Тебе, кстати, тоже было бы лучше с кем-нибудь познакомиться. Слушай, тебе же нравился, если не ошибаюсь, тот же Костя Загладин? Нравился, нравился, не возражай, я эти вещи хорошо чувствую. Хочешь, я с ним поговорю? Ты, по-моему, тоже ему всегда нравилась. Почему? Да потому что я тебе этого уже никогда не прощу. Тогда ситуация между нами станет необратимой. Для меня очень важно, чтобы ситуация стала необратимой. Мы тогда, наконец, волей-неволей расстанемся. Ведь нельзя же, ведь так мы уже совершенно вымотали друг друга. Ведь действительно, сколько это, уже никаких сил не осталось... Вот только, я тебя умоляю, не надо, не надо, пожалуйста! Я не переношу, ты же знаешь. Я просто начинаю умирать, когда плачут. Когда плачут, мне и самому хочется плакать. Ну, пожалуйста! Смотри, на нас уже обращают внимание. Ладно, тогда вставай, и пойдем отсюда. Вот твой плащ. Осторожно, здесь просто зацепилось за ручку. Опять дождь. Стоит нам договориться о встрече, и сразу же – дождь. В Петербурге, по-моему, дождь вообще круглый год. Слушай, цветы продают. Давай, я тебе подарю какие-нибудь цветы. Я цветов почему-то тебе никогда не дарил. На Восьмое марта однажды, а ты пренебрежительно фыркнула, что терпеть не можешь мимозу. Бросила букет на сервант, как будто я тебя чем-то обидел. Эта та самая, твоя легкомысленная жестокость иногда прорывается.
Нет-нет, девушка, мы пока не берем, мы просто смотрим. А вот это что? Гляди, какая удивительная колючка! Тебе тоже нравится? Какие на ней смешные бархатные помпончики! Девушка, извините, а как это называется? Ну, берем? Нет, заворачивать нам, пожалуй, не надо. Все равно – дождь, любой полиэтилен размокнет. Осторожненько! Так! Какую странную штуку мы с тобой откопали! Эти бутончики, видишь, наверное, еще распустятся. Очень забавная. Надо, по-видимому, всегда покупать цветы под дождем. Кстати, и капает, по-моему, немного сильнее. Возьми меня под руку. Я не приказываю, я лишь прошу, так будет проще. Ну вот, чуть не влезли, видишь, в самую лужу. Ладно, ладно, возьми, потом как-нибудь разберемся. Слушай, а он и в самом деле усиливается. Н-да, не очень... даже не хочется выходить из-под этого козырька. Или, может быть, все-таки подождем немного? Хотя зарядило, мне кажется, так – часа на четыре. Нет, пережидать, видимо, не имеет смысла. Ладно, двинулись. Ну что, чей зонтик сегодня откроем, твой или мой?..
Представитель пресс-службы Управления внутренних дел Санкт-Петербурга и Ленинградской области на сегодняшней встрече с журналистами местных и центральных московских газет опроверг сообщения некоторых средств массовой информации, в частности публикацию еженедельника "Слухи" под названием "Смерть имеет фиолетовый цвет", о появлении в Санкт-Петербурге неких загадочных, неизвестных науке существ, похожих на гигантских сколопендр доисторического периода, которые, появляясь то в одном, то в другом месте города, якобы нападают по ночам на одиноких прохожих. По словам представителя пресс-службы УВД Санкт-Петербурга, данные публикации не имеют под собой никакого фактического обоснования. Ни одно из сообщений, изложенных в еженедельнике, в результате проверки, проведенной работниками милиции, не подтвердилось. Трагедия в офисе фирмы "Галант" на улице Уточкина, где в конце прошлой неделе погибли несколько человек, представляет собой, к сожалению, результат уже ставших привычными для нашего города "криминальных разборок". Следствие по этому делу сейчас продолжается. Виновные будут выявлены и предстанут перед судом. Нет никаких причин, чтобы вносить в это достаточно заурядное происшествие какие-либо мистические мотивы.
Представитель отдела по информации и связям с общественностью Петербургского метрополитена, также присутствовавший на пресс-конференции, в свою очередь заявил, что распространяемые некоторыми газетами слухи о скрывающихся в недрах метро гигантских то ли пауках, то ли тараканах, якобы гонящихся за поездами и нападающих на пассажиров, являются чистым вымыслом и даже не нуждаются в опровержении. В погоне за тиражами и дешевой сенсацией, сказал он, некоторые издания просто нагнетают нездоровые страсти. Слухи о нынешних "сколопендрах", свирепствующих по ночам, такая же "утка", как и появлявшаяся прежде информация о крысах-мутантах, якобы заполонивших подземные переходы. Я уполномочен официально довести до сведения общественности, что все эти слухи и публикации, мягко говоря, не соответствуют действительности. Ни "сколопендр", ни каких-либо других чудовищ в туннелях Петербургского метрополитена не обнаружено. Коллектив и бригады обслуживания возмущены этими провокационными выступлениями. Заверяю вас, что все технические службы метро работают в обычном режиме...
