Когда народ уже основательно вошёл во вкус дегустации, Ариман обратился к Сэнсэю, кивая на его нетронутую кружку чая.
– Сэнсэй, тебе понравится. Этот зелёный чай отличного качества.
– Я в этом не сомневаюсь, – согласился Сэнсэй. – Спасибо… Но, увы.
– Отказаться от такого чая, – с улыбкой покачал головой Ариман.
– Что поделаешь, силу воли вырабатываю.
– Да куда же тебе ещё?!
– Лишняя никогда не помешает, – усмехнулся Сэнсэй.
Они рассмеялись. Ответ Сэнсэя меня несколько приободрил. Всегда же хочется себя ассоциировать с сильной, волевой личностью.
– Везёт же некоторым, – со смешком проговорил Женя, глядя в сторону Сэнсэя. – А вот у меня сила есть. – Он демонстративно сжал кулак. – Воля есть. – Он набрал воздуха в грудь. Но тут же выдохнул, сдувшись как воздушный шарик и промолвил: – А силы воли нет.
Под смех ребят парень сделал глоток чая и потянулся за пирожным "Наполеон". Облюбовав взглядом это аппетитное кондитерское изделие, он добавил:
– Да и денег тоже нету. Хорошо, что есть на свете добрые люди. – И обращаясь к пирожному, Женька проговорил. – А то я бы тебя так и не попробовал. Так что извини, Наполеон Бонапартыч…
И с этими словами он махом откусил чуть ли не пол-пирожного, чем в очередной раз рассмешил ребят.
– Да, – задумчиво проговорил Виктор. – Как ни крути, на всё нужны деньги.
– И кто их придумал, эти фантики? – пожал плечами Андрей, разворачивая приглянувшуюся ему очередную конфету.
– Китайцы, – беззаботно проговорил Ариман.
– Китайцы? – удивился парень.
– Да. Император Китая династии Тан в 650 году выпустил первые бумажные деньги "нао-цзао", достоинством в 10 000 юань-нао. Они были отпечатаны на высококачественной бумаге, легко транспортировались. И их всегда можно было поменять на медные деньги. Поэтому этот вид денег быстро обрёл популярность. Потом данную моду переняли персы, японцы, и так пошло гулять по миру.
– А до этого были медные деньги? – поинтересовался Костик.
– Разные: медные, серебряные, золотые. Одним словом, металлические, – ответил Ариман.
– А монеты кто изобрёл? – понесло в расспросах нашего Философа.
– Опять-таки китайцы. Первые монеты появились у них в XII веке до нашей эры. Они были литыми. А потом уже где-то через пять веков в древнегреческих колониях появились чеканные монеты.
– Надо же, какие китайцы умные, а я и не подозревал, – с сарказмом произнёс Женя и покосился на Велиара, который в это время, стоя чуть позади Аримана, с гордостью и надменностью посматривал на сидящих гостей.
– Каждый народ считает себя умным, – пожал плечами Ариман. – Римляне, к примеру, присваивают изобретение монет своим богам Сатурну, Янусу, царю Помпелию. Греки уверяют, что монету изобрёл не кто иной, как их герой Тезей вместе с царём Фидоном, властвовавшим в VII веке до нашей эры.
Ариман сделал паузу, попивая чай. И тут Сэнсэй, до сих пор перекидывавшийся с Ариманом незначительными фразами, неожиданно для нас вступил с ним в полемику.
– Да, но главное не кто изобрёл монеты, а что они означают. Как утверждают лингвисты, докопавшиеся до сути слова монета, в переводе с латинского moneo, monui, monitum означает "предвещание", "предостережение". Даже латинский глагол "moneo, monui", "monetum" означает "советовать". И, кстати говоря, коль мы уж коснулись лингвистики, то слово "капитал" тоже произошло от латинского слова "caput"…
– Не понял, – встрепенулся Женька, услышав знакомое слово. – Это в смысле "Гитлер капут"?
И парень показал в воздухе рукой крест. Мы рассмеялись, а Сэнсэй с улыбкой ответил:
– Ну, может быть, Гитлеру он и принёс "капут". Но если говорить о переводе слова "капитал", то caput означает "голова".
