Но из больницы надо было выбираться. Погибнуть тут, превратиться в идиотика, пускающего томные слюни, мне не хотелось. И если план мой вначале казался безукоризненным, то теперь, после овеществления шарика, в нем появились трещины. Мне почему-то казалось, что, рассказывая врачам об изменении сознания, о том, что шарика, конечно, нет и не было, а было только мое больное воображение, я предам что-то важное, что-то потеряю.
Но серое небо все падало в решетки окна, падало неумолимо и безжалостно. Мозг начинал пухнуть, распадаться. Требовалась борьба, требовалась хитрость. И пошел к врачу.
…Через неделю меня выписали. Я переоделся в нормальный костюм, вышел во двор, залитый по случаю моего освобождения солнцем, обернулся на серый бетон психушки, вдохнул полной грудью. И осознал, что чего-то не хватает.
Я сунул руку в карман, куда переложил шарик, при выписке, из халата. Шарика не было! Напрасно надрывалось в сияющем небе белесое солнце. Напрасно позвякивал трамвай, гудели машины, хлопали двери магазинов и кинотеатров. Серое небо падало на меня со зловещей неотвратимостью. Я спас себя, свою душу, но тут же погубил ее. Ведь шарика, - теплого, янтарного, радостного, - не было. Не было ни когда.
Самое любопытное, так это то, что КГБ всерьез мной занимался. А мне было забавно. Хотя никакой особой ненависти я к советской власти не испытывал. Если не считать той неприязни, которую я испытывал и испытываю к любой власти в любом проявлении.
Желание третье
1
Наступало время выписки из кардиологического отделения. Теперь меня по законам советского времени должны были определить в санаторий для реабилитации. Должны, если бы я где-то работал. Увы, из районного КБО фотографа Ревокура давно уволили, да и след мой уже, наверное, потеряли. Кроме того, мне вовсе не хотелось возвращаться в эту полубурятскую деревеньку. Теперь, с Проводником на запястье и после лечения, я чувствовал себя гораздо бодрее и рассчитывал на крупные достижения.
Для начала следовало достать денег. Немного у меня еще оставалось с того происшествия на вокзале, когда я при помощи Проводника произвел первый в своей многогрешной жизни гопстоп. Но я хотел в хороший санаторий, а это требовало соответствующих связей. (Напомню, что дело происходило в СССР, где связи - лучше партийные - давали большие возможности). Деньги могли помочь организовать связи, а дальше - по нарастающей. Опыт имелся. И журналистский, и аферистский.
До сих пор жалею, что разрушилась однопартийная система. Так было легко управлять этими запрограммированными коммунягами! Я знал как с ними разговаривать, кем представляться, на чем играть. И обычно получал то, что мне требовалось. По крайней мере, в районном масштабе. Хотя, приходилось и с областным (и, даже, краевыми) монстрами успешно сотрудничать.
Хотя, вру - не жалею. Так, некоторая ностальгия. Детская болезнь левизны.
Значит, следовала достать деньги для раскрутки. В больнице, где я лежал, была охраняемая палата. Там приходил в себя после сердечного спазма подследственный крупного масштаба. Еще бы, не крупного, коли у его палаты постоянно дежурили два мента. Будь он фигуркой помельче, лежал бы в тюремной больничке. Я решил с ним законтачить.
Сделать это было не слишком трудно. Вечером я надел халат врача (они свободно висели в гардеробной; золотое время совдепии), белую шапочку и нахально прошел в запретную палату, помахивая стетоскопом, который спер из ординаторской.
- Ну-с, больной, - сказал я, подходя к кровати, на которой лежал широкомордый мужик лет сорока. Его живот высоко вздымался над горизонталью одеяла. - Как мы себя чувствуем?
- Что-то я вас не знаю, доктор, - ответил мужик тоненьким голосом, дисгармонирующим с его внешностью, - вы раньше ко мне не приходили?
