Колыбельная для жандарма - Елисеева Ольга Игоревна 9 стр.


* * *

Первое, что они увидели, был горный ручей под водопадом. Елена купалась в нем. "А ничего так фигурка", – отметил про себя Кройстдорф и тут же шикнул на светил:

– Не пялиться!

Возле Кореневой появились две здоровенные змеи. "Гады к гадостям", – шеф безопасности до сих пор доверял народным толкованиям.

Одна из рептилий – белая с черными пятнами – решила уползать вверх по склону, втягивая свое грузное длинное тело в расщелину. Другая – фиолетово-пурпурная с переливами – резвилась возле Елены в воде и даже заползла в капюшон неведомо откуда взявшейся спортивной курточки.

– Змеям вы тоже прикажете не пялиться? – ядовито осведомился доктор Фунт. – Или сами досадуете, что молния застегнута?

Этот наглец уже раздражал шефа безопасности.

– Змеи олицетворяют собой первичные энергии, – продолжал тот. – Ваша не родственница отсекает от себя ровно половину того, что ей дано, и пользуется только одной стороной личности.

– Змеи – это ее брат и жених, – буднично отрезал Кройстдорф. Сомнолог посмотрел на собеседника с жалостью: какая нищета толкований! – Где мы? – требовательно спросил тот. – Что-то ни Биг-Бена, ни Виндзора не видно, а лужа не тянет на Темзу.

– Мы вошли через быструю фазу сна, – сообщил Фунт. – Кстати, у нашей пациентки вообще нет медленной.

– Как это нет? – возмутился Карл Вильгельмович. – У всех есть…

– Мозг человека – очень сложная штука, – попытался вмешаться Блехер. – Мы знаем всего несколько процентов. Идем на ощупь, и можно сказать, что все наши сведения…

– Короче, – пояснил сомнолог, – у нее сейчас рваный сон. Правда, с картинками. Так не может быть всегда, но, очевидно, в последнее время у нее избыток информации, стрессы. Чтобы она не погрузилась в депрессию от пережитого, ее мозг вертится как белка в колесе. Чистит воспоминания от шлака. Цензурирует, если вам так понятнее. – Фунт неодобрительно поморщился.

"Цензуры двести лет как нет, – разозлился Кройстдорф. – А они все не прощают. Мое ведомство вообще создали через полтора века после отмены…" Не важно, что ты есть сейчас, важно – чем можешь стать при удобных обстоятельствах. Общество не любит вожжей, личность – контроля.

– Итак мы вошли через сон, – вслух уточнил шеф безопасности, – но нам надо глубже, не в образы, а прямо в память.

– Я говорил, прямо в память, – чуть не запрыгал нейролог. – Куда теперь нас уведут ее грезы? Испарения Морфея, так сказать?

Долговязый Фунт глянул на коллегу сверху вниз и снова обратился к Кройстдорфу:

– Вы видите что-нибудь подозрительное вокруг?

Тот повертел головой и пожал плечами. Горы как горы. Водопад как водопад.

– Давайте пойдем за той змеей, в расщелину, – предложил он. – Единственное, что скрыто и не может быть осмотрено с нашей позиции.

Светила закивали, хотя обоим очень не хотелось лезть в дыру. Втроем они поднялись по склону, перешагивая через сухие ошметки сброшенной прошлогодней шкуры монстра. И, нагнув головы, полезли в темноту, ожидая, что в нос вот-вот ударит запах серпентария.

Вместо этого впереди замаячил свет, причем шедший из окна с витражом. На каменный сланцевый пол ложились цветные блики. Потом они вдруг запрыгали по дубовому паркету, по толстенному ковру с ворсом выше щиколотки, и Кройстдорф со спутниками вступили в библиотеку старинного лондонского дома. О том, что дело происходит в Англии, говорили не только ожидания, но и особый переплет оконных рам, где нижние стекла вдвигались наверх.

Теперь Елена сидела у стола, в кресле с высокой готической спинкой, вырезанной в виде церковной розы. Напротив нее брат Павел – шеф безопасности знал его по фотографиям, он держал сестру за обе руки и, улыбаясь, внушал что-то, как маленькой:

– Цивилизация всегда побеждает дикость и невежество. Поколения наших оппозиционеров находили здесь дом. – Хозяин обвел глазами стены, на которых в темных рамах висели портреты Герцена, Бакунина, Кропоткина и Засулич.

