- Да ты что, дурак. - Я заикаюсь, слова запинаются, о пересохшее горло. Ярко вспоминаю разговор с Серёгой, который грозил меня бросить под поезд.
- Погоди, дослушай. И когда на следующий день я отправил письмо в Сомерсет, я точно знал, что ввяжусь в любую авантюру. Догадываешься, почему?
- Догадываюсь, но лучше сам скажи.
- Ну. Я же был пустым. Если человек готов прыгнуть с небоскрёба, ему терять уже нечего.
- Аааа, - киваю, но думаю о другом, однако Стёпка продолжает.
- А ещё знаешь, я подумал, что это лучший способ борьбы с пустотой.
Моё лицо озаряется.
- Да! - восклицаю я. - Всё, что мы сейчас делает помогает отвлечься от мыслей о смерти. Тебе - твоей мамы. Мне - Андрюшки.
- Именно, - печально улыбается Стёпка. - Но этот гад свёл меня с мамой снова, и я снова… - друг закусывает губу и замолкает, глядя в окно. Его глаза увлажняются, я чувствую себя неловко.
- Ну не знаю даже, что тебе посоветовать, - говорю.
Стёпка внезапно прячет голову в коленях и шмыгает носом. Я вздыхаю и кладу руку ему на плечо.
- Если… вдруг вместо Андрюшки они забрали бы Серёгу, - говорю. - И ты поехал бы его спасать, я бы тоже поехал. Я бы тебя не бросил. - Не знаю, зачем я всё это говорю, но я горжусь своими словами.
И как после этого доказать Серёге, что не могу вот я останавливать Стёпку и не брать с собой. Может, впереди ждёт смертельная опасность, но как приятно будет встретить её с близким человеком.
С другой стороны, рациональной стороной рассудка понимаю: с Серым лучше не спорить. Если я защищал Андрюшку, то за Стёпку Серёга вообще порвёт, и не далёк час, когда я действительно окажусь под поездом.
- Серёгу никогда не заперли бы, - усмехается Стёпка и поднимает красные глаза. - Он слишком тупой для должности застрявшего в одном дне.
Я улыбаюсь в ответ.
- Тебя он не напрягает в нашем путешествии? - осторожно спрашиваю.
- Ну есть немного, - жмёт плечами Стёпка. - Просто, это для него уж слишком. Это мы с тобой воспитаны крутыми фильмами, готовы ко всему.
- Уж точно, - киваю.
- Но он молодец, - вдруг говорит Стёпка. - Он сильно помогает. Мы с тобой можем натворить глупости, а его чрезмерное оберегание спасает нас от неправильных поступков. Если бы со мной случилось что-нибудь эдакое, Серый бы всех завалил. Он бы свою жизнь отдал, чтобы меня спасти. Он меня любит. А я его.
Хмурюсь и заявляю:
- Я понял, что я тоже очень-очень люблю Андрюшку. Просто раньше не замечал эту любовь, так что, поверь, я теперь за Андрюшку тоже порву.
Стёпка открыто улыбается и глядит на меня глазами полного обожания.
- Видишь, - говорит он. - Из всего в жизни можно вынести урок, даже из такого смертельного путешествия как это. Давай пойдём попытаемся уснуть?
- Пошли, - киваю.
И мы возвращаемся в купе. Тётя Марина спит, положив руку на кобуру; знаток своего дела. Стёпка бросает на неё лишь мимолётный взгляд и забирается наверх. Я двигаю следом.
В темноте движущегося поезда мы долго молчим, но потом Стёпка шепчет:
- Постараюсь думать о ней, как о чужой женщине.
- Правильно, - отвечаю я после долгой паузы.
- И ещё мне одна мысль пришла о докторе Вечности, но я лучше расскажу завтра. Сейчас я ещё не полностью всё додумал.
- А она может нам помочь? - спрашиваю.
- Вряд ли.
Опять молчим.
- Спокойной ночи, - шепчет Стёпка.
- Спокойной.
Боль в затылке вновь утихает. Действие таблетки доктор Руслан описал без прикрас. Я проваливаюсь в состояние глубокой беспокойной дрёмы.
Теперь мне снится Андрюшка в сарае с окровавленными губами. А я стою напротив и держу бревно. Взгляд у брата злой, испепеляющий.
