Тысяцкий поведал мне, что его патрули уже перехватили нескольких подозрительных личностей пытавшихся переправиться на Софийскую сторону по мосту, а дозоры на лодках задержали две долбленки со странными пассажирами, зачем-то направлявшиеся к противоположному берегу реки ночью. Даже дураку было понятно, что болтающиеся по ночному Новгороду типы, это соглядатаи заговорщиков, но формальных претензий задержанным мы высказать не могли. Поэтому, чтобы не обострять ситуацию раньше времени, всех странных полуночников до утра заперли в 'холодной избе' в усадьбе тысяцкого.
Сторожевский на коротком совещании познакомил меня с Иваном Щербатым, который фактически являлся заместителем 'кончанского тысяцкого' и занимал должность сотника ушкуйников. Никифор не стал говорить долгих речей, а просто уточнил поставленные перед 'Стрелецкой сотней' задачи и варианты действий в различной обстановке. Вопросов и возражений у меня не возникло, поэтому Сторожевский, пожелав нам с Иваном удачи, отбыл обеспечивать безопасность 'Ве'че' на 'Ярославовом дворище'. Пока мои бойцы занимали позиции в башне, я решил поближе познакомиться с легендарным сотником ушкуйников.
До сегодняшнего дня мне не доводилось встречаться с Иваном Щербатым, хотя я был наслышан о деяниях знаменитого командира новгородского спецназа. После отъезда Сторожевского мы уточнили с сотником намеченную диспозицию и способы связи, а затем разошлись по своим местам. Иван был в разы опытнее меня, поэтому я полностью доверился его мнению и передал командование операцией.
Согласно намеченному плану ушкуйники занимали оборону в начале моста через Волхов, а мои стрельцы находились за их спиной в 'Словенской башне' и должны были вступить в бой, только если заговорщики попытаются пробиться на 'Торговую сторону' с помощью оружия. Пока мои бойцы занимали позиции в башне, откуда можно было поддержать огнем ушкуйников, начало рассветать.
Ночь с шестого на седьмое ноября 1463 года оказалась довольно холодной, поэтому обычного для этой поры дождя не было, а с рассветом даже пошел снег. Седьмое ноября – дата в истории России знаковая, поэтому у меня появились тревожные предчувствия, что дело миром не закончится. Хотя крейсера Аврора на Волхове не наблюдалось, однако я опасался, что сегодня вполне может свершиться 'Великая Ноябрьская новгородская революция'.
Непрерывная беготня и бессонная ночь вымотали меня до предела, и я не заметил, как задремал сидя на лавке в караульном помещении башни. Павел Сирота решил дать отдохнуть своему командиру и разбудил меня, только когда полностью рассвело и к мосту через Волхов потянулись первые пешеходы и телеги. На ночном совещании было решено, беспрепятственно пропускать через мост всех желающих, а уже за стенами 'Острога' 'Торговой стороны' (так назывался новгородский 'Окольный город') разбираться, кто это к нам пожаловал в такую рань.
Примерно за три часа до полудня на 'Софийской стороне' раздался набат 'Вечевого колокола', и вскоре мы увидели, как из 'Пречистенской башни' Детинца вышла большая толпа народа, которая направилась через мост на 'Торговую сторону'. На первый взгляд толпа выглядела невооруженной, но когда народ подошел вплотную к строю ушкуйников, то сразу выяснилось что под наброшенной на плечи визитеров одеждой, скрывается броня боярских дружинников.
Бойцы Ивана Щербатого были готовы к такому развитию событий и легко отбили первый натиск, но из-за спин заговорщиков в ушкуйников полетели стрелы и у них появились первые раненые. После короткого, но интенсивного обстрела, противник снова бросился вперед и начал медленно вытеснять бойцов Ивана Щербатого к 'Словенской башне'. Я увидел, как сотник помахал мне рукой, прося о помощи, после чего я взял в руки Дефендер и приказал открыть огонь.
