Зашипев антигравитационными подвесками, ко мне плавно подъехал Бур и, к моему удивлению, тоже обнял меня. У него это получилось неловко и неуклюже, и его механические руки не могли передать душевной теплоты. Мне стало тогда ужасно горько за него. Его человеческое нутро было тронуто произошедшими событиями. Он увидел и скопировал невольный порыв Эмоса. Я думаю, что в то мгновение ему отчаянно захотелось снова стать человеком. Но только на мгновение. И протезы его рук передавали не больше эмоций, чем тогда, когда он впервые поприветствовал меня.
Бур отпрянул в сторону, опустив руки. Зеленые огни его глаз заходили в глазницах взад-вперёд, присматривая за ремонтными бригадами, исправлявшими повреждения.
- Я никогда этого не говорил, - начал он. Несмотря на все старания, механический голос звучал невыразительно и холодно. - Хапшант. Он был высокого мнения о тебе, Эйзенхорн. Как-то раз он сказал, что верит - у тебя впереди блестящая карьера и ты превзойдёшь его. И, мне кажется, он был прав.
- Благодарю, магос.
Он снова посмотрел на меня. В его глазах заплясали крошечные искорки изумрудного огня.
- Ты так и не сказал, что же тебя привело сюда.
- Недавние трудности, магос, отвлекли нас.
- Да. Но тем не менее ты так и не сказал…
- Вначале я должен рассказать об обстоятельствах, изменивших мою жизнь, магос. Я не стану ничего утаивать в надежде, что ты сможешь понять и не изменишь своего мнения обо мне. Но сначала… Сто лет назад я кое-что оставил на твоё попечение и изучение. Мне хотелось бы снова увидеть это.
Было даже забавно - словно сработал какой-то кармический закон. Конечно же, я не верю в такие вещи. Бур зарывался под землю и прокладывал туннели в самом сердце Синшары в течение одиннадцати недель только для того, чтобы Эмос мимоходом показал ему местоположение Плиты. А мы спустились в глубокие шахты и искали Бура только для того, чтобы узнать: то, за чем я прибыл на Синшару, все это время было благополучно заперто в глубине святилища Адептус Механикус.
Искалеченному транслитопеду потребовалось тридцать часов, чтобы пробраться к поверхности. Как только мы пробили синюю корку гипната в выработках Имперских Каменоломен, я отправил Эмоса и Медею к катеру, дав им поручение связаться с Биквин и остальными членами моей команды, все ещё дожидавшимися на борту "Иссина", вставшего на высокий якорь.
Я очень надеялся, что за время моего отсутствия они не наделали глупостей.
Бур проводил меня в святилище. Его лёгкое касание передало системе код, оживило помещение и осветило длинные коридоры по обе стороны от часовни Механикус. Когда он повёл меня по одному из них, осветительные пластины все ещё разогревались после столь длительного простоя.
Магос вставил нейрокабели, растущие из его груди, в отверстие на стене и отомкнул замок. Тяжёлая бронированная дверь скользнула в сторону. За ней последовала вторая, а потом и третья - прочная диафрагма, ушедшая в стену со звуком вкладываемых в ножны мечей.
- Вот то, что ты хотел увидеть, - произнёс Бур. - Он оказался весьма информативен.
- Я просмотрю твои записи позднее, магос, - сказал я. - А пока оставь меня с ним наедине.
Бур ретировался.
Ощущая на себе тошнотворное покалывание антиментальных полей, я перешагнул через порог диафрагмы и спустился по трём решётчатым ступенькам в камеру. Стены, потолок и пол сплошь покрывали кристаллики льда. Слышалось потрескивание синаптической энергии.
- Привет, Эйзенхорн, - произнёс замогильный голос из вокс-динамика.
Он доносился из ларца, установленного в базальтовом блоке посреди комнаты. И устройство, и камень под ним также покрывала корка льда. По открытой крышке ларца, мерцая, носились крошечные огоньки.
Я собрался с силами и произнёс:
- Понтиус Гло. Вот мы и встретились снова.
