А все в доме, даже жены Вастаса, называют мать госпожой - и в лицо, и за глаза. В детстве я думал: "госпожа" - это ее имя.
Я не знаю, кто мой отец. Вастас зовет меня сыном, но это не так… Я знаю чуть не с рождения, что Вастас - не мой отец, хотя любит меня, как сына.
Суровое вдовство матери и то, что она не стареет. Она красивее всех женщин Такемы, но кто из мужчин пытался прислать ей дары?
И странные сны, где меня всегда побеждают. Всегда я дерусь с одним и тем же врагом, и он всегда успевает меня прикончить. И тусклая память о непрожитой жизни. Какие - то сказочные города, чудовища, огромные реки…
Кто этот бог, что бросил меня и мать? И что во мне так встревожило Тайда?
В доме Вастаса свято блюли старинный обычай. С десяти лет Торкас жил среди воинов на мужской половине, и раоли - внутренний дом - был закрыт для него. Он мог попросить служанку позвать к нему мать, но это было бы оскорбительно для нее. Только к смертному одру он мог бы ее позвать.
Она могла бы вызвать его к себе, но это было бы оскорбительно для него. Он был воин высокого ранга, а не слуга - только к смертному одру она могла бы его позвать.
И оставалось лишь просить у Вастаса позволения пройти вместе с матерью во внутренний сад.
…Дворик, где пахли цветы и журчала вода, и деревья еще не осыпали вялые листья. Серый сумрак висел среди серых стен, и мать была все такой же девочкой в черном.
Кем он был, этот бог, который оставил ее?
- Мама, - сказал он тихо, и голос его задрожал, потому что эта девочка - все равно его мать. Она его родила и кормила грудью, и, пока могла, отгоняла страшные сны. - Мама, - спросил он, - как твое имя?
Снизу вверх она глядела в его глаза, и в огромных ее глазах было черное горе.
- Еще не время, Торкас, - сказала она.
- Мама, - сказал он, - я уже многое понял.
Черное горе стояло в ее глазах, но голос ее был тверд и спокоен:
- Догадываться - не значит знать. Нет, Торкас, - сказала она. - Не торопись. Побудь еще моим сыном. Мальчик мой, - нежно сказала она, - не покоряйся, будь сильнее судьбы! Разве Вастас не любит тебя? В самый черный час он спас меня. Он заботился о тебе и воспитал, как родного сына. Разве ты не обязан отдать наш долг? Служи ему, защищай, унаследуй Такему и сбереги от врагов!
- Мама, я должен знать! Я выберу сам, но я должен.
- Выбора не будет, - сказала она.
Стоят и смотрят друг другу в глаза рослый воин и хрупкая женщина в черном. И только глаза их похожи - как мрак походит на мрак, огонь - на огонь и вечность - на вечность.
- Мое имя Аэна, - сказала она. - Я дочь Лодаса, одного из Двенадцати.
- Двенадцать?
- Двенадцать соправителей Ланнерана, - ответила она без улыбки. - Твой отец был Энрас из рода Ранасов, третий по старшинству. Он был человеком, но его сделали богом. Больше я тебе ничего не скажу.
Она повернулась и ушла, и он остался один. И он подумал: почему она моя мать? Почему другой такой нет на свете?
4. Вастас
Лет десять, как он перестал ночевать в раоли. С тех пор, как начались страшные ночи. Слишком долго его вызывать из раоли, не то, что из комнат в Верхней башне.
А, может быть, вовсе не в этом дело. Жены его стареют, как и он сам, а Она, та, которую он так поспешно назвал сестрою, та, между которой и им только его честь и его слово…
Даже горечи нет в мимолетной мысли, как нет в нем сейчас волнения плоти. Он сидит, высокий, все еще сильный; лишь седина облепила виски и морщины легли возле губ.
Жалкий огонь светильника корчится на столе, никнет и мается в тягостной духоте. Не хочется думать о раскаленной постели. Не хочется думать о том, что бродит вокруг. С тех пор, как наш край запрудили ночные твари, Такема в осаде каждую ночь. Пока мы заставили их присмиреть. В последнюю вылазку Торкас не дурно их проучил…
И чуть раздвинулись угрюмые складки у губ, чуть смягчился пронзительный взор. Торкас - не дитя моих чресел, но дитя души моей, сын бога - и все - таки он мой. Он будет великим воином, и пусть иссякнет мой род, но не иссякнет слава Такемы…
Торкас… Все мысли о нем, и Вастас не вздрогнул, когда сам Торкас вдруг встал на пороге.
