Но дальше пошло такое, что Санек аж присвистнул от изумления. Вот это да! Покруче любого ужастика, что по телику показывают. Мужик не спеша достал длинный острый охотничий нож с зазубринами у рукоятки – и шагнул к своей жертве. Один удар, другой, третий… Девушка медленно умирала на экране, изрезанная холодной сталью, нежный рот открывался в беззвучном крике и мольбе, а ее мучитель стоял рядом и наблюдал за ней. На лице его блуждала такая счастливая улыбка, словно чуваку лям зелени с неба упал или самая лучшая телка дала бесплатно, а в глазах, чуть прикрытых тяжелыми веками, светилось тихое безумие.
И это было страшнее всего.
Почему-то Санек сразу понял, что кино это – не постановка, не актерская игра, тут все по правде. На секунду ему даже показалось, что он сам умирает вместе с этой девушкой… Он потряс головой, и наваждение исчезло, но и смотреть дальше ему расхотелось. Он выключил компьютер и задумался.
Пожалуй, карту эту он не выбросит… Что-то подсказывало ему, что хозяин телефона очень захочет получить ее назад. Только осторожно все надо сделать, по-умному… А то недолго и самому без головы остаться.
Саня аккуратно спрятал телефон. С этим после, еще успеется… Карту он завернул в чистый листок, вырванный из блокнота, и опустил в потайной карман. Пусть пока там полежит…
Глава 6
Пес цепной
Снег скрипит под ногами при каждом шаге, и от морозного воздуха стынет дыхание, перехватывает горло… Солнце еще не встало, а опер Николай Терещенко спешил на работу. Холод пробирает до костей, пуховик не греет, и ноги совсем окоченели в старых ботинках. Ничего, ничего! Немного осталось.
Николай с тоской думал о том, что опять опаздывает на службу и будет ему нагоняй от шефа, даром что день предпраздничный… Но главное – голова раскалывается, будто много выпил накануне, и в теле противная вялость, так что каждый шаг дается с трудом.
Хорошо бы, конечно, поспать еще часика три, но сегодня ночь выдалась тяжелая. Странно даже – ни тебе дежурства, ни другой срочной работы, более того – в кои-то веки накануне он ушел с работы почти вовремя! Не часто такое удается. Сам Бог велел отдохнуть как следует, выспаться на несколько дней вперед, с запасом, как верблюд в пустыне воду пьет, но не тут-то было. Глаз сомкнуть ему сегодня почти не пришлось, так что чувствовал он себя как выжатый лимон.
Обычно Николай добирался до постели такой усталый, что сразу проваливался в темноту, и отрывал голову от подушки только тогда, когда будильник начинал истошно трезвонить над ухом. Он еще, помнится, даже удивлялся: как это люди страдают бессонницей? Попробовали бы целый день побегать по дворам и чердакам, посидеть над бесконечными отчетами и послушать сбивчивые, лживые и путаные показания – тогда и спали бы без всяких снотворных!
А теперь вот – на собственной шкуре испробовал…
И, самое главное, так хорошо все начиналось, спокойно! После холостяцкого ужина, состоящего из пельменей с кетчупом, Николай немного посидел у телевизора с банкой любимого чешского пива, что так кстати нашлась в холодильнике, и отправился в постель. Заснул он сразу же, но часов в двенадцать его разбудили громкие крики и нестройное пение загулявших соседей на улице. Что поделаешь, Новый год скоро. Люди заранее начинают праздник отмечать!
Громко, от души чертыхнувшись в адрес несознательных граждан, Николай перевернулся на другой бок и хотел было заснуть снова, но не получилось.
Дело было в том, что сегодня ему приснился сон – впервые за долгие годы… И как раз о том, что видеть ему совсем не хотелось.
Когда стало понятно, что уснуть все равно не удастся, Коля встал с постели, заварил крепчайший кофе и долго сидел за кухонным столом, отхлебывая обжигающий напиток и стряхивая пепел в жестяную банку из-под сардин.