Глава двадцатая
ИНТЕРВЬЮ С ПРОКЛЯТЫМ
БУР, ВОЕННЫЙ КУЗНЕЦ
ОРБУЛ ИНФАНТА
Позволь мне убедиться, что я правильно тебя понял, Эйзенхорн, - медленно и высокомерно произнёс бестелесный голос Понтиуса Гло. - Ты полагаешь, что я стану помогать вам?
Я прочистил горло:
- Да.
Понтиус рассмеялся. Синаптические цепочки, подключённые к золоту схем, впаянных в его энграмосферу, поочерёдно вспыхнули.
- Я и не думал, что столь скучный и рассудительный человек, как ты, сможет удивить меня. Признаю свою ошибку.
- Ты поможешь мне, - спокойно, но решительно произнёс я.
Я смахнул изморозь с решётки ступенек и присел, глядя на его ларец. Коробка, стоявшая на когтистых лапах, была прямоугольной, компактной и полной сложных устройств, разработанных ради одной цели: поддержания функционирования энграмосферы, грубо огранённого камня размером со сжатый кулак, где обитал разум - и, возможно, душа - одного из самых печально известных еретиков Империума.
Понтиус Гло, чьё тело было мертво к тому моменту уже почти три сотни лет, при жизни являлся одним из самых отвратительных отпрысков могущественной династии Гло. В своё время этот род, входивший в список наиболее почитаемых аристократических семейств Гудрун, вскормил множество еретиков, последние из которых стали пешками в деле о Некротеке. Стараниями сил Имперского Военно-космического флота мне удалось практически полностью прервать распространение их ядовитой крови и захватить энграмосферу Понтиуса Гло. Для того чтобы вернуть ему тело, его семья и их приближённые пытались принести в жертву тысячи невинных душ. Но и это было пресечено.
Когда дело завершилось, мне пришлось решать, что делать с ларцом, полным еретической злобы. Даже с точки зрения применённых технологий он являл собой чудо, а уж какие секреты мог скрывать Понтиус, и говорить не стоило. Поэтому, вместо того чтобы уничтожить, я передал ларец на попечение магоса Гиарда Бура, который, как я знал, обладал и навыками, и временем, чтобы раскрыть хотя бы технические тайны. И ему можно было доверять.
Но время от времени в минувшую сотню лет я задумывался над правильностью этого решения. Если быть честным, то я обязан был отдать Понтиуса на изучение и хранение Ордо Еретикус. Иногда я не прислушиваюсь к голосу своей совести, прибегая к обману и совершая недобросовестные поступки. После прошлогодних событий мне приходилось постоянно отгонять от себя мысль, что обвинения в мой адрес могли быть справедливыми. Разве сокрытие столь опасного создания не было поступком нечестивого человека?
Эмос подбодрил меня, напомнив, что в ларце использованы психоимпульсные технологии, несомненно украденные у Адептус Механикус. Не подлежит обсуждению и то, сказал он, что подобное устройство должно находиться под надзором священнослужителей Адептус Механикус.
- Что же, продолжай, - произнёс Понтиус. - Говори, что надо. Только вот зачем мне тебе помогать?
- Мне требуется специалист в области, в которой ты, конечно же, осведомлён. Нужна некоторая информация.
- Ты же инквизитор, Эйзенхорн. В твоём распоряжении все ресурсы Империума. Насколько я понимаю, твой уровень доступа по какой-то причине понизился?
Будь я проклят, если собирался рассказывать этому монстру, в сколь затруднительном положении оказался. К тому же хоть он и был в чём-то прав, однако ни один из известных мне имперских архивов не мог дать ответа на мои вопросы.
- А что если то, в чём я нуждаюсь, может быть отнесено к… запретным знаниям?
- А-а-а…
- Что? Что значит это "а"?
Даже не обладая телом, по движениям которого можно было бы прочитать его настроение, Понтиус казался чрезвычайно довольным собой.
- Значит, ты наконец дошёл. Как чудесно.
- До чего дошёл? - Я почувствовал себя неловко.
Я планировал интервью в течение многих месяцев, а теперь инициатива в нашей беседе полностью переходила к Гло.
- До того места, где ты пересечёшь черту.