- Тварь, - шепчет он. - Козёл. Я знал, что ты не приедешь.
А потом в его руке появляется молоток, и он протягивает инструмент мне.
- На! Докончи уж начатое.
Я беспокойно ворочаюсь с боку на бок и перед пробуждением вижу совсем страшный эпизод. Тётя Марина на кровати в больнице. И лицо! ЛИЦО! Оно аккуратно забинтовано, наружу торчат только красные губы. Как страшно. Это напоминает Слендермена, но только я боюсь совсем не его.
Открываю глаза, когда утреннее солнце бьёт в окно.
********
Мы подъехали к Москве.
До того как поезд остановился, позавтракали химикатами. Я не произнёс ни слова и постоянно косился на Серого. Тот вёл себя обыденно, будто вчера между нами ничего не произошло. Стёпка тоже не особо бросался словами. Зато старший часто трещал с тётей Мариной, но в основном на бессмысленные бытовые темы.
За полчаса до подъезда мы сдали постель, а за пятнадцать минут я надел куртку. Поезд остановился на Казанском вокзале. Помнится, бывал я тут как-то в восьмилетнем возрасте. Отец взял меня в командировку и встречался на Казанском с человеком по работе.
Огромный вокзал тогда запомнился мне грязным, переполненный нерусскими людьми. Может, в этой реальности всё иначе?
Как только поезд заехал под накрытие, погрузив купе во мрак, и замер на рельсах, мы втроём ринулись наружу.
- Не торопитесь, - приказала тётя Марина. - Вдруг нас там поджидает оранжевая бригада.
Однако мы всё же высыпали в пустынный коридор вагона, не собираясь выходить. Впереди светился тамбур с открытой дверью. Нам туда, но мы не рискуем. Военный здесь тётя Марина, пусть она и идёт первой.
И вдруг.
До моих ушей доносится знакомый вой. Вряд ли я, пересмотревший по нескольку раз обе части Сайлент Хилла перепутаю с чем-либо сигнал воздушной тревоги.
Замираю и прикладываю палец к губам.
- Стёпка, ты слышишь? - шепчу.
- Ага, - кивает тот, немного напуганный.
Нас отвлекает громкий голос Серого:
- А! Пацаны! Что случилось?!
Он вернулся в купе, и теперь мы бежим на его зов. Купе нисколько не изменилось, только вот… оно пустовало. Тётя Марина исчезла.
- Что за фигня?! - вопит Серый.
Я теряюсь, но догадка приходит уже после того, как Стёпка озвучивает мрачную истину.
- Мы снова переместились, - говорит он. - Это другой мир.
Ошарашенный взгляд Серого носится от брата к столу и обратно. Да, стол пустовал, а мы ведь оставили на нём недопитую бутылку минералки. Я вздыхаю.
- Это судьба, - говорю. - Значит, её роль была сыграна, и её удалили. Надо выходить. И теперь во все глаза наблюдать за Буратино и его командой.
Стёпка вздыхает вроде облегчённо, но на лице вновь появляется пустота. Внезапно поджав губы, он кивает головой на коридор и говорит:
- Пошлите. Мы так просто этому доктору не сдадимся!
И с этими словами решительно двигается к тамбуру. Я спешу за ним, а обалдевший Серёга замыкает шествие. Решительность друга пропадает, когда он останавливается у открытой двери. Проводница та же, но будто чуточку потрёпанная и постаревшая.
- Выходите уже быстрее, - требует она.
И мы не заставляем себя долго ждать.
Оказываемся на грязном перроне. Мрак, разлившийся вокруг, сковал пространство вовсе не из-за навеса. Небо затянуто столь чёрными тучами, что солнечному свету не пробиться. Казалось, сейчас не утро, близящееся к полудню, а глубокий вечер вот-вот готовый перетечь в ночь. Фонари на платформах горят, усиливая действие холодного мрака.
А в небе продолжает витать вызывающий мороз на коже глубокий вой воздушной тревоги.
Бросаю взгляд на здание вокзала впереди и становится ещё страшнее. Оно полуразрушенное. Навесов нет потому, что их кто-то уничтожил, левое крыло вокзала погребено под обломками. Следствие воздушной атаки, думаю.