- Что случилось? - спросил он. - Тревога?
- Нет, отец.
И непонятное беспокойство: слишком мягко он это сказал. Торкас - суровый не по годам, он умеет таить свои чувства…
- Отец, - сказал Торкас и встал перед ним, и огромная черная тень потянулась под кровлю. - Я хочу тебя спросить.
- Что? - спросил он угрюмо. Неужели это свершилось? Неужели бог отнимет его?
- Я уже кое - что знаю, - сказал Торкас. Он дождался кивка и сел, и печальный огонь лампадки ярко вспыхнул в его глазах. - Я спросил у матери.
- Аэна - мудрая женщина, - грустно ответил Вастас. - Если она сказала - значит пора.
- Мой отец - ты, - сказал Торкас. - Ты меня вырастил и воспитал. Тот другой - только имя. Но все равно я хочу узнать…
Мгновенная ярость: я не позволю тебе ожить! И твердая горечь: я уроню себя, если солгу. Бесчестно соперничать с мертвецом, а превыше чести нет ничего.
- Это не только имя, - ответил он. - Это было последней нашей надеждой… или предпоследней, мне этого знать не дано.
- Он сделал мать несчастной!
Да! Подумал он яростно, и я его ненавижу! Но ответил честно, как подобает мужчине:
- Его просто убили, Торкас. Не думаю, чтобы он желал ей такой судьбы.
- Так кто он был: человек или бог?
- Человек, но его сделали богом. Погоди, Торкас, - сказал он устало, - давай я расскажу тебе все. Я видел Энраса дважды, - сказал он, - но не мог с ним говорить, потому что был в Ланнеране тайно.
- Почему? - спросил удивленный Таркас.
Он прикрыл глаза, сжал и разжал кулаки. Можно сказать: это мое дело. Можно солгать. Но не зачем открывать рот, чтобы сказать пол правды. И нельзя себя унижать, замарав ложью язык.
- Род Вастасов кончался на мне, - сказал он хрипло. - Я говорил с Ведающим и вопрошал Отвечающих, но имя свое я не назвал никому. Ланнеран полон жадных ушей и грязных ртов. Или я должен потешать ланнеранскую чернь своею бедою?
- Прости, отец.
- Я закрыл лицо, но не закрыл ни глаз, ни ушей. Я видел, как бурлит Ланнеран от вестей, принесенных Энрасом из Рансалы. Это были страшные вести, и я не знал, должен ли я им верить. Все, что я слышал, я слышал из третьих ртов, а рты в Ланнеране лгут. Суть этих слухов: Энрас вышел в море и встретил Белую Смерть. Белая Смерть уже сожрала все земли южнее Эфана и теперь подбирается к нам. Все мы обречены на гибель, но Энрас, кажется, знает путь к спасению. Правдой было одно: Энрас принят с великим почетом и Соправитель Лодас отдал ему дочь.
Меня это встревожило, Торкас. Род Ранасов не любили в Ланнеране. Они - бродяги и храбрецы, и городу трусов они непонятны. Коль Ланнеран готов породниться с Рансалой, значит, беда действительно велика.
Я захотел увидеть Энраса - и увидел. Я не мог с ним говорить, но я слушал, что он говорит другим. И я понял: с чем бы он не пришел - это не сказки.
- Не все сторонятся лжи, отец!
- Он не нуждался в лжи. Телом он был могуч, лицом приятен, нравом спокоен и разумен речью. Я решил, что задержусь в Ланнеране, чтобы спросить его самого.
- Ну?
Он покачал головой.
- Не прошло и двух дней, как грянула новая весть. Энрас в руках блюстителей и будет казнен. Лодас сам выдал зятя Черным.
- Ну? - опять хрипло выдохнул Торкас.
Он не весело усмехнулся.
- Ланнеран обезумел, сынок. Уши слышали, а языки разнесли то, что Энрас сказал Лодасу, когда его уводили. "Несчастный, - сказал он будто бы, - теперь ты всех погубил." Эти трусы мычали от страха и ждали казни, но никто не посмел напасть на тюрьму.