- Я не…
- В конечном счёте все инквизиторы пересекают её.
- Говорю те…
- Все без исключения. Профессиональный риск.
- Слушай меня, ты, бесполезный…
- Сдаётся мне, что инквизитор Эйзенхорн протестует чрезмерно открыто. Линия, Грегор. Грань! Черта между порядком и хаосом, между верным и неправильным, между милосердием и бесчеловечностью. Мне это известно, ведь я пересёк её. По доброй воле, конечно. С удовольствием. Подпрыгивая, пританцовывая и наслаждаясь. Для таких, как ты, это куда более болезненный процесс.
- Не думаю, Гло, что этот разговор имеет смысл. - Я поднялся. - Мне пора.
- Так скоро?
- Может быть, вернусь ещё через пару сотен лет.
- Это произошло на Квентусе VIII, весной 019.М41.
- Что произошло? - Я остановился на выходе из камеры.
- Тогда я пересёк черту. Может, желаешь послушать?
Я был возмущён, но опустился обратно на своё место на ступеньках. Его поведение было мне понятно. Заточенный в своём ларце, лишённый тактильных ощущений, запахов, вкуса, любых чувственных наслаждений, Понтиус Гло жаждал компании и общения. Я понял это ещё сто лет назад, во время рейса к отдалённой системе КСХ-1288, по долгу службы допрашивая его на борту "Иссина". Сейчас он просто подкидывал приманку, чтобы заставить меня остаться и поговорить с ним.
Однако за сотню лет своего плена он никогда не раскрывал столь интимные детали своей личной истории.
- 019.М41. Напряжённый был год. Пограничные миры на восточной границе сопротивлялись Священному Вааргху зеленокожих, и двое Высших Лордов Терры были убиты разочаровавшимися в них Имперскими Домами. Ходили слухи о начинающейся гражданской войне. Торговые биржи субсектора потерпели крах. Доходы упали. Что за год был! Святого Дрэйча запытали на Коринфе. Миллиарды умирали во время голода на Безносе.
- Понтиус, к историческим текстам у меня доступ есть, - сухо сказал я.
- Я находился тогда на Квентусе VIII, занимаясь покупкой бойцов для своей арены. Квентийцы хорошо подходят для этого. Мощные мышцы, воинственный характер. Мне тогда было лет двадцать пять. Точно не помню. Я пребывал в расцвете сил и был прекрасен.
Пока он любовался созданным образом, наступила продолжительная пауза. По проводам пробегали вспышки света.
- Один из надзирателей при амфитеатре, который я посетил, посоветовал мне присмотреться к борцу, купленному у самой границы Сегментума Ультима. Крепкий, загорелый дикарь из жестокого мира, известного как Борея. Звали его Ааа, что на его языке означало "меч-мясо-режет-женщин-ради". Разве не прекрасно? Если бы мне когда-нибудь удалось нажить сына, то, наверное, я назвал бы его Ааа. Ааа Гло. Звучит?
- Я по-прежнему подумываю над тем, чтобы уйти, Гло.
- Этот Ааа оказался крепким орешком, - засмеялся голос из ларца. - Его зубы были остро заточены, а ногти, с детства смазываемые особыми традиционными мазями, превратились в когти. Когти, Эйзенхорн! Закалённые, каменные крюки, ороговевшие и беспощадные. Однажды я увидел, как он разорвал ими кольчугу. В любом случае, он стал настоящей находкой. Они постоянно держали его скованным. Надзиратель арены поведал мне, что при перевозке он оторвал руку одному из собратьев по заключению, а потом снял скальп с неосторожного охранника стадиона. Зубами.
- Очаровательно.
- Конечно же, я купил его. Думаю, он полюбил меня. Он не умел даже толком говорить, а уж его застольные манеры! Он спал в собственном навозе и был похотлив, словно собака.
- Неудивительно, что он полюбил тебя.
Вокруг ларца захрустела изморозь.