Мы тремя залпами буквально выкосили задние ряды противника скопившегося на мосту, но это не остановило врага, а только усугубило ситуацию. Около сотни нападавших с дикими воплями рухнули на настил моста или свалились в Волхов, но оставшиеся в живых дружинники все равно вдвое превосходили численностью отряд ушкуйников. Мало того, заговорщики, увидев произошедшую за их спинами кровавую мясорубку, с обреченностью смертников бросились вперед и буквально смяли первые ряды ушкуйников. Иван Щербатый видимо отдал приказ отходить к башне, но на плечах его отступающих бойцов в ворота ворвались дружинники заговорщиков.
Стрелять в перемешавшуюся толпу было опасно, так как запросто можно было подстрелить своего бойца, поэтому я приказал опустить обе кованые решетки, перекрывающие с двух сторон проход под башней. Я намеревался запереть сражающихся между собой воинов в проходе под башней, а потом отстреливать врага на выбор через бойницы в потолке, но просчитался. Неожиданно обе решетки, заклинило в полуопущенном положении, видимо механизм опускания был заранее испорчен агентами заговорщиков. Мне ничего не оставалось, как приказать стрельцам выйти из башни и вступить в ближний бой, так как в противном случае враг прорвется в город.
Видимо в тот день Фортуна была на нашей стороне, потому что противник оказался абсолютно не готов к такому повороту событий и после первых же выстрелов дрогнул, а затем сломя голову бросился бежать обратно к мосту. Я каким-то чудом сумел взять в свои руки контроль над ситуацией и возглавить организованное преследование противника. В первый момент я хотел только проводить выстрелами беглецов но, увидев под башней изрубленные на куски тела знакомых ушкуйников, буквально озверел. В общем, на другой берег Волхова сумели сбежать не более полусотни заговорщиков, остальные или остались лежать мертвыми на мосту или утонули в Волхове.
Нет, я не ошибся, раненых действительно не осталось, потому что в бою под 'Словенской башней' погиб Иван Щербатый и еще четыре десятка ушкуйников. Выжившие этой в кровавой бойне подчиненные сотника жестоко отомстили за смерть своего командира и дорезали раненых заговорщиков.
В первый момент у меня появилось желание ворваться на плечах противника в Детинец, но благоразумие взяло верх над боевым запалом, и я приказал бойцам отходить назад в башню.
Когда адреналиновый угар схлынул из жил, и моя голова начала соображать, то я ужаснулся делам, которых мы наворотили. Только по первым прикидкам мои стрельцы положили на мосту три с лишним сотни заговорщиков, а фактически находящиеся под моим началом ушкуйники дорезали выживших в этой бойне раненых.
Если трезво взглянуть на произошедшее, то боярин Томилин устроил в Новгороде настоящее 'Кровавое воскресенье', а ведь за каждым погибшим стояла семья, жены и дети. Однако рвать на голове волосы было уже поздно, поэтому я отправил Павла Сироту с докладом к Сторожевскому, а сам вспомнил свою военную специальность санинструктора и занялся помощью раненым.
Навалившиеся заботы отвлекли меня от тревожных мыслей, и я постепенно успокоился. В 'Стрелецкой сотне' потери оказались небольшими, всего двое убитых и пятеро раненых, среди которых тяжелых не было. Однако у ушкуйников Ивана Щербатого дела обстояли намного хуже. Только убитых у новгородцев было сорок два человека из ста двадцати, а ранеными оказались почти все бойцы, причем тридцать восемь серьезно. Так что в строю оставалось всего сорок бойцов, которым также требовалась медицинская помощь и отдых.
Как оказалось, такие большие потери ушкуйники понесли от 'подлых стрел', которыми заговорщики обстреливали их на мосту. 'Подлая стрела' – это стрела с заточенным в виде шила наконечником, весьма эффективное оружие против воина одетого в кольчугу. Конечно, сразу такая стрела не убивает, но наконечник в виде шила очень часто перед выстрелом втыкали в землю или опускали в горшок с протухшим мясом, после такой обработки раны от 'подлых стрел' быстро воспалялись, а антибиотиков в 15 веке еще не изобрели.