Если бы ты позвонила ну хоть минут на пятнадцать раньше. А то – начало шестого, у нас в районе метро в это время уже закрыто. У нас по вечерам, с пяти до семи, на вход закрывается. Я, как сумасшедший, с двумя автобусными пересадками, помчался на соседнюю станцию. Глупость, конечно, "первый порыв души" – это, как правило, глупость. Однако помнишь, в июле, в прошлом году, мы с тобой поссорились на набережной Екатерининского канала. Это там, где он перегибается к Сенной площади. Не знаю уже из-за чего; как всегда, вероятно, из-за того, что ты опять перенесла встречу. И я, помнишь, сказал тебе, что ладно, тогда поеду домой. Я не собирался рвать навсегда, мне и мысли такой в голову не приходило. Я тогда просто очень обиделся, вспыхнул и побоялся наговорить чего-нибудь лишнего. Однако ты, вероятно, восприняла это совершенно иначе. Помнишь, что ты мне ответила? Ты мне ответила: А тогда я умру... И я вдруг понял, что ты и в самом деле умрешь. Вот мы сейчас разойдемся в разные стороны, и тебя больше не будет. Тебя больше не будет, и с этим уже ничего не поделаешь. Вот и на меня, по-моему, нахлынуло то же самое. Я вдруг почувствовал, что если не увижу тебя сейчас, то просто умру. Как сумасшедший, с этими двумя пересадками, помчался к метро. По эскалатору вниз – бегом, по эскалатору вверх – бегом. От метро до твоей конторы – тоже бегом. А вахтерша сказала, что ты ушла минут пятнадцать назад. Я, конечно, законченный идиот. Мне бы тут же схватить такси, и через десять минут я был бы уже на Среднем проспекте. Перехватил бы тебя по дорогу к дому. Но я почему-то решил, что ты пойдешь сегодня пешком. Погода хорошая, в солнечную погоду ты всегда ходишь пешком. Снова, как сумасшедший, – не разбирая, где тротуар, где улица. Весь бульвар, потом – площадь, мост этот гигантский на Васильевский остров. Так – до самой твоей Тринадцатой линии. Загадал, между прочим, что если удастся догнать, все будет в порядке. Ну и, разумеется, не догнал. Ты, наверное, торопилась и поехала на трамвае. Минут тридцать торчал еще на углу, рядом с киоском. Дальше за проспект не пошел, это для меня – запретная зона. Выкурил подряд три сигареты. Потом, что делать, побрел по Среднему к "Василеостровской".
Мы с тобой не виделись целых семнадцать дней. Раньше у нас никогда не было такого долгого перерыва. Там и было-то всего чуть больше недели. Я это знаю, я всегда считал дни, когда мы с тобой не виделись. Вот уже три дня прошло, вот пять дней, вот уже девять... Глупо опять-таки, но я, по-моему, вообще, веду себя глупо. Знаю, между прочим, что глупо, и ничего не могу с собой сделать. Я хочу тебя так, как, наверное, еще никогда ничего не хотел. Правда, я не уверен, что хоть когда-то хотел чего-то по-настоящему. Помнится, сначала я хотел стать великим писателем и исписывал сотни страниц, считая, что создаю бессмертное произведение. Где-то они, по-моему, до сих пор у меня валяются. Надо бы раскопать и выбросить, чтобы Ангелина, случайно не обнаружила. Главное, конечно, ничего этого не перечитывать. Потом, уже в институте, я хотел стать выдающимся педагогом. И, ты знаешь, наверное, какие-то педагогические способности у меня, наверно, имеется. Дети, во всяком случае, слушают меня с удовольствием. Я просто чувствую, что они в этот момент слегка просыпаются. Есть во мне, наверное, что-то, что делает их слегка живыми. И мне кажется, что я могу это "что-то" им немножечко передать. Не понятно, правда, куда это все потом исчезает. Ведь исчезает, потом исчезает, ничего от этого не остается... А затем я встретил тебя и понял, ради чего следует жить. Знаешь, у итальянцев есть такое удивительное выражение – "удар грома". Причем, оно вовсе не означает любовь с первого взгляда. Для любви с первого взгляда у них существует совсем другое интересное выражение. А "удар грома" – это именно "удар грома". Это то, после чего мир выглядит уже совершенно иначе. Свет по дороге в Дамаск, если, конечно, подобная аналогия здесь уместна. Вот, жить следует только ради такого "удара грома".