- Тише, урод, - прошипел я, - я такой же, как ты, больной. Тянул срока, сейчас на мели, хочу тебя выручить. Говори быстро, что надо? Может цынкануть кому что? Или ксиву хочешь заслать?
- Вы меня с кем-то путаете, доктор, - нахально пропищал мужик.
- Думаешь, я - наседка! Дубина стоеросовая! Посмотри вниз.
Он посмотрел на мои больничные, растоптанные шлепанцы, на пижамные брюки, нагло торчащие из-под халата. Промолчал.
- Я же рисковал, сюда идя, менты могли врубиться. Или ты по фене не сечешь? Если я тебя вытащу на волю, сколько забашляешь?
(В ту пору кроме жаргона в лексике активно присутствовали жаргонизмы лабухов - музыкантов. Чувак, чувиха, башли, лабать… Нынче эти слова забылись, в русский язык активно вторгается тюремная фразеология.)
- Надо подумать, - пискнул толстяк.
- Думай, - я пошел на выход, моля Бога, чтоб менты не посмотрели на мои ноги.
Ушел я удачно, скинул халат, вернул инструмент на место, а сам уселся на кровать и по привычке, последнее время появившейся, спросил беззвучно у Проводника:
"А твое мнение каково на этот счет?"
"Все очень просто, - прозвучал у меня в голове Проводник, - его надо вывести так, чтоб никто не заметил. Лучше сделать это не вечером, а часов в пять утра: именно в это время у людей наиболее сильно разлитое торможение".
"Хорошо говоришь, особенно мне нравиться твой совет о том, что сие дело надо произвести незаметно".
И тут, неизвестно уж по какой ассоциации, я вспомнил цирк, стандартный номер иллюзионистов говорящей головой.
"Система зеркал - вот, что нам нужно! Система зеркал и обычная каталка процедурной сестры с инструментами. Он, хоть и толстый, но ненадолго поместится там."
"Идея хороша, - незамедлительно отозвался Проводник. Как ты ее собираешься реализовать?"
"Собираюсь… Очень просто. Я, вроде, уже ходячий…".
Действительно, дальнейшее не требовало особого ума. Я отпросился у доктора в город, пообещав не напрягаться, пользоваться такси и вернуться к обеду. Деньги еще оставались, их мне вполне хватило на поездку на тачке в цирк и обратно. Я вернулся к обеду, а вечером ко мне пришел первый посетитель. Пришел в положенное по "уставу" советской больницы время, пробыл у меня час, ушел и следующий раз явился через сутки поздно вечером, во время для свиданий не положенное, и принес объемный пакет. Я отдал ему все свои деньги, что-то около 120 рублей (речь идет о старых, полноценных рублях, о времени, когда десяти рублей хватало на ресторан), пообещав остальные после окончания задуманной операции.
Ночь я почти не спал. Хотя мог спать спокойно - Проводник прекрасно справлялся с ролью сверхточного и сверхнадежного будильника.
Под утро я встал и прошаркал больничными тапочками в туалет. Открыл окно, впустил девушку - ее я нанял там же, в цирке, с подачи иллюзиониста, и пока она одевала халат, раскрыл складную каталку процедурной сестры. И каталка поехала в охраняемую палату. (Девушка мне понадобилась по простой причине: советский дежурный врач в предутренние часы спит, а не шляется по палатам).
Через пять минут каталка вновь въехала в туалет. Попискивая, толстяк выбрался из поддона каталки. Я сложил ее, стараясь не греметь зеркалами, вручил девушке:
- С машиной все нормально?
- Ждет.
- Отвезете этого туда, куда скажет. Он рассчитается с твоим шефом полностью. Удачи.
Я поддержал неуклюжего толстяка под локоть, закрыл за ними окно и пошел спать.
Как я и ожидал, беглый толстяк умел быть благодарным. Уже к вечеру второго дня ко мне прибыл посетитель, поинтересовавшийся моими желаниями.
