- Здравствуйте, тётя Рая, Паша и Егор! - громко говорила я, выводя крупные буквы на клетчатом листке из тетрадки по математике. - Как вы поживаете? Мы живём хорошо. Только у нас совсем нет жвачки и джинсов. Пришлите, пожалуйста, побольше. А если не можете прислать, то мы сами к вам приедем и купим. Очень хочется посмотреть, как там, в Америке…
Сначала Энгельсина просто поджала губы. Потом стала стыдить меня, что я попрошайничаю жвачку и джинсы, пишу письма предателям родины, в ужасную страну, полную капиталистов и врагов. Потом принялась потирать руки и говорить, что вот сейчас придёт моя мама, и тут уж я узнаю, почём фунт лиха.
- Полюбуйтесь-ка, Аллочка, что она тут творит! - едва мама вошла в квартиру, подплыла к ней Энгельсина. - Это ж надо!
Она сложила руки на животе и стала ждать, что мама сейчас разорвёт меня на куски.
Мама взглянула на письмо и сказала:
- Напиши ещё, чтобы передали привет дяде Игорю и Наташе, а то они что-то давно не пишут, я даже волнуюсь… И Соне с Полей и Ниночкой. Да, и Абраму Семёновичу с Марьей Петровной, как они там, интересно?…
Энгельсина быстро и глубоко вздохнула. Или это она просто громко ахнула?
- Что-то многовато у вас друзей в этой Америке, Аллочка, - заметила она.
- Да, Энгельсиночка, - просто согласилась мама. - Почти все уехали. Просто чаю не с кем попить…
На следующий день Энгельсина позвонила и сказала, что у неё высокое давление.
Надеюсь, что потом оно у неё прошло, но больше она не приходила.
Даже не понадобилось ничего в ботинок или карман подкладывать - ни мокрого, ни противного, ни неприличного.
Испарилась Энгельсина от одного простого листочка в клеточку!
Это потому что раньше люди жили совсем не так, как сейчас, и очень редко ездили по белу свету. Это всё от этого, точно.
Сейчас-то по-другому. Живи и работай, где хочешь, и никто не скажет, что ты предатель родины.
Главное, письма домой пиши…
Но рассказ не про это, а вот про что:
Дружочек!!! Если к тебе тоже приставили какую-нибудь злую и глупую тётю, не грусти. Поговори с родителями. Объясни им, что именно в ней плохого и противного, почему она тебе не подходит. А если это не поможет - просто тихо и спокойно сам сделай так, чтобы она больше к вам никогда не приходила.
Про маньяка
Классе в четвёртом или в пятом мы с моей подругой Верой Ильинской обожали ездить в магазин "Петровский пассаж", за тетрадками, ручками и другими школьными принадлежностями.
Верка жила на улице Чехова, во дворах, а я - на Каретном. Мы встречались на углу Чехова и Садовой, садились в троллейбус номер двадцать три и в скрипучем медленном "тролике" ехали до Пушкинской площади, налево, по Страстному и по Петровке вниз, до Столешникова переулка, а там только дорогу перейти - и Петровский пассаж с отличным канцелярским отделом.
И вот однажды мы с Веркой накупили в Пассаже новых тетрадок, ручек, точилок, ластиков, всего такого новенького, школьно-письменного, вкусно пахнущего, чистого и красивого. А на улице - весна, люди весёлые и нарядные, вечер светлый, и настроение просто замечательное… Мы с Веркой купили наше любимое фруктовое мороженое, розовое, по семь копеек, плюхнулись на сиденья в троллейбусе и отправились в обратный путь.
Ехать в троллейбусе у окошка, тёплым весенним вечером, есть фруктовое мороженое за семь копеек, с подругой Веркой, с полным пакетом новых тетрадок и других школьных штучек…
Что может быть лучше? Да ничего, ясно же…
На следующей остановке в троллейбус вошёл ужасно противный дядька. Я сразу так и подумала - какой противный дядька. Даже не знаю, что в нём было такого противного. Вроде, обычный дядька. Только очень противный.