– А, умный значит, – сделал вывод парень.
– Отнюдь, – отрицательно покачал головой Сэнсэй. – Имеется в виду поголовье скота. – И увидев удивлённую реакцию ребят, прекративших даже жевать, пояснил: – Просто раньше скот считался за денежную единицу. И его счёт вёлся по головам.
Сказав это, Сэнсэй довольно глянул на Аримана, а следом за ним и мы поспешили повернуть к нему головы. Как мне показалось, на лице Аримана мелькнуло едва заметное смятение, но, когда он удостоился всеобщего внимания, то тут же воспроизвёл очаровательную улыбку и весело проговорил:
– Безусловно, было, конечно и такое время, когда деньги ходили на четырёх ногах. Но хорошо, что эти времена давно прошли. А то я сейчас замучился бы считать свой "капитал" по головам.
– Да уж, от такого капитала были бы одни убытки, – с хохотом заметил Володя. – Мало того, что есть постоянно просит, ещё и запах распространяет специфический.
– Что верно, то верно! – произнёс Ариман, да так, как будто Володя попал в точку его мысленных рассуждений.
Он переглянулся с Сэнсэем, и они вновь расхохотались, словно вкладывая в эти слова гораздо больший смысл, чем это было сказано. Посмеявшись, Ариман покачал головой:
– М-да-а, что только ни служило человеку деньгами: от коровьих черепов на Борнео до человеческих черепов на Соломоновых островах, от брусков соли в Африке до плиточного чая в Китае и Бирме. В Древней Мексике вообще рассчитывались бобами какао. Но что самое интересное, даже в те времена были свои "фальшивомонетчики", подделывающие бобы, – усмехнулся Ариман. – Чего только люди ни перепробовали в качестве расчётных средств: табак, зёрна риса, кукурузы, сушёную рыбу, шкуры, скот, людей.
– Да, – как-то горестно проговорил Сэнсэй. – Деньги менялись, только отношение к деньгам оставалось прежнее…
– В принципе, ничего не изменилось, – согласился с ним Ариман.
Некоторое время все молчали, пока Володя не проговорил:
– Нет, ну про "капитал", конечно, ты, Сэнсэй, меня поразил. Кто бы мог подумать! Это что, получается, Маркс написал книгу о "поголовном скоте"?
Старшие ребята взорвались хохотом.
– Ну, если подходить к диалектическому материализму в работе Карла Маркса под названием "Капитал" с этой позиции, – усмехнулся Сэнсэй, – то действительно получается совершенно иной подтекст этой концепции. Ведь там бытие определяет сознание. Люди сами творят свою историю, а побудительные мотивы их действительности определяются материальными условиями общественного производства. Общество рассматривается как единый механизм, что сродни в данном ключе стаду, в структуре которого производительные силы определяют производственные отношения, формы собственности. Что в дальнейшем и обуславливает классовую структуру общества, политику, мораль, религию, философию.
– Во, Сэнсэй, ну ты даёшь! – восхищённо проговорил Володя с улыбкой. – Ты ещё помнишь "Капитал"?
– Ну так есть ещё порох в пороховницах, – усмехнулся Сэнсэй.
– И ягоды в …, – попытался добавить свой экспромт Женька, но, не договорив, замялся. Хотя его и так все поняли, без лишних слов, что вызвало новую волну смеха.
Володя же сидел лишь улыбаясь, но потом, очевидно сопоставив слова Сэнсэя с новой интерпретацией, вновь рассмеялся, заражая своим раскатистым смехом других.
– Надо же, как всё совпадает, – произнёс он, вытирая накатившиеся от смеха слёзы. – Прямо как в жизни.
– А что, на Руси скот тоже был деньгами? – видимо поняв по-своему смех старших ребят, спросил Юра у Аримана.
– Да, – безразлично ответил тот.
– Между прочим, – заметил Сэнсэй, – скот в Древней Руси в большей степени являлся "иностранной валютой". Поскольку древние славяне были в основном земледельческими племенами. А рядом с ними жили скотоводческие племена степняков, которые и обменивали свой скот на продукты славян.
– Но и у славян слово "скот" выражало "богатство", "имущество", – блеснул Ариман своими знаниями русской истории. – Ведь это уже потом у них пошло разделение обозначений на животных и деньги.
