- Тогда пошли.
Я сидел за столом, бледный и мокрый. Пот потоками лил по щекам, стекал по спине. Казалось, что этот проклятый суп будет вечно плескаться в моей "неразменной" миске. Пару раз порывался уйти, но мысли о полном стакане спирта и о том, что пройдена уже половина дистанции, придавали упрямства. Желудок протестовал, отзывался болезненной тяжестью. Время от времени я поднимал глаза, чтобы скрыть скупую слезу. Этот проклятый обед длился сорок минут, а мне показалось - вечность.
- Все? - пробубнил я, еле шевеля языком.
- Нет! Ты котлетку прожуй. Вот так, а теперь проглоти! А то - знаю тебя: в ближайшую урну выплюнешь.
- Сволочь ты, Леха! - сказал я ему, придя за "наградой". - Неужели не видишь, что мне уже не до пьянства? - отойти бы!
- А что тебе для этого нужно?
Вопрос прозвучал. Было видно, что "дед" его задает не из праздного любопытства.
- Что нужно? - задумался я. - Стакан-полтора на ночь, чтоб уснуть и спокойно выспаться, а завтра с утра - в баньку.
Теперь задумался Леха:
- Ладно, скажу капитану…
Я ушел от него с полной бутылкой спирта, но пить пока больше не стал - общее дело превыше всего.
…Усилитель приемника "Палтуса" - это семь идентичных каскадов на лампах "6Ж1П". Я припер их полную шапку и довольно невежливо потеснил Витьку у самописца:
- Отойдите от гробика.
Капитан молча посторонился, но не ушел, а с искренним интересом следил за моими манипуляциями.
Я убавил сигнал до минимума, чтобы перо, проходя по бумаге, рисовало на месте грунта светло-серую, невнятную линию и начал менять лампы на первом каскаде. Уже на втором десятке одна из них "выстрелила" полноценною черною полосой. Я снова убавил сигнал и продолжил замену. Еще один экземпляр показал себя лучше других. Лампу "лидера" я откладывал в нагрудный карман, остальные бросал в общую кучу. Не факт, что они никуда не годятся. Лампы, как люди. У каждой - свой, внутренний стержень, свои "заморочки". Любая из них на каком-то другом этапе, может, вдруг, оказаться на голову выше других.
Честно скажу, я люблю свои "железяки". Приступаю к ним с лаской и добрым словом: "Что, дядька, опять заболел? Потерпи, сейчас помогу!" Интересные они, эти "бездушные" существа. Взять, к примеру, два равноценных "Саргана". При стандартной "начинке" и абсолютной похожести - у каждого свой норов. Откуда? Не от тех ли людей, что дают им жизнь на конвейере? Если прибор искалечен, если он паяный-перепаяный, жди в ответ стопроцентной подлянки. Вот и приходится холить его и лелеять, в надежде на то, что когда-то и он отзовется к тебе добром. Наверно и мы, радисты и навигаторы, тоже оставили в них частичку себя.
Долгая все-таки песня - настройка приемника. Пока каждая лампа прогреется, войдет в оптимальный режим, проходит секунд пятьдесят. Я убил на него целых четыре часа, пропустил циркулярный срок, но зато этот "Палтус" будет теперь лучше японского.
В толще моря кипела жизнь.
Стая трески похожа на запятую, которую пишет правша левой рукой. У пикши, хоть она из семейства тресковых, совершенно иные повадки. И рисунок совсем другой - в виде маленькой детской панамы со скошенным левым ухом. Если стая четко очерчена - значит, она мигрирует. Если "хвост" запятой прорисован пунктиром, или легкою рябью - рыба скоро ляжет на дно. Витька знает эти приметы не хуже меня. Просто он давно их не видел.
- Какой здесь характер грунта? - спросил я у него.
- Песок и обломки скал.
- А если уйти правее?
- Глинозем и мелкий ракушечник.
- Может, рискнем?
- Ты думаешь, будет рыба?
Витька настроен скептически. Я это сразу понял и не стал ни на чем настаивать:
- Ха, рыба! Кому и три тонны - рыба…
- Ну, наглец! - изумился Брянский. - Ты что, на десять настроился?
