Эрдейский край, проклятые Трансильванские земли. Взломанная рудная черта, порушенная граница миров. И - Набег. Бесчисленные полчища тёмных кровососущих тварей каждую ночь выходят из вод Мёртвого озера.
Ненасытным упырям Шоломонарии противостоят только Серебряные Врата - тевтонский замок Сторожа, поставленный в угорских владениях. Со стен крепости яростные штурмы нечисти отбивают орденские рыцари мастера Бернгарда, прибывшие к ним на помощь русские дружинники воеводы Всеволода и татарские стрелки юзбаши Сагаадая. Однако не всё ладно в самой Стороже. Среди гарнизона ходят слухи о таинственном замковом упыре-нахтцерере. И это, похоже, ещё не самое страшное…
(Книга публикуется в новой редакции.)
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 2
Глава 3 3
Глава 4 4
Глава 5 5
Глава 6 6
Глава 7 7
Глава 8 8
Глава 9 9
Глава 10 11
Глава 11 12
Глава 12 13
Глава 13 14
Глава 14 14
Глава 15 15
Глава 16 17
Глава 17 18
Глава 18 19
Глава 19 20
Глава 20 21
Глава 21 22
Глава 22 23
Глава 23 24
Глава 24 25
Глава 25 26
Глава 26 27
Глава 27 28
Глава 28 29
Глава 29 29
Глава 30 30
Глава 31 31
Глава 32 32
Глава 33 33
Глава 34 34
Глава 35 35
Глава 36 36
Глава 37 37
Глава 38 38
Глава 39 39
Глава 40 40
Глава 41 41
Глава 42 42
Глава 43 43
Глава 44 44
Глава 45 45
Глава 46 46
Глава 47 47
Глава 48 48
Глава 49 49
Глава 50 50
Глава 51 51
Глава 52 51
Примечания 52
Руслан Мельников
Тёмный набег
Глава 1
Они сидели друг против друга в тесной монашеской келье. Молчали…
Всеволод сам выбрал келью понадёжнее. Окошко здесь махонькое: ни волкодлак, ни человек наружу не выберется. Дверь крепкая, замок надёжный, запираемый с двух сторон. И ключ от замка нашёлся: висел на гвоздике, вбитом в прочный деревянный косяк. Бросили прежние хозяева ключик-то. Без надобности он им оказался.
Раньше здесь уединялись монахи для спокойного молитвословия и краткого отдыха. Теперь уединение требовалось для другого.
Как только чернила ночи пролились на закатный костёр, изрядно притушив багровые отсветы на горизонте, Всеволод запер келью. Теперь они с Эржебетт - по эту сторону двери, а весь прочий мир остался по другую. Тяжёлый ключ Всеволод повесил на пояс. Так оно лучше будет. Так без его ведома Эржебетт келью не покинет. Да и сам Всеволод уходить отсюда пока не собирался.
Дружинникам было позволено беспокоить его лишь в одном случае: если под монастырскими стенами появится нечисть, и если дело дойдёт до битвы. Тогда со звонницы грянет колокол. И только тогда Всеволод отопрёт дверь. Для того, чтобы выйдя, сразу запереть её снова. Снаружи.
Если твари попрут в атаку, придётся оставить Эржебетт под замком одну, тут уж ничего не поделаешь. Пережидать штурм в монашеской келье воеводе никак не гоже, но до тех пор…
Впрочем, до тех пор всё должно разрешиться.
Нечисть не полезет к людям, пока на небе багровеют последние отблески заката. А после заката… Тоже ведь нужно время. Пока ещё упыри повыбираются из дневных убежищ и лёжек (а вблизи монастыря укромных мест, которые подошли бы тёмным тварям, вроде бы, не наблюдается), пока подступят к монастырским стенам… К тому времени час зверя, первый час тьмы, которому не в силах противиться ни один волкодлак, уже минует.
И Эржебетт к тому времени либо оборотится, либо нет.
