- Я не морянка, значит - женщина с вытекающими последствиями. К супругу. Судья приговорил - муж, значит муж.
- Вот как, - он словно с лица спал. - А мэса Орихалхо знает, в каком ранге при тебе числится?
- Пока к слову не пришлось.
- Так вот пускай придётся, и скорее. Она явно полагает, что тратит на воинов своё, а не данное в залог.
- О деньгах не хочу ни говорить, ни думать - пока они есть.
- Как бы не пришлось тебе говорить и думать о другом - когда оно настанет, - провещал Рауди уже в спину девушке. - Но, дай боги, чтоб без моего участия.
"Странно. Вроде он ко мне конкретно клеился, - подумала Галина. - А потом как-то враз охладел. И о чём думаю? Не нужно мне ничего такого".
Но что бы она ни говорила себе, как бы ни рассуждала о прелестях замкнутой капсулы - стена отчуждения рухнула. Буквально на следующем привале Рауди заявил:
- Тебя натаскивали делать стойку, чертить вокруг себя ведьминские круги, искать места силы. Но кроме твоего якобы живого стилета, ничего острого в руки не вкладывали. Се одно довлеет, одним словом. Как по-писаному: в руке делается тёплым, сам по своей воле находит цель, бьёт без промаха. Хочешь, поучу работе с длинным клинком? Знаю, как будет там, в сторожевой цепи, и не испорчу дела. Разве, может быть, нагружу лишним умением. Согласна?
- Да, - ответила Галина. И даже не успела подумать, что по имени её не назвали ни разу. После того, как торжественно протитуловали в часовне Юханны. Потому что в руки ей сразу ткнули рукоять узкого скимитара.
- Парируй. Этим плоховато колоть, отлично - резать, но рубить нежелательно, да с твоей силой и не имеет смысла. От прямой полутораручной дубины вообще увёртывайся, пока можно. Потом покажу.
Сейчас же ей показали "ту самую мать". Скимитар оказался его собственный, а вооружился Рауди широким прямым мечом наподобие венецианской чинкуэды. Галина кое-как отмахивалась, делая короткие шажки назад и в сторону, закалённое железо сталкивалось, искры сыпались, будто в кузне.
И вдруг она поняла две вещи. Что умеет работать клинком - очень плохо, но умеет. И что эта работа нравится ей до невозможности.
С тех пор так и пошло. У костёрного круга под взглядами парней, которые грелись совсем другим способом, на вытоптанных площадках между конюшней и трактиром, просто на подходящем лужке, что зарос за ночь буйным цветом инея.
И шло всё лучше и лучше. В Галине прорезался талант фехтовальщицы, он зудел и чесался, как молочные зубы, ее напарник и наперсник только покряхтывал довольно, когда обнаруживал подвижный стальной щит, из-за которого Галина всё чаще и наглее выныривала в атаку. После культуршока, когда восточная сабля повстречалась с типично западным изделием, клинки у обоих стали одинаковые: на время боя Рауди одалживал из вьюков то одну пару, то другую и туда же убирал, своё же заветное оружие не использовал.
Небольшой отряд всё глубже увязал в зиме. Если прикинуть по меркам земного северного полушария, стояла вторая половина октября, но дорогу покрыло рыхлой белизной до самых конских запястий, хорошо еще отряд на рысях её размётывал, и тем, кто двигался в хвосте, приходилось чуть легче. Впрочем, Орихалхо, Рауди и Галина постоянно двигались впереди, а им самим разве что Шатани, здешний верховный демон, торил путь. Если сказать по чести - припорашивал ещё пуще. Охотников наведаться в холмистые края становилось всё меньше, впрочем, оттуда тоже мало кто возвращался, и перед всадниками расстилалась по виду нетронутая целина. Ветер, который до того запутывался в стволах деревьев, летал по ней невозбранно.
- Теперь поняла, госпожа моя, отчего войлочные ногавки нужны? - спросил однажды Рауди. - И тёплые носочки для бабок? У Ворона до самых когтей густые пёрышки, а не голая шкура, как у прочих. Опять же двигаться могут бесшумно.
