Грэхэм Мастерсон - признанный мастер остросюжетного детектива. Главное, что его отличает от других писателей, работающих в этом жанре - пристальное внимание к обычаям, культовым обрядам, религиям и верованиям разных народов мира.
Содержание:
Глава I 1
Глава II 7
Глава III 13
Глава IV 18
Глава V 22
Примечания 24
Грэхем Мастертон
Дьяволы судного дня
Глава I
Передо мной расстилалась туманная и серая, как на фотографии, местность, красное солнце светило из- за покрытых лесом холмов. Стоял суровый декабрь, редкий для Южной Нормандии.
Я увидел их на расстоянии мили: две маленькие фигуры на велосипедах, с повязками на головах, медленно движущиеся среди покрытых снегом деревьев. Кроме меня и едущих сюда двух французов, на дороге никого не было. Мой инспекторский столик на трех ножках стоял на покрытой инеем траве, "Ситроен" был припаркован немного в стороне. Было чертовски холодно, и я уже почти не чувствовал своих рук и носа, к тому же всерьез опасался, что если я сдвинусь с места, то мои подошвы, наверняка примерзшие к земле, оторвутся.
Мужчины подъехали еще ближе. Это были уже немолодые люди, у одного из них на спине висел военный рюкзак, из которого торчал длинный французский батон. На покрытой инеем дороге четко печатались следы их велосипедов. В этих местах не было никакого транспорта, а по дороге вообще мало кто ездил. Здесь, в глубинке Южной Нормандии, проезжали лишь случайные машины - грузовики или легковушки, - правда, со скоростью не менее чем девяносто миль в час.
Я окликнул: "Bonjour, messieurs". Один из французов притормозил и слез с велосипеда. Подойдя к моему столику, Он ответил:
- Bonjour, monsieur, Qu'est que vous faites?
- Я плохо знаю французский, может быть, вы говорите по- английски? - спросил я.
Мужчина кивнул.
- Отлично. - Я окинул взглядом равнину и задержался на посеребренных инеем холмах. - Я составляю карту. Uпе carte.
- Аh, oui. - Мужчина наклонил голову. - Une carte.
Его спутник, все еще сидящий на велосипеде, стащил повязку с лица и стал энергично растирать нос.
- Это для прокладки новой дороги? - спросил он у меня. - Нового шоссе?
- Нет, нет. Это для одного исторического исследования. Необходима полная карта всей этой местности для книги о Второй мировой войне.
- АЬ, la guеrrе, - понимающе кивнул первый человек. - Une carte de la gueгre, hunh?
Один из них достал голубую пачку сигарет "Титан" И протянул мне. Я обычно не курю французские сигареты, отчасти из- за высокого содержания никотина, отчасти из- за их запаха, чем- то напоминающего горелую конскую шерсть. Но я не хотел казаться неучтивым и поэтому без тени неудовольствия взял сигарету.
Мы некоторое время курили и глупо улыбались друг другу, как обычно улыбаются два иностранца, не очень хорошо понимающими друг друга. Потом старик с батоном сказал:
- Они пересекли эту равнину, затем спустились к реке Орне. Я это очень хорошо помню.
Его спутник вмешался.
- Все верно. - Он махнул рукой. - Здесь и здесь. Американцы пришли со стороны дороги из Клеси, и немцы тогда снова отступили на равнину Орне. Здесь была очень тяжелая битва, помнишь, за местечко Пуан- де- Куильи? В тот день у немцев не было ни малейшего шанса на победу, американские танки, выступавшие из- за моста у Ла- Вей, окончательно разгромили их.
Я бросил сигарету и затоптал окурок. Уже порядочно стемнело, и я с трудом различал гранитные глыбы у Пуанде- Куильи, где Орне изгибалась перед тем, как исчезнуть за дамбой у Ла- Вей. Тишину нарушал только звук журчащей воды и звон колоколов какой- то церкви, находящейся где- то в далекой деревне. Казалось, что вокруг нет никого и ничего, кроме холода, и что мы одни во всей Европе.