- Ну что за жестокий мальчишка. Я культурный человек. Ха. Я был культурным человеком. Теперь же я всего лишь эрудированная и очень опасная коробка. Но, Эйзенхорн, не забывай о моем образовании и воспитании. Ты будешь просто поражён, насколько легко благовоспитанному и образованному сыну Империума перешагнуть уже упомянутую грань.
- Продолжай. Я уверен, тебе есть что рассказать.
- Ааа хорошо послужил мне. Можно считать, что на его боях я заработал несколько состояний. Не буду притворяться, что мы стали друзьями… Никто ведь не становится другом любимому карнодону. И уж тем более другом не называют товар. Но за эти годы между нами воцарилось взаимопонимание. Я, без охраны, навещал его в камере, и он никогда не трогал меня. Он пересказывал мне древние мифы своего родного мира, Бореи. Жестокие повести о варварстве и убийствах. Но я опять забываю про себя. Это случилось… случилось там, на Квентусе, в амфитеатре, под весенним солнцем. Надзиратель за гладиаторами показал мне Ааа и подбил меня на покупку. Ааа посмотрел на меня и, мне кажется, увидел родственную душу - вероятно, поэтому, как только я приобрёл его, между нами и возникла некая связь. Из его грубой, исковерканной речи мне стало ясно, что он просит меня купить его, в красках объясняя, какую выгоду я смогу из этого извлечь. И в закрепление сделки он предложил мне своё ожерелье.
- Своё ожерелье?
- Именно так. Рабам разрешалось иметь кое-какие вещи, если они не представляли собой потенциального оружия. Ааа носил на шее золотое ожерелье. Это был знак его племени и самая ценная из вещей, которыми он обладал. Честно говоря, оно было его единственным имуществом. Но тем не менее он предложил его мне в обмен на то, чтобы я стал его хозяином. Я взял ожерелье и, как уже было сказано, купил Ааа.
- Это и была грань? - Я сидел спокойно, не слишком увлечённый его рассказом.
- Подожди, подожди… Позже, но в тот же день, я исследовал ожерелье. В нем оказалась заключена удивительнейшая технология. Борея, может, и стала диким миром к тому времени, но тысячелетия назад она, бесспорно, была технически развитым бастионом Человечества. Она погрузилась в бездну тёмных веков только потому, что её затронул Хаос. И ожерелье было реликвией эпохи падения. Запертые в нём забытые технологии наводняли тьмой сознание носящего его. Неудивительно, что Борею, где всякий взрослый мужчина носил такую штуковину, населяли одни дикари. Я был заинтригован. И надел ожерелье.
- Ты надел его?
- Я был молод и опрометчив, что ещё можно сказать? Да, надел. В течение нескольких часов ручейки варпа вливались в мой восприимчивый мозг. И ты знаешь…
- Что?
- Это было восхитительно! Чувство свободы! Наконец я почувствовал настоящий мир! Я пересёк черту и был счастлив. Внезапно я увидел мир таким, каким он был на самом деле, а не таким, каким хотелось бы Министоруму и гнилому сердцу Императора. Бездна вечности! Хрупкость человеческой расы! Красота варпа! Недолговечное сокровище плоти! Несравнимая сладость смерти! Все это!
- И так ты перестал быть Понтиусом Гло, седьмым сыном влиятельного Имперского Дома, и превратился в другого Понтиуса Гло - садиста, идолопоклонника и святотатца?
- Мальчик, да у тебя просто страсть какая-то…
- Спасибо, что рассказал мне это, Понтиус. Это многое говорит о тебе.
- Но я только начал…
- До свидания.
- Эйзенхорн! Эйзенхорн, подожди! Прошу! Я…
Люки камеры с лязгом закрылись за моей спиной.
Я выждал два дня, прежде чем вернуться. На сей раз он был угрюм и капризен.
Я вошёл в камеру и опустил на ступеньки большой поднос.
- Даже не думай, что я стану говорить с тобой, - проворчал Гло.
- Почему?
- В тот день я обнажил перед тобой свою душу, а ты… просто ушёл.
- Теперь я вернулся.
- Да. вернулся. Ты подошёл к черте?
- Ты мне скажи. - Я наклонился к подносу, медленно взял графин и налил себе большой бокал амасека.