Слушай, мы, по-моему, идем с тобой не по той улице. Здесь должны быть два дерева, насколько я помню, ближе к Большому проспекту, затем – чугунные такие ворота и вход во дворик. Ты случайно тогда не запомнила номера линии? Вот и я тоже тогда, к сожалению, не запомнил. Что-то такое – Одиннадцатая, Двенадцатая, Четырнадцатая, Пятнадцатая. Только не Тринадцатая, конечно. Тринадцатую линию ты хорошо знаешь. В общем, это кафе мы с тобой потеряли. Ладно, найдем другое, вон, кажется, через дом, там что-то виднеется. Девушка, а у вас курят? Пожалуйста, нам три пепельницы и чашку кофе. То есть, я хотел сказать, разумеется, три кофе и пепельницу. Просто я вижу, что на столах у вас пепельницы не поставлены. Да, пожалуйста, девушка, один кофе без сахара!.. Ничего я ей брякнул вот так, насчет трех пепельниц? Это ладно, а вот на прошлой неделе мы с Костей тоже завернули в одно заведение. Костя хотел посоветоваться со мной насчет сына. Да, а сахар в том кафетерии подавали в таких, знаешь, бумажных пакетиках. И вот я такой пакетик беру, значит, с блюдечка, разрываю и высыпаю в пепельницу. Костя мне, разумеется, говорит: Ты что делаешь? Я беру следующий пакетик, также меланхолично его разрываю, и – опять в пепельницу. Только с третьего раза высыпал уже куда требуется.
По-моему, у меня опять было что-то вроде легкого обморока. Это, конечно, пройдет, пройдет, надо только подождать несколько месяцев. И тогда это забудется как бы само собой. Просто выяснилось, что я, оказывается, не могу жить в этом городе. Оказывается, мы с тобой здесь были практически всюду. Куда бы я ни пошел, оказывается, что мы с тобой здесь уже были. Я даже помню, как ты на меня смотрела в том или ином случае, что ты сказала и даже с какими именно интонациями. Удивительно, как все это отпечаталось в памяти. У Румянцевского садика, например, ты мне рассказывала, как чуть не утонула когда-то в детстве: нырнула, по-моему, неудачно, открыла глаза, а все вокруг – какое-то бледно-зеленое. Как выбираться отсюда? Где верх, где низ? Я испугался тогда – вот утонула бы, и мы бы уже никогда не встретились. Ты представляешь, мы бы уже никогда не встретились? А на Сенной ты мне однажды жаловалась на своего Ярослава. С чего это, кстати, все забываю спросить, у него имя такое? Что он у тебя какой-то угрюмый, неразговорчивый, нудноватый какой-то, упрямый. Если уж решит что-нибудь, ни за что не отступит. Я, между прочим, тогда впервые сообразил, что ты – тоже взрослая. Вид-то у тебя будто ты даже и не целовалась ни разу. А когда семнадцать этих проклятых дней назад я, как сумасшедший, пытался тебя догнать и мчался по Тринадцатой линии, неожиданно вспомнил, что именно здесь ты мне рассказывала, как расставалась со своим первым мужем. Это было у нас самое начало знакомства. Я тогда еще чувствовал себя не очень уверенно и пытался, осторожненько так, навешать тебе на уши всякой лапши: что я и талантливый, и книг много читал, и остроумный, и что происшествия со мной были всякие, серьезные и смешные. Обычная такая лапша, которую вешают на уши. Заодно, кстати, поинтересовался: а как ты рассталась со своим первым мужем? Я-то не имел в виду ничего такого; просто поддержать разговор, чтобы не возникло мучительного молчания. Нет ничего хуже такого – мучительного молчания. А ты на меня посмотрела, по-моему, снисходительно и спокойно так объяснила: Ну, я ему – выставила вещички... У меня тогда даже сердце ничуть не дрогнуло. Никаких опасений, тревоги, никаких даже самых слабых предчувствий. Выставила и выставила. Значит, так было надо. А теперь ты мне самому "выставила вещички"...