– Разве ты не помнишь, чем обернулись их усилия? – устало возразила Елена. – Здесь они были респектабельны, а что предлагали нам? Горы трупов. Диктатуру. Лагеря.

– Они же не знали. Не думали, что так все обернется. – Павел досадливо поморщился. – Идея-то прекрасная: справедливость, равенство, свобода. Но в России всегда… во все века людей кидали в топку. Мы собой только испачкали великое. Теперь из-за нашего национального варварства на светлых ризах грязь и кровь! Но сам-то рецепт верен.

– Почему бы кому-нибудь другому не попробовать на себе? – иронично бросила Коренева. – А мы посмотрим со стороны. Да брось ты, Паша. Все революции имеют одно правило: четверть населения минус, на двадцать лет задержка в развитии.

– Я бы тут поспорил. – В распахнувшуюся дверь вступил Иван Осендовский, высокий белокурый молодой человек, прямо-таки лучившийся радостью навстречу невесте.

– Да не хочу я с тобой спорить. – Елена встала и повернулась к нему. – Дома наспорились. Пойдем гулять!

Тут Кройстдорф ощутил первый укол. Он как будто не просто увидел, а почувствовал то, что ощущала Коренева. Молодая дама хотела немедленно сцепиться с женихом руками, всей кожей ощутить его тепло, обонять давно забытый родной запах, клониться головой к плечу…

"Стой! Не надо!" – едва не закричал Алекс.

– Они нас не слышат, – насмешливо бросил Фунт.

Парочка шла по улице к Вестминстерскому аббатству. Елена явно намеревалась осмотреть все могилы знаменитостей, чтобы потом хвастаться на лекции.

– Ну и чем ты тут зарабатываешь? – не без нотки превосходства в голосе спросила она жениха.

– Ты же видела, у нас с Павлом фотоателье, – отозвался Осендовский.

"Такой дом на доходы от мастерской не арендуешь", – подумал Кройстдорф.

– Что-то больно роскошно с отцифровки селфи в нужном разрешении, – усомнилась Елена.

Спутник дернул плечом.

– Мы пишем статьи. Выступаем в печати. Тут хорошо платят.

– Если писать то, что заказывают.

– Не цепляйся. Везде так. Работа есть работа. Да и мастерская не так уж плоха. Отечественные идеи движущихся голограмм на их технике – очень высокое качество. Никто не умеет так доводить технологию до ума, как англичане.

"А немцы?" – возмутился Кройстдорф.

– А немцы? – точно за ним повторила Коренева и сама удивилась своим словам: явно не ожидала их. Молодая дама с подозрением огляделась вокруг, но никого не увидела.

– Тебе стоит остаться тут, – настаивал жених.

Они уже блуждали между надгробий, и происходящее показалось Кройстдорфу святочной страшилкой для невест.

– А мои дети, то есть студенты? – опешила Елена. – Нет, я не хочу. Мне нравится преподавать. Что я тут стану делать? Фотографировать голых девочек вокруг пожилых знаменитостей? Я же видела, чем вы в реальности занимаетесь.

На Осендовского ее слова не произвели впечатления.

– За это просто лучше всего платят. – Он пожал плечами.

– Как и за выдумки про нашу невеселую жизнь…

– Ты сама признаешь, что жизнь "невеселая".

– Но ведь и не такая, как в вашем "Набате", – помянула профессорша сайт жениха.

Ресурс был запрещен в России, но все равно желающие вылезали и либо пугались, либо оставляли язвительные комментарии. Например: "От хребта Менделеева движется прибой с трупами нефтяников, которые погибли от угарного газа на глубине 200 тысяч метров. Прометей". Отзывы: "Купаюсь в Норденшельде, зомбяков не вижу"; "Я нефтяник. На 200 тысяч метров бурить нельзя"; "Хватит врать! Думайте, что грузите"; "Нет, это наше правительство врет и скрывает. Не подписываюсь. За мной следят".

