"Кто я такая, чтобы заговаривать с философом?! - терзалась Минорис. - Образования ноль, логики - ни на маковое зернышко. Надо бы хуже, да некуда!"
Она думала и думала, и мысли эти не приносили ей ничего, кроме отчаяния.
Как-то вечером сидела она на краю палубы и грустила о своей невежественности. Внизу бурлили темные воды, вверху сгущались темные тучи. А Минорис что? Такая же темная, а может, даже и еще темнее.
- Тем-но-та, - по слогам произнесла она. - Сколько ни старайся, к свету не выберешься. А я бы так хотела подняться хоть на ступенечку выше!
- Ты даже не представляешь себе, дитя, сколь протяженна лестница знаний! - прозвучал над головою добрый, спокойный голос.
Она вздрогнула и обернулась: в белой, как будто нарочно выбеленной, бороде Диоксида пряталась улыбка. А глаза светились вековой мудростью.
- Вы меня научите? - выпалила Минорис. - Всему-всему?
- Всему? Это, пожалуй, можно, - усмехнулся философ.
* * *
Ополчиться друг на друга оказалось куда проще, чем объединить усилия и продолжать борьбу. Узники слишком рано сдались. Вместо того чтобы разобраться в себе, сосед винил соседа. А зародившаяся между пленными дружба дала вдруг такую трещину, что ни одним клеем не склеишь. Восстание было подавлено.
Тетушка Ария волком глядела на своего горе-предводителя, который пребывал теперь в самом скверном расположении духа и гнул спину чуть ли не вдвое больше обычного. Его, как главного зачинщика, заставили пахать за семерых. Остальным, конечно, тоже на орехи досталось. Обеденный перерыв урезали, ноги заковали в кандалы, а за разговорчики установили двенадцать плетей. Разговаривать, правда, не больно-то и хотелось.
"Вот она, какая, преисподняя", - думала Ария, волоча ногу в железном кольце и толкая неподъемную тележку. Ей и в голову не приходило, что пленники избегли худшей участи. Одолей они стражников, наружу им всё равно нипочем не выбраться. И дело тут даже не в пещерных монстрах (хотя монстров никто не отменял).
Когда-то давным-давно под фундаментом мастерской счастья Лисса рабочие проложили бесчисленное множество ходов. Каждый ход вел в свою пещеру. И в одной из таких пещер держали тетушку Арию. Если бы ей вместе с остальными удалось бежать, она просто умерла бы от голода в подземном лабиринте. Так что пленникам стоило благодарить судьбу уже хотя бы за то, что не открылась им вся безнадежность их положения.
Как долго они еще здесь пробудут? Неделю? Месяц? Ответ был очевиден: пока гору до основания не разберут. Сперва эту гору, потом какую-нибудь другую. Будь в стране поменьше пещер, или "змеиных нор", как называла их Ария, ведьма Терри сюда бы не сунулась. Потому как ее интересовала нажива. И, разумеется, власть.
А тетушку Арию интересовало, что сталось с ее домом в городе Огней. Сколько пыли осело на комодах, во что превратились герани на окне и не вломились ли, случайно, в квартиру воры. Воры? Вломились, куда же без них! Авантигварду сейчас было не до порядка. Как, впрочем, и его полиции. Верхушка задумала что-то очень хитрое, и бравые командиры вместе со своими подчиненными день и ночь толпились в главной зале дворца, отвечая на вопросы Терри и помогая чертить какие-то планы. Народ жил сам по себе. Вернее, выживал. Потому что город Огней распадался буквально по камешкам. Прилавки опустели, на рабочих местах начались забастовки, и ряды грабителей резко пополнились. Воры проникали в пустые жилища и набивали карманы всем, что только найдут. В тот момент, когда тетушка Ария вспомнила о доме, один такой ворюга как раз рвал на клочки ее рукописи. А на полу, в библиотеке, где Ария обыкновенно работала, полыхал костерок. Что послужило растопкой, догадайтесь сами.
Благо, лунный камень не горит. Если бы каждый воришка вздумал вот так погреться ночью у костра, город Огней с лихвой оправдал бы свое название.
Тетушка Ария понятия не имела, что творится в ее библиотеке, но все равно ходила с понурой головой, и не радовало ее даже свечение лунного камня. А однажды она услыхала, как люди поют. Петь - это вам не разговаривать. Пение пока что не запрещали.
Поначалу слов разобрать не удавалось. Стражники лениво пощелкивали кнутами, ходили из угла в угол и время от времени выражали свое недовольство смачным плевком в сторону. Им тоже в пещере не нравилось. И настроены они были до того неблагожелательно, что песню заключенных приняли на свой счет.
