- Да нет, Бог милостив, совсем уж плохих нету.
- А Матвей как? Лекарское дело справлять может?
- Ну… как тебе сказать… - Илья задумчиво поскреб в бороде. - Тут такое дело… ежели лекарь сам уродлив или увечен, то и доверия ему особого нет… Мол, себя излечить не способен, так чего к другим лезешь? А по носу-то ему попало изрядно, боюсь, что так кривоносым и останется, вроде как за угол постоянно заглядывает. Но, будем надеяться, Настена ему этот изъян поправить сможет. Вот, как-то был у нас один случай… - затянул было обозный старшина, так что Мишка уже испугался, что станет сейчас слушателем очередного его пространного рассказа, но Илья - дело воистину небывалое! - сам себя перебил, хотя и рассердился при этом почему-то на Мишку. - Тьфу! Да не сбивай ты меня! Я ж с тобой об умственном поговорить пришел. Об этом… как его… вот ведь, опять из головы вылетело… слово такое, ты его еще частенько поминаешь…
"И этот туда же, блин… слово умственное, мало мне Роськи".
- Да ты без умствований, по-простому объясни, дядька Илья. Я разберусь.
- Не-е, Михайла, это важно. Сейчас… погоди… Ну, вот как ты называешь все вместе: людей, вещи, знания и прочее, которые для пользы дела пригодится могут? Не запас, а как-то похоже…
- Ресурс?
- О! - Илья выставил в Мишкину сторону указательный палец. - Точно! Он! Нет, ну надо же! Сюда шел - помнил, а как о Матюхе заговорил - начисто из головы…
- Ну и что ты такое в обозе припас, про что я не знаю, да еще и рассказывать в тайности…
- Почему в обозе? - перебил Мишку Илья. - И вовсе даже не в обозе! У меня, если хочешь знать, поручение тайное имеется от самого Корнея Агеича!
Илья приосанился и выжидающе уставился на Мишку, видимо, ожидая от того какой-то неординарной реакции: удивления, нетерпеливого любопытства и, наверняка, проявления уважения к носителю тайны и лицу, пользующемуся таким доверием воеводы Погорынского. Увы, Мишка своего обозного старшину разочаровал - глянул без особого интереса и как-то вяло поинтересовался:
- Что, прямо сейчас обязательно надо об этом?
- Да! Прямо сейчас! - отрезал Илья. - Да понимаю я, чем у тебя сейчас голова занята! Обознику ли не знать, как нелегко с добычей домой вернуться? Особенно с такой. Об том голову и ломаешь, об том и на совете говорить станем, ведь так?
- Ну, так.
- А в таком деле важном ведь любая мелочь сгодиться может? И даже вдруг не мелочью оказаться, а чем-то очень нужным?
- Тоже верно. Так о чем речь-то?
- Значит так, Михайла… Не знаю, пригодится тебе это знание сейчас или не пригодится, но ждать больше не стану. Корней мне самому доверил решать, когда тебе это рассказывать, вот я и решил: расскажу сейчас, вдруг да выйдет с этого польза. Ты, поди, задумывался, отчего это к тебе именно Егора в советчики приставили? Вроде бы и Алексей воин справный, даже в сотниках хаживал, и Глеб, тоже в десятниках ходивший, с нашими отроками дело иметь уже пообвык, а Корней к тебе все равно Егора приставил. Задумывался же?
- Задумывался, как не задумываться? - Мишка пожал плечами. - Наверное, у деда какие-то свои резоны к тому были. Даже и не наверное, а наверняка, только как это все к нашим нынешним-то заботам прикладывается?
- Не знаю, - честно признался Илья, - но если есть что-то тебе неизвестное, чего я тебе рассказать могу, то… ну, вдруг это та самая мелочь незаметная, которая очень полезной окажется? Корней, правда, велел рассказать, когда ты сам спросишь, или если заметно станет, что тебе это знать надо, но ты же все не спрашиваешь, да не спрашиваешь.