И всё с ней станет ясно.
Закат угасал стремительно. Скудный свет почти не попадал в махонькое окошко. Тьма в келье сгущалась. В воздухе висела гнетущая тишина.
Всеволод молча расставил на голом каменном полу толстые свечи - восковые и сальные, вынутые из ящиков под узким и жёстким монашеским ложем. Не торопясь, запалил каждую. Свечей в келье было много - целая охапка, так что жалеть их ни к чему.
Замерцали огоньки. Один, второй, третий…
Огонь сейчас требовался не для согрева и уж, конечно, не для того, чтобы обезопасить себя: от волкодлака следовало отгораживаться костром побольше - во всю келью. Но тогда обоим верная смерть - изжарятся заживо. Свет Всеволоду тоже был не очень-то и нужен: тренированные глаза лучшего воина Сторожи хорошо видели во мраке.
Как, впрочем, и глаза оборотня.
Если в келье всё-таки есть оборотень.
Но вот если Эржебетт - не проклятая тварь тёмного обиталища, надевшая человеческую личину, то огонь необходим. Ей - прежде всего. Если Эржебетт - это всего лишь Эржебетт, пусть темнота не пугает девчонку.
И ещё… Говорить сейчас трудно. Да и не понимает Эржебетт его речи. А огонь - штука такая. Особенная. Огонь позволяет общаться без слов. Достаточно просто быть вместе и смотреть друг на друга через пляшущие язычки пламени.
Когда горит огонь, быть вместе с тем, кого не знаешь до конца - легче и спокойнее.
И ждать неизвестного с огнём - проще и… И уютнее, что ли.
Всеволод молчал и смотрел. На горящие свечи, на юницу за свечами…
Ну что, Эржебетт, давай подождём послезакатного часа? Давай посмотрим, кто ты есть на самом деле. Давай докажем недоверчивому тевтону и прочим, что опасаться тебя не надо. Только и ты уж, будь добра, в зверя не обращайся.
Иначе.
Тебя.
Придётся.
Убить.
Всеволод не шевелился. Его глаза, не отрываясь, смотрели на девушку и два обнажённых клинка с серебряной отделкой были направлены в её сторону. Эржебетт чуть всхлипывала.
Придётся… убить…
- Ты того… не обижайся, - наконец, выдавил из себя Всеволод. - Пойми, голуба, должен я тебя постеречь. Сейчас - должен. Эту ночь. Чтобы потом, чтобы после…
Сбился. Разозлился. Ну, какой она волкодлак, в самом-то деле! А каким он, собственно, должен быть? До наступления ночи - каким? О степной ведьме-половчанке, которая по ту сторону Карпат загрызла его дружинников, тоже ведь ничего такого не подумаешь. Пока не набросится. Всеволод вздохнул. Скорей бы уж этот треклятый час зверя проходил, что ли. Скорей бы уж или так, или этак. Всё лучше, чем мучаться неизвестностью.
Эржебетт, разумеется, ничего не ответила, не попыталась даже. Лишь заглядывала в глаза, да часто-часто кивала. И бормотала что-то невнятное, нечленораздельное.
Эх ты, блажная-немая!
По девичьему лицу текли слёзы.
Плакали горящие свечи.
Всеволод ещё что-то говорил - много и без особой нужны, по-русски, успокаивая то ли её, то ли себя. Непонятные для угорской девчонки слова и незримые свечные дымки уносились в узкое оконце кельи. Снаружи было темно и тихо.
Всеволод не отводил взгляда от испуганной отроковицы и не выпускал оружия из рук.
Должен постеречь. Этот час этой ночи - должен… А лучше - до утра. Чтоб уж наверняка, чтоб уж точно, чтоб никаких сомнений.
Свечи текли. Огоньки мерцали, бросая блики и тени на лицо напротив.
Лицо хлопало длиннющими ресницами.
