* * *
Данбар вырвал себя из грез. Сейчас у него другая задача.
– В самом деле, генерал. Я не понимаю, почему ситуация представляется вам такой безнадежной. Норман не собирается продавать наши секреты красным. Он столь же лоялен, как любой человеческий ребенок. Он даже более надежен, чем большинство взрослых, потому что не может с такой легкостью обосновать для себя идею неблагонадежности. К тому же вы знаете: в конце концов мы все равно собирались дать ему доступ к большим массивам данных. Цель проекта как такового – оценить, можно ли искусственно наделить человека энциклопедической эрудицией. Он увидел, для чего нужна информация, насколько легче просто черпать знания, нежели учиться. И сам сделал так, чтобы эксперимент перешел в следующую фазу. И не надо его за это наказывать, не надо унижать его, причинять ему боль. Никто не виноват, что ситуация так сложилась.
Петерсон в ответ только фыркнул.
– Конечно, никто не виноват. Но в том то вся и соль! Когда некого винить, это означает, что ситуация полностью вышла из-под контроля. Что до меня, весь этот проект вышел из-под контроля людей, и контролировал его кто-то другой. Что у нас есть? Подопытное животное, шимпанзе, которое перехватило инициативу у правительства Соединенных Штатов. Только не смейтесь, или я буду вынужден… – угрожающий жест. – Ваш шимпанзе не просто научился пользоваться информацией. Он стал умнее, чем раньше. И на что будет похож человек, который окажется на его месте?
Сделав усилие, Педерсон заставил себя успокоиться.
– Ладно, не берите в голову. Это очень важно – найти Нормана. Потому что он, кажется, единственный, кто… м-м-м… кто знает, где находится его собственный мозг. Так что давайте займемся делом. Чего мы можем от него ожидать? Насколько ему легко коррелировать воспоминания?
Данбар задумался.
– Полагаю, самой точной будет аналогия с процессом, который происходит в нормальном сознании: это эйдетическая память. Огромный объем эйдетической памяти. Как я себе это представляю: сначала к любой информации, которую он запрашивал, примешивалась масса шумовой. Все, что он видел, порождало лавину связанных воспоминаний. Наверно, когда его подсознание в этом попрактиковалось, он научился вспоминать только то, что непосредственно относится к проблеме. Скажем, он увидел машину, решил узнать, какого она года, и спросил. Подсознание Норманна перерывает собственную копию Архива – с очень большой скоростью – и через десятую долю секунды он "вспомнит" и получит ответ на свой вопрос. Однако если по какой-то причине Норман внезапно обнаружит, что перед ним дифференциальное уравнение, он окажется в весьма затруднительном положении. Потому что он не понимает, что за информацию ему предоставили. И ему придется перелопатить массу дополнительной информации, которую каждый ребенок получает в высшей школе, на уроках математики. Но он сможет сделать это куда быстрее, чем любой ребенок, – благодаря легкости, с которой может выдергивать нужные цитаты из самых разных текстов. Я представляю, с какой легкостью он считает: для того, чтобы изучить алгебру, ему хватит пары часов.
– Иными словами, чем дольше он сохраняет доступ к информации, тем опаснее становится.
– Хм-м… да. Однако и у нас есть свои козыри. Во-первых, снаружи, скорее всего, холодно и сыро – Норман к такому не привык. Через несколько часов он будет совсем никакой. Во-вторых, если он заберется достаточно далеко от Первой Зоны Безопасности, он утратит способность связно Мыслить. Правда, сам Норман этого не знает – разве что специально начнет копать в этом направлении. Но если он окажется дальше, чем в пятнадцати милях от базы, он превратится в слабоумного. Сознание Нормана поддерживается хрупким балансом между работой его собственного органического мозга и неизвестно где спрятанного компьютера. Координация этой совместной работы – процесс настолько же деликатный, как в нервных путях человеческого мозга. В секунду по каналу связи между ними проходит больше миллиарда бит информации. Если Норман окажется дальше некоторой точки, разрыв во времени окажется слишком велик, чтобы эта координация стала возможна. Все равно как радиосвязь с космическим кораблем: на определенном расстоянии становится трудно или вообще невозможно поддерживать осмысленный диалог. Как только Норман удалится на некоторое расстояние, он уже не сможет мыслить связно…
Данбар осекся: казалось, он был потрясен мыслью, которая только что посетила его.
– Подождите. Я вижу еще одну причину, по которой ситуация оказывается весьма щекотливой. А если Норман попадет в руки иностранным шпионам? Это будет величайший успех шпионажа в истории человечества.