Дядька посмотрел на нас с Веркой и сказал задумчиво, словно самому себе:
- Хорошо жить стали… Дети - цветы жизни… Сидят в общественном транспорте с мороженым, а оно, между прочим, тает, капает, портит одежду пассажирам… Сидят, место старшим не уступают… Уж больно хорошо жить стали. А воспитания, культурки так и не набрались…
И все или почти все тётки, дядьки и старушки в этом полупустом троллейбусе, где было полно свободных мест, посмотрели на нас, как будто они всё детство, всю жизнь голодали и ночевали на улице, а мы вот теперь, прямо сейчас, съели их мороженое, уселись на их места и вообще украли у них счастливое детство.
Дядька тем временем пошарил в карманах плаща и показал железный контролёрский жетон:
- Предъявите билеты!
У нас с Веркой прямо душа в пятки ушла. Две души в четыре пятки ушли мигом. Билетов-то у нас не было! Школьные проездные на троллейбус мы не брали, потому что жили рядом со школой, а тут, в троллейбусе, мы не купили билеты, забыли просто, от радости, от восторга.
- Нету билетов-то? Конечно… Государство обкрадываете… Оно вам и бесплатное образование, и кружки мягкой игрушки, и за мир борется, а вам четыре копейки жалко…
Все стали соглашаться:
- Ишь, распустились… Молодёжь, называется… А ещё небось пионерки… Как не стыдно… Я сразу подметила, у этих билетов нет, ишь, расселись, ни стыда, ни совести… Ссаживайте их, правильно… В милицию, в милицию… А родителям штраф, штраф…
- Ничего, разберёмся, - сказал дядька. - Сейчас выходим, и пойдёте со мной.
От испуга мы с Веркой просто онемели. С одной стороны, он взрослый, а взрослых надо слушаться. Выйти и идти с ним… В милицию… Разбираться… А с другой стороны, он незнакомый и очень противный… Страшно!
А все кругом кричали, что правильно, что надо нас ссадить с троллейбуса, потому что мы пачкаем всех мороженым и не платим за проезд.
Напротив нас сидела девушка с толстой косой и комсомольским значком на блузке. Она читала книжку, но когда все уже не на шутку раскричались, книжку закрыла.
- Спокойно, товарищи, - громко сказала она, и все тут же притихли. - Конечно, нехорошо, что девочки едут "зайцами", - рассудила она. - Но вы, гражданин, если вы настоящий контролёр, должны предъявить путевой лист на сегодняшнее число и на маршрут. Предъявите, пожалуйста.
- Я контролёр! - взвизгнул дядька. - Я же… Вот же… Жетон же…
- А путевого листа, значит, у вас нет? - переспросила девушка. - Значит, вы никакой не контролёр. И дети с вами никуда не пойдут. Потому что вдруг вы на самом деле маньяк? А?
И тут все как закричат:
- Точно! Маньяк! А сам контролёром прикидывается! Ишь! Вцепился в детей! Я сразу подметила - вылитый маньяк! Хватай его! Держи! В милицию его! Ишь, прицепился к детям, ни стыда ни совести…
На остановке двери открылись, и доброхоты вывели противного дядьку из троллейбуса и толпились вокруг него, решая, наверное, где тут ближайшая милиция.
Девушка с косой и комсомольским значком открыла книжку и стала читать дальше. А мы с Веркой и мороженым спокойно доехали до дому.
Наверняка, это был никакой не маньяк, а сварливый и приставучий дядька. Может, даже он вообще не сварливый, а просто настроение сварливое было. Мало ли…
Но какая прекрасная идея!
Дружок!!!
Если тебе делает замечание и вообще принимается тебя воспитывать кто-то посторонний, кого ты не знаешь и в первый раз видишь, то не пугайся, не стесняйся, не начинай думать, что ты виноват. Ты лучше сразу кричи.
ПОМОГИТЕ!!! МАНЬЯК!!!
И посмотри, что с ним в следующий миг будет, с этим любителем делать замечания чужим детям. Куда он испарится. Или как он будет объяснять толпе твоих спасителей, (а они тут же набегут), что он не маньяк.