Он словно вернулся в тот ясный, солнечный летний день, когда в первый (и, к счастью, единственный!) раз ему пришлось стрелять в живого человека.
Это случилось в начале девяностых, в самый разгар бандитского беспредела и общей неразберихи. Юный опер Коля Терещенко только-только начал службу в органах внутренних дел. Чего уж греха таить – после армии податься было особенно некуда. А в милиции – и оклад хоть небольшой, но стабильный, и льготы какие-никакие… Но главное – эта работа казалась по-настоящему мужской, важной и нужной. Коля старательно постигал милицейскую премудрость и надеялся, что когда-нибудь станет настоящей грозой преступного мира, вроде сыщика Гурова из детективов, которые он с удовольствием почитывал на досуге.
Конец иллюзиям положил вор в законе по кличке Перстень. Он уже полгода числился в федеральном розыске как особо опасный рецидивист, бежавший из мест лишения свободы, и надежды когда-нибудь поймать его было немного. Но вдруг от "источника", то есть стукача Васьки Баринова, пришла информация, что видели его в Москве, на хате у бывшей сожительницы Катьки.
В то утро опера выдвинулись в адрес, ни на что особо не рассчитывая. Глупо было надеяться, что такой опытный волчара, как Перстень, надолго задержится у бабы под боком, но проверить-то все равно надо! Как говорится, "чем черт не шутит, пока бог спит"…
Коля, как самый молодой и неопытный, остался караулить во дворе под окнами. "Конечно, вряд ли что, но так, на всякий случай…" – сказал капитан Шухов, Колин непосредственный начальник. Помнится, Николай еще подосадовал про себя слегка, что другим достается самое интересное, важное, может быть, даже опасное дело, где можно будет проявить себя, а его оставляют, словно вора-малолетку, на шухере. Но когда опергруппа заходила в подъезд, не снабженный еще в те годы ни кодовым замком, ни домофоном, под ложечкой вдруг противно засосало. Правда, тогда Коля не придал этому значения – подумаешь, позавтракать не успел!
Ждать пришлось долго. Коля совсем умаялся. Солнце припекало не на шутку, и ведь недаром говорят, что ждать и догонять – хуже нет… Он просто глазам своим не поверил, когда увидел на фоне оконного проема высокую, нескладную фигуру. Человек постоял на подоконнике пару секунд, распахнул окно и, нелепо взмахнув руками, полетел вниз. В первый момент Николай даже не понял, что произошло, но рука сразу же потянулась к табельному пистолету под курткой.
Это потом он узнал, что Перстня благополучно взяли тепленьким, прямо в постели, приковали наручниками к батарее, но стоило оперативнику, приставленному стеречь его, лишь на минуту отвлечься и выйти из комнаты, как он исхитрился каким-то невероятным образом освободиться и выпрыгнуть в окно.
А пока… Он видел только темный силуэт, падающий с раскинутыми руками, словно человек пытался полететь, как птица, да вот досада – упал. Он рухнул на асфальт, но тут же поднялся и, чуть прихрамывая, побежал прочь.
– Стой! Стрелять буду!
Но Перстень, конечно, не остановился. Он бежал как-то странно, пригнувшись и словно припадая на обе ноги, но двигался на удивление быстро и ловко. Еще миг – и уйдет…
В первый момент Коля даже оторопел от неожиданности, но потом сумел стряхнуть оцепенение. Руки, ноги, все тело действовали почти автоматически, без участия разума. Коля выхватил из кобуры табельный пистолет, передернул предохранитель…
– Стой, стрелять буду!
Первый выстрел ушел, как положено, вверх, в ясную синеву летнего неба, а второй, прозвучавший сразу вслед за ним, достиг цели. Не зря Николай проводил время в тире, прилежно паля по мишеням… Человек, бегущий по тротуару, упал, словно натолкнувшись на невидимую преграду, но его ноги все еще дергались, словно он пытался бежать.