- Для чего мы рушим горы? - затянул какой-то умник.
- К нам в страну явились воры, - уныло ответили ему.
- Впору им марать заборы.
- Чем они займутся скоро!
Стражникам такое, конечно, пришлось не по нраву. Ох, и намахались они плетьми в тот вечер! Каждому влетело, даже тетушке Арии. И с тех пор невольникам возбранялось даже петь.
* * *
Остер Кинн стал настоящей катастрофой для владельцев отеля. Заплатив положенную сумму за проживание, он начал с того, что перевел бездну воды и мыла. Он отмывался от пыли и грязи, которая налипла на него в дороге. И продолжалось это никак не меньше трех дней. Приблизительно в то же время к управляющему поступил тревожный сигнал: некто очень голодный и неопрятный сметает все кушанья в ресторанчике для постояльцев. Повара жаловались, что не успевают готовить и вертятся, как белки в колесе. Многие посетители оставались без ужина, а иногда и без обеда. Недовольство возрастало и, в конце концов, достигло своего апогея.
На третий день, когда Остер Кинн насытился и даже пресытился гостиничной обстановкой, терпение заведующего лопнуло, как мыльный пузырь. Он ворвался в номер вместе с толпой негодующих постояльцев - и прирос к полу. По паркету текли потоки пенной воды, ковер ручной работы (дорогой, надо заметить!) вымок до нитки и стал походить на болотный мох, а в ванной кто-то громко и нахально распевал куплеты.
- Безобразие! - вскричал владелец отеля. - А ну, выметайся отсюда ко всем вардам!
Остер Кинн умолк. Он как раз извел последнюю бутылочку жидкого мыла, тюбик с зубной пастой и флакон заграничного одеколона. Облачился во все чистенькое - и распахнул дверь ванной прямо перед носом управителя.
- Выметайся вон, я сказал! - рявкнул тот и, поскользнувшись, грохнулся на спину.
В общем, Остера Кинна без лишних церемоний выставили за двери гостиницы, пригрозив, чтобы он там больше никогда не появлялся. А тот и рад радешенек!
- Скучно у вас, - сказал он. - Развлечений тьма, еды прорва, а всё равно скука смертная.
Сунул руки в карманы, вытащил трубку - и давай дымить! А одеколоном от него разило на всю округу. Даже полицейские шарахались.
Остер Кинн единственному удивлялся: как и откуда брался у него табак? И эта злополучная трубка? Неужто он пристрастился к курению? Это умозаключение сильно его озадачило, и он пообещал себе, что от табака избавится при первой же возможности. А с трубкой можно и повременить.
Внезапно он остановился посреди улицы, потому что его осенила догадка: вредные привычки наверняка на дух не переносят экстремальных условий, и уж где-где, а в неспокойной воде растворяются лучше всякой соли! Убить разом двух зайцев - а именно, покончить с табаком и догнать судно, на котором уплыла Таймири, - для Остера Кинна значило самому броситься в реку "Стрилл". Ему претила мысль о каких-либо подручных средствах, и он решил добираться до цели вплавь. Но прежде чем кидаться в омут с головой, он разузнал у паромщиков о яхте, снявшейся с якоря три дня тому назад. Паромщики с кривой улыбкой отвечали, что знают этого сумасбродного капитана, и предупреждали: "От него добра не жди!"
А потом народ, толпившийся на пристани, ахнул: Остер Кинн с разбегу прыгнул в реку, сопроводив свое погружение победным кличем и обильными брызгами. Конечно, до победы было еще далеко, но, раз вступаешь в бой с таким кличем, считай, перевес на твоей стороне.
Остер Кинн был заправский пловец, и как ни старались водовороты его закрутить, он всё равно упорно гнул свое и продвигался вверх по быстрине. Когда мышцы сводило от напряжения и холода, он едва успевал выбраться на берег. Неужто он, и правда, надеялся догнать яхту? Бурлящую реку уже нельзя было сравнить с той мирной и податливой рекой, которая вдохновила Остера Кинна в начале пути. Отплевываясь и пыхтя, он проделывал то, что обычному человеку было бы не под силу. И вот, наступил долгожданный момент, когда вдалеке замаячил подпрыгивающий на волнах плайвер.
"Так-так, - подумал Остер Кинн. - Это плайвер Таймири. Хорошо же я в нем отдохну!"
