- Ты и верно глупая. На них запрет. По примете, плохо кончишь, если покусишься, особенно силой. А бесполых у нас нет и не было никогда. Стояла двойная охрана, внешняя - мужская, внутренняя - женская. Теперь и ее нет.
- Вот оно что. Слушай, мальчик. Среди женщин есть кто-то особо тебе близкий?
- У меня никого не было, кроме отца. Ни хасеги, ни няньки, ни матери. Ее взяли из властного рода гябров-огнепоклонников, чтобы я наследовал оба царства: Горы и Степь. Кагана эроского ставят непременно из гябров, и он их силой держится на престоле. Но мать умерла рано, я и себя не помнил, не то что ее… Зачем я тебе это говорю, не знаешь?
И опять течет время, только уже быстрее. Франка исхитрилась вытащить из низко посаженной решетки прут и пытается раздолбить им ту светоносную щелку. Надо уловить момент, когда наверху послышатся дробные шажки, чтобы успеть вернуть его на место.
- Франка!
- Я здесь, шахский сын.
- На этот раз ты близко. И запыхалась. Неужто скучаешь без меня?
- Представь себе.
- Слушай, тебя кормят? Еды хватает ли?
- Какой ты заботливый. И мне хватает, и Эленке.
- Кто эта Эленка?
- Как кто? Крыса, конечно. Серая, с вот таким сановным хвостом. Тараканы и прочая мелюзга у меня безымянны по причине ихней многочисленности… Постой-постой. Что-то тебе с трудом сегодня шутится, шахский сын. Ты сам-то хоть ел? Я серьезно интересуюсь. Штурм ведь идет. Ту плесень, что мне сегодня подали на завтрак, непривычный человек едой не сочтет, но если я выберу кусок почище… или попросить для тебя у моих ключарей, они факт за мой счет кормятся…
Яхья вдруг всхлипывает и разражается бурным ребячьим плачем.
- Глупый мальчишка. Ты что это с собой делал всю жизнь?
- Я будущий повелитель, а повелитель должен быть суров.
- Вот ты и решил впрок испортиться. Послушай, как по-твоему, что легче для человека, быть злым или добрым?
- Злым. Потому что он таков от природы.
- Чего ж ты нарочито над собой старался, если от природы? И как - преуспел?
Он молчит, посапывая.
- Ладно. Делаем тест… тьфу, испытание. Смотри: потолок моей камеры такой низкий, что я могу взяться за решетку рукой, даже особо ее не вытягивая. Теперь, чтобы раздавить мне пальцы, как ты хотел вначале, достаточно наступить на них каблуком. Чтобы дружески пожать их, нужно по крайней мере нагнуться, а то и на колени стать. Что ты предпочтешь? Ну же, я жду, шахский сын.
И тут она ощущает на своей руке прикосновение его влажных и соленых губ.
После долгой паузы девушка спрашивает:
- Яхья, когда ожидают последнего приступа?
- С часу на час. Тюремщики и те куда-то делись.
- Что у тебя нет ключа от решетки - это ведь точно?
- Точно. А к чему - я сто раз мог бы замок ломом сбить.
- И того не надо. Прутья дряхлые, известка в гнездах повыкрошилась. Я один уже раз десять вынимала и вставляла.
- Слушай, а зачем тебе выходить? Здесь своды такие, что вся башня обвалится, а ты уцелеешь. И англы не тронут светлую пленницу. Светлая да под замком - значит, своя.
- Не выходить, Яхья. Я хочу, чтобы вы сюда вошли. Ты, женщины, все, кто остался.
- Чтобы дожидаться врага в ловушке? Лучше умереть раньше, но на просторе!
- Чудак. Эленка же откуда-то приходит? Здесь для нее ничего нет, кроме сырости, а кормится она снаружи. Я поискала ее ход - и нашла. Тут камень один шатается, за ним и другие, оттого в стене получилась трещина. А за стеной - бывшие провиантские склады, тайные ходы, ну, в общем, всё, чему полагается быть в такой почтенной средневековой страхолюдине, как "Голова Дракона". Так что давай сюда тот ломик, светильники и созывай народ. Быстрее!