Кому ты нужен? Хрен собачий!

– Даже если мы не всегда пишем то, что реально происходит, – попытался объяснить Осендовский, – то может происходить. При нашем взяточничестве, бюрократии, режиме единоличной власти, бесправии и забитости народа…

– Ты Герцена начитался? – фыркнула Елена.

– А тебе промыли мозги, – огрызнулся Ян. – И теперь ты сама промываешь их собственным учащимся. Ты часть системы.

От возмущения у Кореневой волосы встали дыбом, а по спине побежал электрический разряд.

– Меня в жизни так не оскорбляли! Я всегда говорю то, что думаю. – Одна действительно разозлилась. Карл Вильгельмович почувствовал, как у нее кровь стучит в висках.

– Тебе промыли мозги, – повторил жених. К нему из дальнего угла между надгробиями двух Уильямов Питтов, старшего и младшего, приблизился какой-то человек.

"Вот сейчас". – Кройстдорф подобрался. Он мог видеть незнакомца только глазами Кореневой. А та сердилась и смотрела в пол. "Ну, подними же взгляд", – потребовал шеф безопасности, и Елена, точно услышав его, немедленно повиновалась. "Подойди ближе". – Он уже проверял свои возможности. Коренева постояла и нерешительно двинулась вперед. Потом уставилась на незнакомца почти в упор.

– Вы кто? – Такой прыти Алекс не ожидал.

– Этого нет у нее в воспоминаниях, – зашипел доктор Фунт. – Вы заставляете пациентку менять память. Результат непредсказуем.

Карл Вильгельмович унялся. Кроме того, и незнакомец не ответил, точно не слышал ее. А Осендовский даже не обратил внимания на странную выходку невесты. Похоже, они действовали именно так, как в тот момент. А вот модель поведения Елены была расшатана. Теперь она могла позволить себе неожиданные шаги.

Незнакомец передал Яну пластиковую карточку, которую тот спрятал в портмоне. А потом развернулся вполоборота, и Кройстдорф смог рассмотреть его.

– Фиксируйте сканером! Рожа знакомая! – закричал он, как будто собственные сотрудники, торчавшие в комнате, могли его услышать.

Оказалось, могли.

– Уже, – послышался у него в ухе голос генерала Другого. "Приехал-таки!" – Проверяем по базам. Есть. МИ-6. Чарльз Поджетти. Псевдоним. Выкидывается с дюжиной вымышленных имен.

"Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд", – рассмеялся Алекс.

– Леонтий Васильевич, пожалуйста, всю информацию на него. У нас был? Не был? Зачем? Миссии в сопредельных странах. В зонах интересов. На шельфе. На Марсе. Давно курирует Коренева с Осендовским? В чем интерес? Да что я вас учу!

Начальник контрразведки тоже не понимал, зачем ему перечисляют самые элементарные вопросы.

– Вы еще долго там пробудете? – спросил он.

– Нет, ключевое мы вытащили, – отозвался Карл Вильгельмович. – Вместе в контору поедем. Выудим девушку из грез и отчалим.

* * *

Дальнейшие события показали, что не стоит зарекаться. Елена взяла жениха под руку, и оба двинулись к боковой двери, за которой скрывалась винтовая лестница. По ней можно было подняться на башню, обозреть Лондон и, встав под часами, поцеловаться на счастье.

– Останься, – просил Ян. – Здесь не по-русски хорошо. Даже воздух щек не коробит. Среда не агрессивная.

"А ведь правду, шельмец, говорит". Когда Карл Вильгельмович сам был в Лондоне, в свите Его Величества, и гулял по городу, тоже обратил на это внимание. Люди не злые. Не измученные. Не бросаются друг на друга. Не рычат. Что же у нас-то такое дома делается? Перерабатываем? Климат? Или земля такая – тяжелее грехи носить? Наружу прут.

– Останься.

Тут минутная стрелка сровнялась с 12, послышался бой. Елена встала на цыпочки. Ян наклонил голову. Их губы встретились. И… картинка застыла. Ни тпру, ни ну. Ни вперед, ни назад.

– Выходим! Скорее выходим! – Доктор Фунт дернул Кройстдорфа за рукав.