Николай почувствовал, что колени противно дрожат и рукоять пистолета стала влажной и липкой. Он подошел ближе, на всякий случай держа оружие наготове. Почему-то с первого взгляда было понятно, что человеку, что лежит перед ним на грязном асфальте, жить осталось не более нескольких минут.
Очень страшно оставаться наедине с умирающим, но, как назло, улица была безлюдна и пуста по утреннему времени, а товарищи, что направились в адрес, все никак не возвращались. Мобильные телефоны войдут в повседневный обиход много позже, а потому оставалось только одно – стоять и ждать.
Эти минуты показались ему очень, очень долгими. Раненый неимоверным усилием перекатился на бок, потом на спину… Лицо его было на удивление спокойным, словно он знал, что умирает, и успел уже смириться с этим. Кровь пузырилась на губах, стекая тонкой струйкой по подбородку, но Перстень оставался в сознании и смотрел на него неотрывно, словно хотел запомнить навсегда… И вдруг сказал, с силой выдохнув, так что капли крови брызнули изо рта:
– Что, страшно тебе, мент?
Неожиданно для себя самого Коля кивнул. На губах умирающего появилась удовлетворенная, почти счастливая улыбка.
– И правильно. Я… на свободу иду, а ты… как был псом цепным, так им и останешься!
Это последнее усилие как будто отняло тот остаток жизни, который еще оставался в его теле. Кровь хлынула изо рта ручьем, потом Перстень дернулся еще пару раз и затих. Глаза его заволокла мутная пелена, но эта ужасная улыбка застыла на лице навеки, превратилась в посмертную маску.
Дальше все было как в тумане. Пришли ребята, и Коля объяснял им, что произошло, потом подъехала машина с красным крестом на боку и какие-то люди увезли труп, накрыв с головой… Когда опера вернулись в отдел, ребята, ни слова не говоря, усадили Колю за стол, налили стакан водки… Он опрокинул его залпом и сразу же будто провалился куда-то.
Проснулся он на жестком и коротковатом диванчике, где потом еще не раз случалось ему ночевать, когда сильно задерживался на работе. Была глубокая ночь, полная луна засвечивала в окно – совсем как сейчас. Голова болела отчаянно, и Николай не сразу вспомнил события прошедшего дня. Тогда ребята хлопали его по плечу, успокаивали и говорили, что все обойдется. Да он и сам чувствовал себя чуть ли не героем – достал ведь таки злодея! Надо было, конечно, по ногам стрелять, но раз уж так получилось…
Но теперь, в призрачном и бледном лунном свете, все представлялось совсем иначе. Николай почувствовал себя постаревшим сразу на много лет. Пришло ясное и горькое осознание, что он убил человека и никогда больше не будет таким, как раньше. Эта незримая, но прочная преграда отделяла его от других людей, как тонированное стекло на бандитской "девятке".
Потом еще много было всякого… Были времена, когда на ментовскую зарплату прожить было почти невозможно, и былые товарищи пережили их кто как сумел. Одни ушли, предпочтя беспокойной и малооплачиваемой службе в органах более хлебные места. Многие из них и сейчас трудятся в ЧОПах или детективных агентствах, выслеживая неверных супругов или собирая компромат на конкурентов по бизнесу.
Были и такие, что научились пользоваться служебным положением в личных целях. Тут все идет в ход – и сфабрикованные дела, и крышевание сугубо незаконного бизнеса вроде проституции или наркоторговли, а уж взимание дани с легальных коммерсантов за защиту от преступных и прочих посягательств даже и серьезным проступком не считается, особенно в последние годы.
Некоторые умудряются совсем неплохо устроиться – например, как бывший однокашник Серега Арефьев. Николай не раз слышал о нем… К таким, как он, намертво приклеилось обидное словечко "бизнес-мент". Что ж, поднялся парень, из убогой хрущевки переехал в новую квартиру, иномарку себе купил, жил, надо полагать, в полное свое удовольствие… А потом совершенно неожиданно застрелился. Никто так и не понял, что стряслось, даже провели расследование смерти сотрудника, но ничего так и не выяснили. Жил себе человек, жил, крутился, вертелся как мог и вдруг бац! – вытащил табельный пистолет и пальнул себе в висок.