Всеволод смотрел. И в напряжённой сосредоточенности явственно видел теперь то, чего не заметил раньше. О чём смутно догадывался, но толком пока не разглядел. Теперь же было и время, и возможность. Вдосталь и того, и другого было, чтобы спокойно рассмотреть девчонку во всей…
Красе?
Именно так…
Ан нет, вовсе не дурнушка она, - вдруг отчётливо подумалось Всеволоду. Мысль эта - странная, неожиданная, будто вложенная извне, сразу потянула за собой другие мысли.
Она не то что не дурнушка, она была весьма даже привлекательна, эта Эржебетт. Особой, нераспустившейся, не раскрывшейся ещё до конца непорочной миловидностью. Неловкой, неиспорченной, наивной. Не зрелой женской красотой, а красотой юницы только-только формирующейся, но уже способной очаровывать. Скрытой такой, потаённой красотой, что не сразу и не каждому дано постичь. Но уж если дано - даже под мешковатой мужской одеждой - увидишь и не ошибёшься.
Впрочем, в ночи, при огнях, особенно при таких слабых, что пляшут на кончиках свечей, скрадывая недостатки и подчёркивая достоинства, наверное, любая молодка покажется красой-девицей. Или всё же не любая?
Всеволод уже не смотрел, а откровенно любовался. Пушистыми ресницами, огромными глазами, отражающими свечные блики… Тёмно-зелёные, кажись, глаза-то. Чёрно-зеленные даже. А прежде не обращал внимания как-то. Да, красива, девка. Особенно эти глаза…
Красива… А не потому ли он с самого начала так рьяно встал на её защиту?
Огоньки мерцали. Ожившие тени скользили по лицу девушки, рисуя причудливые образы.
Время шло. И его прошло уже немало, когда…
Миг!
Момент!
Мгновение!
Было мгновение, когда Всеволод вдруг с ужасом осознал - вот оно! Начинается! Обращение! Стремительное, невообразимое…
Глаза на миловидном почти детском девичьем личике ещё смаргивают влагу, а пухлые чувственные губки уже раздвигаются и изгибаются в чудовищном оскале. А всё потому, что за устами Эржебетт теперь не ровные белые зубки, а звериные клыки! Клыки топорщатся, растут, не помещаясь во рту.
Длинные рыжие локоны укорачиваются, темнеют. Грубеет кожа. Нежные щёки, на которых ещё поблёскивают дорожки от слёз, покрываются жёсткой шерстью. Лицо искажается, вытягивается, заостряется. По собачьи. По волчьи…
Бездонная зелень глаз обретает ядовитый оттенок, начинает светиться болотными огоньками.
А Всеволод всё смотрит в это лицо, в эту морду, в этот оскал, в эти горящие глаза. Смотрит ошеломлённый, поражённый, зачарованный, не веря, не в силах пошевелиться, не чувствуя ног и рук, не ощущая мечей в ладонях.
Прав! Всё-таки Конрад - прав! А сам он - ошибся! Страшно ошибся! Если Эржебетт сейчас же, сию минуту, не снести голову посеребрённой сталью… Если не исправить роковую ошибку…
"Тва-а-арь!"
Он заорал - дико и жутко. Приказывая телу повиноваться, рукам - наносить удары, а булату с серебром - рубить, рубить, рубить подлую…
"Тва-а-арь!"
Глава 2
Изо рта вырвался лишь слабый хрип. Пальцы будто увязли в густом меду, не желая сжимать рукоятки мечей. Рукам не доставало силы поднять клинки.
Неужто, обманули?! Околдовали?!
Конец?! Неужто?!
"Тва-а…"
В бессильной ярости, в безнадёжном отчаянии Всеволод вновь попытался совладать с собственным телом. Тело неловко дёрнулось. Кулём повалилось набок.
Всеволод едва не уткнулся лицом в горящие свечи.
И - очнулся. Пришёл в себя…
- …а-арь!
…от своего же выкрика.
Дыхание - жадное, шумное. Всеволод чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег и часто-часто заглатывал воздух, пропахший свечным воском и салом.