Поглядел на Торкаса и сказал угрюмо.
- Со мной было десять воинов, Торкас, Такема не может воевать с Ланнераном.
- И ты дождался конца?
- Да, - ответил он так же жестоко. - Я хотел узнать и узнал.
- Что?
- Мир погибнет, - сказал он просто. - Я сам видел, как Энрас сделался богом. Пока он был человеком, он был снисходителен к людям, а теперь он их презирал. Он смеялся над ними, когда уходил. Он дал убить свое смертное тело, глумясь над теми, что сами сгубили себя.
- А мать?
- Один из моих людей заметил ее в толпе. Я не думал ее забирать. Хотел найти ей укромный дом и женщину, чтобы за ней ходила. Но когда к ней вернулся разум и она сказала, что носит дитя… Нет, - сказал он, - я не солгу: не ради нее и не ради ребенка. Чтоб заслужить милость того, кто ушел от нас в гневе, и защитить Такему. Но я награжден сторицей, Торкас, потому что у меня есть ты.
- А родичи… Энраса из Рансалы?
- Была война, - неохотно ответил он. - Ланнерану пришлось выплатить виру. А потом… Рансалы нет, Торкас, она умерла. Море ушло от Рансалы, и Ранасы ушли вслед за морем. Говорят, они построили множество кораблей, сели на них и уплыли.
И - тишина. Он молча глядит на обрывок света, на жалкий, чахнущий огонек. Будь мой соперник жив, я бы сразился с ним. Силой рук или силой ума, но я мог бы с ним сразиться. Но что я могу, если он не вытащит меч и не скажет в ответ ни слова? Он забирает Торкаса, как когда - то забрал Аэну…
- Ты не прав, отец, - сказал Торкас не громко, и он поглядел на него. Поглядел - и отвел взгляд. Потому что не Торкаса это были глаза, совсем чужие глаза, словно кто - то глядит через его лицо. Твердая теплая темнота, мрак Начала, что все вмещает в себя, но сам непрогляден для смертного взора. Уже?
- Ты неправ, отец, - мягко сказал ему Торкас. - Мне нужен ты, а не он. Я не знаю, как человек становится богом, но мне не нравится, когда презирают слабых, и смеются над тем, кто не может себя защитить. Мне нет дела до Энраса, но я хочу знать. Жизнь моей матери и моя… Это глупо если не знаешь, из - за чего… Если ты позволишь, я съезжу в Рансалу, когда минуют трудные дни.
- Ты волен ехать, куда захочешь, но в Рансале нет людей.
- Кто - то да есть! - сказал Торкас нетерпеливо. - Я возьму с собой пятерых и вернусь до начала Суши.
- Не загадывай, - устало ответил Вастас. - И не вздумай заглядывать в Ланнеран. Там тебя сразу сделают богом.
5. Рансала
На третье утро они оторвались от гор и рысью поехали между холмами.
Еще не началась сушь и не спалила траву. Короткая серая шестерка на спинах холмов и серая даль, и тяжелая тишина. Как тускл и безрадостен мир и как безлюден! И в этом пустующем мире мы еще убиваем друг друга?
Два дня в безопасности опустевшего края - и начали попадаться пустые селенья. Не разоренные - просто люди ушли, когда в последнем колодце иссякла вода. Они старались держаться подальше: в пустых домах обычно селится нечисть. Опасные порождения Великой Суши, которым почти не нужна вода. И все равно эти твари напали ночью, хоть мы и разбили лагерь вдали от домов. Колючие, безглазые, черные твари, они прорывались сквозь пламя и тучу стрел. Людей защитили плащи и кольчуги, но искусанный дорм околел к утру.
А к середине дня, в самую духоту, они увидели, наконец, башни Рансалы. На сером выжженном берегу, над серой гладью бывшего моря она возникла, словно из сна, веселым легким скопищем башен. И так не хватало за ними моря…
Безлюдье и зной, лишь звенит тишина, но гладки и прочны стены Рансалы, закрыты окованные ворота - Торкас сроду не видел столько железа, сколько было на створах огромных ворот.
Он поднял рог и протрубил сигнал: "Я - путник, я прошу приюта", - и звук без эха сгинул в темноте. Тайд осторожно тронул за плечо, и Торкас поглядел ему в глаза. Он знал: придут и отворят. Его здесь ждала судьба.
