Раньше, когда они уезжали на весь день кататься на лодке, на сборы уходило не меньше часа. Теперь, отправляясь в путь неизвестно на сколько, они упаковались за десять минут и наверняка что-нибудь забыли.
Ну и ладно, в конце концов, всегда можно сплавать в магазин и купить все, что надо. Сейчас главное - увезти отсюда Элиаса.
Они медленно шли через лес. Анна несла вещи, Малер - Элиаса. Сердце его пока не беспокоило, но он понимал, что его может прихватить в любой момент. Главное - не нервничать.
Элиас лежал в руках деда, не подавая никаких признаков жизни. Малер нес его, осторожно нащупывая дорогу под ногами, чтобы не споткнуться о корягу. Пот заливал глаза.
Сколько мучений - и ради чего? Чтобы сохранить крохотную искорку жизни.
УЛ. СВАРВАРГАТАН, 11.15
Несмотря на то, что машина тестя блестела чистотой, салон был насквозь пропитан запахом дерева и масляной краски. По профессии Стуре был плотником и зарабатывал на жизнь строительством пристроек для дачников.
Магнус забрался на заднее сиденье. Передав сыну корзину с Бальтазаром, Давид сел вперед. Почесывая затылок, Стуре изучал карту города, вырванную из телефонного каталога.
- Хеден, Хеден...
- По-моему, на карте его нет, - сказал Давид. - Это в районе Ервафельтет, в сторону Акаллы.
- Акалла, значит?
- Да. Северо-западное направление.
Стуре покачал головой:
- Может, лучше сам за руль сядешь?
- Думаю, не стоит, - ответил Давид, - я пока еще не вполне... короче, не стоит.
Стуре поднял голову от карты. Чуть улыбнувшись, он наклонился и открыл бардачок.
- Вот, прихватил с собой. - Он протянул Давиду две деревянные фигурки, каждая сантиметров пятнадцать в высоту.
Куклы были до блеска отшлифованы детскими руками. Это была парочка - мальчик и девочка, и Давид хорошо знал их историю. Когда Ева была маленькой, Стуре работал на стройке в Норвегии - две недели в отъезде, неделя дома. В один из своих приездов он вырезал из дерева две фигурки для дочки - Еве тогда было шесть лет. К его радости, они тут же стали ее любимыми игрушками - она предпочитала их даже Барби с Кеном.
Но самое забавное, что она назвала девочку Евой, а мальчика Давидом.
Ева рассказала Давиду эту историю через несколько месяцев после их знакомства.
- Это судьба, - сказала она, - видишь, я еще в шесть лет все решила.
Давид закрыл глаза, крутя фигурки в руках.
- Знаешь, зачем я их тогда смастерил? - спросил Стуре, не отводя глаз от дороги.
- Нет.
- Подумал - а вдруг что. Работа у меня была опасная, вот я и решил - мало ли, помру не ровен час... А так хоть что-то после меня останется. Откуда ж мне было знать, что я всех переживу. - Стуре вздохнул.
В его словах прозвучала горечь. Шесть лет назад мать Евы умерла от рака, и Стуре никак не мог смириться с этой несправедливостью - уж лучше бы он умер вместо нее.
Стуре покосился на куколок:
- В общем... Хотелось хоть какую-нибудь память о себе оставить.
Давид кивнул и задумался. Что он оставит после себя Магнусу? Кучи бумаг. Записи своих выступлений. За всю свою жизнь он ничего не сделал своими руками. По крайней мере, ничего такого, что стоило бы хранить.
Давид указывал дорогу как мог. Стуре ехал так медленно, что пару раз им даже сигналили. В конце концов они добрались до места и припарковались на пустыре под наспех сооруженным знаком стоянки. Часы показывали без десяти двенадцать. Импровизированная парковка была уже забита машинами. Стуре выключил зажигание, но выходить не стал.