- Хорошо, дядька Илья, можешь считать, что я вот прямо сейчас тебя об этом и спросил.
- Вот так, ни с того, ни сего и спросил?
- Ну, почему же ни с того, ни с сего? Ты намекнул… незаметно так, вскользь, а я на твой намек и повелся.
"Блин, еще и с тобой тут политесы разводить. C князьями бы разобраться…"
- Гм… - кажется, предложенный вариант Илью устроил - Ну, тогда слушай. Перво-наперво, десяток у Егора необычный, да и сам он тоже… десятник, да не такой, как все.
- Да знаю я, - решил поторопить события Мишка, - по морям плавал, мир повидал, сыновей нет, а все равно десятником стал…
- Не перебивай! - слегка повысил голос Илья. - Знаешь, да не все! Ну-ка, скажи: что за народ у Егора в десятке?
- Народ, как народ. Ратники… а что такое?
- А вот то такое! Знает он… Ишь, молодые, борзые, книжную науку превзошли, стариков уже и не слушать можно…
- Дядька Илья! Кончай! Потом поворчишь, вот поплывем на ладьях, времени вдосталь будет, я нарочно с тобой вдвоем где-нибудь в уголке присяду и все, что захочешь мне сказать, выслушаю, - Мишка, насколько смог, придал голосу просительную тональность. - Ну, пойми ты, не до того мне сейчас!
- Не до того ему… Сопляков своих, небось, каждого выслушаешь, а вдруг что-то путное скажут, а людей с опытом, значить…
Мишка обреченно вздохнул и уставился в землю. Да, еще не так давно, когда Илья ходил в простых обозниках, на него можно было просто цыкнуть, и заткнулся бы, как миленький - никто, и звать никак. Теперь же… да за одно только право потребовать приватного разговора, или вот так поворчать на боярича обозный старшина Младшей стражи готов, наверное, жизнь положить. Социальный реванш - штука страшная, очень и очень многим способная заменить все: деньги, водку, нормальную жизнь… практически, наркотик.
В конце 80-х - начале 90-х Михаил Ратников насмотрелся на разных несостоявшихся личностей: бездарей, неудачников, непризнанных "гениев", просто так называемых "маленьких людей". С каким восторгом, прямо-таки самоотречением кинулись они в политику! Сколь сладостно им было вдруг стать (иногда лишь в собственном воображении) кем-то, кого видят, слышат, на кого обращают внимание… Очень мало знающие, почти ничего не умеющие и совсем ничего не понимающие - слепой от ярости и восторга толпой они способны снести все, что угодно, ради иллюзии, что они что-то решают, что от них что-то зависит… Каким безжалостным катком прошлось через несколько лет по ним "революция пожирает своих детей"… Многие ведь и не пережили, в прямом смысле слова - умерли. А остальные… спроси у них: а чего, собственно, ждали, на что надеялись?
Сотрудники социологической лаборатории, которой руководил Михаил Ратников, спрашивали. Не у одного, не у десятка - у тысяч. Толком ответить не смог никто! Думали: вот свергнем тоталитаризм, придет демократия и все станет прекрасно. Как именно - прекрасно? Нет ответа! Просто станет прекрасно, и все! С чего вдруг жизнь повернется лицом к бездарям, неумехам, неудачникам и прочим "обиженным"? Нет ответа!
Илья, конечно, не из таких - умен, умел, энергичен. Случай выпал - сумел "жар-птицу за хвост ухватить" и себе, и другим на пользу. Но вот упустить возможность напомнить (прежде всего, самому себе) о своем новом статусе не может - сам того не понимая, отыгрывается за все те годы, когда был почти никем.
- … Вот я и говорю: посмотри-ка на каждого ратника Егорова десятка.
"Ага, кажется, перешли к конкретике".