Пространство перронов внезапно заполняет голос из динамиков, и не тот безразличный тон девушек, возвещающих о прибытии новых составов, а холодный механический баритон невидимого мужчины:
- ВНИМАНИЕ! ВСЕМ МОСКВИЧАМ И ГОСТЯМ СТОЛИЦЫ! В СВЯЗИ С ОБЪЯВЛЕННЫМ ВОЕННЫМ ПОЛОЖЕНИЕМ ПЕРЕДВИГАЙТЕСЬ ПО ГОРОДУ С КРАЙНЕЙ ОСТОРОЖНОСТЬЮ! НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ К ПРЕДМЕТАМ, КОТОРЫЕ ВАЛЯЮТСЯ НА УЛИЦАХ И КОТОРЫЕ ВАМ НЕЗНАКОМЫ! ПОВТОРЯЮ!
И голос повторил.
Кажется, у меня мурашки бегут перед глазами от страха. На лице Стёпки бесконечная подавленность, глаза, переполненные прострацией, глядят в одну точку: куда-то на асфальт. Серый втянул голову в плечи, как перепуганный кролик.
Добро пожаловать в новую шизофреническую реальность.
- Пойдёмте, - говорю. - К выходу. Надо найти такси.
ГЛОБУС ЭФИРА
И стою, и тебе сказать боюсь,
Что с тобой мы на самом на краю!
В. Самойлов, На краю у Неба
*
Когда мы садились в Самаре, вагоны кишели людьми, в Москве из поезда вышло не более десяти человек. Ни один из них не напоминал туриста. На лицах светилась непонятая решимость: я приехал сюда по делу, и я буду выживать!
По грязной платформе только мы плелись словно изумлённые приезжие из Понаехаловска. Настроение на нуле, смесь изумления и страха возбуждает одиночество и желание вернуться домой.
Павильон вокзала пустовал, но народу здесь прибавилось. В основном - ребята в форме. Когда мы прошли через рамку металлоискателя, тот предупреждающе пискнул, но никто не обратил на нас внимания. Двое охранников в метре переговаривались об известных только им тревожных новостях.
Свет не горел, люстра покосилась, справа в стороне разрушенного крыла зияла дыра, ведущая прямо на улицу. Пол в той области заспали пыль, штукатурка и обломки стен.
А воздушная тревога продолжала выть, что хотелось плакать.
Выйдя из главных ворот, мы оказываемся на площади трёх вокзалов. Она сохранила прежний вид, разве что замусорена немного, а главное - всего три человека. Помнится, таксисты стоят чуть левее, поэтому я зову друзей в ту сторону.
В совокупности с воздушной тревогой плотный мрак действует совсем угнетающе. Перекрёсток, слева здания, хорошо его помню, справа - мост, впереди выход к междугородним электричкам. Обычно здесь тусуются таксисты… в моей реальности.
А в этом мире мост разрушен, валяется на шоссе хаотичной грудой, движение перекрыто, зато с других улиц всё же заворачивают редкие автомобили. Таксисты сохранились и здесь, только машин пять-шесть - не больше. А вот зазывали в свои салоны они по-прежнему бодро.
- Я возьму машину, а вы подождите меня здесь, - сказал Серый, но тут же сбился. Вдалеке звучит грохот, будто землетрясение начинается.
- Вы слышали? - шепчет Сергей.
- Скорее всего, взрыв, - хмуро озвучивает Стёпка мои мысли.
- Что же это так громко могло взорваться?
- А ты что, не слышал никогда, как здания взрывают? - усмехается Стёпка.
- Как будто ты слышал, - парирует Серый.
- Нет, но в кино видел, и грохот представляю. Лучше беги, такси заказывай.
Старший ещё несколько секунд тревожно глядит в сторону взрыва, будто ожидает увидеть в небе вертолёты, самолёты или машины похуже, а потом убегает.
- Разворачивай конверт, - сухо просит Стёпка и ёжится.
- А?
- Конверт вскрывай, какой адрес ты сейчас скажешь водиле?
- Точно! - хлопаю себя по лбу. Совсем забыл, вот болван. Достаю из внутреннего кармана конверт таинственного Арнольда и разрываю его. На секунду жуткая уверенность, что внутри чистый лист бумаги, но оппозиционеры не обманули. Вот он - адресок. А внизу небольшой текст о двери в конце восьмой галереи и двух охранниках.