Старик с батоном проговорил:
- Это была очень жестокая битва, ничего подобного я никогда не видел. Помню, мы захватили тогда трех немцев, но это оказалось несложно. Чтобы остаться в живых, они были рады попасть в плен. Я помню, как один из них сказал: "Сегодня я повстречал самого дьявола".
Второй старик поддакнул:
- Der Teufel. Вот что он сказал. Я тоже там был, мы с ним - двоюродные братья!
Я улыбнулся им обоим, не зная, о чем с ними разговаривать.
- Ну вот, - начал старик с батоном, - нам пора двигаться.
- Спасибо за то, что остановились, - поблагодарил я его. - Вы немного скрасили мое одиночество.
- Так вас интересует война? - переспросил второй старик.
Я покачал головой:
- Не особенно. Я - картограф, иначе говоря, человек, который составляет карты.
- Есть много интересных историй о войне. Некоторые из них напоминают сказки. Вообще здесь, в округе, ходит много легенд. Очень недалеко, где- то в километре от Пуан- де- Куильи, стоит на пьедестале старый американский танк. Люди даже близко не подходят к нему вечером. Говорят, что там, во тьме, слышно, как мертвые стонут и разговаривают друг с другом.
- Это забавно.
Старик поправил повязку на голове и закрыл ею лицо так, что были видны одни глаза. В таком наряде он походил на араба или на человека с ужасной раной. Он натянул свои вязаные перчатки и, приглушив голос, добавил:
- Здесь кругом сплошные истории. Каждое поле битвы тоже имеет одного или нескольких своих духов, я так полагаю.
Два старика- кузена поклонились, затем сели на велосипеды и медленно покатили вниз по дороге. Вскоре они свернули и исчезли среда деревьев в тумане, и я вновь остался один, проклиная холод и мечтая поскорее убраться отсюда и где- нибудь пообедать. Солнце давно уже скрылось за холмом, и в наступившей темноте я с трудом различал свои вытянутые руки, не говоря уже о камнях на расстоянии.
Я собрал и уложил все мое имущество в багажник "Ситроена", залез на водительское место и попусту потратил пять минут, пытаясь завести машину. Чертова колымага вела себя как норовистая лошадь, поэтому я и поступил с ней как с лошадью - вылез и дал хорошего пивка по переднему бамперу. Машина завелась с первого раза. Я включил фары, выехал на середину дороги и двинулся назад к Фалайсе, где находилась моя гостиница.
Я проехал полмили, когда заметил знак с надписью "Пуанде- Куильи, 4 км". На часах было всею половина пятого, и я подумал, что сумею еще быстро съездить и взглянуть на тот подбитый танк, о котором говорили кузены. Если он мне понравится, то завтра днем я его сфотографирую, и Роджер, возможно, поместит эту фотографию в свою книгу. Роджер Кельман - это парень, который пишет книгу о войне и для которого я рисую все эти карты.
Я свернул налево и тут же об этом пожалел. Дорога была в рытвинах и ухабах, кружила между деревьями и огромными глыбами, местами покрылась льдом, тут и там чавкала полузамерзшая грязь. Маленький "Ситроен" подбрасывало и швыряло из стороны в сторону, и лобовое стекло начало запотевать от моего разгоряченного дыхания. Я открыл боковое стекло, что тоже было не особенно приятно: на улице было морозно.
Вокруг стояли молчаливые, темные фермы с закрытыми окнами и захлопнутыми трубами, далее виднелись коричневые поля, на которых застыли коровы, прижавшиеся друг к дружке, и надеющиеся таким образом спастись от холода. Я видел, как слюна, застывая в воздухе, срывалась с их волосатых губ. Я проезжал мимо таких же безжизненных, как и фермы, домов и замерзших полей, спускающихся к темной реке. Единственный признак жизни, который я заметил, был трактор с колесами, так заляпанными глиной, что их размеры казались вдвое больше обычных. Он стоял у края дороги с заведенным мотором, Но рядом никого не было.