Ха-ха-ха…
Даже если тебе делает замечание не дядька, а незнакомая усатая старушка в шляпке, тоже зови на помощь и говори, что она хотела тебя утащить в лесополосу. Даже если никакой лесополосы рядом нет, а только большая красивая площадь и памятник Пушкину с цветами и фонтанами…
Пусть эта старушка сначала своих детей воспитает.
Хотя бы собачку свою пусть воспитает сначала…
И вообще, если кто-то начинает тебе говорить, что вот, у тебя всего полно, горя ты не видел, а он, этот самый кто-то, голодал, всю войну работал на заводе, пас гусей, партизанил в лесу и всё такое - не верь.
Те, кто действительно с детства работали на заводах или партизанили, давно стали совсем старенькие. Во всяком случае, они не кричат на детей и не скандалят в троллейбусах.
В нашей стране уже много-много лет нет войны.
И наша страна придумана как раз для того, чтобы дети не видели горя.
Когда мы с моими друзьями и одноклассниками были маленькие, билет в троллейбус стоил четыре копейки, а самое вкусное фруктовое мороженое - семь!
Никакого Олимпийского проспекта со спортивным комплексом в Москве не было, вместо него стояли деревянные дома с садами. Представляете? А я своими глазами видела. До сих пор помню…
Один раз, всего лишь только один, но всё-таки - я видела на улице Краснопролетарская живую лошадку с телегой, а в телеге были ящики с кефиром в высоких стеклянных бутылках…
Ещё работал Центральный рынок!
Он был совсем рядом с нашей тридцатой школой. Выйти из школы, если с чёрного хода, то направо, мимо прогулочной площадки, потом налево, вдоль забора, за которым долгие годы что-то не то строят, не то разрушают, и вот уже старая, каменная лестница с железными перилами, она ведёт вниз, на рынок, где цветы, яблоки и зелень на деревянных прилавках…
А рядом с лестницей, слева, если лицом к рынку стоять, если спускаешься - старый дом с чудесным, длинным, закруглённым кверху окном. Почему-то кажется, что в этом доме живёт кто-то необыкновенный. Между двух тополей с огромными стволами натянута лохматая верёвка, на ней сушится разноцветное тряпьё…
Теперь Центральный рынок и лестница, и старый дом вспоминаются всегда весной. Как будто там всегда была весна.
Когда мы галдели на уроках, учителя говорили: "Не шумите, вы не на Центральном рынке!" А если мы дурачились и веселились не в меру: "Вас что, в цирк отдать?"
И мы кричали: "Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!"
На большой перемене мы бегали на рынок - пробовать. Ходили и пробовали квашеную капусту, мочёные яблоки, солёные огурцы.
Никаких охранников в школах тогда не было…
Лысая зелёная макака
Когда я была маленькая, со мной в одном классе учился мальчик по прозвищу Виник. Потому что его фамилия была Винокуров. Он был чудной. С приветом.
Притом с большим. С огромным приветищем. Когда мы обучались ещё в детском саду (а мы с Виником жили в соседних домах и ходили в один детский сад), на обед дали варёную курицу, и Виник помазал её зелёнкой, чтобы курице не больно было, когда её едят.
В школу Виник ходил довольно редко, и мы всегда очень радовались, когда он появлялся. Раз Виник пришёл, значит, обязательно что-нибудь отчебучит.
И вот однажды, классе в четвёртом, шёл урок английского. Нашей любимой Ларисы Николаевны не было, и её заменяла одна довольно вредная тетка. Она нас совершенно замучила, к тому же задразнила и заобзывала. Шёл не урок английского, а какое-то мученье. Но посреди этого мученья кто-то из учителей заглянул в наш класс и позвал её. Мучительница зыркнула на нас грозно, велела сделать пять упражнений, рявкнула, треснула журналом по столу, чтобы мы вели себя тихо, и ушла.
Нам тут же так весело стало, так хорошо. Мы стали разговаривать обо всём на свете.