Однако Сэнсэй и на это возразил:
– "Изобилие имущества", "излишек", "избыток" – да, под этим имелось в виду наличие "скота". Но отнюдь не "богатство" как таковое. Ведь первоначально слово "богатство" у древних славян означало "Бог и ты", "Бог в тебе", "В Боге ты", и подразумевалось под ним духовное богатство, которое доступно только человеку и является истинной его ценностью.
– Ну, как бы там ни было, а богатым быть хорошо и в том, и в этом смысле! – обобщающе подытожил Ариман.
– Это точно, – согласился Виктор.
– Но для того, чтобы стать богатым, – очевидно, решил продолжить свою мысль Ариман, – нужно научиться уважать, любить деньги, а также считать, копить и бережно к ним относиться. То есть вести учётно-отчётную кампанию. Проще говоря, освоить экономику. Экономика – это необходимость любой цивилизации. Это искусство управления хозяйством, будь оно большое или малое, суть от этого не изменяется. Ведь ещё в древнем Шумере зародилась экономика. Именно шумеры обучили этому великому искусству весь мир…
Сэнсэй улыбнулся и сказал:
– Ну, если уж быть совсем честным, то согласись, Ариман, шумеры же научили весь мир не только экономике, но и бюрократии. Ведь у них даже на каждое плодовое дерево, начиная с момента посадки, заводилась отдельная глиняная табличка, что-то вроде учётной карточки, где ежегодно отмечалось количество собранных плодов с данного дерева.
Татьяна усмехнулась и тихо сказала мне:
– Хорошо, что в тех краях не росла облепиха. Замучились бы считать эти оранжевые мелкие ягодки.
Сэнсэй же продолжил:
– …А когда дерево старело, и, естественно, падали сборы урожая, должностное лицо обращалось в вышестоящую инстанцию с просьбой о разрешении срубить данное дерево. Соответствующий "инспектор" записывал это разрешение на той же глиняной табличке, завершая справкой текст о том, что ствол данного дерева поступил на склад.
Володя весело пробасил:
– Это как в английском юморе: "Чем больше тебе помогают в твоём саду, тем в меньшей степени это твой сад".
– Совершенно верно, – рассмеялся Сэнсэй вместе с остальными.
– Надо же, а я и не подозревал, что в Древнем Шумере существовала такая бюрократия, – усмехнулся Николай Андреевич и пошутил. – Так вот откуда произрастают корни сплошной канцелярщины и формалистики!
Ребята рассмеялись, а Ариман, пожав плечами, заметил:
– Как говорится, без копейки не будет ни рубля, ни миллиона. Так что этот шумерский пример – всего лишь показатель порядка и экономии…
И далее он углубился в исторические примеры о людях, сумевших сколотить солидный капитал, начиная с незначительной суммы. Когда же Ариман закончил свой рассказ, Женя, с довольным выражением лица, объявил:
– Ну, экономика экономикой, а обед вышел на славу!
Ариман же подметил:
– Деньги открывают возможности. К примеру, не имей я достаточно денег, то никогда бы не узнал, что в мире существуют такие шедевры кулинарного искусства. Всё познаётся в сравнении… Так что, ребята, лучше быть молодым, здоровым и богатым, чем старым, бедным и больным.
– …Ага, со вставной челюстью, – добавил Виктор, и все вновь рассмеялись.
Народ, наевшись, вальяжно развалился на своих стульях. После такого роскошного обеда Женя произнёс, поглаживая свой животик:
– Да, Ариман, уважил ты нас своим обедом. Ну, ты это… если что, заезжай… почаще…
– Непременно, – сказал Ариман, с самодовольной улыбкой глянув на Сэнсэя.
Женька нечаянно громко икнул и, словно извиняясь, вновь проговорил:
– Ой, правда, тяжело. Как насчёт того, чтобы немного утрясти эту пищеобильность усиленной греблей на волнах?
– Ну зачем же так растрачивать свою энергию, – промолвил Ариман. – Можно занять время и более изысканными водными развлечениями, если вы, конечно, не возражаете.