Оба светила подхватили шефа безопасности под локти и ринулись со своих мест. Не тут-то было. Воспоминание остановилось, как заевшая пленка в проекторе. Впору было орать: "Сапожник!" Жаль, что механик не услышит, да и нет тут механика.

К счастью, остававшиеся в комнате ассистенты поняли по слабому подергиванию трех путешественников, что дело неладно, и сорвали с них шлемы, довольно грубо выведя из погружения. Кройстдорфу показалось, что он врезался на игрушечном электромобиле в луна-парке – так его тряхнуло.

– Пап, ты в порядке? – Над ним нависло лицо Варвары.

"А ты разве не в машинке?" – хотел спросить он, воображая их на аттракционе. Но вовремя спохватился.

– В чем дело?

Вся честная компания уже ворвалась в соседнюю комнату. Рыженькая ассистентка дрожащими от испуга руками откинула крышку "боба". Елена лежала в растворе спокойно, без подергиваний и признаков жизни. Точно мертвая. Только по ее лицу разлилась блаженная улыбка.

"Не досталась никому, только гробу одному", – всплыло в голове у шефа безопасности. По эту сторону реальности не было ничего, что могло бы разбудить Спящую Красавицу. А по ту – милый уже целовал ее, и самой Елене вовсе не хотелось покидать тот миг.

– Три кубика адреналина ей прямо в сердце, – командовал Блехер.

"Слоновья доза".

– Вынимайте. Нельзя дать ей впасть в летаргию. Щеки бледные, пульса нет, дыхание на нуле…

– Подождите! – возопил Кройстдорф. – Я вернусь. Позову ее. Она меня слушается.

Светила переглянулись.

– Опасно. Вы же видели, что мы увязаем, как пчелы в варенье.

– Мы, – подал голос доктор Фунт. – А не он. Некоторое совпадение биоритмов позволяло ему двигаться. И тащить его было трудно. Пространство держало. Так что вас, – обратился он к шефу безопасности, – воспоминания госпожи Кореневой не выкинут.

– Но могут и не выпустить, – возмутился нейролог. – Думайте, что предлагаете.

– Пап, не надо. – Карл Вильгельмович впервые видел, чтобы Варька так испугалась за него.

– Не ссы, – сообщил он дочери. – Тебе же самой нравилась Елена.

Девушка закусила губу и уставилась на безмятежное лицо профессорши.

– По-моему, она счастлива.

– Так будет несчастлива. Как все, – бросил шеф безопасности.

Он удалился в соседнюю комнату, надел шлем и по понятной только создателям "боба" червоточине, кроличьей норе, кротовой дыре, змеиному лазу выскользнул в остановившийся мир Елениного счастья.

Картинка застывшего города позабавила Кройстдорфа: "Заскочить бы в МИ-6, нарыть их секретов". Но путешественник мог двигаться только по тому же маршруту, по которому до этого уже прошел за Еленой к Вестминстерскому аббатству. Шаг влево, шаг вправо – он залипал в пространстве.

Хорошо, что на колокольню удалось буквально взлететь, без одышки и отдыха. Елена и Ян продолжали стоять под часами, не разжимая губ и душа дыханием друг друга.

– Госпожа Коренева, – позвал Карл Вильгельмович.

Явно не то, что могло ее пробудить.

– Елена!

Без ответа.

– Нам нужно уходить!

Она не слышала. Да и не могла услышать. С каждой минутой ее внутренняя реальность все больше поглощала Кройстдорфа, встраивая в толпу туристов, рассматривавших с башни панораму города.

– Верните моего папку! – билась Варвара, как обычно, не смущаясь присутствия высоких чинов. – Клянусь, вам влетит от Государя, если вы его так оставите! Ну что он сидит, как морковка в грядке? Дерните хорошенько!

Она так распсиховалась, что наилучший способ помочь пришел в голову не ей, а Ландау. Васе мешали думать крики. Он пошел в коридор, косолапо походил от окна к окну. Свистнул Штифта, посоветовался. Тот закивал, спер два серебряных штырька, потом оба скрылись в "Музыкальном салоне". Им помогала курносая девушка-ассистентка, строившая длинному Штифту глазки.