- Дормидонт Заика, - начал поименное перечисление Илья. - Ты его в походе за болото не видал, мать у него тогда при смерти лежала, вот Корней его дома и оставил. Заика еще в детстве озверел, так беднягу задразнили - детишки-то народец жестокий. До Егора он аж в двух десятках побывал и не прижился. Больше него только Савелий Молчун десятков сменил, почитай через всю сотню прошел. Правда, всегда уходил по-тихому, без свары, вернее просили его уйти по-хорошему. Так и неудивительно! За сорок годов перевалило, и за все сорок, почитай, ни разу никому не улыбнулся, никому доброго слова не сказал. По правде говоря, жизнь у него так сложилась, что и некому улыбаться-то, а у Егора спокойно обретается, и ничего: никто его не гонит, и сам никуда не собирается. Или Фаддей Чума. Ведь чуть что, вспыхивает, как солома сухая, и сразу в морду! Ну, как с таким ужиться? Давно б убили или покалечили, ан нет! Прижился у Егора, а раньше-то в другом десятке был, со скандалом уходил, с мордобоем, чуть до смертоубийства не дошло…
- Так, понятно! - прервал Мишка неторопливое повествование, которое в иных обстоятельства выслушал бы с большим интересом. - Да не обижайся ты, ради Бога! Недосуг мне просто. Понятно, что у Егора собрались те ратники, кто в иных десятках не прижился. Значит, есть у Егора талант с людьми обращаться. Верно я понял?
- Верно-то верно, да только…
- А моих "щенков" в Ратном невзлюбили. Вот Корней и приставил к нам того, кто умеет обращаться с теми, кого не любят. Так?
Вместо ответа Илья слегка откинулся назад и оглядел Мишку с ног до головы, потом скривился, будто увиденное ему очень не понравилось, и поведал:
- Ох, и врезал бы тебе сейчас Корней, аж звон пошел бы! А мне вот нельзя… Сюху, что ли, попросить отвести тебя в кустики да гонору поубавить?
- Да я ж говорю…
- Хотя… - Илья, как бы разговаривая сам с собой, демонстративно не слышал Мишку. - Хотя в старейшины Академии ты ж меня сам возвел. Тогда, значит, так, - обозный старшина набрал в грудь воздуха и заорал. - Как смеешь старейшину перебивать, невежа?! Забыл про вежество перед старшими? Завеличался? Все знаешь, все прозрел?
Не получилось. Ну, прямо-таки по Станиславскому: "Не верю!". Ну не мог Илья заставить себя от души наорать на Лисовина, хоть и четырнадцатилетнего. Все с младенчества воспитанное почтение перед родовитыми воинами, весь многолетний опыт рядового обозника не давали ему уйти в искренний скандал, несмотря на то, что вправить мозги мальчишке он считал нужным и правильным. От ума шел крик, а не от души, потому и не получалось.
Мишка почувствовал, что губы против его воли расползаются в улыбку, и, понимая, что вот эта-то улыбка и станет для Ильи настоящей, незабываемой обидой, торопливо вскочил, сдернул с головы подшлемник и склонился в поклоне.
- Прости, господин старшина! Молод, глуп, несдержан… Не держи зла, Илья Фомич, трудно мне, тревога одолевает, не знаю, что делать, оттого и про вежество позабыл. Винюсь, прости Христа ради.
- Ну, то-то же… - Илья повел плечами, словно на нем неудобно сидела одежда, и подозрительно глянул на Мишку (сам же чувствовал, что грозного рыка не получилось). - Вижу, что тяжко тебе, и помочь желаю. Я хоть книжной премудрости и не умудрен, а жизнь-то… она тоже учит, да еще как. Садись, да слушай дальше, я еще не все тебе сказал.
Мишка, уже совладав с лицом, уселся на прежнее место и для убедительности не стал надевать подшлемник, а принялся комкать его в руках - ну прямо воплощенное раскаяние и внимание.
- Перво-наперво, не казнись из-за того, что нагрубил Егору и взял все на себя.
"А откуда он-то об этом знает? Хотя, конечно! Он же ребят расспросил, пока сюда на ладье добирались!"