- А последнее зачем? - вернула вопрос Галина и осеклась: надо же - разнежилась, что своей госпожой наконец назвал, позабыла, что где воин, там и бой недалече. Хотя ноги лошадям и без её раздумий давно укутали.
Однако Рауди ответил, чуть обернувшись (ближе к вечеру он, как подобает истинному хранителю благородных дам, занимал место чуть впереди Галины, оттеснив Орри во вторую шеренгу):
- Зачем? Так заповедали мне братья: будь неслышен - и никто не заподозрит в тебе соперника.
- У тебя есть братья? - поинтересовалась девушка. - Родные?
- Я не о том, а о ждущих меня в горных обителях. Все мы - единое целое. Но на твой вопрос отвечу так. У меня два брата - один единой крови, другой - по матушкиному браку. Оба одинаково знают меня и одинаково любят, второй прекрасно знает первого, но первый даже не подозревает о существовании второго.
- О, это ты мне загадку загадал?
- Если тебе, госпожа моя, угодно будет трудиться - её разгадывать.
- Подумаю, когда станет чуть полегче. У тебя в словах муть и мгла - и вокруг день ото дня всё они же. Нарочно подгадываешь или ворожишь?
В самом деле, мелкий снег веял с невидимых небес так упорно, словно там открыли фабрику по его выработке, и был так лёгок, что долго парил в воздухе, прежде чем улечься навзничь. Оттого из головы отряда с трудом можно было различить заводных лошадок и обоз, день отличался от ночи лишь более густым сумраком, а когда, наконец, равнина изогнулась нестройной вереницей холмов, Галина с полчаса пребывала в уверенности, что это теневой мираж очередной придорожной гостинички - за время пути вдоволь насмотрелась такого. Силуэты построек, отражаясь на занавесе снегопада, диковинно распухали в размерах и казались великанскими.
А потом будто взвихрились кверху прежние декорации. Крупа обратилась во влажные хлопья и иссякла, на прощанье показав через просветы девственно-горнюю синеву. Вместе с ней иссякла и синева - будто на стороне людей включили тусклое солнечное свечение.
Огромная фигура драконьей самки запрокинулась на спину, грозя тёмными сосцами белесоватому вечернему небу - не осеннему, не зимнему, никакому. Толстая шкура бугрилась пучками седых волос, её рассекали глубокие рытвины. Жилы кожистых крыльев почти достигали конских копыт. Фантазия спешно дорисовывала образы головы, конечностей и хвоста, укутанные снегом и повитые туманом.
И снова иллюзия развеялась, перспектива изменилась. Поросшие мелким черноталом русла рек веером спускались с крутого склона, в который слились основания холмов. Вершины порвали заледеневшую кору, и она за долгие месяцы, быть может, десятилетия сползла вниз наподобие ледника, цепляясь за кустарник, обсадивший и обозначивший края глубоких расселин - естественный путь на перевалы.
- Полые холмы, - сказал Армени вполне обыденно: все и без того поняли.
- Если холмы такие - каковы будут горы… - начала Галина и умолкла. Здешний мир никак не способствовал развёрнутым монологам. В ответ на легчайшее сотрясение воздуха нечто замерцало впереди, как горячий воздух над раскалённой плитой, колыхнулось…
И над холмами и перевалами, почти вровень с ними, поднялись полупрозрачные девы в искрящихся вуалях.
- Привет с самого порога. Ледяные джиннии, - пробормотал рыжеволосый. Его пальцы по привычке легли на рукоять сабли, но потянуть из ножен, проверить - отчего-то не спешили.
- Думалось, что пламенные, - тихо буркнул некто из молодых. - Пустынницы.
- Спасибо, что не они. Пески льдом сковало, поверх щита инеем запорошило, - проговорил Рауди, не отводя взгляда и не поворачивая головы. - А то бы посреди пекла в огне выкупались.
- А теперь?
- Не знаю. Хрусталём, думаю, станем. Горным. Навсегда.
"Собой напишем слово "вечность""…
Цепочка образов мгновенно прошла перед внутренним взором рутенки. Снежная королева. Кай. Лёд. Хрусталь. Самоцвет. Нефрит.