- Хорошо бы, - сказал Димон, - завести такого какого-нибудь учёного зверька, вроде хомячка или морской свинки, и надрессировать его, чтобы он ночью, пока мама спит, выпалывал у неё из косы седые волосы. Вот как сорняки на огороде. А то она каждое утро причёсывается, видит, что у неё есть седые волосы, и очень огорчается…
- Ты лучше учись хорошо, - посоветовала отличница Смирнова. - И седых волос у мамы будет меньше…
- A y моей мамы зато во какие мускулы, - похвастался Лукьянов.
- А у моей бабушки зато тройной подбородок, - не отстала Вера и напыжилась вся, чтобы показать, но у неё не очень получилось.
- Зато мой папа, - воображалистым голосом начал Макс, - такой умный и красивый, что у него целых четыре жены. И все они очень дружат с мамой и со мной, дарят подарки и шлют открытки к праздникам…
Так мы сидели и болтали, мучительница всё не шла и не шла, в конце концов нам даже надоело болтать, и Настя сказала:
- А теперь давайте молчать!
- Точно! - обрадовался Макс. - Кто первый заговорит, тот лысая макака!
А Виник придумал:
- Лучше, кто первый войдёт!
- Кто первый войдёт или заговорит, тот - лысая зелёная макака! - решили все и стали молчать. Тишина.
И тут входит учительница и сразу, с порога, произносит любимое учительское слово:
- ТАК!!!
Мы изо всех сил старались не смеяться, но некоторые, например Ирка или Танька, они вообще дохлые, болели часто, тут же начали хихикать.
- Это что ещё такое? Что за глупый смех? - Учительница почуяла неладное.
Тут Ирка и Танька просто затряслись от смеха, даже повизгивать начали, а глядя на них, принялись веселиться и остальные.
- Вы почему смеётесь? - рассвирепела учительница. - Объясните мне, что происходит! Как вы смеете?! Что во мне такого смешного?!
Уж тут-то все чуть под парты от хохота не свалились. А учительница стала такого цвета… Я даже испугалась, что её сейчас удар хватит.
И Виник, наверное, тоже испугался. Он встал и сказал спокойно и вежливо:
- Мы смеёмся, потому что вы лысая зелёная макака. Так получилось. Вы уж не огорчайтесь. Вы лысая зелёная макака, а так - ничего страшного. И сел.
У учительницы голос пропал начисто. И как это только пятнадцать минут назад она на нас кричала?
Сначала она просто открывала рот - без всяких звуков, а потом схватилась за голову и побежала из класса спортивной рысью.
- Странная какая-то, - пожал плечами Виник. - Сама же просила объяснить, почему все смеются.
Винику, конечно, здорово влетело. В пятый класс он пошёл в другую школу. В шестой - ещё в одну. Седьмой класс заканчивал в санатории, восьмой - в другом городе, девятый - опять в Москве, но в лесной школе. Вернее, половину девятого, потому что в лесной школе он опять что-то отчебучил. В десятый класс его принимать никто не хотел. Что он делал дальше - я точно не знаю, но зато теперь наш Виник стал начальством и ездит на здоровенном джипе с мигалками.
Мужское воспитание
Однажды, когда я была в первом классе, моя мама уехала на две недели в командировку, в Германию и Чехию. Тогда эти страны вот как назывались: ГДР и Чехословакия.
Со мной остался мой старший брат. А брат мой здорово старше меня, на целых пятнадцать лет, и, когда я была первоклассницей, он уже вовсю учился в Университете. Студенты обычно любят после занятий веселиться, пить пиво с друзьями, говорить про интересное. А тут надо забирать из школы и кормить какую-то сестру, делать с ней уроки, писать палочки и крючочки.
Одно сплошное занудство.
У моего брата был друг Коля. И вот, чтобы я им не надоедала, не мешала и не путалась под ногами, они меня пугали.
Они грозились отдать меня в Суворовское училище. Вернее, они даже не грозились, а просто спокойно так говорили между собой:
- Да, мундир ей очень пойдёт.
- Ну что, когда отвезём?
- Пожалуй, в среду с утра.
