Август сменился сентябрем, и уже на четвертый его день я почувствовал приближение бури. Шестого сентября, в сырое, промозглое утро, я вышел из дому и по своему обыкновению отправился перекусить в поселок. Небо, сплошь затянутое скоплением бесформенных, низко нависших над рябью свинцового моря облаков, производило гнетущее впечатление. Беспорядочные порывы ветра свидетельствовали о приближавшемся шторме - он, казалось, оживал в них, напоминая о своей одушевленной природе. Дойдя до Эллстона, я не торопясь позавтракал в кафе и двинулся обратно, однако домой заходить не стал, а решил продолжить прогулку, несмотря на то что небо с каждой минутой все больше и больше походило на медленно опускавшуюся крышку огромного гроба. Домик мой уже совершенно скрылся из виду, когда на монотонно-сером небесном фоне стали понемногу проступать мертвенные пурпурные пятна, необычно яркие и потому выглядевшие особенно зловеще. Вот-вот должен был разразиться проливной дождь, а от ближайшего укрытия меня отделяла по меньшей мере миля. Но насколько я помню, тогда это обстоятельство не очень встревожило меня; темное небо с его неестественно-багровыми вкраплениями вызвало во мне неожиданный прилив вдохновения, и смутные доселе контуры пейзажа с их тайным смыслом вдруг открылись моему внутреннему взору. Мне пришла на ум одна старая сказка, которую взрослые рассказывали в пору, когда я был еще ребенком, и которую я не вспоминал уже много лет. В ней говорилось о темнобородом властелине подводного царства, где среди морских скал и рифов обитали его рыбоподобные подданные. Этот всемогущий, похожий на коронованную митрой первосвященника обезьяну правитель влюбился в прекрасную девушку, похитил ее у златовласого юноши, с которым она была обручена, и увлек в свои владения. В тайниках моей памяти осталась картина мрачных подводных скал, возвышавшихся посреди холодного, неуютного пространства, где нет и не может быть неба и солнца. Хотя я совершенно не помнил финала этой истории, завязка ее сразу же всплыла в моем сознании, едва я увидел громоздившиеся под угрюмым небосводом безликие серые утесы. Трудно сказать, почему я вспомнил тогда эту легенду. Наверное, в памяти моей оставались какие-то смутные ассоциации, связанные с нею и ожившие под впечатлением того, что открылось в тот момент моему взору. Порою мимолетные, не представляющие для нас абсолютно никакой ценности картины вызывают в нашей душе воспоминания о чем-то светлом и дорогом нашему сердцу. Бывают моменты, когда при виде какого-нибудь совершенно заурядного зрелища - например, женской фигуры, маячащей в полдень на обочине дороги, или одинокого кряжистого дерева на фоне бледного утреннего неба (при этом сама обстановка, в которой мы наблюдаем эти картины, является гораздо более значимым фактором, нежели ее содержание) - нас охватывает чувство соприкосновения с чем-то бесконечно дорогим и нам до безумия хочется обладать этим сокровищем. Но стоит нам увидеть его еще раз - в другое время, с другого расстояния, - как мы с разочарованием убеждаемся, что поразившая наше воображение сцена удручающе банальна и не может представлять в наших глазах какой-либо ценности. Наверное, это происходит потому, что сцена или картина, завладевшая на время нашим воображением, на деле зачастую не обладает теми неуловимыми качествами, которые могли бы придавать ей особую значимость, - она лишь вызывает из тайников нашей памяти проблески воспоминаний о других предметах и явлениях, не имеющих никакого отношения к увиденному нами. И наш озадаченный рассудок, будучи не в силах уловить причину этой вспышки необъяснимых ассоциаций, сосредоточивается на породившем их предмете, чтобы спустя некоторое время с удивлением обнаружить его полнейшую никчемность. Примерно то же самое происходило в моем мозгу, когда я наблюдал за исполненными таинственности и величия пурпурными облаками, напоминавшими мне сумрачные башни старого монастыря; и конечно, было в них что-то и от тех угрюмых скал, среди которых обитали подданные подводного царя из сказки моего детства. Оторвав взгляд от облаков и переведя его на грязную пену прибоя, я вдруг отчетливо, будто наяву, представил себе, как возникает из воды отвратительная фигура увенчанного позеленевшей митрой обезьяноподобного существа и как, рассекая волны, движется она в направлении какой-нибудь затерянной бухты, чтобы отдохнуть там от своих монарших забот.