Очень часто даже легкие ранения 'подлыми стрелами' приводили к заражению крови и мучительной смерти, именно поэтому ушкуйники поголовно вырезали выживших врагов. Такими стрелами в прежние времена пользовались варяги и 'свеи' в боях против новгородской дружины, но после того, как зарубежный опыт переняли новгородцы, на 'подлые стрелы' был введен неформальный запрет.
Война – дело профессионалов, а кому из профессиональных воинов хочется умирать в мучениях после плевого ранения, поэтому нарушителей установленных правил ведения войны жестоко уничтожали все противоборствующие стороны.
Пока я оказывал помощь раненым, прошло около двух часов, и к 'Словенской башне' в сопровождении Сироты прискакал Еремей Ушкуйник с десятком своих дружинников. Я только что закончил обрабатывать рану одного из бойцов, который вскоре должен был умереть. Ушкуйник потерял много крови и наврядли выживет, хотя я сделал все, что было в моих силах. Однако осознание своего бессилия угнетало, поэтому настроение было паршивым, а злоба на судьбу буквально распирала мою грудь.
– Я же приказал не лезть мне под руку! – злобно зарычал я, когда чья-то рука легла мне на плечо.
– Александр, не рычи это я Еремей! Пойдем в другую комнату нам срочно поговорить надо, – раздался за спиной голос Ушкуйника.
– Ладно, Еремей, пойдем, поговорим. Тяжелораненых вроде больше нет, а с остальными и без меня разберутся, – ответил я, и мы с Ушкуйником вышли из импровизированного лазарета.
Мы уединились с Еремеем в караулке на втором ярусе башни, после чего Ушкуйник с места в карьер начал рассказ о сложившейся тяжелой обстановке в Новгороде:
– Александр, не знаю, чем мы прогневили Господа, но дела наши с тобой хуже некуда! Проморгал я заговор, а как оказалось подсылы московские, готовили смуту уже давно! Пока я ушами хлопал у людишек Судаковых и Норовых на 'Торговой стороне' почти полторы сотни переодетых дружинников по подвалам попряталось. Когда в Детинце в 'Вечевой колокол' ударили вся эта тварь, из щелей повылазила и в спину нам ударила. Сторожевский с десятком своих воев на Воскресенской улице в засаду попал и не сумел отбиться, в общем, убили злодеи Никифора! Не знаю, как нам вообще удалось отбиться! Правда, когда до нас дошла весть, что ты на мосту всю шедшую на подмогу смутьянам дружину побил, то мы тоже сдюжили и разогнали татей. Сейчас мой брат вместо Сторожевского дружину под свою руку взял, но он плохой воевода, так что тебе придется встать во главе нашего войска. На твою усадьбу тоже нападение было, правда, твои стрельцы отбились и постреляли налетчиков как собак. Крови в Новгороде пролилось, много прямо и не знаю, что теперь делать будем! Правда, снявши голову, по волосам не плачут, поэтому нужно идти до конца, к тому же бежать нам некуда!
– И что ты теперь предлагаешь делать? Я безвылазно в 'Словенской башне' сижу и обстановки в городе не знаю, – спросил я Еремея.