И только он так подумал, как поток накатил на него со всей своей мощью. Река не на шутку взволновалась и попыталась затолкать настырного смельчака туда, откуда он явился. Но не таков был Остер Кинн, чтобы сдаваться, когда близок финиш. Он поднажал - и река отступилась. Уцепившись руками за резиновый бортик плайвера, он забрался внутрь, после чего издал клич, который теперь справедливо можно было назвать победным.
- Вовсе и незачем так орать! - заметила Таймири с палубы. Ей отчего-то взбрело в голову, что плайвер могут втихомолку отвязать. Мало ли, что у капитана на уме. - Кстати, очень правильно, что вы к нам присоединились. У нас здесь скука - хоть помирай.
- Правда? - удивился Остер Кинн. - В городе, знаете ли, тоже невесело. Чего стоят одни их правила да предрассудки!
- Зато у нас угнетающий философ, - парировала Таймири.
- Кое-кто слушает этого угнетающего философа с открытым ртом, - вставила Сэй-Тэнь, возникнув рядом. - Минорис просто влюбилась в его высокие материи! А вы бы поднимались наверх. В плайвере, должно быть, сыро. Простуду подхватите.
Остер Кинн не на шутку оскорбился. По пустыням всю жизнь бродил, никакая зараза его не брала. А тут, на реке, да еще после того, как он невесть сколько проплыл, - и вдруг простуда?
Внезапно Сэй-Тэнь выпучила глаза. Таймири решила от нее не отставать и тоже выпучила.
- Осторожно! На Зюма не наступите! - вскричали они в один голос.
Из под ног Остера Кинна белым пушистым комком выкатился щенок. Выкатился - и давай лаять! Остер Кинн чуть равновесие не потерял.
- Колючки пустынные! Откуда в плайвере пес?! - воскликнул он.
А ведь о Зюме совсем забыли! Как пропал в городе, так с тех пор и не появлялся. Сэй-Тэнь подозрительно взглянула на путешественника:
- Вы украли? Думали втихаря слопать?!
- Да ничего я не крал! - возмутился Остер Кинн. - Куда бы я его, по-вашему, запихнул? Рюкзак-то мой тю-тю! А в реке он бы захлебнулся.
Сэй-Тэнь призадумалась. И то верно. Как ни крути, Остер Кинн здесь ни сном ни духом.
- Ага, я же говорила! Дух гор! - обрадовалась Таймири. - На такое только духи способны.
Зюм лаял так звонко и самозабвенно, что даже капитан всполошился.
"Собака? Откуда на яхте собака?" - вздрогнул он. И тут же упустил нить своих рассуждений. А ведь битый час ломал голову, склонившись над картой речной долины. Он думал найти какой-нибудь рукав, чтобы заплыть туда и дать отдых команде.
- Ну всё, с меня хватит, - стукнул он кулаком по столу. - Что там, в конце концов, происходит?!
Кэйтайрон надвинул на лоб фуражку, для пущей внушительности насупил брови и в решительном настроении вышел из рубки.
- Маленький, да удаленький! - хлопала в ладоши Минорис. Зюм скакал, как резиновый мячик, вилял хвостом и выглядел абсолютно счастливым. Таймири на пару с Сэй-Тэнь заливалась смехом. А рядом, мокрый с головы до ног, стоял Остер Кинн и, прищурившись, созерцал закатное солнце.
Посчитав, что над ним насмехаются, капитан изменился в лице.
- Кто… без разрешения… пускает тут всяких… на борт?! - вскипел он.
- А почему им нельзя? - заикнулась Таймири.
- Нельзя, и всё тут! - отрезал Кэйтайрон. - Они даже не пассажиры.
Сэй-Тэнь легонько толкнула Остера Кинна в бок:
- Он будет жить в плайвере… Щенок тоже! - быстро добавила она.
- Это ничего не меняет, - взъерошился капитан. - Знаете закон сохранения массы? А энергии?
В последнее слово он вложил всё свое негодование. Судя по всему, физика в его памяти занимала особое место. Можно даже сказать, почетное.
- Я пловец, каких мало, - с достоинством отвечал Остер Кинн. - И большую часть дня буду проводить вне плайвера. За съестные припасы тоже не беспокойтесь. Меня вполне устроит сырая рыба.
- Ладно, будь по-вашему, - остыл капитан. Наблюдавшие за ним матросы знали, что затишье это временное, поскольку Кэйтайрон никогда не прочь выпустить пар…
8. О письмах и водопадах
Из-за сильного встречного течения шхуна немного кренилась влево, что, впрочем, не мешало Сэй-Тэнь не спеша прогуливаться вдоль ватервейса. Кто-то в "вороньем гнезде" распевал матросскую песенку. А капитан деловито отдавал команды:
- Поставить булинь по нижней шкаторине!