Я ничего не ответил. Я просто ушел, тихо прикрыв за собой железную дверь. "Мавр" свое дело сделал - в душе капитана теперь поселилось сомнение. И если чуть-чуть подождать, оно обязательно пустит ростки.
Мы ставили трал уже через час. Старший "майор" суетился с линейкой, следил, чтобы не было перекоса, а Игорь стоял на лебедке и тщательно вымерял ваера.
- Завтра баня! - просветил я его.
- Это дело, порадую мужиков! - Он сделал обратный реверс. - Сам-то как, отошел?
- Процентов на пятьдесят.
- Ты чаще бывай на палубе, - посоветовал Игорь, - свежий воздух лучше бальзама. Посмотри: никто из матросов давно уже не болеет.
Я кивнул и поплелся на камбуз. Как-то вдруг, захотелось "бросить чего-нибудь в топку". Что конкретно, я пока не решил. Запах пищи по-прежнему вызывал отвращение. Но первая мысль о еде - это уже прогресс.
Повар готовил макароны по-флотски. Я взял в холодильнике банку томатного сока, кусок колбасы и чистый стакан - коктейль "Кровавая Мэри" готовится в чистой и прозрачной посуде.
На скамье у "пяти углов" матросы из вновь заступающей вахты "наводили" ножи. Шкерочный нож - это хлеб рыбака, его гордость, "визитная карточка", продолжение правой руки.
От сортира несло "резьбовым коньяком". Выходит, не только я похмелялся одеколоном. Праздник был, да весь вышел. Начались рабочие будни. Господи, как оно все обрыдло!
Коктейль я готовить не стал - очень сильно дрожали руки. Просто хлопнул четверть стакана и прилег на диван. Нутро отозвалось приятной истомой. Зашаило! Но вздремнуть мне не дали. Без стука вломился стармех:
- Морконя, ты здесь? А ну, поднимись на мостик!
Спокойный, основательный "дед" вел себя очень странно. В чем дело, не уточнил и столь же внезапно исчез.
Я был заинтригован.
Около "Палтуса" собрался рабочий консилиум: старпом, капитан и Леха Рожков. Честно скажу, там было на что посмотреть.
В одном из рабочих режимов, сигнал поступает на самописец с небольшою задержкой. Над отражением дна рисуется белая линия. Чуть выше нее - все остальное, что "слышит" сонар в толще воды. Если рыба, по каким-то причинам, вдруг сбивается в мощную стаю, прибор принимает ее за грунт и награждает белой короной. Но только такой белой короны я еще никогда не видел!
- Что скажешь? - озабоченно спросил капитан. - Отворачиваем?
- Сколько у нас ваеров? - быстро спросил я, пытаясь в уме подсчитать, когда же вся эта махина окажется в нашем мешке.
- Девятьсот пятьдесят. Через десять минут наткнемся.
- Поточней бы наткнуться! Это рыба. Проходим ее - и сразу подъем трала.
- Не успели поставить и сразу подъем?! - возмутился старший помощник.
- Иначе порвемся в клочья, - поддержал меня Брянский, - мешок подвсплыет, встанет "свиньей", увеличится скорость судна - вот он и пойдет кувырком… давай три звонка!
Было без пятнадцати восемь. Заступающие на вахту давились липкими макаронами:
- Сволочи, не могли подождать!
- Ни хрена о людях не думают!
- Наверное, мешок развязался, или порыв…
Кто-то дернул меня за рукав. Я оглянулся.
- Много там рыбы? - тихо спросил Леха Рожков.
- Порядком. Метров тридцать на пятьдесят. Это то, что прибор "зацепил". А как мы ее пройдем? - левее, правее…
- Может, того, за удачу?
Предложение было столь неожиданным, что я растерялся:
- Дача взятки должностному лицу, в заведомо беспомощном состоянии?
- Пойдем, у меня есть!
Глава 10
Организм набирал обороты. После стакана "казенки", наконец, получилось поужинать. Даже руки почти не тряслись. Я поднялся на мостик в приподнятом настроении. Витька стоял на правом крыле с микрофоном наизготовку.
- Последняя марка, - рявкнул тралмейстер.
- Вижу.