По губам Педерсона скользнула мимолетная улыбка.
– О, у вас начинают открываться глаза. Да, кое-какие данные, если они попадут в руки не тем людям, позволят уничтожить все, что есть на Земле. Ну, некоторые, возможно – только Соединенные Штаты. К счастью, я почти уверен: поскольку красные снова переживают период разрухи, им пришлось если не свернуть свою деятельность за океаном, то свести ее почти к нулю. Насколько я помню, в Мичигане всего один их агент – ну, может быть, двое. Возблагодарим же Бога за эту маленькую милость.
* * *
Борис Кученко почесал затылок. Вид у него был жалкий. Еще несколько минут назад он радостно предвкушал, как получит свое еженедельное пособие по безработице и проведет первую половину дня, выдергивая статьи из "Дайджеста Вооруженных сил НАТО", чтобы послать их в Москву. А сейчас этот плешивый болван расхаживает тут как царь и вот-вот все испортит. Кученко повернулся к своему противнику и попытался сделать хорошую мину при плохой игре.
– Простите, товарищ, но у меня приказ. Как дипломатический представитель Советского Союза на Верхнем полуос…
Тот презрительно фыркнул.
– Скажете тоже – "дипломатический представитель"! Вам это и в голову не приходило, Кученко, но вы – нуль без палочки, тупая марионетка! Советские разведслужбы вбили вам в голову, что СССР развернула мощную шпионскую деятельность. Да будь у меня пара хороших агентов в Маркетте, я не стал бы связываться с такими идиотами, как вы.
Иван Слив был шпионом от бога – если так можно сказать о русском шпионе. За неприметной внешностью человека средних лет скрывался блестящий ум. Слив говорил на пяти языках и превосходно разбирался в технике, географии и истории – настоящей истории, а не американских заказных сказочках. Он мог с блеском поддержать разговор на светском рауте за коктейлем и с тем же успехом совершить политическое убийство. Слив был единственным, кто действительно занимался шпионажем на крайне важном в военном отношении Верхнем полуострове. Он и еще несколько талантливых агентов сосредоточили свои усилия на том, чтобы собрать информацию о базе Сойер и непонятном объекте под названием "Первая Зона Безопасности".
Создание Бендером термоядерного двигателя привело к экономической депрессии мирового масштаба, и бюрократическая система России достойно встретила этот вызов, продемонстрировав ударопрочность, которой не позавидовал бы и размоченный сухарик. Советская экономика развалилась, причем ситуация оказалась куда более плачевной, чем в большинстве крупных стран. В то время как Соединенные Штаты почти оправились от упадка, вызванного неограниченным доступом к источнику энергии, контрреволюционные армии подошли к Москве с запада… и с востока тоже. Лишь пять из десяти баз межконтинентальных баллистических ракет осталось в руках Партии. Однако в одном "товарищи" проявили сообразительность. Если вы не можете одолеть врага грубой силой, вы можете победить его хитростью. Во-первых, спутники-шпионы стали действовать куда активнее; во-вторых в пещерах под Уралом начал разрабатываться некий секретный проект. Об этом проекте Слив старался не думать вообще – он был одним из немногих посвященных, и это знание должно было оставаться при нем. Слив пристально посмотрел на Кученко.
– Слушай, ты, жирный болван. Объясняю тебе последний раз, и по возможности односложно. Я только что получил новость с Сойера. Проект, с которым штатники так носились, накрылся. Подопытная свинка – или над кем там они ставили эксперименты – сбежала из подземного лабиринта, и теперь ее ловит добрая половина всех солдат на Полуострове. Они думают, что она в Маркетте.
Кученко побледнел.
– Исследование биологического оружия? Товарищ, это могло быть… – при одной мысли о такой возможности толстяку становилось дурно. Слив выругался.
– Нет, нет, нет! Военным приказано поймать животное, а не уничтожить. Мы – просто сотрудники посольства, которые случайно оказались в Маркетте, и у нас есть шанс пройти сквозь кордоны – а город оцепят, можете не сомневаться. Мы минуем их и… – он смолк и напряженно прислушался к жужжанию, которое становилось все громче на протяжении последних минут. Потом быстро пересек комнатушку и распахнул окно. Рама угрожающе скрипнула. Холодный воздух, казалось, не ворвался, а медленно втек в комнату. Под окном плескалось озеро, волны шлепали о сваи огромного механизированного пирса, в котором волей случая разместилась их штаб-квартира. Слив ткнул пальцем в небо.
