- Не знаю точно: может быть, вначале то были оборонные хитрости, - пожал плечами Орри. - По крайней мере, старый король забросил своё дерзновение в канун Морянской Войны и поселился в тесном и хорошо укреплённом Вробурге, а теперь его внук взялся заново кроить и смётывать Ромалин на живую нитку.
- Новодел, что ли?
- Что?
- Ну, город. Использует революционные новые технологии взамен старых. Типа Рутен против Верта.
- А. Да. Говорят, не совсем плохо. Дома-башни высокие, чистые, вся тяжесть камня опирается на внешний каркас. Красивые арочные сады.
- Готические контрфорсы и аркбутаны.
- Я не архитект, сэнья Гали.
И ни разу во время беседы не встретился с нею глазами по-настоящему.
На место они трое прибыли часа в три пополудни.
- Будем надеяться, наш старикан на месте, - произнёс Барбе. - В столицу он отъезжает редко - это оттуда к нему гости при нужде наведываются.
Посреди вырубки, так близко от моря, что почти все членораздельные звуки забивал мощный ритмический гул, стояло диковинное сооружение. Походило оно на хижину древних монастырских отшельников или вообще на кита, но сотворено было, по словам Барбе, из бычьих кож, которые некто распялил на ясеневых рёбрах и хорошенько прокоптил в дыму. Вместо двери был полог, закрученный наверху в рулон и продублированный частой рыболовной сетью.
- Вот это и есть карра, - продолжил Барбе своё объяснение. - Может быть, даже та самая, легендарная. Батюшка то и дело хвалился, что сумел наколдовать ей вечную молодость. Эй, люди, есть кто сущий в округе?
Гул сразу стих. Из лачуги, которая больше сего напоминала одинокий дольмен, выбрался человек почти квадратного сечения. Могучие плечи были увенчаны кудрявой седой головой, торс упакован в тунику, насквозь прожжённую в нескольких местах, ноги покрыты фартуком, будто скованным из листовой меди. В одной из рук человек сжимал небольшой, но впечатляющий молот.
- Я есть, - отозвался он басом. - Работу возьму только самую неотложную - большой заказ выполняю. А, так это ты, бродяга. То-то вместо живого о сущем вспомнил. Не случайно, значит.
- Ну да, отче Брендан, я Барбе собственной персоной. И гостей привёз. Сэнью Гали и морянина Орри.
- Рутенка, вижу. Что же, и они у меня одалживаются. Сходите с сёдел да идите в дом, коли охота. В кузню пока не зову - горн разожжён, меха вовсю ходят. С подмастерьем работаем, сами должны понимать.
И скрылся обратно. Гул возобновился, но чуть более частый.
- Болванку проковывают, - объяснил Барбе. - Нельзя оторваться ни на минуту.
- И что же - долго так ждать? - спросила Галина.
- Не дольше, чем ехать… как это? Без соли хлебавши, - ответил Орихалхо. - До Ромалина отсюда миль десять по навесу или больше?
- Пожалуй, все двадцать, - сказал музыкант. - Если по прямой. Как вон голуби летят.
В это самое мгновение захлопали крылья. Птица серо-стального цвета спала с узких небес, перекувыркнулась через голову, спланировала меж стволов и опустилась на конёк крыши - вернее, на бывший киль.
- Отец, почта прибыла, - крикнул Барбе. - Зерна ему насыпать?
- Не хозяйничай не в своём дому, - глухо донеслось из кузни. - Сейчас довершим.
Раздался яростный шип, сизый туман закурился в проёме. Потом кузнец вышагнул из тумана, по ходу залезая рукой в небольшой кошель, привязанный у пояса. Протянул зерно на раскрытой ладони - турман сел на запястье и стал клевать. Бран снял с рубиновой лапки цилиндрик и опустил в кошель.
- Что же, привет вам всем. Любуешься на голубка, моя сэнья? Хорош. От любой ловчей птицы уйдёт-увернётся. Только такие и годны: с юных когтей учим. Сапсанов, ястребов и прочих учим на голубях ради охоты, голубей на них же - ради мира. И те, и другие здравствуют. Передают мастерство своё по наследству. Не так ли, морянин Ори-халхо?
Он явно говорил не в простоте душевной.