Она сумела включить мелодии на самую большую сложность – 32 дорожки – и в таком виде наложить их друг на друга. Сначала возникла невообразимая какофония, а потом звуки начали поглощать друг друга, превращаясь в подобие единой музыкальной темы. Там, где затихал чардаш и флейта начинала особенно грустить, в дело вступал охотничий рожок. Пара мчалась по заснеженному полю с высокой стерней. Стремя к стремени. Иногда звонко задевая ими друг о друга.

Потом шла в полонезе. Там, где маршевые литавры слишком отдавались в ушах, начиналась плясовая на берегу.

Кройстдорф сам не понял, что кричит. Мир вокруг терял враждебную липкость, становясь и для него своим. Новая мелодия была запущена. "Боб" перестраивался.

– Елена!

Коренева оторвала взгляд, а потом и губы от жениха. Увидела Алекса, невероятно удивилась.

– Уходим?

Интересно, как?

Теперь Ян залип в пространстве, но все еще тянулся к невесте.

– Руку. – Кройстдорф перешагнул за перила. – Прыгаем.

Елена не испугалась и не отступила. Судя по всему, ей пришло в голову то же самое: смерть во сне – не в зачет. После нее просыпаются, и, по народным приметам, живут долго.

А в воспоминаниях?

– Можешь заснуть на лету?

Может. Только глаза закрыть. И он тоже. Хронический недосып занятого человека. Алекс крепко сжал руку Елены и… чардаш! Они полетели вниз. Их выкинуло из системы спящих.

– Хорошая работа, – похвалил доктор Фунт. – Но сами видите, аппарат придется еще доводить до ума.

– Только не со мной в роли подопытного, – выдавил Кройстдорф. Ему все еще казалось, что он сжимает пальцы Елены.

Коренева очнулась и тоже удивленно смотрела себе на руку.

– Вы ничего помнить не должны, – предупредил Блехер.

– А мы помним, – ворчливо сообщил Кройстдорф. – Во всяком случае, я.

– Это сбой. – Фунт покачал головой. – Может аукнуться.

Тем временем Варвара обнимала вовсе не отца. Она кинулась Васе на шею и чмокнула его в нос картошкой.

– Топтыгин, ты солнышко! Ты всех спас! Какая у тебя голова светлая. – Девушка запустила пальцы в его вихры. – Хочешь со мной дружить? Ну, так серьезно дружить, как положено?

Ландау смутился.

– Положено сначала спросить моего согласия, – буркнул Кройстдорф.

Вася догнал его в коридоре.

– Карл Вильгельмович, я понимаю, вы можете быть против. Варя, она такая тургеневская девушка…

Кем угодно шеф безопасности считал свою дочь, но только не "тургеневской девушкой". Оказывается, влюбленные глаза могут заметить и такое!

– Ладно, – бросил он, – только с самыми серьезными намерениями.

Испуганный системщик закивал.

Теперь предстояло увидеть Елену. Честно говоря, Кройстдорф не знал, как она его встретит. Кинется на шею? Или начнет изображать амнезию: что было там, то там и осталось.

Ни то, ни другое.

– Что же нам делать? – растерянно спросила она.

– Ничего, – пожал плечами шеф безопасности. – Материала более чем достаточно. Завтра вас освободят. Мы начинаем разработку Поджетти.

– Я сказала: нам. – Елена хмуро уставилась ему в лицо. Ей уже сообщили о наложении мелодий, и она не знала, как к этому относиться. – Хотите разъединить?

Он покачал головой.

– Говорят, с этим лучше думается. Возьму себе. Буду включать в наушниках на совещаниях. Или по утрам, когда жить не хочется. А вы?

На ее лице было написано недоверие.

– Не знаю.

Вольному воля.

– Карл Вильгельмович…

– Алекс.

– Вы не могли бы завтра отвезти меня к проходной университета? Мои коллеги… Нет, некоторые очень за меня волновались. Но есть и те, кто…

"…рад, что чересчур популярную профессоршу загребли в безопасность", – мысленно закончил он.

– Отвезу. "И еще до кафедры провожу. Если кто не понял". Вот случай, когда он готов был посверкать погонами.

Назад Дальше