Наконец дорога привела меня к мосту у Куильи. Я мельком увидел танк, о котором говорили старики. Но в следующее мгновение я потерял из виду и мост, и танк. Затормозив, я попытался развернуться, но мотор заглох, и пять минут прошли в бесплодных попытках завести эту тупую машину. Из ворот ближайшей фермы выглянула женщина с серым лицом и с удивлением уставилась на меня. Но затем дверь захлопнулась снова. Наконец- то мне удалось завести свой драндулет, и я выбрался на дорогу.
Как только я выехал из- за поворота, то сразу же увидел танк, но решил отъехать на несколько ярдов в сторону, чтобы вновь не засесть в грязь на моем "Ситроене". Выйдя из машины, я сразу вляпался в кучу коровьих лепешек. Пришлось остановиться и почистить ботинки о придорожный камень, и лишь затем я отправился осматривать танк.
Он был темным и неуклюжим, но на удивление маленьким.
Я думаю, что в наши дни большинство людей уже не помнят, какие маленькие танки участвовали во Второй мировой войне. Его поверхность была выкрашена в черный цвет и местами попорчена ржавчиной, металл кое- где был покорежен. Я знал, что это за танк, возможно, это был "шерман" или что- нибудь подобное. Но это, безусловно, американский танк - на боку виднелись белые звезды. Я двинул по железу ногой - оно гулко загудело в ответ.
По дороге медленно шла женщина с полным ведром молока. Она смотрела на меня и, поравнявшись, поставила ведро на землю остановилась. Она была сравнительно молода, лет двадцати трех - двадцати четырех, на ней был красный костюм. Она выглядела как дочь фермера. Ее руки были грубы от доения коров на холоде и ветру, щеки пылали ярким румянцем, как нарисованные чьей- то умелой кистью.
- Bonjour, mademoiselle, - поприветствовал я ее, и она ответила наклоном головы.
- Вы американец?
- Да.
- Я так и думала. Только американцы останавливаются и смотрят.
- Вы неплохо говорите по- английски.
Она улыбнулась:
- Я работала в Англии, три года.
- Но почему вы вернулись на ферму?
- Моя мать умерла, а отец остался совсем один.
- У него прекрасная любящая дочь.
- Да. - Она опустила глаза. - Правда, я собиралась уехать на следующий день обратно, но мне там было очень одиноко.
Я вновь бросил взгляд на громоздкий разбитый танк.
- Мне сказали, что танк был подбит. А ночью здесь можно услышать разговоры убитых…
Девушка ничего не ответила.
Я немного подождал, затем взглянул на нее.
- Как вы думаете, это правда? - спросил я. - Его подбили?
- Вы не должны говорить об этом, - ответила она, иначе ведро перевернется.
Я бросил взгляд на ее алюминиевое ведро.
- Вы серьезно? Если мы будем говорить о духах в танке, молоко выльется?
- Да, - прошептала она.
Я думал, что слышал обо всем на свете, но это было нечто новое. Здесь, в современной Франции, образованная молодая леди говорит шепотом около старого разбитого "шермана", что якобы привидения из танка выльют ее свежее молоко. Я положил руку на холодное железо и решил, что напал на что- то особенное. Роджер это одобрит.
- А вы сами- то слышали этих духов? - спросил я.
Она отрицательно покачала головой.
- А вы знаете кого- нибудь, кто слышал? Кого- нибудь, с кем я могу поговорить?
Девушка взяла ведро и пошла по дороге. Но я догнал ее и пристроился рядом, не обращая внимания на то, что она не смотрела в мою сторону и не разговаривала со мной.
- Я не хочу быть назойливым, мадемуазель. Мы вместе с моим другом пишем книгу о Второй мировой войне, а эта история очень интересна, мы можем ее использовать. Кто- то же должен был слышать эти голоса, если они существуют?