– Видишь? – рявкнул он. Кученко выглядел совсем жалко. – Штатники подняли авиацию. Самолеты, наверно, уже пять минут крутятся над городом. Пора в дорогу, приятель!
– На самом деле, – начал он, – я не уверен, что это правильно, товарищ. Мы…
* * *
Туман рассеялся, осталась только мелкая морось. Джим Трэли вел свой рудовоз через Маркетт в направлении береговой линии. Водитель был пьян в хлам, но его рука по-прежнему крепко сжимала загривок Нормана. Рудовоз свернул на другую улицу, и Норман впервые в жизни увидел Верхнее Озеро. Каким оно было серым и холодным! Казалось, что за волнорезами его поверхность соединяется с угрюмым небом. Рудовоз снова завернул. Теперь они ехали параллельно берегу, вдоль ряда погрузочных пирсов. Несмотря на широкие, как у катка, колеса, машина то и дело подскакивала на выбоинах: состояние дорожного покрытия не соответствовало никаким стандартам. Дождевая вода скапливалась в этих ямах, и машину время от времени обдавало брызгами. Трэли, очевидно, хорошо представлял, куда надо ехать. Вскоре он сбросил скорость и припарковал рудовоз возле тротуара.
Затем он распахнул дверцу и вылез наружу, таща за собой Нормана. Каким-то чудом шимпанзе удержал равновесие и не приземлился на собственную макушку. Трэли совсем развезло, и он бормотал без умолку:
– Пс… следний раз вожу это ведро… Пусть сами возят свое хозяйство… Скатертью д… дорожка… – он пнул колесо. – Только пог… дите, прихвачу несколько "бендеров"… И вы у меня п… пляшете.
Он подтолкнул Нормана и направился через улицу.
На берегу было почти безлюдно. Трэли направлялся к единственному в округе заведению, которое по какой-то причине работало. Заведение называлось "таверной", но на деле было баром и выглядело плачевно. "Алюминиевые" наличники на двери давно покрылись ржавчиной, а ячейка памяти проектора страдала приступами амнезии, в результате чего надпись, которая высвечивалась в воздухе над входом, выглядела следующим образом:
ТАвер на "П яная СосИска"
Трэли ввалился в бар и втащил за собой Нормана. Не исключено, что в былые времена внутреннее помещение было ярко освещено, однако сейчас работали только два или три светильника, и те в дальнем углу. Трэли подтолкнул шимпа вперед: ему не терпелось продемонстрировать всем свою "говорящую мартышку". Однако, демонстрировать было некому. Никто не сидел за столиками, хотя на некоторых красовались мокрые кольца, которые оставляют кружки пива. В глубине помещения бармен вел оживленную дискуссию с четырьмя или пятью посетителями.
– А где все? – Трэли был удивлен.
В этот момент бармен заметил его.
– О, Джимми! Только что по телеку показывали президента Лэнгли. Знаешь, что он сказал? Правительство решило, что теперь каждому разрешено купить столько "бендеров", сколько душа пожелает. Можешь прямо сейчас пойти и купить. Двадцать пять баксов. Как только наши услышали, сразу задали вопрос: а чего ради они, собственно, просиживают штаны в баре, когда можно получить работу, а то и завести собственное дело. Так что у меня в кассе пусто. Но я не переживаю. Я знаю, где можно купить несколько старых вертушек. Воткну на каждую по "бендеру" и буду катать туристов. "Увидеть Полуостров с Доном Залевски", – и бармен подмигнул.
У Трэли отвисла челюсть. Он даже забыл о Нормане.
– Ты серьезно? Значит, никаких "черных рынков"? Можно будет покупать "ядерные коробки" где угодно?
Один из посетителей, коротышка с большим крючковатым носом и лысиной, похожей на тонзуру, повернулся к Трэли.
– Зачем нужен черный рынок, если вы можете купить вещь всего за двадцать пять долларов? Вы только посмотрите, как Трэли разочарован. Теперь можешь сделать то, чем всегда похвалялся: иди и откопай несколько "ядерных чемоданчиков". И сделай на этом деньги.
И коротышка снова принял прежнее положение.
– Мы теперь все по гроб жизни обязаны президенту, – продолжал он, – за его отношение к физике и экономике. Потому что "бендеровский ящик" мог уничтожить нашу нацию. Вместо этого мы пережили небольшой спад – а что теперь? С тех пор, как изобрели эту штуку, прошло три года, у нас тишь да гладь, и каждый может купить столько агрегатов, сколько душе угодно.
Его перебили.