- У меня, золотая рыбка, - сказал я посланцу невозмутимо, - желания большие. Или никаких. Одно из двух.
- Ну, наглеть то не надо, - сказал посланец.
- Я и не наглею. Передайте вашему шефу, что он сам знает, сколько стоит его свобода и благополучие. Мне, знаете, как-то, даже, неловко оценивать его личность. Обидеть могу, посчитав дешево.
Психологически я был точен. Никакой человек не хочет казаться дешевкой! А уж, для уголовного авторитета - такое вообще позорно.
На следующий день тот же посланник вручил мне три сберкнижки на предъявителя в разные сберкассы и толстую пачку 25 рублевок.
Врач посоветовал первое время не менять резко климат. Ну и, естественно, не напрягаться, соблюдать дозированные нагрузки, каждые десять дней делать в поликлинике кардиограмму. Он посетовал, что не может отправить меня в реабилитационный санаторий, так как я нигде не работаю.
- А платные есть? - поинтересовался я.
- Конечно. В Мальте, например. Семьдесят пять рублей за две недели. Очень хорошие условия. Сосновый бор, комфорт. Я могу позвонить, договориться.
- Буду вам благодарен, доктор. Только мне хотелось бы в палате на одного.
- Это будет стоить дороже.
- Доктор, дороже всего здоровье.
Через час проблема была решена. Санитарка уже успела сбегать по моей просьбе в магазин, так что доктор получил в качестве презента коньяк, чем был весьма доволен. И вызвал мне такси.
Даже не верится, что было время, когда поездка в такси за город стоило всего пять рублей!
* * *
Деревянные теплые коттеджи санатория стояли в густом бору. Не сосновом, как думал врач, - в кедровом. А кедр - дерево уникальное, целебное…
Боюсь, что у читателя сложилось впечатление обо мне как об алкоголике и уголовном элементе. Отнюдь, я вырос в профессорской обывательской семейке, о которой до сих пор вспоминаю с раздражением, (там царил дух местечковой еврейской лавочки, перемешанный с провинциальной роскошью купечества); получил хорошее разностороннее образование (хоть и не законченное официально); бывал удачлив и в работе, и в карьере, и материально жил выше среднего. Но все время считал жизнь игрой, романтику искал в отношениях с людьми, сказку. Скорей всего и пить начал из-за непохожести жизненной серости и бесчестности с розовыми идеалами. Короче, долго оставался книжным мальчиком и жил понарошку, покрываясь шрамами и не делая выводов. Старшие благополучные братья считали, что у меня отсутствует "детектор ошибок".
Почему я столь подробно описываю некоторые эпизоды своей биографии? Прежде всего хочу, чтоб исследователи смогли лучше понять характер человека, которому суждено стало одеть доспехи Бога.
Я до сих пор не способен судить о себе самом объективно. Считается, что мозг человека никогда не сможет понять самого себя. Если б смог, тогда и змея, жующая свой хвост, смогла бы его заглотить полностью. Наверное, в попытке постичь себя мозг и создает все более совершенные "костыли"-компьютеры. Не исключено, что искусственный интеллект осознает человеческий и тогда превзойдет его. Мой Проводник - один из вариантов. Страшно подумать о могуществе цивилизации, его создавшей.
Предвижу, что любитель простенькой фантастики уже матерится и жалеет, что взялся за эту книгу. Нет приключений, нет чудес, ни одного дракона не появилось. Дракон присутствует в книге с самого начала. Только его не видно, он внутри героя, автора. Впрочем, в читателях тоже живут драконы. В каждом. И все разные - у кого-то мелкие и поганенькие, у кого-то крупные и алчные. А тех, кто ждет приключений, разочарую. Я еще вначале предупреждал, что моя книга - своеобразный, полухудожественный дневник необычайных событий, интересный прежде всего для ученых и людей мыслящих. Развлечений в своих записях я не сулил и не готовил. Горький реализм с неумелыми литературными изысками. (Признаю, во многих из нас кроме драконов живет еще и графоман. Во мне - это уж точно. Но по-прежнему пользоваться услугами Проводника для стилистической правки я не желаю).
