. Послышались шаги, дверь отворилась, и они увидели набычившегося крупного мужчину в домашнем шелковом халате.
– Чем обязан? – спросил он низким жирным голосом, но, узнав Сару, сразу же обмяк и расслабился. – Лапуня, это ты?
Наталия почувствовала запах спиртного и тоже слегка расслабилась: в подпитии любой человек более гибок и откровенен, чем трезвый...
– Костя, я не одна... Вот, познакомься, это моя подруга, Наташа... У нее сегодня день рождения... Мы посидели, потом все гости разошлись, а нам вдруг захотелось продолжить праздник... Мы взяли коньяк и приехали к тебе... Ты не сердишься? – Она чмокнула его в мягкое рыхлое лицо и прижалась к нему всем телом.
"Лиса, – подумала Наталия, снимая плащ и вешая его на вешалку, – ну и лиса..."
Монахов, извинившись за свой домашний вид, предложил гостьям пройти в комнату, а сам скрылся в спальне. Вышел он оттуда в джинсах и цветном джемпере.
Пухлый, лысоватый, с маленькими умными глазками и тонкими губами, Монахов не выглядел тем не менее на свои годы. Благодаря природной подвижности и хорошей коже ему можно было дать от силы лет пятьдесят пять, не больше...
– Вы правильно сделали, что пришли ко мне... Если не возражаете, я сейчас быстренько приготовлю что-нибудь на скорую руку... Поджарю мясо, к примеру...
– Нет, это слишком долго...
– Ничего подобного... Пока мы будем пить, мясо будет готово... У меня есть такая специальная печь...
Глава 6
Монахов
Когда Сара, притворившись, уснула в соседней комнате, Наталия, уже тоже слегка опьянев, задала почти дремлющему Монахову вопрос, мгновенно приведший его в чувства...
– Как вы сказали? Литвинова? Ирочка? Да, конечно, мы были с ней знакомы... – Он оглянулся, словно боясь, что его могут услышать, и уже более тихим голосом продолжал: – Она умерла...
– Я знаю... Понимаете, сегодня, вернее, уже вчера я была на поминках в лицее...
– Да-да, я знаю... Это была моя идея... И мои деньги, разумеется... Но почему вас это интересует?
– Понимаете, я оказалась на этом поминальном обеде совершенно случайно, и знаете, что меня больше всего поразило? То, что никто, кроме директора лицея, не сказал ни слова об Ире... Почему? Мне еще в прошлом году кто-то говорил, что у вас с ней был, кажется, роман... Вот я и подумала, может, вы мне что-нибудь расскажете о ней...
– Вы спрашиваете меня просто из праздного любопытства, я понимаю... Все люди любопытны, а женщины тем более... Я не осуждаю вас... Так что вас интересует: сама Ира или наши отношения?
– Все! Вы человек неординарный, вы просто источаете энергию... Кроме того, вы умный. Вот мне и захотелось узнать, что нашли вы в Литвиновой, и ваше мнение о ее смерти...
– Ирочка Литвинова... Понимаете, она была тоже неординарна, что ни говори... От нее исходил свет. Когда я увидел ее впервые в лицее (у них с моим сыном был конфликт), то понял, что она нуждается в защите... Она, Ирина, была настоящей... Бескомпромиссной, принципиальной, волевой, решительной... Я давно уже не видел таких женщин... Хотя у меня их было, признаюсь, немало... Но вот таких, как Ирина, почти нет... Сегодняшняя женщина гибкая, хитрая, корыстная, хищница и... вы уж извините меня, продажная... Оно и понятно, кто не любит деньги? Уверен, что деньги были нужны и Ирочке... Она и не скрывала это от меня, но спать со мной наотрез отказалась... Она говорила так: вы, мол, Константин Андреевич, можете меня сколько угодно возить на своей роскошной машине, делать дорогие подарки, но спать с вами я все равно не буду... замуж вы меня все равно не возьмете, а так... не хочется грязи...
– Вот так прямо и сказала?
– Представьте, да... У меня были подобные инциденты и с другими женщинами, но они в конечном счете ломались, вы понимаете, о чем я, да? А с Ирочкой это не прошло...
– А зачем вам было так искушать ее? Просто чтобы развлечься?
– Если честно, то поначалу да. Но потом я решил жениться на ней... И знаете, что она мне заявила?
– Приблизительно знаю... Что она любит Самсонова, журналиста...
– Вот именно... И тогда я сделал все, чтобы его взяли в Москву, на телевидение...
– Так это вы его отправили? А разве вы ничего не знали о Захарченко, его друге, который ухаживал за Ирой?
– Нет, меня не интересовали никакие захарченки... Вот Самсонов был действительно помехой...