Пришли и отворили. Огромный человек, немного выше Торкаса и много шире в плечах. И темное широкое лицо, которое ничто не прикрывает, так странно, так тревожно знакомо…
- Я - Торкас из рода Вастасов прошу у тебя приюта для себя и своих людей.
- А я Даггар из рода Ранасов, седьмой брат по старшинству, изгнанный из рода. Коль тебя это не страшит, добро пожаловать в мои руины!
Веселый зычный голос - прогремел и тоже сгинул без эха.
- Спасибо, - сдержанно ответил Торкас. Даггар посторонился. Они проехали сквозь мрак прохода в огромный гулкий двор.
Величье даже в запустенье. Я думал: замок Вастасов величав, а тут я понял: он убог и тесен.
Даггар направил нас к громадине крытых стойл. Здесь были сотни дормов, а теперь лишь наши.
- Вода есть, - сказал Даггар, - мы, Ранасы, умеем добывать воду из камня. Вот с кормом худо - мы скотины не держим.
- Ты тут не один?
- Со мной жена и трое слуг - те, кто меня не оставил.
- Корм у нас есть, а вода кончается.
Даггар усмехнулся. Умно и насмешливо он усмехнулся, отошел от дверей сдвинул огромный камень. Нам бы не сдвинуть его втроем. В темной скважине тускло блеснула вода.
- Подземное хранилище?
- Да, - лениво ответил Даггар. - Ночи прохладны, а море, - слава богам! - еще не совсем пересохло.
Для Торкаса не было смысла в этих словах, но что - то в нем знало, что это значит, и он стиснул зубы, досадуя на себя. Нельзя быть тем, и другим. Или я - или…
Дом, в который привел их Даггар, был прекрасен и величав. Огромные гулкие комнаты, роспись на стенах - веселая зелень, счастливая синева, ликующий мир, которого не бывает. И Торкас подумал: а если бывает? А если таким и должен быть мир?
Тускнеет под слоем пыли богатая мебель: роскошные ложи, златотканые покрывала, тяжелые кресла, украшенные резьбой. Даггар хохотнул - бесшабашно и горько.
- Когда бегут, чтоб жить, берут то, что надо для жизни. А этот хлам… ну, что же, он сгорит вместе с нами.
Привел их в богатый покой, где было с десяток лож, и сказал воинам Торкаса:
- Отдыхайте. Вам принесут поесть. - И Торкасу: - А ты, господин Вастас, окажи мне честь, раздели со мной трапезу.
И опять они шли среди роскоши и запустения.
- Ты сказал - седьмой брат, - спросил Торкас. - Сколько же вас - братьев?
- Мы все одного колена. Отцы и матери у нас разные. Ты ведь сын Энраса? Он был третий по старшинству.
- Я приемный сын Вастаса, - ответил Торкас, и Даггар без улыбки взглянул на него.
- Ты прав, что держишься Вастов, здесь живым доли нет. Но пока мы одни, позволь считать тебя родичем.
- Куда мы идем? - спросил Торкас - чтобы что - то сказать.
- К моей жене, - ответил Даггар. - У Ранасов женщины носят оружие и не сидят взаперти. Майда будет рада тебя повидать.
Он распахнул тяжелую дверь; новый покой, еще роскошнее прежних потому, что убрано и опрятно, и высокая женщина поднялась им на встречу. И, увидев ее, Торкас молча отвел глаза, потому что он понял, за что Даггара изгнали из рода.
Это было одно лицо, у Даггара грубее и шире, у Майды - нежнее и уже, но оно повторялось каждой чертой, каждым взглядом и каждым движеньем.
- Что? - спросил Даггар. - Осудил?
- Я не судья вам, - ответил Торкас. - Я вошел в твой дом, значит, принял твой грех.
- А? - сказал Даггар. - Каково благородство! Оставь нам наш грех, дурачок, раз он нам в радость!
- Сын Энраса, - сказала Майда, - нам не надо прощения, но я хочу, чтобы ты нас понимал. Мы с Даггаром родились в один час…
Взгляды их встретились, словно сплелись пальцы, и улыбка отразилась в улыбке.
