Нет, она не обладала столь развитым воображением, как иные.
В большинстве случаев Миоцен призналась бы в этом без колебаний. И все сразу же за этим признанием она бы добавила, что ее воображения хватает для того, чтобы наслаждаться величием Корабля и его космополитизмом, а также своей способностью помогать управлению его весьма оригинальным и непростым сообществом.
И, испытывая вполне заслуженную гордость, она шествовала вдоль улицы.
Товаров чужих всегда было больше даже в человеческих магазинах. Заходя в любой из них, Миоцен всегда ожидала, что ее заметят и узнают. Но теперь этого не происходило, каждый раз напоминая, что она больше не Вице-премьер. Без формы, без ответственности. Собственная анонимность удивляла Миоцен постоянно и бесконечно.
Из огромного количества литературы о механическом разуме она. выбрала энциклопедию, полностью посвященную Великому Кораблю.
А уж заодно в крошечной зеленной купила и несуразное местное яблоко, чьи протеины и странного привкуса сладость были вполне приемлемы для человеческого желудка.
Поедая одно приобретение, она углубилась во второе.
Это было издание объемом около ста тетрабитов. Миоцен прочитывала ее небольшими отрывками, часто улыбаясь и мысленно делая замечания по поводу не менее полусотни утверждений, над которыми автору неплохо бы еще поработать.
Потом у обезьяноподобного клерка йик-йик она взяла немного мягкого наркотика.
Позже, отказавшись от подобного времяпрепровождения, она с выгодой перепродала его человеческому мужчине, обращавшемуся к ней как к "леди" и подарившего ей мудрый совет:
- Вы плохо выглядите. Расслабьтесь и позвольте себе, наконец, как следует выспаться.
Кажется, он предлагал в последнем предприятии свою непосредственную помощь, Миоцен предпочла отказаться.
После всех этих приключений она увидела вторую команду безопасности. Люди и представители других цивилизаций проверяли пассажиров. Казалось, ничто не может укрыться от глаз офицеров-контролеров. Однако никто из них не заметил, как Миоцен проскользнула в один из самых узких, самых темных проходов, ведущих на параллельную улицу.
Тело начало покрываться гусиной кожей, ибо она оказалась в местечке с более холодным климатом; повсюду в воздухе явственно чувствовалось дыхание гор.
Здесь она нашла автомат, предоставляющий всякому желающему сны и помещения, где можно ими воспользоваться. Миоцен приобрела, не глядя, один и крепко проспала двенадцать часов, видя во сне Корабль во времена первой поры его освоения, когда он был еще пуст. Сон вел ее вдоль темных улиц с гладкими стенами оливкового цвета, которым вскоре предстояло быть изрезанными всевозможными жилыми помещениями и процветающими магазинчиками.
Но это был покупной сон.
Скоро в действие вступили и ее собственные воспоминания. Сколько туннелей и залов видела она? Сколько их было вообще? Этого не знал никто. Ни автор энциклопедии, ни она сама. И это почему-то развеселило Миоцен и вызвало на ее губах улыбку, не сходившую с них даже наутро, когда она запивала толстые сэндвичи своим любимым кофе-гляссе.
Секретные приказы включали и место назначения.
И даже время на застолье.
Вероятно, все ее вопросы будут разрешены. Но порой, особенно в такие моменты абсолютного счастья, как сейчас, Миоцен казалось, что ее задание есть не что иное, как просто мудрый ход, найденный Премьером, чтобы дать возможность своему любимому Вице-премьеру просто хорошенько отдохнуть. И выспаться.
Каникулы - вот и все исчерпывающие объяснения.
Каникулы в приказном порядке.
Конечно, каникулы!
Миоцен поднялась, неуловимая в своей изменчивости, и бросилась на охоту за вчерашним молодым человеком.
Первые каникулы за тысячу столетий преданности. Почему бы и нет?
Глава третья
Это было крайне дорогое растение, причем платить пришлось главным образом только за оригинальность. Но Уошен знала, что делает, ибо была уверена, что ее старинный друг непременно оценит голоса, исходящие из множества ротиков этого чуда, голоса, которые наполнят его пустую, почти неосвещенную пещеру пленительной мелодией, каковую даже его требовательные уши найдут прелестной.
Ее друга сейчас не было рядом.
Но где бы он ни находился, он не сможет не услышать вибрирующей, как песнопения лам, мелодии о мраке, бездонности и торжествующем холоде межгалактических пространств.