Яхья одним ударом сбивает замок и гнилую решетку, бросает лом вниз, потом притаскивает и тонкую лесенку, чтобы спускаться с удобством.
- Я уже всем сказал, дело быстрое.
Женщины, подбирая юбки так, что видны шаровары, боязливо спускаются вниз: три молодых, если судить по блеску глаз через темную вуаль, одна пожилая. Эта небрежно завернулась в белый платок: чего прятать?
- А это что за юбка неуставного образца?
Из-под нее выглядывают огромные башмаки, надетые прямо на голую волосатую ногу.
- Яхья, мальчик мой, да священник-то откуда к нам прибился?
- Из узилища, только мое было наверху. Когда разгоняли миссию и монастырь, шахские люди решили, что я изо всех наших единственный, кто имеет некоторые бойцовские качества. А вот Ноэминь, она… - он протягивает им девочку лет десяти, которая лежит у него не руках в полуобмороке.
- Дочь одного из каменщиков; его самого убило еще в начале осады, - поясняет Яхья.
- И ты про них ничего не сказал, шахский сын!
- Да мы бы и одни справились, - смущенно поясняет священник неровным баском. Он очень молод, широкоплеч и неуклюж, нос курносый, губы по-детски пухлы. - Девочка хотела… ну, почти отодвинула засов на моей двери, а тюремщики ее оттащили. Пришлось выбить… отворить дверь и вмешаться. Принц нас отыскал, когда мы уже спустились оттуда.
По-лэнски он говорит более-менее чисто, однако, похоже, затруднен выбором слов.
- Что с тобой сделали? Ноэми, да очнись же! - Яхья тормошит девочку. Она открывает, наконец, глаза, чуть постанывает - и вдруг заливается тихим плачем.
- Отвяжись от нее, - тихо говорит девушка. - Сразу разве не понял, что суеверие насчет шахских женщин на нее не распространилось?
- И куда нам пролезать - в эту замочную скважину? - священник берет лом и сноровисто оббивает камни и куски извести, торчащие по краям отверстия, сделанного девушкой.
- Ну, отец, знай я, что вы к нам присоединитесь, не стала бы ногти ломать и белые ручки свои трудить! Кстати, мы еще не познакомились. Как звать-то вас?
- Леонар.
- А меня наш Яхья Франкой окрестил. Вот пусть так и будет.
В свете масляных ламп перед ними открылся узкий коридор, под углом к нему другой, еще дальше - зал с рядами огромных глиняных кувшинов, по плечи вкопанных в почву и чем-то сходных с плененными титанами.
- Здесь винные погреба были, давно, еще при всевластии гябров, - пояснил Яхья с боязнью в голосе.
- И отлично. Значит, здесь если и обитает какой-нибудь заблудший дух, так только винный, - бодро вывела Франка. - Так что не трусь, ребятушки!
В ответ на ее слова высоко над ними что-то глухо загрохотало и обрушилось так, что затряслись своды, а огонек единственной светильни, оставшейся в живых, замигал как бешеный.
- Англы взорвали "Дракона" порохом! - крикнул мальчик сквозь шум.
- Вовремя же мы оттуда смылись, упаси нас Бог, - пробормотала Франка. Женщины и Ноэминь переглянулись и хором заголосили.
- Цыц! Вы что? Христиан приманите! - крикнул на них мальчик. Но это еще больше их раззадорило.
- В самом деле. Подрывники тоже ведь прошли здешним лабиринтом, - сказал отец Леонар, приклонясь к уху Франки. - Как бы не явились на этот гвалт и свет нашей лампы.
- Да, конечно, - она перекрестилась. - Лампы… лампы в Доме Бога, Байт Алла, были многоярусные, каскадом…
И четко, мерно начала по-арабски:
- "Бисмиллахи-ар-рахмани-ар-рахим! Во имя Аллаха всемилостивого, всемилосердного!"
Все - и Яхья, и священник, и шахские жены, и Ноэми - замерли с полуоткрытыми ртами. А она продолжала:
- …"И вспомни в писании Марйам. Вот она удалилась от семьи в место восточное и устроила себе перед ними завесу. Мы отправили к ней Нашего духа, и принял он перед ней обличие совершенного человека… Он сказал: "Я только посланник Господа твоего, чтобы даровать тебе мальчика чистого". Она сказала: "Как может быть у меня мальчик? Меня не касался человек, и не была я распутницей". Он сказал: "Так сказал твой Господь: "Это для меня - легко.