- Всё есть, - говорю. - Можем ехать.
А к нам уже бежит Серый и машет руками.
Он нашёл парня лет двадцати восьми в оранжевом мать его Рено. Не мог другой цвет подобрать. Из-под потёртой шляпы водилы торчали немытые кудрявые волосы. Морщинки в уголках губ и глаз смеялись, зато взгляд мне не понравился. Подленький какой-то.
На переднее сиденье забираюсь я.
- Далеко вам надо, люди молодые!? - весело прикрикивает парень.
Прежде чем назвать адрес, ощущаю неприятный запах затхлости в салоне, да и от водителя несло нечистотами, и среди благоуханий чувствовался запах вчерашней вечерней пьянки.
Я называю адрес и хмуро отворачиваюсь к окну.
- Далековато, конечно! - восклицает шофёр, заводя машину. - В старое доброе время со старыми добрыми пробками плелись бы не меньше четырёх часов, сейчас домчим за минут тридцать. Устраивайтесь поудобнее!
Мы выплываем на пустынную проезжую часть. Некоторое время едем молча, из магнитолы льётся неизвестная мне группа. Ничего не имею против, очень похоже на рок, если бы не гадские для нынешней ситуации слова:
Время ошарашено носится,
Время как жвачка не тянется,
Время не растрачивают те, кто
Знают то, что временем надо платить.
Полагаю, Стёпка хмур как и я, а Серый вдруг задаёт вопрос:
- Это же с кем вы сейчас воюете?
Во дурак.
- Что значит чьих? - усмехается водитель. - Парень, да ты с Чукотки приехал? Хотя и там знают с кем мы воюем. С фашистами ж.
- Так мы ж сними уже в сороковых отвоевали ж?
Вот идиот. Я терпеливо прикрываю глаза.
- Ребят, да вы что, из другого мира?! - восклицает водитель, внимательно поглядывая на дорогу. Шутки шутками, а попал он в яблочко.
- Не обращайте внимания, - вдруг говорит Стёпка. - Это мой брат, он немного больной на голову.
- Ааааа, то-то я вижу, видок у него глуповатый! - восклицает шофёр и поглядывает в зеркало заднего обзора.
Не представляю, какое лицо сейчас у Серёги, но едва сдерживаю улыбку. Уголки губ всё же немного растягиваются.
- А чо это я? - бубнит Сергей. Ох, лишь бы он понял сценарий, а то сейчас, похоже, его самолюбие всё испортит. Но Стёпка затыкает рот брату следующей фразой:
- Они на нас снова напали. Я же тебе говорил сто раз.
- Всё верно! - кивает шофёр, поворачивая на неизвестную нам улицу. - А что же вы его одного отпустили такси ловить? Сейчас время такое, что умных-то обманывают. - С этими словами водитель как-то чересчур добро косится в мою сторону.
- А мы рядом стояли, - тут же отвечает Стёпка. - Вы лучше расскажите ему, кто с кем воюет, он любит это слушать.
Вот Стёпка. Вот молодец.
И вдруг Серый подхватывает:
- Да, я люблю! Очень люблю!
Только делает это слишком уже дурацким голосом, как будто резко превратился в мальчика-дауна. Переигрывает.
- Да что там рассказывать. Третью Мировую они развязали, фрицы эти опять, - ворчит водитель. - Надо было тогда Сталину в Берлин всё-таки войти и снести их к чертям собачьим.
В салоне некоторое время висит пауза, а шофёр то и дело поглядывает в зеркало заднего обзора, да на меня иногда слишком уж любвеобильным взглядом. Может, ждёт, что мы продолжим. А мы и не знаем как.
Но Серёга продолжает подыгрывать, и очень неплохо.
- Так они ж мелкие, - говорит он. - Россия вон какая большая, а Германия совсем маленькая.
- Маленькая, да удаленькая, - ворчит водила. - Они там наплодились как кролики. Вся Россия залезет. И вооружение нехилое. Да они потом всю Европу всколыхнули. По принципу: идём на Россию, кто не с нами, тот против нас. Вот многие и подписались, чтобы на них не нападали.
- А как же Америка? Они такое потерпели? - возмутился Серый.