Доски еще елозили по воде, а глупыши, клуши, поморники, чайки сбились в большую, галдящую кучу. Сегодня они голодными не останутся! Из пучины таинственных вод светло-зеленым пятном поднимался наш донный трал. А в нем - "Архангельский хлеб", "трящочка", подарочек от деда Нептуна.
Самые голодные птицы рванулись с неба на глубину, за кусками горячей печени. В этот самый момент, что-то меня подхватило и вынесло на крыло. Я чуть не споткнулся о комингс и врезался в капитана. Но он этого не заметил. Наклонясь над фальшбортом, мы оба молили удачу: только б мешок не лопнул, не развязался…
Да, самая азартная в мире игра - это рыбный промысел!
Доски "прилипли" к борту. И вот наконец, огромная "дура" всплыла на поверхность. Эдакая сосиска на шесть дележных стропов, расстоянием от надстройки до полубака. Сейчас небольшой излом - и плакали наши денежки!
Улов подтащили к борту и сыграли аврал. Тащили мешок, как репку в известной сказке: и грузовыми стрелами, и гаком через турачку, но больше - "пердячим паром".
Я потом специально справлялся, ходил, пересчитывал бочки: с учетом усолки, утруски, за минусом голов и кишок, у нас получилось чистых семнадцать тонн.
Судно легло в дрейф. Все свободные от вахт и работ махали ножами. Вышел к тралу и капитан. Он ловко пошкерил четыре трещины, разрезал у них желудки и пристально осмотрел содержимое. Потом встал за общий конвейер. Витька тоже не пальцем деланный, сразу видно - ученик Севрюкова.
Я встал перед ним на рубку. Под левой рукой резиновый круг, в правой - головоруб. Это массивный топор с очень короткой ручкой и очень широким лезвием. Хватаешь трещину за глаз, давишь под нижнюю челюсть, пока не раскроет жабры - и вжик! Движение от себя - надрезаешь колтык, движение на себя - легким косым ударом лишаешь ее головы.
Дело довольно простое, вот только таких "вжик" должно быть не менее сотни в минуту. Иначе получишь в морду. Хороший рубщик должен обеспечивать рыбой, как минимум, трех человек. Недаром в ходу анекдот с бородой. Хохол в деревню письмо пишет: "Мама, папа! Я теперь матрос первого класса. Рублю сто двадцать голов в минуту. Заработаю кучу денег и приеду в деревню в отпуск". А те ему отвечают: "Сынок! Поезжай лучше к теще в Киев. В нашей деревне тебе работы - от силы на пять минут".
- Слышь, морконя? - сказал капитан, вытирая лоб рукавом. - С меня причитается.
- Спасибо, уже не надо, - ответил я совершенно искренне, - все ненужное вымыто потом. Разве что завтра, для аппетита?
- А ты все равно зайди.
Через два с половиной часа на палубе было чисто. Матросы смывали за борт остатки кровавого пиршества, рыбмастер возился с бочками, а боцман майнал их стрелами в трюм. Мы снова поставили трал, утюжили все тот же квадрат.
На вечернем совете подбивались итоги дня. Короткие выступления по ранжиру: за начальником промрайона - капитаны судов промразведки, за ними - "Тралфлот" и далее, по нисходящей. Мы - колхозники - в последнюю очередь. Картина у всех одна и в целом, довольно безрадостная:
- БМРТ "Лунь": квадрат 1134, глубины 400–650, скорость полтора-два узла. За три с половиной часа - две с половиной тонны.
Громче всех плакал наш Витька. Дескать, порвали трал, стояли, чинились. Сейчас, мол, меняем квадрат в поисках рыбы. Насчет этого он молодец: "если хочешь жрать за двух - не лови хлебалом мух!" А то налетят конкуренты пестрой, голодной стаей, установят рекомендованные курсы тралений. И ходи между ними, как Бобик на поводке - никакого тебе творчества!
Эфир опустел. Мы с капитаном остались одни. Он с опаской отодвинулся от приемника, как будто бы там, на той стороне эфира, кто-то сможет его случайно подслушать и вполголоса произнес:
- Наша рыба мигрирует на "Медвежку". Я проверил желудки и сверился со старыми записями. Даже помню примерный маршрут. Севрюков в таких случаях "садился на голову" стае. Может, и мы попробуем?