Девушка остановилась и тяжело взглянула на меня. Она была очень хорошенькая для нормандской крестьянки. Такой прямой нос можно было видеть у женщин на картинах XI века в Бауехском музее, глаза были чистого зеленого цвета. Под ее грубой жилеткой и юбкой скрывалась довольно красивая, привлекательная фигурка.
- Я не знаю, почему вы так разволновались. Ведь это же только сказка, слухи, не так ли? На самом- то деле никаких духов не существует?
Девушка молча смотрела на меня. Затем произнесла:
- Это не духи, это другое.
- Что значит "другое"?
- Я не могу вам ответить.
Она вновь пошла вперед, и на этот раз довольно быстро.
Я с трудом поспевал за ней. Наверно, если ходить по три мили от коровника до дома и обратно дважды в день, то ноги, естественно, окрепнут. Но так как у меня не было таких тренировок, я порядочно запыхался, и когда мы дошли до ворот, у меня заболело горло.
- Это моя ферма, - проговорила она. - Я должна идти.
- И вы не хотите мне больше ничего сказать?
- Больше нечего говорить. Танк стоит здесь со времен войны. Это уже более тридцати лет, не так ли? Ну какие голоса можно услышать в танке через тридцать лет?
- Вот об этом- то я: вас и спрашиваю, - сказал я ей.
Она повернулась ко мне в профиль.
- Вы мне скажете ваше имя?
На ее губах появилась легкая улыбка.
- Мадлен Пассерель.
- Даниэль, сокращенно Дан, Мак Кук.
Девушка протянула мне руку:
- Очень приятно было с вами познакомиться. А сейчас я должна идти.
- Я увижу вас еще раз? Завтра я снова буду здесь. Я должен закончить карту.
Она покачала головой.
- Да не собираюсь я вас пытать, - успокоил я ее, - может быть, мы пойдем чего- нибудь выпьем? Есть здесь где- нибудь бар поблизости?
Я оглядел замерзшую сельскую местность.
- Ну, может быть, небольшая гостиница? - поправил я себя.
Мадлен взяла ведро в другую руку.
- Я очень занята. Кроме того, мой папа нуждается в постоянной заботе, - ответила она.
- Кто та пожилая женщина?
- Какая женщина?
- Которая выглянула из дверей, когда я разворачивал машину. Она была в белом.
- Ах… это Элоиза. Она прожила на ферме всю жизнь. Она нянчила мою мать, когда та была ребенком. Это как раз тот человек, с которым вы могли бы поговорить, если вас интересует история с танком. Она верит в подобные вещи.
Я кашлянул.
- Могу я поговорить с ней сейчас?
- Не сегодня. Как- нибудь в другой день, - ответила Мадлен.
Она повернулась и пошла через двор, но я бросился за ней и схватил ведро за ручку.
- Послушайте, как же насчет завтра? Я приеду около полудня. Вы найдете для меня несколько минут?
Я не собирался отпускать ее, пока не получу хотя бы какое- нибудь подобие ответа. Танк и его духи - это, конечно, любопытно, но Мадлен Пассерель интересовала меня гораздо больше. Конечно, этим обычно не занимаются, когда составляют военную карту Северной Франции, но несколько стаканов вина и кувыркание с дочкой фермера в коровнике, даже глубокой зимой, гораздо приятнее одиночества и скуки в "мавзолее" - так называлась обеденная комната в моей гостинице.
Мадлен улыбнулась:
- Очень хорошо. Приезжайте и пообедайте с нами, где- то в половине двенадцатого. Во Франции второй завтрак обычно бывает очень рано.
- Спасибо большое, я обязательно приеду.
Я собрался поцеловать ее, но моя нога поскользнулась на грязной земле дворика, и я едва не потерял равновесие. От падения меня спасли три каменные ступени, а поцелуй пришелся в холодный воздух. Немного смутясь, Мадлен произнесла:
- До свидания, мистер Мак Кук. Увидимся завтра.