И сделаем Мы его знамением для людей и Нашим Милосердием"…
И понесла она Его и удалилась с Ним в далекое место.
И привели её муки к стволу пальмы. Сказала она: "О, если бы я умерла раньше этого и была забытою, забвенною!" И воззвал он к ней из-под нее: "Не печалься: Господь твой сделал под тобой ручей. И потряси над собой ствол пальмы, она уронит к тебе свежие, спелые. Ешь, и пей, и прохлади глаза!..
Она пришла с Ним к своему народу, неся Его".
Франка умолкла. Во внезапной тишине Ноэминь взахлеб рыдала.
Чуть погодя Франка деловито высморкала ее себе в рукав, пригладила рукой кудряшки.
- Передохнули? Ладно, пойдем дальше. Яхья, ты старожил. Можем мы этими погребами и коридорами выбраться за пределы войск?
- Не знаю точно. Хаким говорил, что в Лэне под каждым домом второй дом, и под городом - второй город, и под всеми горами…
- Подземные сады Аллаха, - быстро докончила она.
- Ты и это слыхала и помнишь? А я думал, ты и правда не в себе.
- Как тебе сказать… Время наше я помню, чувствую, а кто я в нем и откуда мое знание - не пойму сама. Вроде как моя земля и не моя. Я - это я, а как мое здешнее имя? И что иногда прорывается сквозь меня теперешнюю? Ох, прости, я болтаю ерунду, а нам каждая минута на вес золота.
Дальше шли долго и глухо. Светильник догорел, но у Леонара в запасе оказался свечной огарок, на котором дотянули до места, где в сводах подземелья были норы и трещины, и оттуда уже веяло вольным воздухом. Вскоре они уже выбрались наружу через какой-то лаз, похожий на заброшенный рудник: грязные, дрожащие от холода и сырости, усталые до отупения.
Крепостные стены, окутанные дымом и чадом, оказались довольно далеко в стороне. Изредка там вспыхивало сильное пламя, раздавался гул, и что-то снова рушилось, оставляя на своем месте облако пыли. Женщины было снова всхлипнули в один голос, но Яхья - тут он вполне овладел и собой, и ими всеми - только глянул разок, и все примолкли.
- Сочтем резервы, - предложила Франка. - Еду взял кто? Кладите в одну кучу.
Ее оказалось немного: в последние дни и гарем жил впроголодь. С десяток тонких лепешек, горсть заветренных мясных катышков, мешочек изюма у старухи - она оказалась самой запасливой.
- Не беда, - вздохнула Франка. - Воду найдем авось, орехи, ягоды соберем, кореньев накопаем. Канидей-апа, отец Леонар, понимаете, какие съедобные, какие нет?
Старуха кивнула. Священник тоже, но не так уверенно.
- Далее. Деньги имеются?
Яхья снял с пояса кошель, растянул завязку. Изнутри взблеснуло тонкое кольцо с рубином, золотая цепочка, несколько крупных золотых монет старинной чеканки.
- Молодец, шахский сын! Только вот если мы попытаемся этим расплатиться, нечестный человек наверняка отнимет, а честный еще к тому же и местным властям головой выдаст как воров. Так что спрячь поглубже и не доставай более ни при какой оказии… Идем далее. Оружие у нас имеется для обороны?
Мальчик хлопнул рукой по своему знаменитому клинку. Леонар выразительно пожал плечами. Ноэминь вынула из-за пазухи тряпицу, измаранную чем-то бурым, развернула. То был резец, заточенный до остроты бритвы и весь в темно-бурых брызгах.
- Да-а. Тоже годится в дело. Батюшкин?
- И отца Леонара.
Девушка и священник быстро переглянулись. Франка извлекла из глубины своих одежек лоскут, видимо, от преждебывшего платья, запеленала резец понадежнее и связала концы тряпки узлом.
