- Она говорит: не вечно мне убиваться по Тому.
- Убиваться по Тому? - не понял Леонид. - Мы же его спасли…
Он вспомнил. Городское кладбище перед поворотом на аэропорт Ваймеа-Коала. Металлические ворота. Дорожки. Памятник. Фотография. Комао Калоха. Он… не вернулся? Лайма, склонившаяся над могилой, ладони стиснуты, взгляд… Том погиб. Грузовик потерял управление…
- Лайма, - пробормотал Леонид, - прости меня, пожалуйста.
Лайма прижалась лбом к его плечу и что-то сказала, Леонид не расслышал и переспросил.
- Это я с миссис Гановер, - сказала Лайма. - Мы с ней иногда так переговариваемся - я у окна, она внизу, в садике. Она умеет читать по губам - я научила.
- Вот как….
- Она говорит, что тебе будет трудно со мной.
- Почему?
Лайма отошла от окна, прошла на кухню, сказала оттуда:
- Она знает, что ты русский.
- Ну и что? - удивился Леонид. - Какая…
Он вспомнил и это. Господи… Ему придется уехать. Виза только до конца месяца. Шеф с Витей и Реной улетают сегодня.
Он не сможет без Лаймы. Он никогда без нее не мог. С детства - с первой встречи. Он прилетел в Ниццу с экскурсией из Москвы, а Лайма с такой же школьной экскурсией из Ваймеа. Ваймеа… Будто в сказочной стране. Он нырял, и однажды, вынырнув, увидел рядом девичью головку, прозрачная шапочка не скрывала копну черных, как космос, волос. Он не умел знакомиться, боялся показаться навязчивым, нелепым и, главное, не остроумным.
"Вы, - сказал он, - из какой школы?"
"Я из Ваймеа, это на Гаваях, ты не знаешь, у тебя, наверно, плохо с географией".
Он смутился и хлебнул соленой воды.
"Ну что ты, - сказала она, - давай поплывем к берегу и познакомимся заново".
Так это было. Они лежали на мелкой гальке, смотрели на пересекавший ярко голубое небо белый и почти невидимый штрих-пунктир орбитального кольцами говорили, говорили… Никогда прежде он столько не молол языком. Не вообще, а с девушкой, которая ему безумно нравилась.
Когда нужно было разъезжаться (школьный автобус Лаймы улетал в Париж - старшеклассников везли осматривать Лувр и Музей Кали, а Леонид возвращался домой, его экскурсия закончилась), они обменялись адресами и кодами и долгие месяцы смогли прожить друг без друга. Конечно, письма, разговоры по стерео, были и ночи вдвоем, когда им удавалось встретиться на пару часов в нейтральной зоне - то на Камчатке, то на Кубе, где были юношеские лагеря с прямым подключением.
А после школы…
Он не хотел вспоминать их размолвку, ему казалось, что все между ними кончено, у Лаймы появился поклонник, с которым она…
- Ты и Том, - сказал Леонид.
Лайма поставила на столик закипевший чайник, разложила салфетки, разлила по чашкам заварку, положила дольки лимона - очень старательно, не глядя на Леонида.
- Ты и Том… - повторил он.
- Пожалуйста, - сказала Лайма, - не надо. Ты спас Тома - там.
- Там… - повторил Леонид. Ему с трудом удавалось разделить воспоминания. Он спас Тома. "Коринф" вернулся. Корабль был не на ходу, двигатели сдохли, когда звездолет переместился во вселенную-клон. Том Калоха вернулся, и Леонид видел его могилу на кладбище Ваймеа, потому что Том разбился на грузовике.
- Наташа, - сказал Леонид.
- Твоя жена? - подняла брови Лайма.
- Послушай, - торопливо, сказал он. - Я разведусь. Мы с ней давно чужие люди. Я разведусь и вернусь. Нам нельзя друг без друга.
- Да, - кивнула Лайма, доливая в чашки кипяток из чайника.
- Я разведусь, - повторял Леонид, как мантру.
- Лео, - сказала Лайма, - пей чай, остынет. Тебе нужно ехать.