Сердце - бешеное. Коло - тух-тух-тух-тух-тух! - билось, как копыта коня, скачущего во весь опор.
Задремал! Уснул! Разморённый теплом и покоем, убаюканный трепещущими огоньками, очарованный колдовской игрой теней.
За оплывшим свечным частоколом всё также сидит и испуганно хлопает глазищами Эржебетт. Прежняя, нисколько не изменившаяся. Девушка чуть подрагивала от страха. Да не чуть - сильно. Она дрожала всем телом. Крупной дрожью.
А ведь волкодлак, если уже он начал обращаться, назад так просто не перекинется. Значит, действительно…
Задремал… Уснул… Не мудрено. Долгие переходы, тревожные бессонные ночи, уставшее тело, утомлённый разум. Но сколько времени он был беззащитен перед оборотнем? Тьфу ты! Да какой там оборотень! Откуда?! Нет никакого оборотня. Пока нет, по крайней мере. Пока - только Эржебетт. И ничего иного. Пока…
Всеволод тряхнул головой, отгоняя морок.
Просто задремал, уснул. И кричал во сне. Просто привиделось что-то жуткое.
Но сейчас-то наваждение отступило. Исчезло.
- Как долго я спал, Эржебетт?
И снова в ответ лишь доверчиво распахнутая тёмная зелень глаз и молчаливое хлопанье ресниц. "Ну да, конечно, - не понимает по-русски, - вспомнил Всеволод. - А если бы и понимала - сказать-то всё равно ничего не может".
Интересно, миновал ли уже послезакатный час или страшный сон длился считанные минуты? Или даже секунды? Сколько времени он проспал? Всеволод прислушался. Снаружи - тихо. На звоннице дозорные не бьют тревогу, не доносится с монастырского подворья шум битвы, не кричат люди и не завывает упыриное отродье.
А здесь, в тесной монашеской келье по-прежнему сидят друг против друга двое. Сидят и всё ещё ждут чего-то. Человек с двумя мечами. Опытный воин обученный сражаться с порождением тёмного обиталища. И ещё… Кто-то… Дрожащая девица. Тоже - человек. Наверное… Скорее всего…
Эржебетт вела себя как человек. Как обычная перепуганная вусмерть девчонка. Разве что не плакала больше: дорожки слёз на щеках уже высохли.
Но час зверя? Истёк? Или рано ещё? Всеволод многое отдал бы, чтобы выяснить это наверняка. Сейчас, сразу.
Он глянул в окно. Темно. Тучи. Ни луны, ни звёзд не видать. Глянул на свечи. Тоже - трудно понять. Всеволод не знал, как быстро горят эти монастырские свечи, но сгорели они основательно. Восковых слёз натекло на камень изрядно.
Натекло… Истёк?…
Наверное ж, истёк вместе с ними и роковой час. А не весь - так большая его половина. А если что и оставалось ещё - то, может, самая малость.
Эржебетт шевельнулась.
Простонала - вопросительно. Просительно.
- А-а-а?
Страшно, ей должно быть. Ещё бы не страшно! Щемящая жалость к беззащитной, бессловесной, без роду - без племени юнице вдруг сжала грудь Всеволода. Сжала, скрутила, да так, что…
- Не нужно бояться, - стараясь, чтоб голос звучал ласково и успокаивающе, проговорил он. - Ничего не нужно бояться!
Поняла? Нет?
Сказанных слов - нет. Их смысл - да.
Уста Эржебетт дрогнули. Девушка улыбнулась - самыми уголками рта. Всхлипнула. Да, снова плачет…
Сдвинулась с места. Не отводя от Всеволода молящих глаз, поползла к нему на четвереньках. Плакала и ползла. Обползала одни свечи, валила другие.
Волкодлак преодолел бы это расстояние в один прыжок. В полпрыжка. А она всё ползла. Как рабыня к ложу господина. Как собака к сапогу хозяина.