– И что же было потом?
– Вот посмотрите на меня... Как вы думаете, я могу еще нравиться женщинам?
– Наверное... Вы очень обаятельны...
– Я старая калоша... Но она влюбилась в меня... Ирочка Литвинова полюбила меня... И знаете, как я об этом узнал? Я простыл, а она за мной ухаживала... И потом, когда я выздоровел, у нас была такая страсть... Она вернула меня к жизни...
– Вы хотите сказать, что она стала наконец-то вашей?..
– Почти... То есть страсть-то была, да я подкачал... Но она сказала, что для нее это не имеет значения... Она... мы с ней стали друзьями, хотя она и позволяла ласкать себя... А я страдал... Я не люблю проигрывать...
– А что было потом?
– Я перевел на ее счет в банке крупную сумму денег, чтобы она ни в чем не нуждалась и жила в свое удовольствие, и сказал ей об этом. А потом сделал ей официальное предложение... И вот на следующий день, как раз это было первого ноября, она ко мне не пришла... А второго числа ее нашли на берегу реки... Я ее едва узнал... Над ее лицом поработали раки... Господи, какой ужас!..
Наталия подумала о том, но женщины, связавшие каким-то образом свою жизнь с этим человеком, почему-то заканчивали свою жизнь трагически... Но почему?
– Я не знаю, почему мне не везет с женщинами... Вернее, это им не повезло со мной...
– А сейчас вы собираетесь жениться на Саре?
– Это она вам сказала?
– Нет, просто, когда мы только вошли, вы назвали ее "лапуней", а так обращаются в основном к близким людям...
– Все правильно... Сара чем-то напоминает мне Ирочку... Она такая же решительная, жесткая и организованная... Кроме того, не забывайте, что я живой человек и тоже страдаю от одиночества... По-моему, это так естественно... Да и Сара тоже совсем одна... Я доверяю ей, вот в чем все дело...
– У вас есть сын? – Наталия все то время, что находилась в квартире Монахова, пыталась увидеть где-нибудь фотопортрет Германа, но так ничего такого и не заметила.
– Да. Но он шалопай...
– Что это значит?
– А то, что он совершенно от рук отбился... Учится плохо, учителя на него жалуются... Начал курить, распробовал пиво... А один раз я застал его здесь с какой-то девицей... Понимаете, он же не дурак... Он же понимает, что я люблю его и что все, что есть у меня, рано или поздно будет принадлежать ему... Он считает, что ему все позволительно...
– А где он, кстати? – спросила Наталия дрогнувшим голосом.
– Где? Думаю, что остался ночевать у своих друзей... Ему утром звонили Жорж и Лари... Что вы так удивляетесь? Жора и Валера, если вас так больше устроит... Но им больше нравится, когда их зовут Жорж и Лари... Это самые близкие друзья моего сына и, кроме того, являются сыновьями моих друзей, Зименкова и Котельникова... Мне бы хотелось, чтобы они так и дружили дальше... Тоже шалопаи, как и Гера, но способные и учатся куда лучше его... Я вас не утомил своими разговорами о сыне?
– Нет-нет, что вы... А вы не могли бы показать мне его фотографию?
– Могу, конечно... – Он тяжело встал и пошел вразвалочку в другую комнату, как раз ту, где спала Сара. Вернулся через минуту. – Представляете, спит как сурок... Она такая милая, эта Сара... А вот и мой Герман... – И он протянул Наталии фотоснимок.
"Это он. Какой ужас..."
– Красивый мальчик, верно?
– Давайте еще выпьем... – Наталия налила в бокал Монахову остатки коньяка. – До утра еще все равно далеко...
Она посмотрела, как он выпил, и почувствовала себя страшно виноватой. Ну вот она добилась чего хотела... А что дальше?
То, что они были как-то близки с Литвиновой, еще не доказывает связь их романа с ее самоубийством... Ей бы радоваться, что она, предположим, выходит замуж за Монахова или, во всяком случае, что сумела его в себя влюбить... Разве что она утопилась с горя, когда узнала, что Самсонов, которого она боготворила, бросил ее, наплевав на ее чувства и уехав в Москву?.. Это мало походило на правду.
Решив, что отступать поздно и что теперь, когда она выяснила, что Герман, который был у нее вчера утром и которого она видела в морге, является (вернее, являлся) сыном Монахова, ей не оставалось ничего другого, как задать ему остальные, не менее важные, на ее взгляд, вопросы:
– Скажите, Константин Андреевич, Герман не говорил вам, куда и с кем он сегодня пойдет или поедет... У него была машина?
– Нет, я ему не разрешал ездить на машине... Пускай сначала поучится, сдаст на права, а там посмотрим...