- Да… А что, хорошо…
- Там дисциплина…
Тогда я ещё не знала, что в Суворовское училище девчонок не берут, и страшно боялась, что они меня и правда, отправят туда. И сидела тихо, как мышь, просто пикнуть лишний раз боялась.
Другая шутка была про близкую свадьбу.
Этот Коля сказал, что когда я чуть-чуть подрасту, он тут же на мне женится, и целыми днями будет заниматься со мной математикой и кормить одним сплошным молочным супом.
Ничего себе будущее!
А они опять же спокойно так обсуждали:
- Ну что, Алла Васильевна возвращается, и я сразу сватаюсь, да? Ты-то за меня тоже словечко замолвишь, правда?
- Конечно, о чём разговор, я думаю, она возражать не будет. Ты парень толковый, серьёзный, из хорошей семьи.
- Да… Девчонка хоть молочный суп есть приучится, математику любить…
Больше всего я боялась, что Коля, который то и дело забирал меня с продлёнки вместо брата, скажет моим одноклассникам, что собирается на мне жениться, и меня задразнят.
Но про Суворовское училище они говорили чаще, готовили меня к отправке на военную службу и даже научили старинной солдатской песне со странными, бессмысленными словами:
- Тело вскрыли и зашили! Кровь из тела утекла! Белой крови в тело влили! Эх, такие, брат, дела…
И дальше тоже какая-то кровожадная, полунеприличная белиберда, куплетов пятнадцать или двадцать пять.
Ужас настоящий…
Эту песню полагалось даже не петь, а кричать, как Винни-Пух свои кричалки, как можно более низким, хриплым, "солдатским" голосом.
И вот однажды, когда мама уже несколько дней как приехала, привезла подарки, и я тут же забыла про Суворовское училище и успокоилась, мы с ней отправились в гости к её подруге, у которой были дочки-близнецы.
Там было навалом девчонок в платьицах и с бантиками. Сначала все ели торт, потом была лотерея, а потом начался концерт. И все девчонки тонкими голосами пели "Ромашки спрятались, поникли лютики", или "Санта Лючия" или "Опустела без тебя земля". Моя мама тоже уговаривала меня спеть. Петь я уже тогда совершенно не умела, и, конечно, отказывалась. Моя мама стала как-то расстраиваться, что я не пою. Как-то она стала дуться. Какое-то такое стало у неё подозрительно задумчивое лицо. И, чтобы не огорчать милую мамочку, я тоже вышла на середину комнаты и что было сил, стараясь погромче, запела, "закричала" эту песню.
Я успела "исполнить" только первый куплет и начала было объяснять онемевшим зрителям, что этой песне меня научил мой брат и его друг Коля.
Уж не знаю, что за это брату с Колей было, но с тех пор мама меня на них не оставляла. И он спокойно вёл свою весёлую студенческую жизнь с друзьями, пивом или чаем и разговорами.
Так вот, дружок! Если тебя просят посидеть с младшими братьями и сёстрами, или помочь, а ты не хочешь - обязательно посиди или помоги. Но посиди и помоги так, чтобы больше уже не просили.
Наша знаменитая школа
Скажи мне, дружок… Только честно. Очень ли ты любишь ходить школу? Например, если бы у тебя там не было друзей и не было бы перемен и каникул тоже, ты бы всё равно весело бежал туда вприпрыжку?
Самое лучшее в школе - это каникулы. За это мы и любим её.
В детстве мы часто мечтали, чтобы нашу школу затопило. Или чтобы однажды ночью началось маленькое, местное землетрясение, которое разрушило бы только нашу школу.
Наверное, хоть раз в жизни об этом мечтал любой школьник.
А недавно в одной очень образцово-показательной школе, куда меня пригласили выступать перед детьми, на подоконнике так и было написано, красным маркером:
"Чтоб ты сгорела, школа!"
Так вот…
Когда я была в восьмом классе, однажды утром, весной, я прогуливала первый урок и спокойно пила чай дома. Мне позвонила моя подруга Аня Мазурова, она тоже училась в нашей школе, на класс старше.
- Прогуливаешь, значит? - спросила она.