- Да, некрасиво вышло: взял все на себя, а теперь растерялся, - продолжал Илья, - но так и было задумано. Не Егором задумано - Корнеем, а вот время исполнить задуманное Егор должен был сам выбрать и тебя к такому поведению незаметно подвести. Уж больно не понравилось Корнею, как ты себя в Княжьем погосте поставил. Вроде бы все, как надо сотворил: командовал, решал, суд и расправу творил… и народишко тебе подчинялся, право боярское за тобой признал, а оказалось, что ты и не понял ничего, чуть ли не извиняться за сделанное потом принялся. А под Пинском, когда у тебя ребятишек многих побили, ты и вовсе сам себя потерял. Могло так получиться, что ты станешь бояться командовать. Вот Корней и велел нам с Егором подстроить все так, чтобы ты уже не случайно, а с полным пониманием начальствование на себя взял, да с уверенностью в удаче и малых потерях.
Первый раз мы это попробовали еще там, на переправе, когда князя пленили. Однако не получилось - не стали бы городненцы с мальчишкой договариваться, пришлось Егору поначалу переговоры на себя взять. Ну, а здесь, я так понимаю, у Егора все сложилось - и тебя в нужное настроение привел, и ратники ему подыграли… Да ты не красней, не красней, ишь, прям как девица нетронутая! Начального человека обучать - это не новика в десяток вводить, тут умственность особая требуется.
Вот теперь пальцы драли подшлемник уже от души, а не притворно, Мишка готов был провалиться сквозь землю, а от его пылающих ушей, запросто можно прикурить, если бы, конечно, рядом оказался кто-нибудь курящий.
"Егор тупил? Не понимал очевидного? Вы заставили ратников себе подчиниться? Да-а, сэр, развели вас, как пиндоса на Дворцовой площади! И ведь не один Егор все понимал, а все: и Чума, и Заика… господи, а Арсений-то как это потом среди своих комментировал! Блин, повеситься, что ли?"
- Да не убивайся ты так! - принялся утешать, поняв Мишкино состояние, Илья. - Как тебя Леха на мечах учит? Ведь не единожды за урок поперек хребта огребаешь, да носом в землю тычешься, и ничего. А тут не мечом махать - дружину водить обучаешься, как же без шишек? Ну и что с того, что набиваешь шишки не телесные, а умственные? Каждая же на пользу! Сам-то, небось, своих ближников еще и почище охаживаешь. Ведь так?
Мишка вместо ответа лишь сморщился и покрутил головой.
- Да ладно тебе, Михайла, хорошо же все получилось: татей перебили, княгиню с детишками выручили, у нас ни одного убитого. Гордиться можно, радоваться. Да если бы с Егором беда не приключилась, ты бы и не узнал ничего… А так, ты уж прости, пришлось сказать.
- И правильно, что сказал, - выдавил из себя Мишка, - а то б я и вовсе занесся.
- Ну, не знаю… Может и правильно, но по другой причине. Ты вот никогда не задумывался о том, что у Егора десяток больно уж необычный? Что в нем такого особенного?
- Так ты же сам только что объяснил. К Егору собираются те, кто в других десятках…
- Объяснил, да не все! Слушай дальше. Во-первых, десяток Егора всегда сотню сзади прикрывает, то есть, он - и обережение, и как бы запас ратной силы на крайний случай. Ты вслушайся, парень: НА КРАЙНИЙ! Значит, десяток Егоров сотню от беды бережет, считай, как последняя надежда. Понимаешь?
- Понимаю. Выходит, там такой народ подобран, что к любой неожиданности готов.
- О! В корень зришь! А что это за люди, которые к любой неожиданности готовы?
- Ну… - Мишка чуть не брякнул: "Универсалы" и примолк, пытаясь подобрать соответствующий термин. - Уметь должны много и разное.