- А что, и любуюсь, - ответила Галина. - Думаю, что и птицы твои, и ба-нэсхин в том мастерстве и учении похожи.
Брендан одобрительно крякнул:
- Хороша твоя находка, сын. Не кисель меж ушами, как у некоторых её сородичей.
- Скоро у них у всех в желудках разжижение настанет, - донеслось от двери. - Бари, ты и твои товарищи давно горячего не хлебали?
- Матушка, - вздохнул он вместо ответа. - Ма Эсте.
Дама - именно дама, не кто иной, - работавшая подмастерьем Брендана, показалась Галине лет сорока от силы. Волосы тёмные, с изрядной проседью, и подобраны под небольшой крылатый чепец, темны и соболиные брови, и глаза, и ресницы. Изящна, быстра и гибка в движениях, смела в повадке, держится с несокрушимым и каким-то насмешливым достоинством. Одета в тряпьё, прожжённое искрами и насмерть выпачканное в угле и саже… но до чего в стане пряма и горда, подумала девушка.
- Спата до завтра погодит, чего уж там, - сказала деловито "ма Эсте". - Там на добрый месяц заботы. И привет всем собравшимся, зовите меня Марион тире Эстрелья. Одной Эстрельей тоже можно. Бран, у тебя что-нибудь домашнее в сусеке не завалялось?
- Сейчас горн пожарче раздую, наковальню раскалю - и того, - проворчал он. - Бобы в красном вине с имбирём, бальзамином, перцем и солёными огурцами пойдут?
- Это если ты отравить всю компанию задумал, - отпарировала дама Эстрелья. - Я хоть и бывшая лекарка, от таких зелий антидота не знаю.
- Матушка, не журись, - Барбе поклонился в пояс, гибко выпрямился, принял в объятия. - У нас на всех отыщется.
- Да и у меня в заплечном мешке, - отозвалась она. - В гости порожней не являюсь, сам знаешь. Так что давайте мыться, я тоже в роднике ополоснусь - и за стол.
Родник протекал неподалёку от места, где всем предложили поставить лошадей и был привязан к стволу караковый жеребец Эстрельи (пешком мне ходить - не дождётесь, проворчала она, нарывая в седельных кобурах кусок мыла). Вода в нём была не больно-то ласковая, но над ним самим была устроена палатка вроде индейской парильни - в общем, такая же круглая, низенькая и жаркая. В неё приходилось влезать по одному и не столько омываться, сколько дышать паром от раскалённых камней. Под конец Галина очень даже поняла Эстрелью - особенно когда та просунулась в низкий проём рядом с самой девушкой, глубоко вдохнула пропитанный травными ароматами воздух и тотчас же шмыгнула назад, проговорив:
- Самый бабский дух: воняет отлично, а самый острый пар воины на себя собрали. Пойду ещё в холодок окунусь.
Кормили гостей внутри бывшего корабля. После баньки там показалось даже просторно и вообще уютно: в уключины лился дневной свет, по стенам висели смертоубийственного вида предметы, на земляном полу стояли табуретки, столешница из доски, проточенной морским червем, слегка прогибалась от расписных глиняных тарелей, а на ложе кузнеца была брошена огромная шкура гризли.
- Безумец, - кивнул Брендан. - Прошлой зимой пожаловал. Сам искал своей доли.
Потом Эстрелья вызвалась мыть посуду в ручье, Барбе увязался за ней - в смысле давно не виделись.
Орихалхо и Галина переглянулись - и положили басселард на опустевший стол перед кузнецом.
- Твой сын ведь успел тебе рассказать об этом? - спросил морянин.
Брендан кивнул:
- Что же, нам, оружейникам, и резать похожее приходилось - из дуба, бука или граба. И бить камнем о камень тоже. Но такого узкого и прямого клинка не видел и не точил. Не меч и не кинжал. Не знаю, долго ли прослужит - горного стекла хватает резов на пятнадцать.
- А можно мой нефрит в настоящих ножнах держать? Или укрепить как-то?
- Уже "мой", - проговорил Брендан. - Что же, это хороший вопрос. Раньше, ещё до новых игрушек с оживлением да королевской кровью, иначе мёртвое оживляли. Считалось, что если меч выпьет от ста человек, становится он опасен для хозяина, потому как обретает разум. И никто не сможет сказать, благой тот разум или недобрый. Или вот сейчас - трижды крестят боевую сталь. Женским молоком, опять же кровью и мужским семенем. Не морянское это ведовство - одинакие вы, что те, что другие.