Я наблюдал, как она пересекла двор и скрылась в дверях.
Холодный моросящий дождь закапал сверху, часа через два - три он грозил превратиться в снег. Я покинул ферму и начал выбираться на дорогу по направлению к Пуан- де- Куильи, где я оставил свою машину.
Было сыро, холодно и темно. Я засунул руки поглубже в карманы куртки и натянул шарф на нижнюю половину лица.
Где- то справа журчала Орне, омывая. гранитные камни своих берегов, а слева, прямо за лесом, возвышались величественные утесы, из- за которых эта часть Нормандии получила свое название Швейцарская Нормандия. Эти утесы представляли собой беспорядочное нагромождение камней, которые смешивались наверху с ветками деревьев. Я раньше и представить себе не мог таких величественных и мрачных творений природы.
Не думал, что мы с Мадлен ушли по дороге так далеко.
Я прошагал довольно быстро целых пять минут, пока не показалась моя желтая машина у дороги и темная громада старого танка в стороне. Моросящий дождик окончательно перешел в снег. Я натянул на голову капюшон и убыстрил шаг.
Знаете ли вы, что ваши глаза могут сыграть плохую шутку ночью в снегопад? Когда они устают, вы начинаете видеть темное пятно, ускользающее в сторону, если вы пытаетесь вглядеться в него. Иногда кажется, что пятно на самом деле на месте, а вот деревья то как раз двигаются. Но в тот вечер, на дороге в Пуан- де- Куильи, я был абсолютно уверен, что мои глаза не шутили со мной, и я увидел нечто, и это не было оптическим обманом. Я резко остановил машину и пулей вылетел из нее.
Сквозь снег, в несколько ярдах от покинутого танка, я увидел маленькую хрупкую фигурку, не больше пятилетнего ребенка, белеющую в темноте, прыгающую или бегущую. Ее появление было так стремительно и неожиданно, что я до смерти перепугался, но, быстро придя в себя, бросился за ней и закричал:
- Эй, вы! Постойте!
Но на мои крики ответило только эхо, родившееся среди каменных глыб. Я вглядывался в темноту, но там никого не было. Только мрачная громада "шермана". Только мокрая дорога и шум реки. И ни малейшего намека на фигурку. Я прошел назад к машине и осмотрел ее. С моей стороны было большой неосторожностью оставить машину открытой, ведь туда могли забраться воры или громилы. Но "Ситроен" стоял нетронутым. Я залез внутрь и минуту или две вытирал носовым платком покрывшееся испариной лицо. Что же, черт возьми, здесь происходит?
Я завел машину, но перед тем, как двинуться, бросил последний взгляд на танк. Противоречивые, странные чувства охватили меня. Он стоит и гниет здесь с сорок четвертого года, неподвижный, в стороне от дороги. Здесь американская армия сражалась за освобождение Нормандии. Впервые за всю мою жизнь я почувствовал, что сама история шевелится у меня под ногами. Интересно, может быть, внутри танка еще лежат скелеты? Но я решил, что останки людей, бывших там, наверняка уже давно извлекли и предали земле. Французы были благодарными и подобающе относились к людям, которые погибли, освобождая их страну.
Наконец я тронулся вниз по дороге, ставшей из- за непогоды почти непроходимой. Проехав через мост, я оказался среди холмов. Значит, до главного шоссе недалеко. Но этот участок дался мне с огромным трудом. Снег непрерывно залеплял лобовое стекло, и дальше двух метров впереди ничего не было видно. Когда мне наконец удалось выбраться на шоссе, я каким- то чудом избежал столкновения с "Рено", вылетевшим из снежной степы со скоростью восемьдесят пять миль в час. "Vive lа Velocite" - подумал я про себя. Я- то плелся к Фалайсе приблизительно под двадцать миль.