- Мы с ней одно, - сказал Даггар. - Знаем наперед каждую мысль и каждое слово. Знаешь ты, что это - когда тебя всегда понимают?
Он промолчал. Не мог сказать "нет" и не хотел говорить "да".
- Неужели я должен отдать свою Майду другому - который никогда ее не поймет и не полюбит, как я? И взять себе женщину, что не будет меня понимать? Они ушли, чтобы жить, - сказал он со странной улыбкой, - а нас оставили умирать, но - как видишь - мы еще живы, и это совсем не плохая жизнь.
- Это ваше дело, а не мое, - ответил Торкас. - Я в вашем доме и почитаю вас как родичей и как хозяев.
- Мы рады тебе как родичу и как гостю, - сказала Майда и отступила назад. - Раздели с нами трапезу, хоть она не слишком богата.
И они втроем уселись за стол.
После обеда он навестил своих: как их угостили? Воины спали, Тайд угрюмо сидел за столом и поглядел на него с тревогой.
- Богатый дом, - сказал ему Торкас, - но Такема лучше. Там жизнь. Вас накормили?
- Да, господин, - ответил Тайд и улыбнулся, но тревога осталась в его глазах.
- Отдыхай, - сказал Торкас и ушел.
Он долго бродил по дворцу. Наткнулся на лестницу и поднялся в башню. Здесь было жарко и пахло тленом. Сквозь узкую прорезь окна он смотрел в горящую даль, где когда - то синело море, а теперь только серые волны песка до самого серого неба…
А вечером он был опять с Даггаром и Майдой.
Диковинный светильник из белого камня взметывал вверх струю голубого огня. Даггар рассказывал о минувшем - о дальних странах, о давних набегах, о подвигах неизвестных людей, и каждое движение его лица удваивалось и повторялось в лице Майды.
Заманчиво и неприятно: мне странно, гадко, интересно…
- Постой, Даггар, - вдруг сказала Майда. - Наш юный родич проделал долгий путь и терпит нас не ради твоих рассказов. Скажи нам, Торкас, что ты ищешь в Рансале?
- Правды, - сказал он. - Я знаю мать и имя отца - но это все, что я знаю. Вастас спас мою мать и растил меня, как сына. Я чувствую себя не Ранасом, а Вастом. Но мне надоели недомолвки и тайны и то, как мне смотрят вослед. Кто был мой отец: человек или бог? Чего он хотел? Чего от меня ждут?
- Твоя мать жена Вастасу? - вдруг быстро спросила Майда.
- Нет!
И она невольно вскинула руку в древнем жесте защиты от Зла.
- Мальчик, - тихо сказала она, - ты знаешь, что в тебе две души?
- Да, - ответил он неохотно. Единственная тяжесть в наследии Вастов - он не сумел бы солгать. Он не сумел даже смолчать - тут и молчание было бы ложью.
- Я плохо знаю третьего брата, но это не он, Торкас. Энрас не мог стать богом! Он многое знал, был могучий воин и хороший хозяин - но в душе его не было Тьмы. Он был человеком Света и не мог возродиться. А то, что в тебе… - она вгляделась в него, сведя к переносью брови, горячая черная сила билась в ее глазах. - Тяжесть и темнота, но я не чувствую Зла… Это чужое, Торкас, но мне не страшно…
Взгляд ее обратился к Даггару, сплелся с его взглядом, как сплетаются в нежном пожатии пальцы, и из глаз ушла темнота. И она улыбнулась Торкасу радушной улыбкой хозяйки.
- Я сам не все знаю, - сказал Даггар. - Я младше Третьего брата лет на пятнадцать - был мальчишкой, когда все началось. В тот год первые братья решили отправиться в набег на Анхил. - Глянул на Торкаса и усмехнулся. - Мы ведь разбойники, родич. Много столетий назад к этому берегу пристал разбитый пиратский корабль "Ранса". Поэтому мы и Ранасы, что наши предки приплыли из "Ранса". Тут мы нашли тихую гавань - Рансалу - отсюда и грабили окрестные берега. Ладно! - сказал он, - затея была Третьего брата. Он выбрал Анхил потому, что мы не тревожили его двадцать лет, он успел обрасти и перестал ждать беды. Они вышли из гавани на трех кораблях весной, а вернулся к исходу лета только один корабль, и на нем было немного людей.
- Их разбили?