- На, придержи его пока. Теперь: кто вызовется быть главным? Дамы есть дамы и к тому же гаремные затворницы, я частично не в себе, Леонар - чужак… Яхья, согласен начальствовать?
- Согласен, - ответствовал он с важностью. - А куда мы пойдем, Франка?
- Пока на север, подальше от… всего этого. Потом само собой сообразится, что делать.
И они побрели на север. Главная война осталась позади, здесь было не так много армии, которая вся стянулась к осажденному городу, и тьма беженцев; а среди них было проще простого затеряться, тем более, что их одежда за время скитаний по подвалам сильно потускнела и оборвалась, наперсное распятие отца Леонара уже давно перекочевало за пазуху, а сабля Яхьи, заткнутая за пояс, была украшена небогато, как и любое оружие, не побывавшее в деле.
Стоял разгар лета, но в него не верилось. Дороги были разбиты и смешаны с грязью, из зеленых рощ наносило кислый дух пороха или сладковатый трупный запах. Временами поперек их пути горбатилась раздутая лошадиная туша, валялась груда лохмотьев, откуда белело нечто. Леонар крестился, Франка покусывала губы, отжимая братию к краю.
Еду разделили поровну еще в начале странствий, однако Ноэминь время от времени отлучалась, шарила обочь дороги или по кустам. Притащила два хлеба, подмокших и зачерствелых сразу, для Леонара - штаны военного фасона (рясу ему оттяпали саблей, прежде чем засунуть туда), помятую солдатскую манерку - кипятить воду, варить похлебку, буде найдется из чего. Житейская ухватистость била из нее ключом.
"Добрая девочка, хотя ее доброта, похоже, не всегда воплощается в легальные формы, - размышлял Леонар, укладываясь почивать в заброшенный окоп. - И не так уж красива для еврейки… что там, почти дурнушка. Выровняется разве что, если переживет войну, и свой позор, и первое дело - вот это наше совместное злоключение…"
- Канидей-апа, ты кем была при Саир-шахе - первой женой? - допытывалась тем временем Франка.
- Шутишь всё, девочка. Первой женщиной - это могла быть, пожалуй. И я хорошего рода, достаточно хорошего, чтобы кормить грудью шахских дочерей, свою и от других.
- Вот поэтому я и хочу с тобой посоветоваться. Они, эти другие жены, - собой загляденье, в любви искусны, а ведь ничего более не умеют. Шах, жив он или нет, считай, их от себя отпустил. Трудно будет с ними на земле, по которой прошлась война.
- Трудно, а что придумаешь?
- Не знаю.
- Вот что. Слыхала такое присловье - "воля Большого Базара"? Да? Так на нее и положимся.
На следующий день их скитаний стали попадаться не только нищие, но и солдаты, которые отбились от войска ради того, чтобы отволочь домой свои грошовые трофеи, не только маркитанты, но и дикие торговцы из местных жителей: содрал с убитых кое-какое барахлишко и разложил вдоль торгового пути. Здесь уже меньше смердело войной. Коренное население было мусульманским и христианским вперемешку, война и тем, и другим в равной мере проела печенку, и это порождало терпимость к любому иноверцу, особенно в потрепанной одежде. Мужчины особо сочувствовали Франке, женщины вздыхали, глядючи на Яхью: красивый мальчик и одежда будто бы шелковая под слоем грязи, не иначе как сирота из знатной семьи. Он краснел, злился и смотрел прямо перед собой.
Чем дальше, тем гуще встречались им добротные селения, которые облепляли горные уступы, спускались в низины и рассыпались по ровному месту. На дороге становилось людно, и все чаще наших путников обступала толпа, которая целеустремленно волокла их с собой в некоем непонятном для них направлении.
- Ой, да сегодня же "день отдушины"! - осенило вдруг Ноэминь.
- Ты про что? - покосился на нее Яхья.
- Иначе - пятница, базарный день, - пояснил отец Леонар. - Прозван по еврейской букве, она же цифра пять. Завтра тут совместный праздник Божий: у кого обедня вечером, у кого пасторская проповедь, а кто по второму разу в мечеть отправится. Так хитро подладились, чтобы побороть соблазн сунуть нос в соседскую конфессию. Сплошное соревновательство в вере! А наживой заниматься будет вроде и неуместно.