Эржебетт тронула его ноги.
Придвинулась. Ближе.
Ещё ближе.
- А-а-а? - всё с той же мольбой в голосе.
Молит о защите, покровительстве и благосклонности? Ох, до чего же жутко ей сейчас! До чего же сильно должна пугать ночь бедняжку, пережившую встречу с волкодлаком и чудом спасшуюся от упыринного воинства.
- Ты в безопасности, Эржебетт, - уверял Всеволод.
Если не вздумаешь обращаться в нечисть…
- Самое страшное - позади, - говорил он ей.
Если уже ушёл в небытие послезакатный час.
- И всё будет хорошо, - обещал Всеволод.
Если они доживут до утра. Оба, а не один из двоих.
- Всё скоро кончится, - пророчествовал он.
Так кончится или иначе. Но - должно закончиться.
И - скорей бы!
А ещё…
"Красива! До чего же она всё-таки красива!" - опять не отпускала его такая навязчивая и такая неуместная в сложившихся обстоятельствах мысль. Или наоборот - вполне естественная мысль?
"И ведь не просто красива - а красива особой, пробуждающей дикую страсть, манящей, влекущей… жуть, как влекущей красотой".
Хотелось поступить с ней так, как испокон веков поступает мужчина с женщиной. Как господин с наложницей.
А Эржебетт всхлипывала и жалась к Всеволоду. Искала защиты, опоры, спасения. И дрожала, дрожала. От ужаса? Или… или уже нет?
- А-а-а?
- Ну, что с тобой, милая?!
Всеволод приобнял её. Не отпуская мечей.
Странные то были объятия. С этими дурацкими мечами Всеволод чувствовал себя сейчас до крайней степени глупо и неловко. Зачем он вообще их вытащил, эти серебрёные клинки? Зачем до сих пор держал перед собой и ею? Между собой и ею?
Эржебетт будто и не замечала обнажённого оружия. Она прижималась к нему, дрожала. Сильнее…
Успокоить! Как её успокоить?
А как успокоить себя? Свою плоть? Которая жаждет только одного - греховного и бесчестного по отношению к этой слабой беззащитной девчонке.
Бьющееся в руках тело, хлюпающий нос, уткнувшийся в серебрённую пластину наплечника.
- Всё хорошо, Эржебетт, слышишь? - бормотал Всеволод. - Всё хо-ро-шо.
Что можно сказать ещё, он не знал.
Эржебетт кивала. Она улыбалась ему. Счастливой и в то же время такой жалкой улыбкой. Снизу вверх на Всеволода смотрели глаза, полные слёз и благодарности. Тонкие девичьи руки отводили сталь обнажённых клинков. Она уже поняла или почувствовала, что мечи с серебряной насечкой ей больше не угрожают. Однако Эржебетт не отпускала Всеволода, не отползала. Наоборот - сейчас она цеплялась за него ещё крепче, ещё сильнее.
- Что? Что ты делаешь?
Она его целовала. Извивалась змеёй - перед ним, на нём, подле него, под ним и осыпала поцелуями… Лобызала губы и глаза. Посеребрённые шлем и брони, к которым без большой нужды не прикоснётся ни одна нечисть. Руки, ноги. Даже мечи целовала, выплёскивая в этих поцелуях всё своё "спасибо", всю благодарность, неведомо за что. Словно он и не сторожил её этой ночью с обнажённым оружием в руках. Словно не сторожил, а охранял.
Однако только поцелуями дело не ограничилось.
Упал и звякнул о каменный пол монашеской кельи шлем Всеволода. А руки Эржебетт уже рыскали торопливыми ящерками по доспехам, ища застёжки, ремни…
- Эржебетт, - прохрипел Всеволод.
А самому сдерживаться уже нет сил. Почти - нет.
- А-а! А-а! - теперь в голосе отроковицы не слышно мольбы и просьб. Теперь в нём - мягкая нежная настойчивость. И рвущаяся наружу страсть.