Так и сказал: "мы попробуем" - мелочь, а, черт побери, приятно!
- Ладно, - озаботился Витька, - пойду, накажу штурманам, чтоб языком с корешами не трекали…
Вот так мы и работали: черпали из глубин по потребности и пахали, как прокаженные - без бани, без нормального сна. Иной раз десять раз передумаешь: то ли сходить на ужин - то ли поспать лишние полчаса? Прошло каких-то семь дней, а из трюма достали последнюю тару. Рыба шла, перла, как ненормальная, а мы ее пластали "под соль" и бондарили в бочки. На "помойке" у Медвежьего острова такая удача - редкость. Матерясь, чтоб не сглазить, боцман наращивал рыбный ящик и расширял запасной рыбодел. На палубе круглосуточно стучали ножи. Даже погода ни разу не подвела. Короткое полярное лето чтило нас своей благосклонностью: плюс четыре по Цельсию, в море легкая зыбь, в небе незаходящее солнце. Что еще надо советскому рыбаку?
А потом подошел норвежский "вояка", погрозил спаренной пушкой, выслал катер с комиссией на борту. Оттуда, пожалуй, все и пошло! Эх, знать бы, где упадешь!
Этих инспекторов мы давно уже знаем. Примелькались за годы работы. Бабенка лет тридцати, да два молодых парня. Все в ярко-оранжевых комбинезонах, с улыбками на всю морду. По-нашему ни бум-бум! Не хотят, охломоны, приобщаться к великой культуре!
Я выступал в качестве переводчика.
- Please keep your trawl! - глядя на капитана, по-английски сказала Кристин.
- Трал подымай, Виктор Васильевич! - смеясь, продублировал я, обнимая ее за задницу. И шепнул в покрасневшее ушко, - Крыся, пойдем в каюту? У нас целых сорок минут!
Крыся не против. Ей нравятся русские мужики: несчастные, "измордованные ГУЛАГом". Она прижимается ближе. Где-то там, под холодной синтетикой, трепетно бьется сердце норвежского офицера. В другое бы время, в другой обстановке - она б с дорогой душой! Но нельзя - подчиненные "вломят". Мне тоже нельзя, но я бы рискнул! Поистине, этот мир полон условностей!
Ее подчиненные со складными линейками давно копошатся на палубе: ныряют в ящик, оценивают улов, тщательно вымеряют средний размерный ряд. Тупая, бессмысленная работа. Русский мужик не стал бы уродоваться: написал бы что-нибудь "от балды". Дураку ясно: трещины что надо, одна к одной!
Витька все замечает.
- Скажи своей сучке: сейчас подниму! - вздохнул он и дал три звонка.
Капитан на рыбацком судне - не великая шишка. Вот сейчас, например: окажись в трале "рубашка" - кусок мелкоячеистой дели - и быть нашему Витьке в следующем рейсе опять матросом. Вот так вся карьера: чреда падений и взлетов.
Наш трал был в полном порядке. Не подкопаешься: размер ячеи - семьдесят восемь. Это на три сантиметра больше, чем надо. Вот только рыбы в нем было до неприличия мало: тонна от силы.
Я, конечно, сказал все, что думаю: и об этой норвежской женщине и обо всех ее близких родственниках. Крысю перекосило. Что-то из русского матерного, она поняла.
- Mister captain!
- Господин капитан, - перевел я с английского.
- Вы вели незаконный промысел в экономической зоне Норвегии. Прошу подписать протокол.
- Нет! - Витька покачал головой. Эту фразу он выучил наизусть от длительного употребления всуе. - Наше правительство не признает законность этих границ.
- Так и запишем, - привычно кивнула Кристин, - от подписи отказался. Разрешите фото на память?
Через десять минут гости убыли восвояси. "К едрене матери на быстром катере". Новая вахта поставила трал.
- Ну-ка глянь!
Брянский склонился над эхолотом. Под пером самописца дымилась бумага. Черные, жирные линии у самого дна сложились в неровный прямоугольник.
- Что скажешь? - спросил капитан, потирая руки.
- Что скажу? - "обломал" я его. - Пока не поздно, сворачивай, иначе порвемся. Это не рыба - это затонувшее судно.