Живой нефрит.
За спиной с характерным лёгким посвистом вылетали из ножен клинки.
Фигуры поплыли навстречу запредельными облаками, холод возник изнутри и стал расширяться вплоть до кожи, вытесняя…
Земная девушка неторопливо вытянула басселард из ножен, почему-то остриё оказалось направлено не наружу, а внутрь, в солнечное сплетение.
- Холодные сёстры Энунны, приютите в себе моё тепло, когда я умру! - крикнула она.
Словно молния прошла от острия кинжала к рукояти, раскаляя добела, опаляя кисть, до костей испепеляя ладонь. И ударила вовне.
В беспамятстве роняя кинжал на землю, а себя - на заднюю луку седла, Галина ещё успела увидеть, как опадают, текут по расселинам гигантские призраки. Текут по склонам светлым туманом, по венам - тёмной родниковой водой.
- Этой чужезасранке, видать, что другого, что себя саму убить - без разницы, - голос бубнил, эхом отдаваясь от низкого потолка - пещеры или грота? - мешая ещё глубже провалиться в щёлку между стеной и постелью. - Иссякла до самого донца, но чего хотела - добилась.
- Нас сюда не ради того пропустили, чтобы нам слушать нравоучения, - говорила Орри. - Выживет она, мейст?
- Какой я тебе мейстер. Отшельник я. Пустынник. Не выживет. Потому как уже выжила по нечаянности. Не будь такой лютый мороз, погнила бы. Начиная с головы. Я ей только сердце рукой через грудину раскачал. Другая бы спятила от неработы мозгов, а эта нет. Потому что и так кругом спяченная.
- Дед, я не о том спрашиваю. Будет она жить дальше?
- Я тебе чего - пророк, вперёд заглядывать? Вон даже не знаю, когда твоя жёнка на копытах утвердится. А ты пытаешь: будет или не будет. Что видишь перед собой, то и есть.
- Орри, - пробормотала Галина и удивилась, до чего писклявый стал голосок. - Я слышу.
- И не сошла с ума, как все вы прочие, - отвечает решительный мужской голос. Рауди. - Это первый урок: не иди в атаку при внешней видимости угрозы. Нередко спасают не закрытость и логика, но открытость и противоречие.
- Рауд, тебя не понимаю.
- Поймёшь. Запомнишь и чуть погодя поймешь. Одиночные рутенцы, если они не годны для нашей земли, проламываются напрямик через тела Дев и гибнут. Оттого, наверное, в Верте и стало так много зимы, льда и снега.
Галина по-прежнему думала и чувствовала как сквозь ватное одеяло, но на этих словах дёрнулась:
- А остальные наши? Они же хотели с саблями…
- Духи пропустили всех. На границе они не губят - только отталкивают. Другое дело - куда. И с какой стороны зыбучих песков ты после того оказываешься.
Авантюра тринадцатая
Грот возник в её уме как бы из слов Рауди, но был явно не хрустальный. И обитал в одном из здешних Полых Холмов, несмотря на двойное созвучие с трилогией Мэри Стюарт, вовсе не Галапас и не эльф, а кое-кто попроще.
Первое время Галина едва могла голову повернуть на подушке, оттого ясно видела лишь потолок - высокий свод, исковерканные, грубые складки породы, прикопченные дымом из очага. Милосердные голоса вытаскивали из-под спины грязное тряпьё - она так и не рассмотрела, кто за ней подчищал. Постилали, подтыкали свежее. Приподнимали голову и подносили к губам поилку с носиком, в которой было нечто вроде жидкого пресноватого киселя. Тихо переговаривались вдали от изголовья.
Чуть позже ей показался и очаг, с известной искусностью заделанный под камин: над притиснутым к стене кострищем - нечто вроде термитной кучи с широким боковым отверстием и узким верхним, откуда как раз и выбивался клубами дым - дезинфицировал воздух, как в русской чёрной бане. Дрова без затей валили на площадку, котелок с варевом подвешивали на треноге, когда уже угли прогорят. Возился со всем этим коренастый мужик с окладистой бородой - поверх седоватых косиц на нём была простая суконная тафья, крестообразно обшитая шнуром, как у мингрела.