Поднял кинжал, повертел в руках, залюбовался:
- Не видал николи подобного мастерства. Камушки - ровно огненные глаза, тело златое, узор по нему витой, драконий. Не иначе в окраинных замках сотворили. А как закалить? Может, своей кровью, может, и вражьей.
Вздохнул, отдал:
- Спрячьте подалее. Хищник это.
"И не подумаю, - решила Галина. - Наоборот, напоказ выставлю. А то сплошь мрачнота какая-то на меня наваливается. И это посреди такой природной красоты!"
Вернулись мать и сын с посудой.
- Эсте, - вдруг сказал кузнец. - Мне ведь письмецо прилетело. Твоя сноха обещалась к вечеру вослед тебе припожаловать.
- А, тоже на диковинки твои потянуло любоваться. Вот родит вместо дитяти нож острый, - рассмеялась она.
- Мам, не в том дело, - ответил Барбе. - Нужно нам, чтобы она тебя со мной связала? Удивилась, с чего это мы вместе собрались.
Галина недоумённо переводила глаза с одного на другую и на третьего.
- Отойдём, сэнья, - проговорил Барбе тихонько. - Нет для них двоих секрета в том, что я тебе скажу, но всё-таки неловко вроде бы. Перед Орихалхо - в особенности.
Отошли шагов на десять.
- Видишь ли, - сказал музыкант, - они ведь не венчаны, мой отец и мачеха. Негоже так называть лучшую из женщин, да ладно. И сокровенный это союз. Матушка из Защитника в Защитники прошлым браком перешла. Овдовела, родила сына, вот он как раз и женился на Зигрит. А батюшка - Искусник и я, стало быть, Искусник тоже. Ма Эсти бы и не против спуститься стратой ниже, да положение не пускает.
- Что, дворянская гордыня?
- Снова не понимаешь. Она ведь кто? Только не думай, что я тебе, как это… Заливаю, вот.
Вздохнул:
- Одна из опекунш Кьяртана Моргэйнсона. Собственно, королева-мать.
- Погоди. Ты и молодой король - братья?
- Сводные. Такой совершеннейший пустяк, что впору жениться. Ни капли единой крови. Генов то есть.
Помолчал.
- Они, Ма Эстрелья и мой Брендан, по всем статьям тайные любовники. Для меня это ничего не значит. Всякий раз, когда мою шалопутную матушку приносит у нас похозяйничать, мы празднуем воссоединение семьи. Кроме них двоих, у меня никого нет. Разве вот орденские братья…
- Ты монах?
- Ну, я ведь дал вроде понять, что студент-недоучка. Это без году неделя клирик.
Снова скользнуло нечто - полуправда-полуложь, ощутила Галина. И это при том, что в самом поразительном Барб искренен до безумия. Насчёт своих родителей не лгут - разве что заблуждаются. Поди разбери…
- В общем, давайте-ка полог в стороне натягивать, - скомандовал музыкант. - Клиенты у батюшки не переводятся. Нет, вы с Орихалхо вполне можете остаться и поглядеть на её бедняцкое величество.
- Смеёшься?
- Нисколько. И ни один не смеётся. Не потому что, как в Рутене говорят, трепливый язык могут вместе с головой отрезать. Во-первых, она хоть и взята из лаборанток, то же конверсок, и даже именной обруч на руке носила, но обучена была как преемница самой Бельгарды, основательницы ордена. То бишь по неописуемой природе своей стояла вне и даже выше страт. А во-вторых - вот вы на неё с Орри вблизи посмотрите. Как бы не прибыла уже - шум на поляне поднялся.
Тут как раз явился Орихалхо. сказал:
- Велено бивак разбивать. Явно ведь понадобится.
- Вы не проговоритесь? Не покажете виду?
Орихалхо с Галиной переглянулись:
- Без Барби - нет проблем, - сказала она. Между прочим, едва ли не впервые переврав имя. Вырвалось вдруг из подсознания.
Тент натянули - дело привычное. Наладили скосы, как от ветра или снега - вышла почти что палатка.
- Я и в самом деле подремлю, - сказал Барбе. - Завтра по делам с раннего утра отправлюсь.