Конечно, это была всего-навсего игра воображения. Никакого сказочного чудовища не было и в помине - вдали на поверхности моря болтался совершенно прозаический предмет неопределенно-серого цвета. Разделявшее нас расстояние не позволяло сказать со всей уверенностью, что он представлял собою, - с одинаковым успехом он мог быть дельфином или просто бревном. Но он так приковал мое внимание, что, уставившись на него и предаваясь своим необузданным фантазиям, я совершенно позабыл о грядущей буре, и только ледяной поток внезапно хлынувшего дождя вывел меня из состояния задумчивости. Я попытался было спастись от ливня бегством, но очень скоро вымок до нитки, после чего решил не тратить силы понапрасну и до самого дома шел неторопливой размеренной походкой, будто прогуливался не под проливным дождем, а под ясным безоблачным небом. Холодная мокрая одежда липла к телу, и я не смог сдержать дрожи под порывами налетавшего с океана ветра, да и резко сгустившаяся темнота отнюдь не действовала успокаивающе на мои нервы. И все же, несмотря на это, душа моя ликовала и пела при виде величественных туч, тоскливая свинцовая мертвенность которых была уже полностью вытеснена ярчайшим пурпурным окрасом. Тело стало легким, почти невесомым, оно как будто находило удовольствие в сопротивлении бешеному ливню, и даже холодная вода, стекавшая мне за шиворот и в башмаки, уже не могла вывести меня из этого удивительного состояния. Я медленно шел вдоль берега и как завороженный смотрел на нескончаемое багровое небо над волнующимся океаном… Мой дом на берегу неожиданно быстро показался в густой сетке косого дождя; травы, что росли на приютившем его песчаном холме, беспорядочно спутались под напором неистового ветра, словно собирались оторваться от своих корней и взвиться высоко в небо. Взбежав по ступеням крыльца, я в следующую секунду очутился в своей уютной комнате. С моего тела и одежды ручьями стекала вода, но теперь я уже был недосягаем для дождя и ветра. Переодевшись в сухую одежду, я припал к оконному стеклу и принялся неотрывно взирать на темные океанские волны, наполовину скрытые от моих глаз плотной завесой дождя и надвигавшихся сумерек. Я вдруг почувствовал себя пленником темноты - мягко опускаясь на землю под покровом бушевавшего снаружи шторма, она плотно охватывала дом со всех четырех сторон. Тогда я даже приблизительно не представлял себе времени суток, и, лишь обнаружив свои часы, которые, к счастью, не взял с собой на прогулку (благодаря чему они продолжали исправно функционировать), я увидел, что они показывают без четверти семь.
В продолжение всей прогулки я не встретил ни души, да и странно было бы увидеть здесь кого-нибудь в такую непогоду, когда и в прекрасные солнечные дни люди избегали этих мест. Тем большим было мое удивление, когда, выглянув в окно, я увидел в сырой вечерней мгле несколько силуэтов, которые, несомненно, принадлежали людям. Я насчитал четыре беспорядочно движущиеся фигуры - три из них были достаточно далеко от дома, а четвертая несколько ближе. Впрочем, присмотревшись как следует, я решил, что с таким же успехом это могло быть и подбрасываемое прибоем бревно, - шторм к тому времени разыгрался не на шутку. Изрядно напуганный неожиданным появлением незнакомцев, я лихорадочно соображал, какая сила могла заставить этих смельчаков торчать в такую бурю под открытым небом. Наверное, решил я, шторм захватил их врасплох - как, впрочем, и меня - и им ничего не оставалось, как брести вдоль берега в поисках укрытия. Придя к такому выводу, я двинулся к двери и, выйдя на крыльцо, принялся отчаянно жестикулировать обеими руками, делая пришельцам знаки подойти к моему дому. Гостеприимство не очень-то свойственно мне, но, рассудив, что сейчас эти люди нуждаются в моей помощи, я решил на время позабыть о своей любви к одиночеству. Странники, однако, никак не отреагировали на мои призывы - то ли они не поняли меня, то ли просто не заметили, - и все же от меня не ускользнуло то обстоятельство, что все четыре точки внезапно прекратили свое движение, будто ожидая с моей стороны дальнейших действий. Что-то непередаваемо зловещее таилось за этими неподвижными силуэтами, и, войдя обратно в дом, я захлопнул за собою дверь с раздражением, которое, однако, не могло заглушить страха, поднявшегося из самых глубин моего сознания. Мгновением позже, когда, шагнув к оконному проему, я припал к холодному стеклу, мне уже не удалось ничего разглядеть - за окном была одна лишь безлунная ночь. Я был озадачен и даже слегка напуган, как человек, не видящий источника опасности, но ощущающий ее. Меня охватило примерно такое же чувство, какое заставляет идущего по темной улице прохожего без всяких видимых причин перейти на другую ее сторону. В конце концов я решил, что все это мне просто почудилось - атмосфера грозовых сумерек нередко бывает обманчивой и коварной.