- Хоть за парковку платить не надо, - произнес Давид, чтобы нарушить гнетущую тишину. Магнус открыл дверь и вылез из машины, прижимая к груди корзину с кроликом. Руки Стуре по-прежнему лежали на руле. Он оглядел толпу, теснившуюся у ворот.
- Мне страшно, - выговорил наконец он.
- Понимаю, - ответил Давид. - Мне тоже.
Магнус постучал в стекло:
- Ну пойдемте уже!
Стуре взял кукол и вышел из машины. Всю оставшуюся дорогу он крепко сжимал их в кулаке.
Район был обнесен новым металлическим ограждением, придававшим ему жутковатое сходство с концлагерем, чем он, в общем-то, и являлся, учитывая буквальный смысл этого слова. Место, предназначенное для большого скопления людей. Правда, сейчас люди толпились по другую сторону решетки, а за ограждением, среди угрюмых серых домов, было совершенно безлюдно.
Входа было два, и у каждого стояло по четыре охранника. И, хотя у них не было ни автоматов, ни дубинок, - видимо, считалось, что в них нет необходимости, - сложно было поверить, что все это происходит в современной Швеции. Впрочем, Давида смущала не столько эта скрытая угроза, сколько ощущение цирка - толпа напоминала ему нетерпеливую публику, жаждущую зрелищ. Мысль о том, что Ева сейчас там, в самом сердце этого цирка, была невыносимой.
К Давиду подошел какой-то молодой человек и протянул листовку.
ЖИЗНЬ БЕЗ БОГА - НИЧТО.
КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК,
ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ОБРЕЧЕНО.
ПОЖАЛУЙСТА,
ОБРАТИТЕСЬ К ГОСПОДУ,
ПОКА НЕ ПОЗДНО.
МЫ МОЖЕМ ВАМ ПОМОЧЬ.
Листовка была выполнена со вкусом - красивый шрифт на фоне бледного изображения Богородицы. Молодой человек, раздающий листовки, скорее напоминал маклера из какого-нибудь агентства недвижимости, но уж никак не религиозного фанатика. Давид поблагодарил его кивком и двинулся дальше, ведя Магнуса за руку. Молодой человек сделал шаг вперед, преградив им путь.
- Прошу вас, отнеситесь к этому серьезно, - произнес он. - Понимаете, это сложно объяснить. - Он кивнул на листовку и пожал плечами. - Мы - не церковь и не религиозное общество, но мы знаем правду. Все это, - он махнул рукой в сторону ограждения, - закончится катастрофой, если мы не обратимся к Господу.
Молодой человек бросил на Магнуса взгляд, исполненный сострадания, и Давид, сначала даже проникшийся его смиренной манерой говорить и этим почти трогательным "пожалуйста", тут же для себя решил - может, парень и прав, но от таких надо держаться подальше.
- Извините, - произнес Давид и потащил Магнуса за собой. На этот раз молодой человек оставил их в покое.
- Чокнутый какой-то, - заключил Стуре.
Давид сунул листовку в карман. В траве тут и там белели скомканные бумажки.
Тем временем толпа зашевелилась, уплотнилась. Послышался гулкий звук, и Давид сразу его узнал - кто-то проверял микрофон.
- Раз, два...
Они остановились.
- Что происходит? - спросил Стуре.
- Понятия не имею, - ответил Давид. - Наверное, выступать будут...
Ощущение народного гуляния лишь усилилось - еще немного, и на сцене появится Томас Ледин и забацает пару песен. Давида охватило нехорошее предчувствие - так во время выступления плохого сатирика понимаешь, что фиаско неизбежно.
К микрофону подошел министр социального развития. В толпе раздались редкие неодобрительные выкрики, но тут же стихли, не получив поддержки. Давид огляделся по сторонам. Несмотря на то, что все это время средства массовой информации только и говорили, что о событиях минувшей недели, он до сих расценивал все происшедшее как личную трагедию, касающуюся его и только его. Теперь он вдруг осознал, что был неправ.