Она опять говорила по-английски.
- Твою жену зовут Натали, - слишком спокойно, чтобы Леонид смог обмануться, сказала Лайма. - И ты не вернешься, потому что…
В гостиной заиграла приглушенная мелодия Моцарта.
- Тебя. - Голос Лаймы звучал ровно. - Это Натали, ответь.
Она отвернулась к окну и поднесла к губам чашку. Мобильник Леонид обнаружил в кармане куртки, небрежно брошенной на валик дивана.
- Леня, - голос Наташи. - Как ты там? Что-то я забеспокоилась, вот решила позвонить, дорого, но я на минуту, у тебя все в порядке, мне сказали, вы сегодня летите домой, Папа поменял билеты, ты знаешь, вас показывали в новостях, не вас-вас, а обсерваторию, телескопы Кека, я тебя высматривала, но не увидела, а почему ты не отвечаешь на мейлы, третий день уже, я забеспокоилась и вот решила… у тебя все в порядке?
Бесконечная лента слов.
- Да, - выдавил Леонид. Оглянулся на Лайму, прижал аппарат к уху. - Все в порядке.
- Тебя встречать в Москве?
- Да, - сказал он. - Нет.
Нужно было сказать "нет" два раза. Почему он…
- Хорошо, - сказала Наташа. - Я тебя люблю.
Он не слышал от жены этих слов уже лет… сколько же… в последний раз, когда были на юбилее Ургента… возвращались пешком через Измайловский парк, лето, теплынь, они остановились под деревом, будто покрывалом отгородившим их от мира, и начали целоваться, будто в первый раз… я тебя люблю… я тебя люблю… оба шептали одно и то же… да, в последний раз, больше ничего такого… Почему сейчас?
Он должен был ответить, Наташа ждала, он слышал ее дыхание, будто говорила она из соседней комнаты, а не с противоположной стороны планеты.
- Все в порядке, - пробормотал Леонид. - До встречи.
Он не сказал даже обычного нейтрального "целую". Знал: минуту-другую Наташа будет бессмысленно смотреть на экранчик телефона, а потом швырнет аппарат на стол и станет плакать и злиться, а когда он вернется… если вернется…
- Ты не сможешь здесь одна. Слышишь?
Он говорил по-русски, Лайма русского не знала. Русский знала другая Лайма, а эта, стоявшая к нему спиной… поняла или нет?
- Ты не сможешь остаться одна, - повторил он по-английски.
- Почему? - сказала Лайма, не оборачиваясь. - Теперь я даже смогу приезжать на могилу Тома, зная, что он жив. Спасибо тебе.
- Кого ты все-таки любишь? - спросил Леонид с тоской. - Тома-мертвого здесь или…
Он хотел спросить "или меня-живого - там?", но он тоже был сейчас здесь, они оба были здесь, помня себя такими, какими остались во вселенной, где Тома спасли.
- Я не знаю, - сказала Лайма.
Она пошла к нему. Она шла и шла и не могла дойти, он пошел навстречу, но пространство между ними растягивалось, будто Лайма шла из другого мира, из вселенной-клона, где та же кухня, то же небо за окном, и та же любовь, о которой хочется говорить.
- Я люблю тебя, - сказал он, и пространство, наконец, пропустило Лайму к нему, они стояли, прижавшись друг к другу и опустив руки.
Мобильник заиграл Моцарта.
- Это твой шеф, - сказала Лайма.
Она опять оказалась права.
- Леня, - голос Бредихина был сух, как русло Аму-Дарьи в летний зной, - мы выезжаем, будем у вас минут через пять. Я имею в виду дом мисс Тинсли, ты там, я не ошибаюсь?
Удивительный сарказм. Выдавленный.
- Евгений Константинович, я же сказал, что не поеду.
- Твоя виза заканчивается. Все равно придется вернуться, а перемена даты вылета повлечет штрафные санкции, которые ты оплатишь из своего кармана.
Леонид пожал плечами, и Бредихин воспринял не увиденный им жест, как знак согласия.