У меня действительно было что-то наподобие обморока. Даже сообразить не могу, как я просуществовал эти семнадцать дней. Однако если сижу вот перед тобой, значит как-то просуществовал. Прыщами не покрылся, как видишь, и волосы у меня тоже не выпали. Правда, перессорился за это время с кем только мог. На жену из-за какой-то ерунды накричал, потом неделю не разговаривали, Ангелину так отругал за что-то – она, бедная, разревелась. Потом тоже почти неделю не разговаривали. Даже с Фосгеном, знаешь, как-то нехорошо поругался. До этого просто спорили, а тут – слово за слово наговорили друг другу черт-те чего. Правда, Фосген тоже хорош: потребовал, чтобы я не поставил в четверти ни одной тройки. Меньше четверки у них, оказывается, нельзя ставить. Я ему объясняю, что – не годовая оценка, в конце концов, и тем более не аттестат. Тройка в четверти – это просто сигнал, что с данным предметом следует поработать. Завышать оценку – значит дезориентировать ученика. Ну поставлю ему "четверку", но знает-то он все равно на "три с минусом". Ему самому потом будет хуже. И вот знаешь, не объяснить Фосгену такие очевидные вещи. Уперся, извини, как баран, побагровел весь, глаза – сверкают. Если хоть одна тройка будет, значит, придется расстаться. И таким тоном, знаешь, прямо – начальник. Почти полтора часа с ним проспорили без всякого толка.
Ладно, с Фосгеном я, наверное, как-нибудь разберусь. Ты мне лучше скажи: мы что, больше встречаться уже совсем не будем? Это, конечно, правильно, это, по-моему, абсолютно правильно. Нельзя же так, чтобы сегодня сделать один небольшой разрез, завтра – другой, послезавтра чуть-чуть отодрать на груди лоскут кожи, затем мышцы раздвинуть, затем – медленные, постепенные пропилы на ребрах. И лишь через месяц, если не позже, откроется сердце. Больной умрет раньше, чем закончится операция. Это я понимаю. Я не очень понимаю другое. Почему ты заранее меня об этом не предупредила? Я же тебя просил: только скажи мне заранее. Только заранее предупреди, если сочтешь, что у нас все закончилось. Это где-то через полгода, по-моему, как мы с тобой познакомились. Шли тогда от "Горьковской", по проспекту, кажется, мимо "Ленфильма". Наверное, как всегда, искали кафе. Мы с тобой большую часть нашего времени ищем кафе. У нас с тобой прямо-таки какой-то кофейный роман. И вот этого я, извини, совершенно не понимаю. Жутковатого равнодушия, с которым ты от меня отвернулась. Потому что одно, когда тебя заранее предупреждают, и совсем другое, когда тебе втыкают иголку внезапно. Тут даже самый сдержанный человек может от неожиданности закричать. Это, пожалуй, единственное, чего я и в самом деле не понимаю. И, пожалуй, единственное, чего я, наверное, никогда не смогу простить. Нет, простить я, наверное, все же смогу, но вот забыть – уже никогда. Хотя трудно, конечно, сказать, в чем разница между этими двумя состояниями. Я, во всяком случае, не взялся бы ее растолковывать. "Простить" – это значит "простить", а "забыть" – это значит "забыть", и все. Так вот, простить я смогу, а забыть, по-видимому, – уже никогда. Этого жутковатого равнодушия, с которым ты отвернулась. И как бы я ни старался, я все равно теперь буду об этом помнить.
Вот, что меня сейчас непрерывно мучает. Извини, мне казалось, что я должен был тебе об этом сказать. Тоже своего рода заранее предупредить. Ты не обиделась? Да-да, конечно, уже давно пора ехать. Ангелина просила помочь ей с завтрашним сочинением. Представляешь, выбрала тему: "Как литература помогает мне жить"? Откуда они только такие темы берут? Хорошо бы я выглядел, если бы задал нечто подобное у себя в лицее. Могу представить, что бы они мне насочиняли. В общем, тоже желательно вернуться сегодня пораньше. А еще – на метро, с пересадкой, затем – целых четырнадцать остановок автобусом. Главное-то, конечно, не в этом. Я где-то читал, есть такое понятие: "место выработано". Вот у меня ощущение, что именно "место выработано". Мы живем в этой квартире, наверное, уже лет десять. Даже уже весь воздух в этом районе выдышан. Пустырь за окном, коробки, трубы какие-то валяются проржавевшие. Больше не могу этого видеть. Следует, вероятно, каждые пять-семь лет переезжать на новое место. Другой пейзаж, небо, другая энергетика существования. Если где-нибудь заработаю денег, обязательно перееду. Ну что, двинулись? А, можно я, как всегда, провожу тебя до "через садик"? Вот, опять дождь. Стоит нам встретиться, и непременно – дождь. Ну, что делать, пойдем, по обыкновению, под дождем. Давай, кстати, лучше сразу же перейдем на ту сторону. Это чтобы потом у меня сердце не прыгало. Ты сегодня зонтик взяла? Смешно. Значит, поскольку дождь, то подумала и решила не брать? Нет-нет, это и в самом деле смешно. Понимаешь, ты извини только, я тоже почему-то не взял...