- А что Америка? Ей главное - не с ней воюют. Она и спряталась. Все от нас отвернулись, - продолжал глаголить водитель. - Китайцы, вроде бы друзья друзьями, а сразу на сторону оппозиции встали. Всем наша огромная территория нужна. Китай, говорят, уже тайгу забил. Вы думайте что хотите, ребятки, а я подозреваю, что Россия доживает последние дни.
- Как-то очень пессимистично звучит, - грустно отзывается Стёпка.
- Смотрите реальности в лицо, - отвечает водила и бросает короткий взгляд на моего друга в зеркало заднего обзора. - В школе, если вы ещё учитесь, вам-то небось поют, что мы победим, но европейцев, кажется, это совсем не волнует. Хотя, Москву, думаю, оставят. Оставят нас жить на клочке территории не больше Латвии, а остальное заберут. Бурятия с тайгой узкоглазым отойдёт. Может, ещё за Владивосток поборются, да там, поди, США нарисуется вдруг в друзьях, да себе всю Камчатку заберёт, правда, не знаю, что они там будут делать. Мне интересно, как наш юг делить будут. Вот это пугает. Не наделают же там массу анклавов.
- Это получается, что Китай будут самыми большими? - интересуется Стёпка.
- Вероятно. Они ж там наплодились как кролики. Мы, ребят, собственно, уже подъезжаем. Три тысячи с вас готовьте.
Три тысячи? Виду я не показываю, но ужасаюсь от названной суммы. За такие деньги можно от Саратова до Самары доехать в нашей реальности. Предполагаю, что друзья тоже возмущены, но Серый уже шелестит полами куртки. Незачем спорить с невинным человеком.
А невинный человек тем временем внимательно изучает в зеркале действия Сергея, а потом вновь смотрит на дорогу и продолжает словесный понос:
- Не представляю, зачем вам музей сдался. В такое-то время. Туда сейчас и не ходит, поди, никто.
- Нас там родственники ждут, - тихо отвечает Стёпка.
Забрызганное Рено съезжает к тротуару, и говорливый таксист выключает двигатель.
- Возьмите деньги, - просит Серёга, и бледная рука друга появляется в поле моего зрения.
- И зачем вам нужен этот музей. Сейчас в музеи вообще никто не ходит, - говорит водила, забирая деньги. - Пусто там… - потом он замирает и хмуро поглядывает на купюры. - Вы мне чего дали?
- Деньги, - неуверенно произносит Стёпка.
- Мне нужны настоящие! - шофёр швыряет купюры назад. - А не какие-то бумажки, сделанные под не пойми какую валюту.
Стёпка вздыхает и отчётливо слышу шёпот друга:
- Этого я больше всего и боялся.
- Я не понимаю, что здесь происходит? - бормочет Серый, собирая купюры. - Это единственные деньги, которые у нас есть.
Водитель откидывается на сиденье, хмурится и зло глядит на дорогу. Разговорчивый балагур с его лица исчез, уступая место разгневанному карлику. Недалеко от машины пару мальчишек помладше меня тащили через маленькую площадь металлическую сетку от кровати, редко поглядывая в сторону нашего автомобиля. В салоне повисла тонкая тишина, разрывающаяся лишь шёпотом динамиков, в которых теперь играла группа Любэ.
- Меня такой расклад совсем не устраивает, - говорит таксист и поворачивается в мою сторону. - Предлагаю обмен. - Глаза водилы вдруг сверкают, губы улыбаются, я вновь вижу усмешку сумасшедшего профессора. И она вновь напоминает двадцать третье июля. - Двоих из вас я отпускаю, а кого-нибудь одного вы оставляете. - Рука таксиста ложится мне на голову, и он ласково треплет волосы на макушке. - Мне нужны работнички. Уж мы-то поработаем.
У меня сердце останавливается от ужаса, и ноги сводит. Острое оружие оппозиционеров давит из внутреннего кармана на грудь. Но если я даже успею надеть смертоносную штуку, то полмашины же разнесу.
Ещё пять секунд и я обкакался бы от страха, если бы не Серый. Проблема решилась мускулами. Парень нападает на шофёра, хватает за шею и кричит всякие нехорошие слова. Если вырезать всю ту ругань, которую нам запрещают говорить родители, получится что-то типа:
- Ах ты, сволочь паршивая! Ты чего тут удумал!?