Заинтригованный коллектив на "ура" поддержал эту идею. Но Ариман не стал описывать предлагаемые водные развлечения, лишь сказав, что на этот счёт у него есть для нас очередной сюрприз. Поблагодарив за вкусный обед, насытившаяся компания высыпала из шатра, окунувшись в яркий, тёплый солнечный свет пляжного берега. Некоторые ребята побежали к своим палаткам, дабы переодеться, в том числе и моя особа. Надо отметить, что вышла я из шатра в состоянии какого-то "очумения", точно у меня совершенно не было сил. И пока доплелась до палатки, Татьяна уже выскочила оттуда в купальнике.
– Пошли скорее, – поторопила она меня и побежала к Костику, шустро выбирающемуся из своей палатки.
– Сейчас, – только и хватило сил у меня это вымолвить, забираясь в наши девичьи "апартаменты".
Я решила немного прилечь, чтобы хоть как-то унять этот приступ дурноты. Но как только моя голова коснулась подушки, я моментально провалилась в глубокий сон. И проснулась только тогда, когда солнце двигалось к закату.
Удивительно, но я почувствовала себя настолько хорошо, как будто и не было вовсе того, что случилось со мной утром. Выглянув из палатки, моя особа, как говорится, оценила обстановку. Шатра уже не было. Зато наш пляж превратился в какой-то комфортабельный дом отдыха. На берегу стояло штук десять белых лежанок, на пяти из которых расположились Николай Андреевич, Володя, Сэнсэй, Ариман, и судя по чёрному кимоно, Велиар. Вдали всё так же на волнах качалась яхта. По морю два человека гоняли с бешеной скоростью на водных мотоциклах. Это были Стас и Женя. Они носились по водным просторам как угорелые, словно резвые молодые бычки, вырвавшиеся на свободу. Вдали в море, рассекая волны, мчалась моторная лодка с привязанной к ней какой-то большой, очевидно воздушной, подушкой в виде продолговатого жёлтого банана. На этом приспособлении, судя по фигурам, восседал весь наш остальной коллектив, одетый в одинаковые ярко-оранжевые спасательные жилеты – Славик, Костик, Татьяна, Руслан, Юра, Андрей и Виктор. Моторка постоянно виляла, совершая крутые виражи, отчего коллектив с визгом и криком периодически сваливался в воду в полном составе. И когда катер подъезжал, чтобы забрать этот вопяще-кричащий груз из воды, все упорно вскарабкивались, как муравьи, на ту воздушную подушку и, заняв свои прежние места, вновь пытались удержаться на скорости на этой штуковине.
Переодевшись, я привела себя в порядок и присоединилась к отдыхающим на берегу. Когда моя особа присела на пустой лежак возле Николая Андреевича, Сэнсэй, заметив моё появление, проговорил, обратив всеобщее внимание:
– О, солнышко, проснулась. Ну, как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, уже хорошо, – промолвила я.
– Вот и чудненько, – приподняв затемнённые очки, довольно проговорил Ариман так, точно снял с себя ответственность за какую-то провинность. – Хочешь покататься? – кивнул он в сторону моторной лодки с прицепленным большим бананом и нашими седоками.
В это время лодка как раз совершила резкий разворот, банан перевернулся, и наши ребята повылетали с него вниз головой, словно семечки со спелого подсолнуха.
– О нет, спасибо. Я лучше здесь посижу, – промолвила моя особа, живо представив себя на их месте.
– Ну, дело твоё, – развёл руками Ариман и, вновь надев солнцезащитные очки, глянул в море.
Мужчины продолжили разговор о яхте, очевидно прерванный моим появлением.
К берегу на скорости подплыли Женя и Стас, синхронно сделав на воде последний крутой вираж, буквально недалеко от нас. Волны красиво разошлись по кругу, образуя своеобразные две воронки, в центре которых находились наши гонщики. Вытащив на песок водные мотоциклы, парни подошли к Сэнсэю. Их глаза просто горели от такого азартного развлечения, явно прибавившего им немалую порцию адреналина в кровь.
– Класс! Такая скорость! – делился впечатлениями Женя. – Такая манёвренность. Аж дух захватывает!
– Круто! – подтвердил Стас. – Вот это техника, я понимаю. Вот это мотор!