– Думаю, что пока смутьяны не опомнились, нужно Детинец под себя брать! На 'Софийской стороне' тоже толком не знают, что происходит в городе, и боятся пуще нашего. Я уже на лодках с десяток человек на ту сторону отправил, чтобы слухи распустить и страху нагнать на смутьянов. Ушкуйники мне уже рассказали, что вы побили на мосту в основном пришлых людишек, которых бунтовщики наняли за серебро на стороне. Новгородцев среди погибших всего десятка три, так что большого воя по убитым не будет, а если кто и захочет поквитаться за родню, то сам рядом ляжет! Про 'подлые стрелы' мне уже рассказали, поэтому есть надежда, что большой поддержки у смутьянов не будет. Не по правде подлым оружием в Новгороде споры решать, за такие дела ушкуйники в своем праве были раненых казнить! Заговор в тайне готовился, и вся надежда у татей была на наемников со стороны и в город их провели только сегодня ночью, поэтому меня заранее и не известили. На 'Торговой стороне' мы гнезда змеиные извели под корень, а теперь Александр вся надежа на тебя и твою 'Стрелецкую сотню'! Скоро полторы сотни дружинников Сторожевского подойдут к башне, и ты всей силой с божьей помощью на Детинец ударишь. Если все удачно пройдет то 'Ве'че' у 'Софийского собора' уже наше будет, а там народ приговорит, что мы ему скажем! Как думаешь, сладится у нас дело?
– Что теперь гадать, да затылки чесать? Делать дело надо! Я пойду стрельцам задачу ставить, а ты с ушкуйниками поговори. Досталось им сегодня, а тут снова в бой сдюжат ли? – ответил я Еремею и направился к стрельцам.
По большому счету атаковать Детинец наличными силами было с нашей стороны верхом наглости. Если заговорщики сядут в осаду и закроют ворота, то хрен их из Детинца выковыряешь даже с помощью артиллерийского обстрела! Однако кровавое побоище на мосту окончательно подорвало боевой дух заговорщиков, поэтому получившие жестокий отпор наемники бросили своих нанимателей на произвол судьбы и удрали из города. По этой простой причине передовой дозор 'Стрелецкой сотни', перейдя через мост на 'Софийскую сторону' беспрепятственно вошел в опустевший Детинец. Попы заперлись на 'Владычном дворе', а 'Воеводский двор' – резиденция 'Степенного тысяцкого', оказался абсолютно пустым.
После бескровного захвата новгородского Детинца время понеслось вскачь. Еремей приказал снова ударить в 'Вечевой колокол' и разослал гонцов собирать новгородцев на 'Вече'. Тела расстрельных моими стрельцами наемников разложили на площади перед 'Софийским собором', а напротив них положили изрубленные тела ушкуйников во главе с предательски убитым Иваном Щербатым. Также на всеобщее обозрение были выложены колчаны с 'подлыми стрелами', применение которых для внутренних новгородских разборок считалось, чуть ли не святотатством!
Пока Еремей с братом организовывали всеобщее народное возмущение и готовили выборы новой администрации, я с полусотней стрельцов мотался по всему городу, проводя силовую зачистку. Правда основная верхушка заговорщиков успела удрать из Новгорода и в городе осталась только мелкая сошка, но заговор требовалось выкорчевывать вместе с корнями! В опустевшей усадьбе боярина Судакова мы случайно захватили вернувшегося за спрятанной заначкой сына боярского ключника, который с перепуга сообщил мне, что в загородной усадьбе Борецких, заговорщики держат в тайном узилище захваченного в плен архиепископа Иону.
Я не поверил в заявление перепуганного до смерти холопа, но проверить сведения следовало незамедлительно, поэтому я сразу отдал команду – 'по коням!'
В загородной усадьбе Борецких нас явно не ожидали, поэтому мы застали заговорщиков фактически со спущенными штанами. Марфа Борецкая и ее сыновья и дочь уже сидели в карете, на которой собирались спасаться бегством. А дворня грузила на возы боярские пожитки. После первых же выстрелов в воздух охрана и дворня Борецких разбежались как тараканы по щелям, и мы стали полными хозяевами положения.
Захваченная в плен дворня божилась, что ничего не знает о судьбе архиепископа Ионы, и мы уже совсем собрались после безуспешного обыска усадьбы возвращаться в Новгород, как одному из моих стрельцов подбежала маленькая девчушка и прошептала ему на ухо, что в конюшне под слоем навоза есть замаскированный спуск в подвал.