Вернемся в кедровый рай. Именно там меня настигла завистливая судьба, лишив Проводника и, заодно, свободы. О Проводнике я жалел больше.
Не буду размазывать, как говорил Беня, манную кашу по чистому столу. В первый же вечер я ухитрился напиться, поссорился с каким-то мужиком, толкнул его, он упал около аллеи и, вместо того, чтоб встать и надавать мне тумаков, начал стонать и корчиться. Я с ужасом подумал, что у него слабое сердце, как у меня, и мне придется отвечать. Но действительность оказалась еще хуже. Он напоролся на ржавый штырь арматурины, не видимый под слоем опавшей хвои, напоролся анусом, пробил себе прямую кишку.
Ситуация, прямо скажем, парадоксальная. Вероятность, как подсчитал Проводник, одна миллионная. Того, что именно тут, именно в это время, именно я толкну, именно этого мужика и он напороться именно этим местом. Возможность попадания в этого мужика метеорита и то большая: одна семисоттысячная. Ну, а если прибавить к этому тот факт, что мужик оказался партийным начальником, то можно доводить случайность события до еще менее возможной.
Признаться, мне всю жизнь везло на невероятные совпадения. Как-то стоял на мосту, увидел двух лебедей, летящих низко. Только подумал, что могут задеть за провода, как один из них зацепился и упал к моим ногам в смертельной агонии, провод разрезал ему плечо и шею. Телевизор как-то включил, а оттуда: "Выключи сию же минуту". Я выключил от неожиданности, рассмеялся, снова включил… "Выключи, кому говорят!" - даже экран еще не успел прогреться. И так три раза. Последний раз я уже из озорства попробовал, пару минут спустя.
С Девочкой у меня совершенно парадоксальная встреча произошла. Я специально написал Девочка с большой буквы. Это был не ребенок, это было нечто запредельное. Случилось наше с ней знакомство гораздо позже описываемых событий. Когда я отсидел за хулиганство с тяжелыми для здоровья пострадавшего последствиями и уже во время перестройки искал, куда приткнуться, чем заняться, подрабатывая мелкими аферами. Об этом я еще расскажу. Более того, обретя Проводник, я заново "прокачал" ситуацию с Девочкой, вспомнил другие "странности" своей биографии и появилось у меня сомнение в случайности встречи. Не был ли это своеобразный тест иного разума (тест или ряд тестов), которому подвергли предполагаемого носителя Проводника?
А пока я суетился вокруг пострадавшего, ничего не мог понять, сердце опять закололо, я нитроглицерин принял и, почти полностью протрезвев, поплелся спать. Разбудили меня менты. Два месяца промаялся в СИЗО, получил полновесных пять лет и отсидел их сполна, схлопотав уже в конце срока двухгодовалую добавку за бунт в зоне, к которому ни малейшего отношения не имел. Использовали, как козла отпущения.
О зоне рассказывать не буду, уже несколько зарисовок на эту тему вставил в текст. Тем более, что разницы никакой нет, что одна ходка, что - вторая… Скорее, важно рассказать, как я на весь этот период остался без Проводника.
Дело в том, что брали меня мусора достаточно вежливо. Отчасти, потому что обвинение не было еще конкретизировано, отчасти из-за того, что не знали толком, кто я такой. А санаторий для лиц высокопоставленных, так что осторожничали краснопогонники. Это потом у они надо мной потешились, когда узнали, что я бывший зек и алкаш. А я, проснувшись, прежде всего мечтал похмелиться. Поэтому попросил их подождать, а сам сбегал в буфет, бахнул как следует, с собой прихватил пузырь "Аиста", курево, жрачки. Чувствовал, что могу загреметь. Ну, а возвращаясь, понял, что браслет они с меня снимут. При первом же шмоне. С кожей, если потребуется.