– Ему вчера никто не звонил?
– Звонили Лари и Жорж...
– И все?
– Не знаю... Меня днем-то дома не было...
– А когда вы видели его последний раз?
– Часов в девять или в половине девятого... А почему вы меня об этом спрашиваете?
– Вам лучше еще выпить, Константин Андреевич... Мне нужно вам сказать что-то очень важное... И я не знаю, как подготовить вас к этому страшному известию...
Монахов вытаращил глаза и побледнел.
– Это связано с Германом?
– Да... С ним случилось несчастье...
– Они убили его, да? Эти скоты убили его? – Он поднялся, и Наталия увидела, как сжались его кулаки.
– Он погиб... – выдохнула она и опустила голову. Ей казалось, что она сделала все правильно: утром ему бы все равно позвонили и сообщили...
– Что с ним сделали? – услышала она словно издалека его голос. Он стал выше и тоньше.
– Я видела его в морге... Знаете, его как будто загрызла собака...
– Собака? Да вы что, с ума сошли?! Какая еще собака?
– Большая и черная, – неожиданно для себя сказала она. – Пока никто ничего не знает...
– Значит, вы пришли ко мне не случайно? И Сара все знала?
– Не сердитесь на нее... Она сильно переживает... Мы не знали, как вам это сообщить... Кроме того, мне важно было посмотреть на его фотографию, чтобы удостовериться в том, что я видела именно его... Вот потому-то я и спросила, не звонил ли кто ему утром или в обед... Понимаете, его нашли на кладбище, а это означает, что кто-то его туда вызвал... телефонным звонком или запиской...
– Записка? Да, была... Тридцать первого... Я сам достал ее из почтового ящика. Обычный белый листок, сложенный вчетверо, а на нем синими чернилами написано "Герману". Я прочитал, конечно...
– Ну и что там было?
– Там было написано: "1 ноября в 3 часа в "Арлекино". А.". Я так понял, что ему какая-нибудь девица назначила свидание. Я еще спросила его, кто такая эта А., и он ответил, что это какая-то Настя...
– Настя, Анастасия... Вполне может быть...
Монахов встал.
– Я пьян, я едва стою на ногах... А может, мне все это приснилось? Скажите, я сплю? Где мой сын?
– Мне очень жаль... – Наталия тоже поднялась, подошла к нему и взяла его за руку. – По-дурацки все получилось... Вы извините меня, Бога ради, что я немного использовала вас... Расспрашивала о Литвиновой...
– Что? – Он посмотрел на нее, как на привидение, но потом, очевидно, вспомнив что-то, закачал головой: – Да-да, Ира Литвинова... В вас говорило не просто любопытство... Вы самая настоящая садистка... Сначала вы говорили мне об Ирочке, чтобы помучить меня, а потом захотели посмотреть, как я буду реагировать на смерть сына? Да кто вы такая, чтобы ставить надо мной такие эксперименты?
– Вы ошибаетесь... И если вы в чем-то не уверены, то спросите лучше у Сары... Она вам все объяснит, кто я и чем занимаюсь...
– Вы упиваетесь чужим горем... Уходите, я не могу вас видеть...
Она видела, как у него трясутся руки, и сама почувствовала озноб.
– Я могу отвезти вас в морг...
– А что прокуратура? Они знают о том, что случилось? – Он быстро трезвел, его уже колотила дрожь, а говорил он отрывисто, словно челюсти ему сводило судорогой.
– Прокурор Логинов ждет вас внизу, в машине...
Он поднял голову и с удивлением взглянул на нее:
– Игорь Валентинович? Вы уж простите тогда меня... Я уже совсем ничего не соображаю...
Глава 7
Лари
Лари посмотрел на себя в зеркало, затем повернул голову и ухмыльнулся, глядя на спящую женщину.
– Эй, Машка, просыпайся!
Женщина открыла глаза и, прикрывшись одеялом, громко зевнула.
– Ты что, уже уходишь?
Лари было пятнадцать лет, женщине – двадцать шесть.
Частная квартира, превращенная в дом свиданий, окупала себя с первого дня. Хозяйка Изольда Рыжова устраивала здесь встречи с малолетними девочками, подростками... Зная слабые места своих клиентов и понимая всю опасность своего весьма прибыльного бизнеса, она тем не менее шла на риск, приводя все новых и новых школьниц и школьников, родители которых ради денег способны были не только отдать свою десятилетнюю дочурку на ночь, но и вовсе продать в рабство.
Лари сюда привел отец, Зименков Борис Петрович.