Погоняв напиток в бокале по кругу, я сделал изрядный глоток.
- Амасек?
- Да.
- Сорт?
- Пятидесятилетний гаталаморский, вызревавший в бочках из древесины дурнишника.
- Он… хорош?
- Нет.
- Нет?
- Он совершенен.
Из ларца послышался вздох.
- Так что ты там говорил о той линии? - спросил я.
- Я говорил, что очень зол на тебя, - упрямо ответил Понтиус.
- Ох. - Я небрежно взял папиросу с лхо из картонной пачки, позаимствованной из комнаты Терезы Унгиш. Прикурив, я глубоко затянулся и выдыхнул дым в сторону адского ларца. Всего лишь полчаса назад Нейл ввёл мне мощные антитоксиканты и антиопиаты, но я специально откинулся назад, делая вид, что наслаждаюсь дымком.
- Это папироса с лхо?
- Да, Понтиус.
- Кхм…
- Так что ты говорил?
- Она хороша?
- Что ты собирался сказать?
- Я… рассказал тебе о том, как соскользнул. Как пересёк черту. Чего ещё тебе от меня надо?
- Остальное. Ты ведь полагаешь, что и я перешагнул эту грань?
- Да. Это заметно по твоему поведению. Ты похож на человека, узревшего глубину величия варпа.
- С чего бы это?
- Я уже говорил тебе, что такое рано или поздно случается со всеми инквизиторами. Мне не сложно представить тебя молодым человеком жёстких пуританских взглядов, учащегося школума. Должно быть, тогда все казалось простым и ясным. Есть свет, и есть тьма.
- Теперь все не столь очевидно.
- Конечно нет. Ведь варп есть во всем. Даже в самых упорядоченных вещах, с которыми тебе приходится сталкиваться. Жизнь стала бы скучной и бесцветной без него.
- Такой же, как твоё нынешнее существование? - подсказал я и сделал ещё один глоток.
- Будь ты проклят!
- Если верить твоим словам, то я уже проклят.
- Все прокляты. Человечество проклято. Все человеческие расы. Хаос и смерть - единственные реальные истины бытия. Вера в обратное - невежество. А Инквизиция, столь горделивая, преданная своему долгу и упивающаяся собственной важностью, убеждённая, что сражается с Хаосом, более слепа, чем все остальные. Ваша каждодневная деятельность все сильнее и сильнее приближает вас к варпу, увеличивая вашу осведомлённость в силах неупорядоченности. Постепенно, сам того не замечая, инквизитор даже предельно пуританских и жёстких взглядов оказывается совращён.
- Не могу с тобой согласиться.
Настроение Понтиуса, казалось, улучшилось, когда мы снова вступили в дебаты.
- Первый шаг заключается в знаниях. Инквизитор должен понять основные проявления Хаоса, чтобы бороться с ним. Через несколько лет он уже знает о варпе больше, чем многие прирождённые культисты. Тогда наступает черёд второго шага: мгновение, когда инквизитор нарушает правила и позволяет какому-нибудь порождению Хаоса выжить или сохраниться в таком виде, когда его ещё можно изучать и извлекать из него знания. Думаю, не стоит даже пытаться отрицать, Эйзенхорн, что это уже произошло. Я ведь здесь, верно?
- Да. Но понимание необходимо. Даже пуританин сказал бы тебе это! Без знаний борьба Инквизиции бессмысленна.
- Не стоит так набрасываться на меня, - усмехнулся он и после паузы продолжил: - Опиши вкус амасека. Качество, аромат.
- Зачем?
- Прошло три сотни лет с тех пор, как я испытывал какие-либо ощущения. Чувствовал запахи. Касался предметов.
Я боялся, что мой гамбит с амасеком и опиатами окажется слишком явным, но мне все же удалось подцепить Понтиуса на крючок.
- Амасек перекатывается на моем языке, точно масло. Он мягкий и тёплый, словно тело. Пряный аромат земли и перца предшествует вкусу, который опаляет горло и зажигает пожар в моем сердце.
Ларец издал протяжный, жалобный стон мучительной скорби.
- Третий шаг? - позвал я.