- Каким? - спросила Галина.
- Своим собственным, - улыбнулся, легонько щёлкнул по носу. - Не забывай, я хоть фильяр и кузнецов сын, а сам себе хозяин.
Вежливо так, но отбрил.
- А мама как?
- Повидались. Я на такое счастье не рассчитывал. О твоём нефрите посоветовался - ради того и потянул вас всех к отцу.
Забрался в полог, закрыл все продухи - и, кажется, сразу лёг на тощую подстилку.
А на вырубке уже было полно конного народу, посреди вьюном вертелась бледно-золотая кобылка, со всадницей в громоздком дамском седле. Суетились Брендан с Эстрельей, пытаясь удержать за повод или схватить под уздцы.
- Сама, сама, - доносилось сверху. - Только руку, мэс… Руку подставь.
Кобылку, наконец, переняли в несколько рук, юная всадница уместила ножку на Брановой ладони, ухватила его за шею, скользнула наземь.
- Ой, вот игрунья-то! Застоялась. Надо было нам раньше вырваться.
- Это в тягости-то? - строго прикрикнула Эстрелья.
- Так она в прохолосте. Мне и вообще аж месяц до конца. Фрейр и Фрейя да Бельгард с Бельгардой у вас имеются, теперь на подходе Таласси и Талассо. Как решите парочку назвать, так и будет. Чёрт, штампую королят, будто станок на монетном дворе!
- Дело верное, говоришь?
- Да когда ж я вас, матушка свекровь, подводила!
Молодая женщина в тонком сукне и сапожках, с женским чепцом на белокурых волосах, оглянулась вокруг - и увидела:
- О, у вас уже гости. Морской народ - привет, Орихалхо, давно ли из Лутении? Кто это с тобой?
- Я Галина бан-Алекси, прирождённая рутенка, - девушка поклонилась, изо всех сил, стараясь не хватить лишку. Низкопоклонства не любили и в Готии.
- А я - Кьяртанова Зигрит, урождённая Робашик, - королева со смешком вернула реверанс. - Ты извини, пузо гнуться не даёт.
Живот у неё в самом деле поднялся до самого носа, веснушчатого и очень целеустремлённого.
- Так ты та сэнья Гали, которая поёт? В дуэте с Орихалхо?
Слишком непринуждённо, слишком без задней мысли это прозвучало. Насчёт дуэта.
- Как умею, так и пою. Если инструмент имеется.
- Рутенское? Духовное, верно? Отыщем тебе что-нибудь струнное, никаких проблем. А Инес или Хуана Креста ты можешь? И Песню песней? Не смущайся. Мне насчёт тебя монахини с голубем послали. Я ведь сама из них. Не общаемся духовно, так дружим. Вот Саэтана тоже оттуда. Из головной обители. Вот ведь…!
Кобылка вырвалась повод у нарядного кавалера, затанцевала с опасностью для ног. Орихалхо подцепил под уздцы, встряхнул.
- Вот сила. Орри, не хочешь стать моей телесной охраной? Да нет, чисто по Платону. Ой, платонически, ага. От тебя сэнье Гали куда больше проку, чем мне от моего чичисбео. Он, знаешь ли, твой соотечественник. Михаил, так? Потешный очень. Но так: ни слуга, ни забавник. Только ходит по пятам - я ведь берегу чрево для одного мужа.
Галина с трудом продиралась сквозь путаницу фривольно-шутливых иносказаний. Всё же - хорошая она, эта хитрунья. Аромат чистоты. В таком трудно ошибиться.
- Знаешь что? Тебе ведь всё равно куда ехать. Вот сегодня я при деле - почтенный мэс Бран меня развлекает. Говорят, мальчишке ещё до рождения надо подобрать клинок, чтобы в колыбели за него схватился, ну, за ножны, конечно. Примета, что истым мужем станет. А вот завтра…
Зигрит сделала многозначительную паузу.
- Завтра поедем со мной в Ромалин? Пожалуйста! Держу пари, и твоё чудо морское там вовсю развернётся.
Орихалхо кивнул. Прошептал:
- Как сэнии угодно.
На том и порешили.