Из толпы выглядывало несколько телекамер, у подиума их было еще больше. Министр поправил галстук, наклонился к микрофону - еще немного, и заголосит, как с трибуны: Друзья! Товарищи!.. -
...и произнес:
- Добрый день. Прежде всего я хотел бы принести извинения от лица правительства за столь долгую задержку и поблагодарить вас за ваше терпение. Как вы понимаете, ситуация оказалась для нас крайне непростой, и в результате был принят ряд решений, которые, как теперь стало ясно, оказались не самыми удачными...
Магнус дернул Давида за руку, и тот наклонился к сыну:
- Чего?
- Пап, а зачем тут этот дядя выступает?
- Хочет, чтобы его все любили.
- А чего он говорит?
- Ничего. Давай я возьму Бальтазара?
Магнус помотал головой и только крепче прижал к себе корзину.
И как только у него руки не затекли, - удивился Давид, но ничего не сказал. Стуре стоял, нахмурившись и скрестив руки на груди, - судя по всему, предчувствие Давида не обмануло. Хорошо еще, что министру хватило ума поскорее закончить речь, передав слово человеку в светлом летнем костюме, который представился главой неврологического отделения клиники Дандерюд.
Еще из вступительного слова стало ясно, что он не одобряет всего этого шоу, хотя прямо он этого не сказал.
- А теперь ближе к делу. За последнее время явление, о котором я хочу вам рассказать, обросло слухами и домыслами, но факт остается фактом - в присутствии оживших люди приобретают способность читать мысли друг друга. Я не стану пересказывать вам все официальные версии насчет данного феномена, существование которого долго отрицалось или замалчивалось. И тем не менее... - он махнул рукой в сторону ограждения, и Давид подумал, что жест получился излишне театральным, - тем не менее, оказавшись за этими воротами, вы сможете читать мысли окружающих вас людей. Природа феномена по-прежнему остается для нас загадкой, но вы должны быть готовы к тому, что это может оказаться, мягко говоря, не самым приятным опытом.
Невролог сделал многозначительную паузу, словно ожидая, что часть людей немедленно повернется и уйдет из страха пережить такое. Этого не произошло. Давид, по роду своей деятельности хорошо чувствующий настроение публики, заметил, что нетерпение толпы нарастает. Люди переминались с ноги на ногу, переговаривались. Их не интересовали меры предосторожности, единственное, чего они хотели, - это увидеть своих близких.
Невролог не сдавался.
- Чем меньше скопление оживших, тем менее выраженным становится эффект - именно поэтому мы с вами находимся здесь. И все же я бы хотел вас попросить... - невролог склонил голову набок и продолжил несколько смущенным тоном, - попытайтесь не думать ни о чем плохом, ладно?
Люди в толпе начали переглядываться, некоторые даже заулыбались, словно желая продемонстрировать, какие доброжелательные мысли скрываются в их голове.
Смутное предчувствие беды, нарастающее изнутри, внезапно сменилось дикой резью в желудке, и Давид согнулся пополам, схватившись за живот.
- У меня все, - закончил невролог. - У входа вам сообщат, как вам найти ваших родственников. Спасибо за внимание.
Судя по шороху одежды, толпа двинулась вперед. Давид не мог сдвинуться с места, рискуя наложить в штаны, так сильно его прихватило.
- Пап, что с тобой?
- Что-то живот разболелся. Ничего страшного, сейчас пройдет.
Он оказался прав. Желудок вскоре отпустило, и Давид смог наконец выпрямиться. Глазам его предстала огромная очередь, раздваивающаяся у входа на территорию. Стуре покачал головой:
- Так мы и за день не управимся.
Ева, ты там?
Решив на всякий случай испытать свои телепатические способности, Давид постарался как следует сосредоточиться. Ответа не последовало. Интересно, где именно начинается это загадочное поле и почему живые могут читать мысли друг друга, но не оживших?