- Послушай, Леня, - сказал он миролюбиво, - ты совершаешь большую ошибку. Это не мое, в принципе, дело. Женщина, я понимаю… Масса совпадений, да. У кого угодно крышу снесет. Я сам…
Он замолчал.
- Вы сами… - напомнил Леонид.
- Да… На какое-то время поверил, будто… Передача эта… Леня, разве не очевидно, что мы случайно увидели не предназначенную для нас трансляцию, отраженный сигнал…
Папа действительно в это верил?
- Евгений Константинович, - прервал Леонид сбивчивую, как ему показалось, речь Бредихина, - в том, что произошло, и в том, что происходит сейчас, нет ни грана случайности. Все закономерно, причины, как положено, вызывают следствия, а следствия являются причинами новых событий. Как если вы подали документы на замещение должности завотделом, а через неделю якобы совершенно случайно разругались с руководителем другого отдела, который, казалось бы, никакого отношения…
Не стоило напоминать о событиях пятилетней давности. Бредихин хотел возглавить отдел физики релятивистских объектов, подал документы, и его завалили на ученом совете, а неделю спустя шеф подрался с Коробовым, руководителем отдела солнечно-земных связей, они и знакомы почти не были, раскланивались при встречах, а тут Бредихин при всех подошел к Коробову, влепил пощечину и, не сказав ни слова, повернулся, но не таков был Коробов, чтобы сносить оскорбления, он толкнул Папу в спину, тот упал, и началась свалка. Драчунов разняли, и, поскольку объяснений не последовало ни от одного, ни от другого, все решили, что Бредихин "с глузду зъихал", как выразилась Мариэтта Семеновна из секретариата. На самом-то деле (Леонид знал точно) у Коробова были давние причины ненавидеть Бредихина. Когда-то они ухаживали за одной девушкой, она было выбрала Коробова, но Бредихин не стерпел и что-то ей наговорил, та поверила, брак не состоялся, Коробов хотел набить сопернику морду, но не получилось - как раз тогда Бредихин уехал на Кавказ, возглавив группу "маньяков". В том, что через много лет Коробов оказался в обсерватории, тоже не было ничего случайного - здесь смонтировали лучшую аппаратуру для отслеживания солнечных вспышек. Соперники игнорировали друг друга, хотя оба давно были женаты, у обоих дети, а поди ж ты… Разве мог Коробов на ученом совете упустить возможность подгадить бывшему сопернику? Слово - тому, слово - этому, вода камень точит… Семь против, трое - за.
- Что общего? - холодно осведомился Папа.
- Только то, что все закономерно. Причинно-следственные связи иногда невозможно выявить, если рассматривать Вселенную в единственном числе. А в системе вселенных-клонов связи выявляются сразу и выглядят простыми.
- Леня, нет времени на научные дискуссии. Нужно ехать, понимаешь? Вещи у тебя с собой? Спускайся, мы уже внизу.
- Не нужно меня ждать, - твердо сказал Леонид. - Я не полечу.
Он нажал кнопку отключения связи, помедлил и выключил аппарат. Прозвучал короткий перезвон, экранчик погас.
- Они уехали, - сказала Лайма, смотревшая в окно. Леонид обнял ее за плечи. Волосы Лаймы пахли шампунем, запах показался Леониду неземным, из другой вселенной, это был запах еще не открытой планеты, еще не сваренного мыла, еще не выросших цветов, еще не прилетевшего ветра.
- Леня, - Лайма перешла на русский, - я вспомнила сейчас… Ты пришел ночью, была буря, океан ревел, я тогда жила в Пальмасе, на самом берегу, брызги долетали до окон, но я не закрывала, мне нравилось, когда капли попадали на лицо. Ты мог войти в дверь, но полез на дерево и чуть не упал. Я подала тебе руку, и ты спрыгнул в комнату… помнишь?
Леонид слушал, закрыв глаза. Розовые, зеленые, желтые круги сменились мгновенно высвеченным кадром из объемного фильма, одним из почти бесконечного числа кадров-реальностей, разбросанных в пространстве-времени множества вселенных-клонов. Изображение исчезло, но осталось в памяти.