Когда Галина с Орри влезли в полог, Барбе ещё не спал. Выслушал обоих и ответил:
- Не могу вам ничего советовать. Моё дело если не сторона, то почти сторона. Но вот знаете, что я нашёл в книжке сэньи и запомнил? Это о моих милых. Послушайте - заснуть будет легче.
И раньше, чем получил согласие, начал:
"Лет тридцать из Вуали вышел корабль. Очень похожий на скорлупы ба-нэсхин, но гораздо больше. Те же мощные дубовые планширы поперек корпуса, тот же ясеневый шпангоут, похожий на китовые рёбра, и кожи так же плотно сшиты корабельной иглой, до черноты проварены в дубовой коре и смазаны жиром - того требует едкая солёная вода. Парус на ясеневой мачте из шкур того же непонятного зверя, а вёсел нет, одни уключины. Потрепало, видать, и корабль, и его людей. Всего двоих прибило к готийскому берегу волнами, и были то мужчина и женщина. Он светловолосый, почти седой, и темноглазый - почти как уроженец Вестфольда. А она - чёрные косы, синие-пресиние колдовские глаза и к тому же беременна.
Пришли они со стороны островов, этого уже хватало, чтобы счесть их дружками желтомордиков: так простые готийцы дразнили в те времена Морскую Кровь. Да и вестфольдцев здесь не особо жаловали. Подобное и сейчас чувствуется, а тогда этим прямо-таки разило на всё побережье. По счастью, чужаков первое время не трогали, а попозже и пользу в них нашли - человек этот оказался хорошим мастером по железу. Жил он с самого начала и до конца этой истории под своей перевернутой кверху днищем каррой - так называлось его судно. Да и местной речью он овладел в считанные месяцы.
Для кузни соорудил он хижину из больших камней, а в карре проделал отверстие в стене, для двери, и еще одно, для очажного дыма. Она у него тоже на камень была поставлена, чтобы повыше было. Так и жил наш странник. Чинил утварь, лошадей ковал, брался за всякую простую работу. Кухарил понемногу. А жена только и делала, что грелась у костра или на солнце и пела песни.
Да, звали его Брендан, иначе Бран, а ее Альбе. Странные для крестьянского слуха имена, верно?
С ним одним и то еле мирились, а тут ещё ведьма брюхатая в доме. И вот когда пришла ее пора, не мог он никого из местных баб дозваться, чтобы ей помогли. Уже двое суток длились роды, так что сил у матери совсем не стало.
И вот посреди зимней вьюжной ночи стучит некто в дверной косяк: сама-то дверь была кожаная, как и вся хижина. Кузнец открыл - и увидел девицу лет пятнадцати от силы. Собой не так уж приглядна, а одета исовсем просто: темно-красное всё. Холщовая сума у ней через плечо. Говорит:
- Я к тебе со своей незадачей пришла, а тут у тебя твоя собственная. Ну-ка, подвинься. И воды мне побольше нагрей - самый чистый снег от порога возьми и на очаге растопи!
Поглядела девица на роженицу пристально и говорит:
- Выбирай теперь. Или оба умрут, и мать, и дитя, или один сын у тебя останется. Считай, оба мёртвые они.
- Делай что знаешь, - говорит Бран. - Ни в чём тебя не упрекну.
Достаёт лекарка самозваная из сумки склянку и нож….
Словом, напоила она ещё живую Альбе сонной водой и вырезала сомлевшего ребёнка из её чрева. А потом стала окунать дитя то в горячую воду, то прямо в талый снег. Ожил младенец и так-то шибко закричал!
- Нет у него матери, не будет и чем кормиться, - говорит Бран. Альбе-то во сне, на неё наведенном, скончалась.
- Я тебе сюда молочную козу за рога притащу, - говорит девушка. - Неужели так мало тебе платят, что и на такое не хватит?
- Сколько ни есть, всё на похороны уйдет, - отвечает он.
- Пустое, - отвечает она. - Сам ведь знаешь. Делай что должно, а прочее к нему приложится.
И ведь в самом деле - говорится, что никого им не пришлось хоронить, будто растаяло тело пришелицы в дальнем тумане, что её вытолкнул из себя, и в морской пене, которая породила.
- Всё равно, - отвечает Бран, - медь из моих рук как река течет, а серебро частыми каплями сочится.
Тогда говорит девица:
- Будут у тебя верные деньги, если мою беду своими руками разведёшь. - Какую такую беду?