– У тебя явно не все дома, приятель. Правительство закрыло большинство шахт, а нефтяные компании получили рынок по производству пластиков. Мы тут должны добывать руду тоннами, чтобы не умереть от голода. А с этими "экономическими мерами" этим все и закончится. Если правительство позволит нам покупать столько "бендеров", сколько мы захотим, тут же начнется свободная конкуренция, и все будут рвать друг другу глотки.
Судя по насмешливым репликам других, это было мнение меньшинства. Какой-то еврейчик оставил свой стакан с пивом на стойку и повернулся к оппоненту.
– А ты знаешь, что происходит там, где никто не вмешивается?
Он не стал дожидаться ответа.
– Каждый пойдет и купит себе термоящик. И не все конторы, что есть в Штатах, обанкротятся, потому что тем, кто покупает термоящики и электромоторы, надо-таки покупать и другие товары, а не только еду. Вот вы говорите – "упадок". Вы говорите "мы будем жить как в джунглях". Нет, будет подъем, только очень плавный, – похоже, он цитировал какую-то статью. – Сейчас мы встали на ноги. Нам нужно топливо. Эти бадейки для руды на берегу могут летать и по воздуху, и в космосе, и мы можем добывать соль из воды, и…
– О, ты просто повторяешь за Лэнгли, вот и все.
– Возможно, но это правильные слова, – еврейчик понял, что у него есть еще один аргумент. – И теперь нам не нужны никакие общественные работы.
– Да, да, никаких общественных работ, – вставил Трэли. Он чувствовал разочарование. – Они вообще были никому не нужны, кроме самого Лэнгли с его завиральными идеями. Мой старик говорил то же самое про Рузвельта.
Так бывает всегда: недовольных несть числа, но все заканчивается разговорами.
* * *
Норману было что возразить. Разговор настолько увлек его, что он забыл, в каком угрожающем положении находится. Еще в Первой Безопасной он получил кое-какие знания по экономике, в рамках курса обучения – и, само собой, помнил многое из того, чему его не учили. Он решил внести свой вклад в беседу, тем более что Трэли как раз выпустил его холку. Шимпанзе легко освободился и прыгнул на стойку.
– Знаете, этот человек, – он ткнул пальцем в еврейчика, – абсолютно прав. Использование администрацией автоматических стабилизаторов и дискреционных мер приведут к тотальной катастро…
– А это что такое, Джимми? – бармен, который до сих пор просто с заинтересованным видом слушал разговор, нарушил молчание.
– Это как раз то, о чем я хотел вам сказать, парни. Я подобрал эту мартышку недалеко от Ишпенинга. Он как попугай, только лучше. Вы его только послушайте. Думаю, он стоит охрененных бабок.
– Тогда можешь открывать свое дело, Джимми.
Трэли передернул плечами.
– Ну, так о чем и речь.
– Он не как попугай, – заметил еврейчик. – Эта обе-зьяна-таки говорит по-настоящему. Он разумный, как мы с вами.
Пожалуй, придется кому-то довериться.
– Да, я разумный, разумный! И мне нужно в Канаду. Иначе…
Дверь таверны "Пьяная сосиска" натужно скрипнула, и молодой человек в коричневой робе, приоткрыв ее, заглянул внутрь.
– Эй, Эд, ребята! Там над заливом вертушки так и носятся, и вояк повсюду тьма-тьмущая. Непохоже на обычные учения, – он выпалил это так, словно только что пробежал несколько кварталов.
– Слышал? – подхватил Еврейчик. Слова молодого человека вызвали у него самый живой интерес. Даже бармен, казалось, собрался покинуть свое место. Норман вздрогнул. Это за ним. Они уже совсем близко. Он спрыгнул со стойки и бросился к полуоткрытой двери, прямо на колени к вновь прибывшему. Тот уже успел заметить шимпа и непроизвольным движением сгреб его в охапку. Однако Норман выскользнул из его объятий и припустил вниз по улице. Удирая, он слышал, как Трэли спорит с молодым человеком о том, кто позволил "говорящей мартышке" сбежать.
Свой плед он бросил, когда прыгнул на стойку. Теперь ледяная морось заставила его пожалеть об этой потере. Скоро Норман снова промерз до костей. Вода текла по плечам и ляжкам – она скапливалась среди разломанных и вывороченных тротуарных панелей, по которым он бежал. Все магазины и лавочки на улице были закрыты, окна и двери заколочены. Некоторые владельцы, вероятно, покинули их, будучи с столь подавленном состоянии, что даже не потрудились убрать тенты. Норман остановился под одним из них, чтобы отдышаться и обсохнуть.