Вахтенный штурман метнулся к штурвалу:
- Полный ход, десять градусов вправо!
Как ни странно, на палубе никто не расстроился. Кое-кто даже обрадовался. Матросы ведь тоже люди. Им на промысле тяжелее всего. Несмотря на рыбацкую одержимость, каждому хочется отдохнуть.
Даже Игорек улыбался:
- Антон, включи, пожалуйста, музыку - все веселей!
- Ладно, включи, - разрешил капитан, - ну, как на такого сердиться?
Я смотался в "трансляционную". Поставил кассету, щелкнул тумблером "Верхняя палуба". Над просторами громыхнуло:
"Было время, был я беден
Без причины, просто так…"
Ушла рыба, мать ее за ногу!
На вечернем совете "прорезался голос" у начальника промрайона:
- Отношение к учебным тревогам на судах "Севрыбы", прямо скажу, безобразное! "Прошу обратить внимание… принять меры… усилить контроль…"
Чего это он? - еще не конец месяца?
Наконец, ФНП выдохся:
- Я вот тут, подготовил циркулярную радиограмму, - произнес он довольно мстительно, - ясность, исполнение подтвердить!
- Что делать-то будем? - мрачно спросил Витька, - добираться здесь, на помойке, или опять в поиск?
- Сходи-ка ты, пару часов вздремни, - посоветовал я. - Утро вечера мудренее…
В радиорубке пришлось просидеть добрых четыре часа. От имени капитана, я подтвердил прием циркуляра, потом "наведался на Мурманский радиоцентр: там было для нас что-то срочное. Со связью в районе "Медвежки" всегда хреновато, но телеграммку я выцепил:
АИ-0039 КМ Брянскому=
Получение настоящей срочно следуйте Мурманск тчк Аренда норвежской фирмой "Joachim Grieg", Bergen.
Везет дуракам и пьяницам! Здесь каждое слово на вес золота: что такое "аренда норвежской фирмой" знает даже ребенок - это валюта!
Я поднялся на мостик. Осчастливил старпома. Хотел позвонить капитану, но Петрович отговорил:
- Что зря человека будить? Через двадцать минут подъем трала - проснется и сам. Иди-ка, "добытчик", в люлю. На тебе уже морды нет! Посмотри на досуге в зеркало - это же тихий ужас!
Я добрался до "люли" и мгновенно "отъехал"…
Но поспать так и не довелось. Тишина взорвалась, по мозгам шибануло наотмашь! Я подпрыгнул на койке. На тоненькой переборке, в районе моей головы, надрывался звонок громкого боя. Три длинных сигнала: буква "о" - "спасательный круг" - человек за бортом!!!
- Да что ж ты, скотина?! - я думал, что это старпом ударно проводит в жизнь указания ФНП и так возмутился, что чуть не заплакал.
- Вставай! - дверь решительно распахнулась. - Игорь Баранов утоп!
Такое не опишешь красиво. Все захлестнули эмоции. В чем был, я помчался на палубу. Там уже гомонила толпа. Внизу, на воде, болтался спасательный круг. Кто-то из сопливых мальчишек водил по воде багром - пытался его достать. С фальшборта прыгал стармех, обвязанный вокруг пояса веревочной боцманской выброской. Я поднял с палубы что-то тяжелое и сиганул следом.
Когда человек тонет, тело его "зависает" метрах в трех-пяти от поверхности и остается там, пока не начнется процесс разложения. Раздувшись как бочка, оно всплывает, но ненадолго. Лопается желудок, что-то еще внутри - и море берет свое.
Так должно быть всегда, но так не было: внизу подо мной стремительно падало вниз что-то оранжево-желтое, по цвету напоминавшее рыбацкий костюм Игоря. А дальше, на глубине… холод… смерть… зловещая, темная, беспощадная масса. Оттуда, из бездны, вырвалась черная точка и, ускоряя движение, пошла на меня. Мелькнула у глаз… ударила по коленке. Я выронил ставший ненужным железный лом, в висках застучало. Метрах в трех от меня выгребал на поверхность Леха Рожков с глазами, полными ужаса. Высоко-высоко над его головой изгибалась кромка воды.