К ним подошел скучающий полицейский - вокруг и без него царил образцовый порядок, и ему явно было нечего делать. Поздоровавшись, он указал на корзинку Магнуса:
- Что там у тебя?
- Бальтазар, - ответил Магнус.
- Его кролик, - уточнил Давид. - У моего сына сегодня день рождения. - Он умолк. Дальнейшие объяснения были излишни.
Полицейский улыбнулся:
- Ну, с днем рождения, раз так! Ты его с собой хотел взять? Ну, кролика?
Магнус посмотрел на Давида.
- Вообще-то, да, - ответил за мальчика отец. Врать он не стал, опасаясь, что Магнус ляпнет что-нибудь не то.
- Боюсь, с кроликом вас не пустят.
Стуре подошел поближе.
- С какой стати? - спросил он. - Почему это ребенок не может взять с собой кролика?
Полицейский развел руками, на лице его было написано: "Я всего лишь исполняю приказ".
- Сказали - с животными не положено, а больше мне ничего не известно. Сожалею.
Полицейский побрел дальше. Магнус уселся на землю, держа клетку на коленях:
- Я никуда не пойду
Стуре с Давидом переглянулись. О том, чтобы оставить Магнуса одного, не могло быть и речи, а запереть кролика в машине он вряд ли согласится. Давид бросил уничтожающий взгляд на полицейского, который удалялся, сложив руки за спиной, - жаль, что он не может испепелить его силой мысли.
- Давайте-ка отойдем в сторонку, - предложил Стуре.
Они выбрались из толпы и отошли к лесу, где, к облегчению Давида, оказался ряд туалетных кабинок. Выбрав ту, что почище, он уселся на толчок, и его прямо-таки прорвало. Когда понос закончился, Давид обнаружил, что в кабинке нет туалетной бумаги. Он попытался подтереться листовкой, но от глянцевой бумаги проку было мало. Пришлось воспользоваться носками и выбросить их в дыру туалета.
Ну вот...
Ему полегчало. Все будет хорошо. Он завязал ботинки и вышел. Стуре с Магнусом стояли с заговорщическим видом.
- Что это с вами? - спросил Давид.
Стуре отвел полу пиджака, как заправский спекулянт, - из внутреннего кармана высовывалась голова Бальтазара. Магнус прыснул. Стуре пожал плечами - не пройдет так не пройдет. Давид не стал возражать. Он испытывал облегчение как в прямом, так и в переносном смысле, ни о чем плохом сейчас думать не хотелось - вот бы невролог порадовался.
Они опять направились к воротам. Стуре всю дорогу причитал, что Бальтазар жует его рубашку, и Магнус умирал со смеху. Наблюдая за тестем, комично оттягивающим лацкан пиджака, Давид испытывал неимоверную благодарность. Без него он бы не справился. За всеми этими конспиративными приготовлениями Магнус, казалось, совсем забыл о предстоящей встрече.
Они вернулись как раз вовремя, чтобы застать еще одно выступление. Народу перед ними стало значительно меньше, - по-видимому, охрана не слишком тщательно проверяла личность родственников. Стоило им подойти, как у подиума началась какая-то суета.
На сцену поднялись две дамы преклонного возраста, послышался щелчок громкоговорителя. Прежде чем кто-либо успел понять, что происходит, одна из них уже подошла к микрофону.
- Добрый день, - начала она, невольно отшатнувшись при звуке своего многократно усиленного голоса. Ее спутница что-то поправила за ухом. Первая дама собралась с духом, снова приблизилась к микрофону и повторила: - Добрый день. Я только хотела сказать, что все это какая-то ужасная ошибка. Мертвые воскресли из-за того, что души вернулись в их тела. Всем нам следует задуматься о душе. Человечеству грозит неминуемая гибель, если мы не...
Договорить ей не дали - кто-то выключил усилитель, и только тем, кто стоял в первых рядах, открылся секрет избавления от неминуемой гибели. На сцену поднялся здоровенный детина, одетый в костюм, - судя по всему, охранник. Решительно взяв даму за локоть, он повел ее со сцены. Ее спутница засеменила вслед за ними.