А другие просто тянут лямку, стиснув зубы, и даже стараются делать свою работу настолько хорошо, насколько могут, не отвлекаясь на излишние умствования и размышления о смысле жизни. Сам Николай как раз к таким и относил себя… Как когда-то говорил дед, бывший солдат Великой Отечественной, встретивший Победу в Берлине, "служи и ни о чем не думай!".
И Николай служил. За долгие годы он и сам огрубел, очерствел, нарастив на душе изрядный слой рогового панциря. А как иначе? Грязную работу в белых перчатках не делают, тут тебе не Европа какая-нибудь, где с правами человека носятся как дурень с писаной торбой.
Тот случай с Перстнем он почти забыл… В памяти осталось только исхудавшее лицо, запавшие щеки, жесткие углы скул, сросшиеся над переносьем кустистые седые брови и неожиданно-спокойные, даже чуть насмешливые темно-серые глаза, в которые почему-то смотреть было мучительно стыдно.
Да еще эти ужасные слова: "пес цепной".
Нет уж, хватит! Николай остановился, достал сигареты и торопливо прикурил, закрывая рукой огонек зажигалки от ветра. Есть такая работа – искать убийц и бандитов, и, если вдруг некому станет ее выполнять, в стране вообще беспредел начнется! И он ее выполняет в меру своих сил. А когда какой-нибудь душегуб его стараниями получает то, что заслужил, чувствует, что живет не зря.
А потому – нечего зря душу бередить, что было – то прошло.
Так что шевелись, мент, работай…
А в это время Лиза беспокойно ворочалась в постели. Шелковые простыни сбились и стали влажными от пота, волосы прилипли ко лбу, она тяжело дышала и даже стонала во сне – но и проснуться никак не могла.
Ее снова преследовал темный человек без лица. Лиза слышала его шаги у себя за спиной. Она бежала, бежала из всех сил, задыхаясь, падая и поднимаясь вновь, но спасения от него не было.
И в тот момент, когда она уже совсем отчаялась, Лиза вдруг увидела прямо перед собой дверь. В тот момент некогда было думать, куда она ведет, что за ней находится… Изо всех сил она рванула дверь на себя, и – о, счастье! – она оказалась не заперта!
Лиза влетела внутрь – и дверь захлопнулась у нее за спиной, отсекая от преследователя. В первый момент она в изнеможении привалилась к стене и закрыла глаза, веря и не веря, что оказалась наконец в безопасности.
Открыв глаза и оглядевшись вокруг, Лиза обнаружила, что оказалась в давно знакомом библиотечном зале, где проработала столько лет. Здесь, кажется, ничего не изменилось – те же стеллажи, плакаты, цветы на окне…
И Светлана Карловна все так же восседала за своим столом, строго поглядывая на нее сквозь очки. Увидев ее, Лиза почувствовала, что краснеет до самых корней волос. Сейчас ей почему-то было ужасно стыдно перед этой женщиной… Пусть у нее устаревшие понятия, пусть из-за этого она кажется даже чуточку смешной и нелепой, но ведь она столько лет была ей фактически второй матерью! Теперь она как будто увидела ее по-новому, совсем другими глазами. Почему-то ей захотелось сейчас попросить прощения, сказать, что она была не права и несправедлива и теперь искренне сожалеет об этом, но рот сковала немота.
Но кажется, она вовсе не сердилась. По своей привычке сдвинув очки на самый кончик носа, она смотрела на нее строго, как на первоклашку, которую угораздило потерять библиотечную книжку, но в глубине глаз пряталась улыбка.
– Здравствуй, Лиза! Очень рада видеть тебя снова. Что ж ты так давно не приходила?