- Ты кто? - спросила она шёпотом, когда мужик поднёс ей очередную чашку. - Хозяин?
- Пещерный житель. Икрам моё прозвище.
- А остальные? Ушли или…
- Прочие в других пещерах поместились. Вместе со своей скотиной. Куда им без тебя двигать?
- Позови.
- Погодишь, ледаща. И без того теснятся вокруг, не так помогают, сколько путаются. Только мигни - со всех концов понабегут.
- Как это меня припечатало. Перед товарищами неловко.
- Неловко без шаровар в седло лезть - причинные места натрёт. А ты для всех пришлецов спасительница, они тебе как богине молятся за то, что осталась цела. Сесть отважишься?
Подбил подушки повыше, утвердил в них.
- Теперь быстро на поправку пойдёшь. Уж я-то знаю, прежней гильдейской науки не растерял.
- А кем ты был, Икрам?
- Мейстером, если слышала и не забыла. Приговоры исполнял. В Сконде это служба воинская, хоть и скимитар мой поширей всех ихних. Почётная.
- Почётная? То-то в отшельники с неё захотелось. Помню я те твои слова.
- Помнишь, - кивнул он, отнимая от её губ опорожнённую чашку. - Только не так понимаешь. Не больше мне каяться, чем тем, кого я к небу поднимал и отправлял на Блаженные Поля без тяжёлого скарба.
- Но ты жизни отбирал, - Галина оперлась о постель обеими руками.
- Не безвинные, однако.
- Если ошибка?
- Ошибаются судьи. Их и ответ. Мешаться в их дела казнителю не пристало. Хотя и своё разумение у нас есть тоже - мы ведь в Хельмутовой школе обучались. Не причиняй лишней боли. Не бойся огласить сомнение. Если все-таки идёшь насупротив ихних кади - готовься отвечать собой. При всём при том помни крепко: нераскаявшийся выкупает своей казнью половину греха, раскаявшийся - весь, невинный делается святым. Думаешь, врут об этом?
- Но всё равно - в Рутене говорят, что Бог дал жизнь, только он и имеет право отнять в своё время.
Икрам подбоченился:
- Так чего ж ваши лекари у него это святое право отбирают? Клянутся, что будут отстаивать жизнь страдальца до последнего? Вот и воздаётся им.
- Откуда ты знаешь?
- Не от благой жизни рутенцы вешаются, топятся, горячий свинец в себя посылают и на нашу сторону бегут. Добром их не пускаем - так с грозой сюда приходят.
"Должно быть, дела обстоят куда хуже, чем я раньше знала, - подумала девушка. - Хотя Икрам - человек простой, судя по разговору. Или хотя… он ведь почти на рубеже обосновался, ему отсюда видней. Но нет - досужие слухи, повторяет, наверное".
- Это из-за Белой хвори.
- А болесть эта по какой причине вас всех грызёт? И все другие-прочие? Вот что, напомнила. Дай-ка я на твою собственную болячку полюбуюсь. Ворочать было нельзя, так и похерили всю лечебную смазь. Сняли в тот раз повязку и позабыли.
Он зашёл со стороны подушек, выставил левую руку, согнутую в локте, чтобы девушка оперлась на неё грудью, и правой задрал на спине рубаху.
- Ну и как там?
- Веришь ли - еле видать стало твои бледные крапины. Потому что показала ты себя мужем. Но не радуйся, внутри всё то же. Ты убиваешь хворь, хворь убивает тебя - кто последним будет? Долго так может тянуться, но кончится рано или поздно.
- Утешил, - фыркнула Галина.
- А ты моему слову не верь, - дядька бережно опустил её на постель, расправил одежду, подголовье и покрышку. - Я ж по другой части специалист. Длинные рубцы, между прочим, себя куда явственнее круглых мет показывают.
- Ты что - ещё и допрашивал?
- Хочешь сказать - пытал да кнутобойничал? Да нет, можно сказать. Я ж почти сразу на Востоке оказался. После ученика, ну, чин-чином обучившись в западных краях и сдав экзамен на мастера. С несмертельным шедевром. А тут на сильные допросы полный запрет. В Вестфе и Франкии такое дознание по закону имеется, да на деле мало применяют. Всё больше чужую руку узнаю.