- Убрать стаксель!
- Накрутить стаксель с фалом вокруг штага!
Эти и прочие непонятные выражения долетали до Таймири, которая, устроившись в шезлонге, с закрытыми глазами слушала корабельную симфонию. А симфония была что надо: музыкально трепетал на ветру парус, музыкально скрипели мачты, и не менее музыкально клокотала река, где как раз купался Остер Кинн. Только чайки не кричали. Ни чаек, ни других птиц в стране Лунного камня уже век не видывали.
Чуть поодаль от шезлонга неопытный юнга учился промерять глубину с помощью разноцветного футштока. И было слышно, как его ругает старший по званию.
"До чего же всё-таки здорово валяться вот так, на солнышке, и ни о чем не думать. Плыть себе и плыть", - подумала Таймири. Приоткрыв глаза, она встретила широкий взгляд облачного ока в лазурном исчерченном небе. Этот новый узор из серебристых стратосферных облаков крепко завладел ее вниманием.
- Быть того не может! - воскликнул оказавшийся рядом философ. - Вот он, знак свыше! Небесный глаз!
Повернуть голову в сторону Диоксида стоило Таймири больших усилий. Ну, чего он раскричался? Подумаешь, какой-то глаз!
- Этой ночью нужно будет обязательно свериться со звездами, - сказал философ самому себе и важно прошествовал к каюте.
Ночью Диоксид как-то исхитрился погасить все навигационные огни, взять у капитана подзорную трубу и при этом не вывести его из себя. Смекнув, что на судне готовится нечто очень увлекательное, Остер Кинн поднялся по канату на палубу, не произведя при этом ни единого шороха.
- Вы смыслите в астрономии? - спрашивал философ, настраивая прибор. - Если нет, я научу. Вон Полярная звезда! А вон Южный Крест. Да, южная часть неба самая интересная… Гляньте-ка во-он туда!
Минорис безропотно следовала каждому указанию старика, и скоро у нее затекла шея. Потирая чуть ниже затылка, она начала осознавать, как тяжко приходится астрономам, когда они ночами напролет рассматривают звездное небо. Что касается Таймири, то ей дела не было до наставлений Диоксида. Подсунув под голову подушку, она улеглась прямо на лакированный настил, закинула ногу за ногу и мечтательно произнесла:
- Хотела бы я иметь такие глаза, чтобы видеть планеты и галактики без всяких там телескопов!
- Это не так уж и сложно, - на самое ухо прошептал ей Остер Кинн. - Нужно всего лишь заменить хрусталик трехслойным объективом и перевернуть светочувствительную поверхность глаза. Сетчатка, как ни странно, расположена у людей задней плоскостью к свету.
- Куда ни кинь - сплошь интеллектуалы! Просто диву даешься! - съязвила Таймири. Она перевернулась на бок, чтобы лицезреть физиономию этого умника. - А вы не боитесь капитанского гнева?…
Между тем лицо философа просветлело, руки задрожали, а глаза наполнились слезами восторга.
- Эврика! - вскричал он. - Настал тот день, когда я сумел вникнуть в смысл начертанных на небе письмен!
Таймири хмыкнула. Вишь, какой впечатлительный! А Минорис, похоже, полностью разделяла его ликование. Как и полагается любой порядочной ученице.
Палуба постепенно заливалась лунным светом, и в этом свете всё четче вырисовывался силуэт капитана Кэйтайрона. Притаившись за углом, он следил за "астрономами". Как бы подзорную трубу не сломали. Удивительно, отчего Остер Кинн со своим исключительным зрением его не заметил! Теперь безбилетнику грозила очередная вспышка ярости и изгнание за борт. Конечно, можно было бы наскоро сообразить и заделаться матросом, если бы не совесть, которая преследовала Остера Кинна с самой колыбели. Но на сей раз, вопреки ожиданиям, капитан не стал никого пропесочивать. Он пребывал в благодушном настроении, а всё потому, что нашел, наконец, свои золотые часы на цепочке. Часы - помощник незаменимый. Работать - работают, а жалованья не просят. Когда, в результате многочасовых раскопок, Кэйтайрон извлек из-под бумажных завалов свой брегет, то прямо-таки светился от счастья и даже попробовал станцевать. Но танцевал он неважно.
- А-а, вы здесь? - обратился он к Остеру Кинну. - Так и быть, оставайтесь. Будете нести вахту.