- Отче, вы долго в Лэне жили? - поинтересовалась Франка.
- Месяца три. А что?
- Да ничего, в общем. Умный вы человек, всё с лету берете.
И вот они вступили в маленький укрепленный городок с церковью посреди довольно обширного ровного места, ратушей и жиденькими торговыми рядами.
Здесь был не просто пятничный рынок: весь город был торжищем. Попадалось всякое. Кто по дешевке сбывал серебряные блюда, кубки, футляры, нечто скрученное и сплющенное: это было добыто честным грабежом или составляло трудовую долю военной десятины. Кто вытащил из дому последний скарб - надбитый горшок, домотканый половик и скамью с хилой ножкой. Стопками лежала одежда, новая и истрепанная, с вотканной золотой нитью или вся в заплатах. Один чудак разложил на рядне фолианты - чуть обгорелые по краям, покоробленные, с дырами в тех местах, где переплет украшали некогда медные уголки. Леонар потянул туда всю компанию, как мощный пес, учуявший лакомый кусок - своего хилого владельца. Было тут и насущное: редко и скудно торговали едой, с чувством собственного достоинства - оружием (сам добыл, с бою!), втихомолку, обиняком предлагали пленных. Эти торговцы бросали на наших путешественников взгляды, от которых Франка поджимала губы, а шахские жены глубже зарывались в покрывала.
- Эй, хозяин! - потянул священника за рукав дородный, богато одетый мужчина, судя по внешности, из тех христиан, кто испросил у Бога позволения давать деньги в рост и наживаться на перекупке. - Не уступишь ли своих баб гуртом?
Леонар хотел было выругаться на эту полушутку и объяснить таким образом, что они не продажные, но как-то непроизвольно ляпнул:
- Посредников просим не беспокоиться!
- И верно, падре, - хитро прошептала Франка. - Почему бы вам самому не заняться… э… работорговлей? Место благоприятствует, голос у вас зычный, а им хуже не сделаем. Чем скорей продадим, тем быстрее наедятся. Большой Базар, я же говорю!
Они переглянулись, нечто друг о друге соображая. Глаза Франки смеялись, но в тоне была властность. Леонар как-то сразу понял все, как здесь говорят, до нитки и лишь вздохнул с сокрушением:
- Вы имеете в виду…
- Имею, имею. Яхья! У тебя сабля, вон, становись на пятачок и охраняй его. Тетушка, соблюдай своих овечек, чтобы на вкус не пробовали, а только на глазок! Падре, валяйте, только нас с Ноэми не заложите с разбегу. Ну, женщины, какая из вас самая храбрая и самая голодная? Покрывало-то распахни, не смущайся - эй, но только не во всю ширь!
- А вот кому Сафию, жену красивую, служанку искусную, - забасил священник, неожиданно для себя поигрывая голосом и шельмовски поводя очами. - Дешево! Везде три сотни монет - у меня одна. Кругом забитые и робкие, у меня веселая. Только чтоб перекупщики - не подходи, у меня на вас нюх!
Народ оборачивался, смеялся, подбирался ближе к бесплатной потехе, так что Яхья шипел и размахивал саблей в ножнах.
Молодой, смазливый христианин-полукровка протолкнулся поближе, спросил:
- А покреститься она захочет?
- Только ин окказио брачного союза, - с важной миной произнес Леонар и подмигнул Сафии. Та стыдливо потупилась, стрельнув глазами навскидку.
- Союза… а? - юноша покачал головой, но вдруг улыбнулся, отцепил кошель от пояса и подал Леонару. - Считай, там даже больше.
Тот подтолкнул к молодцу "покупку" и, не открывая кошелька, сунул ей в руку.
- Вот, держи: это если твой властелин тебя со свадьбой надует или сама уйти захочешь. У меня с гарантией, как в лучших торговых домах!
Все ахнули. А он подтянул к себе другую женщину.
- Это у нас Файруза. Ну смотри, дитя, кого из гяуров для себя хочешь… на тех же условиях? А вот она - Айсулу. Не так молода, но всех умней, благонравней и нежнее, будет заботливой матерью твоим детям. Такой и две сотни дать не грех.