Чего-чего, а лишиться космического советника - лучше жизни лишиться. Убежать я сейчас не смогу, некуда, да и сердце в любой момент может не выдержать. Так что лучше спрятать это сокровище, а потом вернуть. Ради такого и ожидать будет сладко, любой срок выдержу. Тем более, что сейчас они меня в больничку должны направить, а не в камеру. Я все же только-только после инфаркта, все документы на руках.
И я спрятал браслет. С трудом уговорив отпустить мое запястье, зарыл его в лесу под неприметным кедром среднего размера. Сперва хотел под пнем, но подумал, что пень могут выкорчевать. Хотел под высоким красавцем, но тоже не рискнул, а вдруг этот кедр какому-нибудь боссу понравиться и его увезут. А вот среднее дерево долго стоять будет.
Я рыл голыми руками, спешил, то и дело отхлебывал коньяк, под язык бросил целую пригоршню нитроглицерина, сбил ногти, ободрал костяшки до мяса. Но справился. Упрятал величайшую ценность Земли глубоко под корни, зарыл и заровнял отверстие. И пошел к ментам, которые не отказались выпить со мной "на дорожку", да так не отказались, что пришлось мне во второй раз в буфет идти.
Так что прибыл в КПЗ хмельной, там еще угостил дежурного, получил отдельную камеру и овчинный тулуп для тепла и мягкости. Это уже после встречи со следователем условия содержания стали обычными. Хотя послаблений как инфарктник я добился. Что, впрочем, меня от максимального срока не уберегло.
Отбывал в Краслаге (Красноярский край, зона строго режима - Решеты), будто в Иркутской области лагерей не хватает всех режимов. Перед звонком в зоне замутили небольшой бунт, а следственная комиссия, выбирая виноватых, включила в их число и меня. И уже после перестройки я, совершенно отвыкший от вольной жизни, получил справку об освобождении и старый паспорт со штампом о выписке с прежнего места жительства. Ехать я мог на все четыре стороны, денег мне государство дало на первое время вполне достаточно (по мнению государства) - 35 рублей (Тут и дальше, чтоб не путаться, я буду пользоваться курсом рубля на время написания мемуара - 2000 год). И добраться сразу до тайника я не мог. Поэтому дальнейшее более подробное повествование я начну с того момента, когда прибыл в Красноярск с твердым указанием в двухнедельный срок трудоустроиться, прописаться, обменить паспорт устаревшего образца на новый и отмечаться первое время в отделении милиции по месту жительства. Это все было достаточно забавно, особенно, если учитывать, что ни трудоустраивать, ни прописывать меня никто не собирался. Наоборот, для работы требовалась прописка, а в паспортном столе без справки с работы и разговаривать не желали.
2
И вышли на серый асфальт люди - нелюди в защитной форме и без лиц, и огородили серое существование щитами с указанием входов и выходов и надписями - "Жилая зона", "Рабочая зона", "Санчасть", "Столовая", "ШИЗО", "ПКТ", "Штаб", "Клуб"… И ушли эти трудяги жуткой сцены, а по безжизненной плоскости асфальта двинулись колонны людей. Они тоже были без лиц, а униформа их выглядела бесцветно и мрачно. Шли они в затылок друг другу, еле волоча ноги, и колонна продвигалась со скоростью замерзающей на осеннем ветру гусеницы. Только в одном направлении движение колонн несколько ускорялось - когда они шли в столовую. И если посмотреть на строй сверху, то серая череда стриженых голов напоминала какую-то гигантскую кишку, конвульсирующую бессмысленно и жалко.
И был день, и было утро, и день этот был не библейским, а черт знает, каким, и небо было беспомощно тусклым, а крошево бархатных лепестков оседало на чьих-то плечах, превращалось в символ издевательства над красотой.