Лиза почувствовала, как краска стыда заливает ей лицо. Даже уши горят! Она отвела взгляд и промямлила:
– Да понимаете… так получилось. Как-то все времени не было – то одно, то другое…
Светлана Карловна осуждающе покачала головой, и ее высокая седая прическа заколыхалась.
– Нехорошо, девочка, нехорошо… Надо быть организованнее! Но раз уж ты все-таки пришла – у меня кое-что есть для тебя. Сейчас, подожди минуточку…
Она склонилась над своим столом-конторкой. Лиза хотела было сказать, что у нее теперь все есть, ей ничего не нужно, но вместо этого просто стояла и терпеливо ждала. Она вдыхала знакомый запах, и теперь он казался таким родным, что просто плакать хотелось.
Еще больше хотелось остаться здесь, но она понимала, что теперь никак не сможет этого сделать, она тут больше не хозяйка, а лишь гостья и должна уйти.
А Светлана Карловна все искала что-то… Это было совершенно не похоже на нее, в жизни у этой женщины во всем царил идеальный порядок, и ей ни за что не пришлось бы копаться так долго. Лиза уже хотела уйти, но в этот момент бывшая начальница торжествующе улыбнулась:
– Вот, нашла наконец. Возьми. Это для тебя. Прочитай внимательно.
Она протягивала ей какую-то книгу. Лиза удивленно уставилась на яркую обложку. Этого она никак не ожидала! Книга оказалась собранием детских сказок Шарля Перро. Это было так странно и нелепо – даже во сне! – что она возмутилась:
– Зачем она мне? Я ведь уже взрослая и не читаю сказки, мне она совсем не нужна!
Но Светлана Карловна вовсе не смутилась и не удивилась. Так же глядя поверх очков, она строго сказала:
– Я вижу, что ты взрослая. То есть тебе так кажется. А ты все-таки прочитай, прочитай непременно…
Светлана Карловна все совала и совала книгу Лизе прямо в руки, настойчиво и властно, и наконец она сдалась:
– Ну хорошо, хорошо, если вы так настаиваете…
Книга словно сама раскрылась у нее в руках, и Лиза увидела изображение бородатого мужчины в богатой средневековой одежде. Перед глазами появились знакомые строчки. Эту сказку Шарля Перро она читала давным-давно, еще в детстве, но разве можно было ее не узнать!
"Жил-был однажды человек, у которого водилось множество всякого добра: были у него прекрасные дома в городе и за городом, золотая и серебряная посуда, шитые кресла и позолоченные кареты…
Но к несчастью, борода у этого человека была синяя".
Лицо на картинке стало меняться, и Лиза с ужасом узнавала знакомые черты. Еще мгновение – и с книжной страницы на нее смотрит Борис! Выглядел он, конечно, странно, словно нарочно переоделся для театрального спектакля и нацепил эту ужасную накладную синюю бороду, но это был он, несомненно, он!
Лиза хотела было закричать, отбросить прочь эту дурацкую книгу, но из горла вырвался только тихий, сдавленный хрип.
– А теперь иди и подумай, – строго сказала Светлана Карловна, – и книгу не забудь принести вовремя!
Лиза повернулась и покорно пошла к двери. В самый последний момент она вспомнила о темном человеке, который, несомненно, караулит ее там, снаружи, и сердце бешено заколотилось от ужаса. Она хотела было вернуться, но ноги сами несли ее прочь. Дверь распахнулась перед ней, и она вступила в темноту… Ее обдало ледяным холодом, так что перехватило дыхание, защемило сердце.
Лиза вскрикнула – и проснулась.
Николай сидел за столом у себя в кабинете. Хоть день и предпраздничный, а дел накопилось столько, что, кажется, век не разгрести. Мало кто догадывается, что оперативная работа по большей части состоит не из выстрелов и погонь, а из нудной бумажной волокиты. И начальством зачастую оценивается по ней же, а не по результату.