После таких откровений девушке захотелось вскочить с одра и бежать куда подальше. Только ноги не слушались - и ещё она внезапно сообразила, что одр был явно хозяйский, а сам Икрам ночью притулялся на полу возле печки. А ещё раньше - пожалуй, в ногах пациентки. Сторожил её сон.
- Спасибо тебе, - внезапно проговорила она.
- Да ничего, мимо проехали. Позвать тебе морского муженька? Или землянского, Рауди Красноволка?
- Рауди не муж.
- Он вроде как иначе считает. Только и крутился вокруг тебя до сегодняшнего утра, когда мэс`Орри его в охапку - и побежали вдвоём лошадей на верблюдиков менять.
- Как и планировали. Собирались. А откуда здесь эта скотина?
- Мулагры-то? Пустыня, да ещё холмистая, - всё ж не лысая коленка. Это место, где одному хорошо да привольно, одиночек же таких может быть немало. Всё пастухи диких стад и собиратели корешков. Им выгодно, чтобы их табуны охранял жеребец, а кобылы, подпущенные к верблюдикам, давали им молоко.
- А зимой как же? Снег вон за дверью.
- Почем тебе знать: может, и растаял? - старик ухмыльнулся. - Тебенюют наши скакуны и тому же пришлых обучают.
- Тебенюют - это как?
- Траву когтем скребут, копытом из-под льда выбивают.
Галина немедленно вспомнила, что на похожих лошадках Чингисхан покорил половину мира. Только что верблюды у него были другие - о двух горбах. Среденеазиатские, груженные китайской артиллерией и осадными орудиями.
За такими разговорами прошло, наверное, немало времени, потому что вскорости в пещеру забрались Рауди и Орихалхо, смеясь и азартно отряхиваясь от снега. Голос Галины, довольно-таки бодрый и звонкий, разносился, как они сказали, по всей округе.
Начались обоюдные восклицания, поцелуи, кормление с рук. Между делом Галину уверили, что её милый Сардер будет жить в холе и неге - сам себе косяк на днях сбил, а это весьма уважается в тутошнем народе. Также у неё возникло подозрение, что в здешних магических местах кое-какие виды смешиваются не по Дарвину с Менделем и Ворон - плод именно такого перекрёстного осеменения. Каковое подозрение и было тотчас высказано под безудержный и не очень искренний смех.
С тех пор жизнь и тепло, которые Галина выметнула из себя через кинжал, возвращались к ней стремительно. Сначала она поднялась и кое-как доползла до ночного "корца" самой примитивной лепки. Возможно, этот глиняный ковшик с пятнами неумелого обжига и служил когда-то мерой зерновых, но уже давно был понижен в должности. Позже девушка обшарила всё пространство пещеры, то и дело присаживаясь на каменные лари и мешки из рогожи. В дальнем углу обнаружилась глубокая лохань из драгоценного в этих местах дерева - осины трясучей. Посудина вполне годилась для постирушек и телесного помыва, чем Галина, с разрешения Икрама, и воспользовалась. С потолка, там, где он начинал переходить в стены, пучками свисали пучки трав, гроздьями - мешочки со съедобным и охотничьим припасами, миролюбивые и вечно сонные летучие мыши: она боялась, что хозяин прикармливает последних.
И, наконец, опираясь на дубовую палку с бронзовым крюком наверху, которой полагалось стаскивать вниз висячие предметы и разбивать горящие угли, и укутавшись тряпками по уши, - Галина выбралась сквозь узкий проход наружу.
У самого лаза рос вечнозелёный папоротник типа Pteridium aguillinum curiosum (то бишь "Орлиное крыло курьёзное"), настолько густой и развесистый, что напоминал пальму. А дальше начинались румяные снега внизу и утренняя заря наверху. Нежная опаловая дымка колыхалась между ними, скрывая обзор лишь наполовину…
Тут Галина поняла, отчего в Сконде говорили: "Наши горы показываются через три дня пути от границы на четвёртый, если это им угодно".