– Сэнсэй, хочешь попробовать? Не пожалеешь! – живо предложил Женя. – Я просто балдею от такой скорости!
Мужчины рассмеялись от столь искренних деревенских выражений парня.
– Нет, спасибо. Мне Балдой быть не к чему, – со смехом ответил Сэнсэй. – Да уже, наверное, пора закругляться, если хотите успеть на представление экстрасенса.
– Конечно, хотим! – вновь проговорил Женька, с какой-то повышенной дозой живости. И уже обращаясь к Ариману почему-то уже на "ты", промолвил: – Ты не пожалеешь. Такого "кина" ты ещё не видел. Это местная экзотическая достопримечательность.
Все вновь расхохотались. Но тут Женька заметил появление моей особы в числе отдыхающих. И поскольку Сэнсэй отказался кататься, прицепился ко мне, так сказать не искушённому ещё в этой купе развлечений новому объекту.
– О! Настюха! Давай я тебя с ветерком прокачу!
– Нет уж, – усмехнулась я. – Меня только качать перестало, а ты меня опять разболтать хочешь.
Стас со смехом потянул друга за руку.
– Женя, фу-у-у! Чего ты к человеку пристал? Пойдём уже переодеваться. А то правда не успеем на "концерт всем концертам".
Женя заулыбался и для пущего смеха заскулил, оглянувшись на так понравившиеся ему водные мотоциклы. Стас же стал оттаскивать его в сторону, точно шелудивого пса от сахарной косточки. И когда все нахохотались с этой мизансцены, Женя поскрёб в затылке:
– Эх, не сложилось… Здорово бы было себе такой купить!
– Ну, и где ты будешь на нём гонять? – усмехнулся Стас. – По местным балкам или дома по сточной канаве?
– А что, это было бы прикольно!
Они снова рассмеялись.
– Ну, что, давайте закругляться, – предложил Сэнсэй, обращаясь к мужчинам.
Ариман кивнул. И, видимо, совершенно случайно они оба повернули головы в разные стороны, обращаясь к своим помощникам, и почти одновременно проговорили:
– Зови остальных.
Только обращение Сэнсэя относилось к Женьке, а Аримана к Велиару. Нашему парню, как, впрочем, и китайцу, дважды повторять, видимо, было не надо. И если Велиар культурно взял миниатюрную рацию, лежащую возле него, и поднёс её к губам, то Женя тут же устроил такой резкий, оглушительный сигнальный свист, что я еле успела прикрыть уши, чтобы не полопались барабанные перепонки. В это время надо было видеть лицо Велиара. Его рука, уже успевшая автоматически нажать на кнопку связи, медленно опустилась, а глаза выражали такое опешившее удивление, глядя в сторону этого музыкального свистуна, точно китаец увидел живьём аборигена из эпохи динозавров. Ариман, также не ожидавший от парня таких громовых звуковых сигналов, изумлённо глянул в его сторону, а потом тихо затрясся в приступе беззвучного смеха. Свист нашего парня явно дошёл до адресата, поскольку катер мало того что резко развернулся в сторону берега, так ещё и по рации Велиара неожиданно послышалась отрывистая пламенная речь его водителя на иностранном языке, причём с конкретными крепкими вставками специфических "русских выражений". Велиар, вдруг понявший, что с ним уже разговаривают, пришёл в себя и стал что-то поспешно отвечать, отчего Ариман, слушая его, ещё больше расхохотался вместе с Сэнсэем. Стас и Женя, глянув на них, активно поддержали этот заразительный смех. Причём Женя попытался попутно расспросить Сэнсэя "А что случилось?" На что Сэнсэй ответил:
– Да свист твой человеку понравился. Говорит, такой какофонии он никогда в жизни не слышал.
Женька, видимо услышавший в речи Сэнсэя незнакомое ему слово, так и не понял, радоваться ему или нет. Он усмехнулся и с некоторой долей стеснительности похвастался:
– А я ещё и крестиком вышивать умею.
Мужчины вообще покатились с хохоту. Посмеявшись, они стали собираться, не дожидаясь прибытия моторной лодки. Я же пошла в свою палатку, дабы соответственно переодеться для наших вечерних приключений.