- Опять угадал! - Илья, кажется, обрадовался сообразительности собеседника больше, чем сам Мишка. - Так и есть! Когда надобно сотворить что-то необычное, неприятное или… одним словом такое, что ратникам не с руки или непривычно, Корней всегда людей из Егорова десятка берет. У каждого из них какое-то необычное умение или дар имеется. Какие именно, не спрашивай, не знаю, да и никто, кроме Корнея и Егора не знает… ну, почти. Кое-что, конечно, не спрячешь. Ты вот, мне рассказали, ляха пленного в лес уволок. На пытку, ведь так?
- Так, - согласился Мишка.
- Ну вот, значит, одно особое умение Дормидонта ты узнал. Но про это, почитай, всем известно, такое в тайне не сохранишь. А все и про всех Егоровых людей не знает никто. Так вот: для чего я тебе это рассказываю? Ты сейчас Совет созовешь, чтобы совместно удумать, как с добычей до своих добраться. Сам-то, надо понимать, способа не измыслил?
- Нет, дядька Илья. Не получается.
- Вот и я о том! Остался бы Егор цел, ты бы его на Совет, конечно же, позвал?
- Обязательно позвал бы. Нам знания опытного воина сейчас дороже золота.
- Ага! Но Егор без памяти лежит. Так вот тебе мой сказ: зови на Совет ВСЕХ Егоровых ратников. Никому неизвестно, какие особые знания у них в головах есть, а выбраться целыми и невредимыми они не меньше нас желают, значит, все, что знают и умеют, на пользу общему делу постараются обернуть непременно! Понял, о чем я?
- Понял. Получится как бы Егор, но в четырех лицах, - Мишка поскреб в затылке. - Только… Слушай, дядька Илья, а может быть ты на Совете старшим побудешь? Ты же старейшина наш, да и по возрасту с тобой только Молчун сравняться может…
- Струсил! - Илья сложил руки на животе и с изумленной улыбкой уставился на собеседника. - Хе-хе, Михайла и струсил! Кому сказать - не поверят!
- Да ничего я не струсил!
"Сэр, ну что вы, как пацан, ей богу! Опомнитесь!"
Мишка поерзал, посуетился руками, оправляя на себе амуницию, глянул в смеющиеся глаза Ильи и вдруг выдал такую матерную тираду, что даже у самого в носу засвербело.
- О как! - Илья восхищенно всплеснул руками - Эх, помощников моих нет, записать бы для памяти! Это где ж ты такое вычитал?
- Там же, где и остальное! - поднимающаяся изнутри злость, как ни странно, принесла облегчение. - Да, струсил! Не хочу дураком на глазах у отроков выставляться! Ладно бы сам вляпался: сначала "беру все на себя", а потом "не знаю, что делать", но ведь не сам же! Меня, оказывается, как козла на веревочке водили. И как теперь ратники на меня смотреть будут? А как мне им в глаза смотреть? Как приказы отдавать? А не дай бог мальчишки поймут, что надо мной насмехаются? Сколько трупов с Совета вынесем? Или, думаешь, Демка или Митька стерпят?
- А ну, уймись!!! - вот сейчас окрик у Ильи получился. - Слезу еще пусти: ах я бедный-несчастный! Ты ратников-то за дураков распоследних не держи. Никто из них ни словом, ни движением о том, как тебя к нужному поступку подводили, не напомнит. Потому что не насмешка то была, а учеба! Учитель же над учеником не насмехается, ибо неловкость ученика есть упрек учителю.
- А вот хрен! Леха, бывает, такое мне на занятиях говорит, что…
- Дурень! Леха не насмехается, а злость к учебе в тебе разжигает! И ратники насмехаться не станут. Это во-первых. Во-вторых, ты их и сам поучил. Да-да! Мне Сюха сам признался: и вообразить не мог, что делать, когда ребенку нож к горлу приставлен, а ты - раз и готово, будто заранее все знал. Так что, считай, толику уважения ты у ратников заработал, и немалую! Какие уж тут насмешки? И в-третьих, ты - сотник! Ты людьми повелевать поставлен и в ответе за каждого. Значит, ДОЛЖЕН! Через "не могу", через невозможно, через… Вот у меня однажды случай был…
"О, Господи, рехнуться можно!"