– Изольда, я буду с Сашенькой, а уж Ларику моему пригласи Машу. – Он поцеловал руку элегантной, с рыбьими глазами Изольде и, подмигнув сыну, скрылся в одной из комнат.
Сашенька – двенадцатилетняя девочка, увидев его, соскользнула с кресла и скинула с себя халатик.
– Вам сделать, как в прошлый раз? – спросила она, усаживаясь ему на колени и невольно пачкая вымазанными шоколадом губами. – Или как я делала тому, толстому, в воскресенье?
От этих слов Борису Петровичу захорошело. И он, забыв о своем простатите, почувствовал себя настоящим мужчиной.
– Как хочешь... Ты все делаешь замечательно...
* * *
Лари же, привязав к спинке кровати руки Маши, крепкой загорелой девицы с короткими жесткими черными волосами и упругой кожей, молча сопя мучил ее, проникая по мере возбуждения во все мыслимые и немыслимые места женского тела и зверея от собственной неудовлетворенности и вседозволенности...
Когда она стонала от боли или просто кричала, ему хотелось сделать ей еще больнее, и тогда он доставал из кармана куртки перочинный нож, обмотанный изолентой, и, делая вид, что он играет им, вгонял его между бедер Маши, стараясь тем не менее не порезать ее...
Он балансировал между возможным и невозможным, получая от этого удовлетворение, а страх в глазах девушки воспринимал как должное.
"Ты сейчас находишься в таком возрасте, когда тебе интересно и любопытно все... Вот и пробуй... И запомни, что бы ты ни сделал, за все плачу я..."
О таком отце невозможно было и мечтать. В такие минуты Лари прощал ему все: и постоянные скандалы с матерью, которую отец унижал и даже иногда поднимал на нее руку, и его расстроенные нервы, из-за которых в доме ходили все на цыпочках и старались не дышать в присутствии отца, и его тиранские замашки, в результате которых они оба, Лари и его мать, были вынуждены иногда уходить из дома и ночевать у знакомых или соседей.
Отец был психопатом, так, во всяком случае, сказал про него Монахов, его шеф и друг, но сказал это скорее как о медицинском диагнозе, а не в иронично-презрительном смысле, в каком чаще всего употребляется это слово. А Монахов, равно и как Котельников, являлись для Лари авторитетами: вся эта дружная троица – Зименков, Монахов, Котельников – ядро бывшего "Трансгаза", оказавшись в предпенсионном возрасте, не только выжили, то есть оказались на плаву, но и смогли нажить себе приличный капитал лишь благодаря Монахову и отчасти Котельникову. Сумев быстро сориентироваться после развала государственной структуры "Трансгаза", одной из самых богатых организаций города, Монахов успел создать сразу три дочерних предприятия, которые, пользуясь стихийно списанным оборудованием и льготным кредитом, уже спустя полгода начали приносить прибыль. Не остановившись на этом, Монахов при помощи родственных связей Котельникова сумел вернуть себе практически весь транспортный парк и девятиэтажное здание бывшего "Трансгаза", которое впоследствии сдал в аренду трем крупным коммерческим банкам, ломбарду и риелторским фирмам.
Лари знал это, как знал и то, что не за горами тот день, когда он сменит отца, как сменят своих отцов Жорж Котельников и Герман Монахов. А пока они только учились в лицее и, как говорил Монахов, набирались ума. Лари, Жорж и Герман дружили с самого детства, хотя были совершенно разными.
Лари был гибким и сообразительным "хлюпиком-интеллигентом", презиравшим физический труд, и обладал какой-то физической ленью. То есть он мог бы часами корпеть над учебниками и книгами, не испытывая усталости, поскольку ему нравилось читать, запоминать и пересказывать прочитанное, но стоило его попросить сделать что-то, имеющее отношение к физическому движению или перемещению в пространстве (сходить, принести, убрать, пробежать, наклониться...), как он чуть ли не заболевал. У него сразу начинали болеть руки и ноги, он жаловался на головную боль... Его организм словно защищался, протестуя против какого бы то ни было движения. Но это относилось к чему угодно, только не к сексу. Здесь Лари было не узнать. Он превращался в гибкого и неутомимого сладострастника, который ради удовлетворения своих прихотей мог бы пешком пройти вдоль и поперек весь город или переплыть неширокую реку.
Лари из всех своих друзей был, пожалуй, самым самолюбивым, и это отчасти повлияло на его отношение к учебе. Он был круглым отличником, чем постоянно бравировал. Но единственное, что так раздражало его дружков, это была его склонность к резонерству: он и часа не мог бы прожить без того, чтобы не цитировать кого бы то ни было, и делал это, причем уже бессознательно, почти инстинктивно. Вероятно, его обращение к мастерам слова организовывало и его собственные мысли.