Я отдал приказ боярским холопам расчистить кучу навоза в углу конюшни, где действительно оказался люк в подземелье. Уже через полчаса 'стрельцы' вынесли из подземелья связанного по рукам и ногам архиепископа Иону, после чего мне с огромным трудом удалось предотвратить расправу над семейством Борецких. Правда, попинали бояр мои бойцы знатно, но до смертоубийства дело не дошло. Перевозить в Новгород по разбитой дороге находящегося в бессознательном состоянии архиепископа было нельзя, поэтому мы заночевали в усадьбе Борецких.
Если стрельцы, выставив караулы, отправились отдыхать, то мне пришлось всю ночь просидеть рядом с постелью архиепископа. Опасных повреждений на теле Владыки я не обнаружил, если не считать нескольких синяков и следов от веревок на руках и ногах. Скорее всего, пленника не били и просто слегка помяли при захвате, а затем долго держали связанным. Однако Иона человек пожилой и пережитый им стресс, а также длительная голодовка серьезно подорвали его здоровье.
Утром Владыка пришел в себя, и я напоил его куриным бульоном, после чего Иона снова заснул. Около полудня архиепископ снова проснулся, и мне удалось с ним побеседовать о произошедших событиях со дня его отъезда в Псков. Архиепископ рассказал, что из города его выманили заговорщики, прислав гонца депешей о волнениях среди духовенства в Пскове, которое якобы собралось провозгласить унию с папистами. Из послания было понятно, что терять времени было нельзя и Иона без предварительной проверки, сломя голову поскакал в Псков. Сначала архиепископ собирался взять для охраны два десятка моих стрельцов, но посыльные вернулись из 'Томиного подворья' с известием, что 'Стрелецкая сотня' ушла из Новгорода на учения и вернется только на следующий день. Ионе ничего не оставалось, как взять в сопровождение полусотню дружинников боярина Андрея Борецкого, который 'абсолютно случайно' оказался на 'Владычном дворе'. В общем, заговорщики разыграли хитрую партию, в результате которой архиепископ уехал из Новгорода под охраной их людей.
Кортеж архиепископа проследовал с помпой в сторону Пскова, а Иону уже в ближайшем лесу связали и тайно перевезли в усадьбу Борецких, где его сразу посадили в подвал. Больше ничего о произошедшем Иона поведать не мог, так как его никто даже не допрашивал и только пару раз в подвал спускался Андрей Борецкий, чтобы убедиться в том, что архиепископ еще жив. Я справился у архиепископа о его самочувствии, чтобы выяснить возможность нашего переезда в Новгород, но Иона приказал мне оставаться в усадьбе Борецких и расспросить хозяев с пристрастием. Меня приказ архиепископа не обрадовал, потому что стрелять холопов и вытрясать душу из родовитых бояр далеко ни одно и то же, так можно и на кровную месть нарваться, поэтому я спросил Иону:
– Владыка, может быть, будет лучше, если допросят заговорщиков на 'Владычном дворе' ваши люди? Там есть умельцы, которые куда лучше меня развязывают языки. Вдруг кто из Бобрецких помрет на дознании, я воин и могу перестараться.
– Александр, на 'Владычном дворе' смутьяны свили себе гнездо змеиное. Нет у меня веры, что удастся дознаться, кто за этим заговором стоит! Борецкие знают всю подноготную, поэтому их могут убить еще до допроса, а мне нужно знать, кто меня предал! Хоть шкуру живьем сдирай с этой семейки, но я должен знать подсылов поименно! – зло ответил Иона.
Спорить с архиепископом себе дороже, поэтому я приказал привести на допрос Борецких и выставить усиленные караулы вокруг кузницы, где я намеревался проводить дознание.
Особо зверствовать я не собирался, поэтому и выбрал для допроса кузницу. Сейчас главное было психологически задавить допрашиваемых, а раскаленное в горне железо и кузнечные инструменты выглядели весьма впечатляюще. Чтобы просто получить от человека необходимые сведения, достаточно пары щепок и обычного куска веревки, но после такого допроса клиент гарантированно становился инвалидом, которого лучше прирезать, чем оставлять в живых.