В ту ночь я особенно остро ощутил витавший над моим домом дух одиночества - ощутил, несмотря на то что в полумиле к северу от меня сотни домов сияли пробивавшимися сквозь пелену дождя огнями. Да, Эллстон был рядом, но я не мог даже видеть его, не говоря уже о том, чтобы добраться туда в такую непогоду, - ведь у меня не было ни машины, ни иного средства, которое гарантировало бы мне безопасность в этой кромешной тьме, скрывавшей таинственные фигуры, увиденные мною из окна дома. Я остался один на один с безжалостной морской стихией, и ни одна живая душа не знала сейчас о моем существовании. Голос моря постепенно перерастал в леденящий душу стон, похожий на стенания раненого великана, который, истекая кровью, пытается все же подняться на ноги, чтобы поразить своего противника.
Тем временем в доме стало совсем темно, и мне начало чудиться, будто во всех его углах затаились готовые напасть на меня неведомые твари. Это наваждение донимало меня до тех пор, пока я не зажег видавшую виды лампу, чтобы приготовить в ее свете ужин, - нечего было и думать о том, чтобы идти в поселок в такую ночь. Когда я отправился спать, не было еще и девяти часов, но мне казалось, что уже наступили новые сутки, ибо темнота давным-давно - мягко и незаметно - прокралась ко мне в дом. Эта ночь дала жизнь чему-то неопределенному и неименуемому, повергнув меня в то состояние, которое, должно быть, испытывает беззащитная лань, вслушиваясь в тишину и пытаясь уловить в ней мягкую поступь крадущегося хищника.
Ветер не стихал в течение нескольких часов; нескончаемые ливневые потоки обрушивались на хлипкие стены моего убежища. Потом наступило затишье. До меня донесся размеренный рокот моря, и я будто воочию увидел лавину бесформенных волн. Накатываясь одна на другую, они стеной падали на берег и разбрасывали во все стороны соленые брызги. Неустанное однообразие звуков, издаваемых дождем, волнами и ветром, постепенно повергло меня в состояние бесцветной, как сама ночь, дремы. Море и ветер продолжали свой безумный диалог, но он уже не доходил до моего понемногу отключавшегося мозга, и некоторое время спустя картина ночного океана мягко угасла в моем сознании.
Взошедшее утром следующего дня солнце привычно озарило окрестности Эллстона, но на этот раз оно выглядело каким-то ослабевшим - наверное, такое светило увидят люди, доведись им дожить до того времени, когда состарится населяемая ими планета. И солнце, и затянутое саваном облаков небо производили впечатление некоей, если так можно выразиться, изнуренности. Светлоликий Феб, выглядевший слабым подобием своего былого образа, время от времени пронзал лучами скопления причудливых клочковатых облаков, отбрасывая дрожащие бледно-золотистые блики на северо-западный угол моего дома, но тут же затухал и превращался в тусклый светящийся шар, похожий на гигантскую игрушку, забытую кем-то на небесной лужайке. Затем очередной дождь смыл с неба остатки пурпурных облаков, так напоминавших мне подводные утесы из старой сказки. Схожесть заката и восхода навеяла на меня обманчивое чувство нескончаемости вчерашних суток: они влились в сегодняшний день, как если бы ворвавшийся в них накануне шторм поглотил длинную черноту ночи, превратив два дня в одни неделимые сутки. Слабеющее солнце из последних сил старалось рассеять нависшую над океаном дымку, которая понемногу уступала место бледной голубизне неба. Вместе с рассеивающимся туманом угасало чувство одиночества, однако я хорошо знал, что оно не покинуло меня навсегда, а просто затаилось где-нибудь в недоступных уголках моей души, чтобы при первом же удобном случае опять напомнить о себе.