- Папа, - спросила Магнус, - а что такое душа?
- Ну, некоторые считают, что она находится у нас внутри.
Магнус ощупал свою грудь.
- А где именно?
- Везде и нигде. Это что-то вроде такого маленького призрака, который за нас мыслит и чувствует. Некоторые верят, что, когда человек умирает, душа покидает тело.
Магнус кивнул:
- Я тоже в это верю.
- Ну и хорошо, - ответил Давид, - а я нет.
Магнус повернулся к Стуре, который стоял, схватившись за грудь, как будто у него вот-вот начнется приступ.
- Дедушка, а ты веришь в душу?
- Да, - ответил Стуре, - верю. А еще я верю в то, что твой кролик мне сейчас дырку в рубашке прогрызет. Может, все-таки пойдем?
Они встали в очередь. Перед ними по-прежнему было несколько сотен человек, но очередь двигалась довольно быстро. Такими темпами минут через десять они, пожалуй, окажутся внутри.
Р-Н ХЕДЕН, 12.15
Толпа у входа в Хеден стремительно таяла, и Флора приободрилась, - возможно, ей все же удастся попасть внутрь. У них с дедом были разные фамилии, и доказать родственную связь Флора не могла. Днем она попыталась дозвониться до бабушки, чтобы та сделала ей доверенность, но там в очередной раз подошла какая-то тетка и сообщила, что Эльви занята.
Флора заняла место в одной из очередей, ведущих к воротам. В последние дни она часто общалась с Петером - ему все же удалось остаться незамеченным, и он продолжал жить в своем подвале как ни в чем не бывало. Правда, вчера вечером у него сел аккумулятор, и он даже не смог пробраться к электрощиту из-за всех этих лихорадочных работ по благоустройству территории.
Да уж, потрудились они на славу...
Одно ограждение чего стоит - километра три, не меньше - и ведь всего за каких-то два дня! После одной из своих редких вылазок Петер доложил, что весь район кишит военными и что работы не прекращаются даже ночью. Прессу сюда либо не допускали, либо заключили с ней договор о неразглашении - пока премьер-министр не дал добро, в средствах массовой информации о Хедене не было ни слова.
Очередь медленно продвигалась вперед. Флора поправила рюкзак, набитый фруктами для Петера. Чтобы чем-то себя занять, она принялась перебирать в голове простые числа - один, три, пять, семь, одиннадцать, тринадцать, семнадцать, - в толпе она чувствовала себя более чем неуютно.
Страх, витающий на улицах города, не шел ни в какое сравнение с тем, что творилось здесь. Куда бы она ни повернулась, отовсюду исходили одни и те же волны. При этом внешне у людей в толпе это ни в чем не выражалось - ну разве что чуть более отсутствующий взгляд или решительный вид, - но внутри подводным чудищем ворочался страх перед чем-то неизведанным. Чем-то другим.
Девятнадцать, двадцать три...
В отличие от Флоры, большинство здесь присутствующих никогда не сталкивались с ожившими. Тела их родных и близких хранились в моргах либо были извлечены из земли военными и перевезены в закрытые отделения больниц. У них были все основания представлять себе самое худшее, что они, собственно, и делали. Флора попробовала отключить голову, чтобы не чувствовать этой массовой истерии. Она не понимала, зачем нужно было устраивать свидание подобным образом.
Флора опустила голову, зажмурилась и попыталась сосредоточиться.
Двадцать девять... тридцать один... чтобы показать, что у них все под контролем... тридцать девять, нет... мама... лицо... пальцы... ноги... все сгнило... сорок один... сорок один...
- Добрый день...
Сквозь пелену мыслей до Флоры донесся до боли знакомый голос. Она открыла глаза, подняла голову и увидела на сцене свою бабушку, впервые за последние четыре дня. За спиной Эльви стояла Хагар.