- Да, - сказал он, зарывшись лицом в волосы, пахнувшие всеми воспоминаниями мира. - Я ужасно боялся упасть, но еще больше боялся, что ты скажешь "уходи".
- Разве ты не понимал, что я…
- Я думал, у тебя есть Том.
- С Томом у нас был разговор как раз в тот вечер. Мы все сказали друг другу, и он поехал к Минни, а я к себе, небо уже было черным, начинался шторм. Я подумала: "Если ты не придешь, я утоплюсь".
- Ты действительно…
- Не знаю. Ощущение - будто стоишь на тонком канате над пропастью. Упадешь или нет, зависит от одного слова.
- Я спрыгнул в комнату… Мне показалось, что волосы у тебя светятся. Будто у волшебницы из гавайской сказки.
- Ты знаешь гавайский, - Лайма повернулась и посмотрела Леониду в глаза.
- Да, - прислушавшись к себе, удивленно сказал он. - Я… мы потом долго жили в Гонолулу.
- Ты помнишь.
- Я люблю тебя, я жить без тебя не могу, я пришел к тебе в ту ночь, чтобы сказать это.
Он вспоминал и хотел вспоминать еще, одно воспоминание тянуло за собой другое, вселенные-клоны соединялись в нужной квантовой последовательности, ему было сейчас все равно, как это происходило в природе, он не думал о физической сути явления, просто вытягивал нить, и она возникала - длинная, бесконечная. Ему еще много предстояло узнать о себе. О себе и Лайме. О Лайме и жизни. О многих жизнях - своих, как ни странно, именно и только своих.
- Моя бабушка, - улыбнулась Лайма, - научила меня гавайскому, когда мне было три года, и первой фразой, какую я произнесла, была: "Я люблю тебя, бабушка".
- Я люблю тебя, бабушка, - повторил Леонид.
Лайма засмеялась и прижалась к нему.
- Что мы будем делать? - спросила она много веков спустя в какой-то из множества вселенных-клонов. - Самое простое - пойти в мэрию и зарегистрировать брак. Тогда ты останешься на законных основаниях. Кстати, у Корвина в лаборатории экзопланет есть вакантное место, я слышала пару дней назад. Правда, сначала тебе надо…
- Развестись, да. Думаешь, меня не вышлют, пока будет продолжаться процесс? Я знаю Наташу, она… Впрочем, ничего я на самом деле не знаю.
- Вспомни, - посоветовала Лайма. - Где-то когда-то с тобой это уже произошло. А где-то произойдет через сто лет.
- Где-то не случится вообще.
- Такого не может быть, - убежденно сказала Лайма. - Такого просто быть не может.
"Да, - подумал он, - такого просто не может быть".
- Дежа вю, - произнес Леонид. - Память иногда подсказывает, а мы не верим…
- Я верю. Когда я увидела Тома на экране… И когда вспомнила… Я верю, понимаешь? Ты вспомнишь, как остался здесь со мной. Что для этого сделал. А если не вспомнишь, придется самим придумывать выход, верно?
- Конечно. Нас столько во всех вселенных, что вместе мы обязательно придумаем.
- Ты расскажешь Хаскеллу о сигнале? О передаче? О Томе?
- Нет, - огорченно сказал Леонид. - Эта информация - собственность группы, Папа не станет ничего публиковать, пока не разберется во всех деталях. А он никогда не разберется. Он ничего не понимает в квантовой космологии.
- Ты огорчен?
- Я? - Леонид прислушался к себе. - Пожалуй, нет. Я все равно напишу статью.
- О памяти? - улыбнулась Лайма.
- Я физик, - уклончиво произнес Леонид.
- А я - нет, - решительно сказала Лайма. - Я запишу все, что смогу вспомнить. Об этой жизни и обо всех других.
- И назовешь книгу: "Я во всех моих вселенных". Это будет бестселлер.
Леониду казалось, что он улыбается, Лайма видела в его глазах слезы, и оба не представляли, что ждет их завтра.
Примечания
1
Стихи Виктора Шварцмана.