Поднявшись выше, дневное светило вновь обрело свой прежний блеск. При виде ярких солнечных лучей, ласкающих морские волны, я окончательно успокоился - хотя такие эфемерные свидетельства милости Природы бывают порой не менее обманчивы, чем дружелюбные улыбки на лицах наших врагов, - и решился покинуть пределы моего убежища. Распахнув двери настежь, я увидел полоску пляжа, на поверхности которого не было ни единого следа, как будто ничья нога не ступала по этому гладкому песку вот уже целое столетие. Все страхи и подозрения мигом улетучились из моей души - точно так же грязь, что скапливается на пенном стыке воды и суши, за одну минуту смывается высоким приливом. Мои ноздри уловили терпкий запах водорослей, смешанный со сладковатым ароматом, какой рождается полуденным жаром где-нибудь в альпийских лугах. Все это подействовало на меня подобно какому-то бодрящему напитку, что проникает в каждую клеточку тела, а вездесущий бриз вызвал у меня легкое приятное головокружение. Словно вступив в заговор с прочими силами природы, солнце обрушило на меня поток света, по силе не уступавший вчерашнему ливню. Казалось, оно хотело скрыть от меня присутствие неведомых мне субстанций, которые перемещались за пределами моего зрения и выдавали себя лишь некими неуловимо легкими импульсами на границах моего сознания либо призраками фантастических белых фигур, выглядывающих из океанских глубин. Лучи солнца, этого одиноко светящегося в водовороте бесконечности шара, устремлялись мне в лицо, словно стая мотыльков. Ярчайшее светило, подобно огромной, полной божественного белого огня чаше, озаряло мириады путей, уходящих в неведомые мне чудесно-безмятежные царства. С каким восторгом отправился бы я туда, представься мне такая возможность!.. Внезапно мне открылось происхождение этих миражей - они возникают внутри нас, подымаясь из глубин нашего сознания, ибо жизнь никогда не раскрывает всех своих секретов в одночасье, и истолковывать посетившие нас загадочные образы приходится чаще всего нам самим, приводя себя - в зависимости от настроения наших умов - либо в состояние апатии, либо в бешеный экстаз. Раз за разом мы становимся доверчивыми жертвами обмана, поддаваясь на приманки, расставляемые для нас жизнью, и постоянно надеясь на обретение радостей, так долго ускользавших из наших рук. Сладкая свежесть утреннего ветра, сменившая зловещую ночную тьму (последняя, будучи вместилищем сил зла, внушала мне гораздо больший страх, нежели любая материальная угроза моему существованию), нашептывала мне сказания о древних тайнах, не связанных напрямую с жизнью этой планеты. Солнце, ветер и сама атмосфера того утра как будто намекали на близость богов, устроивших свой праздник где-то неподалеку; богов, способных испытывать чувства блаженства и радости в миллион раз острее, утонченнее и продолжительнее неразвитых человеческих ощущений. Эти чувства, вкрадчиво шептал мне внутренний голос, могут быть ниспосланы и тебе: нужно лишь безоговорочно отдаться коварной лучезарной власти солнца и союзных ему стихий. Могущественное, излучающее свет, несущее жизнь солнце заставляет все живое трепетно преклоняться пред своим золотым ликом - и все же когда-нибудь оно навсегда исчезнет в далеких владениях вечности, и тогда Земля погибнет и станет просто черным шаром в бесконечном космическом пространстве… Утро, в продолжение которого я наслаждался ощущением неземного блаженства - ощущением, способным стать надежной защитой от бесконечной череды мрачных лет, - вызвало у меня в памяти ассоциации с некими вещами и явлениями, названия которых никогда не обретут окончательного словесного выражения.
По пути в поселок я размышлял о том, во что же превратил его вчерашний ливень, разразившийся после столь долгого отсутствия осадков. Поглощенный этими мыслями, я не сразу заметил небольшой, похожий на кисть человеческой руки предмет, лежавший в полосе пены футах в двадцати от меня. Это действительно могла быть человеческая рука - и при этой мысли меня охватило инстинктивное отвращение. Ни рыба, ни другое живое существо не могли иметь таких форм - это и в самом деле была человеческая рука с распухшими, полуразложившимися пальцами… Приблизившись к ужасному предмету, я перевернул его концом ботинка, не желая прикасаться руками к этой гадости; но она прилипла к подошве, будто стремясь намертво присосаться ко мне и заразить меня мерзостью разложения. Движением ноги я поспешил отшвырнуть зловещую находку в воду, где она и исчезла в набегавших на берег волнах.
Пожалуй, учитывая несомненное сходство моей находки с человеческой рукой, мне следовало бы сообщить о ней властям. С другой стороны, принимая во внимание ее довольно-таки двусмысленную природу, этого как раз и не следовало делать. Обнаруженная мною кисть являлась уцелевшей частью чьей-то руки, которая, в свою очередь, была явно съедена неким обитающим в море чудовищем; но все же не думаю, что мою находку можно было бы с полной уверенностью идентифицировать как свидетельство возможной трагедии. Разумеется, я вспомнил и о многочисленных утонувших в этом сезоне, и о некоторых других загадочных и необъяснимых явлениях - и тем не менее решил хранить молчание об увиденном мною зловещем предмете. Самый факт его присутствия посреди чарующего, девственно чистого после штормового дождя пляжа подействовал на меня не лучшим образом. Я еще раз убедился в том, что смерть совершенно безразлична к красоте и зачастую не отличает ее от мерзости разложившейся плоти, а иногда так и просто предпочитает последнюю. Впрочем, добравшись наконец до Эллстона, я не услышал никаких разговоров о новых несчастных случаях на море; не было ничего такого и в местной газете - к слову сказать, единственной, которую я здесь изредка почитывал.