В прошлой жизни он занимался этими растениями в качестве хобби, улучшая их генетику, заставляя их рафинированные гены производить мелодии даже более пленительные, чем те, что звучали нынче, - и гораздо более дорогостоящие .
Но он никогда не продавал этих своих приятелей.
А затем его жизнь и увлечения приняли совсем иное направление, заставившее его потерять всякий интерес к столь изысканному хобби.
Он по непростительной случайности лишился тогда своего поста и из быстро идущего в гору капитана превратился в ничто.
Совершенное преступление было раскрыто и доказано. И, используя возможность исчезнуть, созданную капитанами по приказу Премьера, он исчез. Единственным контактом, который с тех пор имела с ним Уошен, было зашифрованное послание, гласящее, что если она когда-нибудь захочет с ним увидеться, то достаточно поместить одного из любимцев в самую пустую и темную часть Корабля, а самой остановиться в удобной человеческой таверне где-нибудь поблизости.
Именно этим и занималась Уошен в последние два дня.
Таверна казалась темной и совершенно пустой, однако значительно более теплой, чем окружающее пространство. Уошен сидела в глубине комнаты, убранство которой было вырезано из мореного дуба, наслаждаясь бессчетным количеством коктейлей, думая обо всем сразу и ни о чем конкретно. И еще она думала о том, как глупо ожидать, что кто-то вспомнит тебя после стольких столетий… и что на самом деле следовало бы уйти отсюда и заняться делом…
Но он пришел. Он щурился в темноте, и Уошен с первого мига поняла, что это он. Он был все таким же крупным, каким она его помнила. Лицо его хотя и изменилось, но оставалось по-прежнему умиротворяюще домашним. Страдания лишили его привычного для всех капитанов высокомерия, а цивильное платье сидело на нем с такой непринужденностью, что Уошен могла только позавидовать. Под каким именем жил он теперь? Презирая опасность, она сложила ладони рупором и крикнула в сгущающуюся вокруг высокой фигуры темноту: - Памир! Я здесь, Памир!
Когда-то они были любовниками, хотя вряд ли составляли удачную пару. Впрочем, с капитанами редко происходит такое. Несмотря на сильный интеллект и прямоту, он был мягок и в большинстве обстоятельств очень зависим от своего внутреннего состояния. Эти качества хотя и сделали из него удачливого капитана, все же не давали подняться высоко по служебной лестнице. Он не имел ни желания, ни умения произносить нужные слова в нужном месте или преподносить более высоко стоящим людям небольшие, но приятные подарочки. И, если бы он не обладал талантом справедливости в гораздо большей степени, нежели другие, Премьер пресекла бы его профессиональный рост гораздо раньше, еще в самом начале его карьеры, оставив на самой незначительной должности без всякой ответственности. Возможно, это и следовало сделать сразу, особенно если учитывать все, что произошло впоследствии.
Памир сел напротив и заказал себе коктейль "соль слез". Глядя в знакомое до боли лицо, Уошен еще раз пережила трагедию его падения.
В бытность свою капитаном Памир завел дружбу с одним весьма странным чужим, и на Корабле эта причуда приняла форму определенных действий. Гайан, имевший маленькое, обманчиво неприметное гуманоидное тельце, обладал таинственной способностью использовать любой мир на пользу себе. Его плоть могла быстро разрастаться, образуя животных, деревья и грибообразные массы, связанные единым сознанием. Этот гайан был беженцем, потерявшим родину из-за ссоры со своим сородичем. А когда тот вдруг однажды явился на борт, вражда их разгорелась с еще большей силой, послужив причиной разрушения дорогостоящего оборудования, а заодно и карьеры Памира.
Гайаны грызлись до изнеможения, и ненависть их продолжала полыхать по-прежнему.
В свои лучшие дни Памир хотя и был человеком трудным, обладал замечательным даром - он мог видеть хорошее даже в самой безнадежной ситуации. И направил на обоих гайанов лазер, но так, чтобы оставить живую ткань для дальнейших возрождений. Затем он использовал собственную плоть и сотворил ребенка, объединившего в себе все лучшее обоих гайянов. Уошен, будучи другом Памира и понимая, что его решение совершенно правильно, взрастила это существо, которое так и называла - Дитя. Как и любая мать, она следила за его безопасностью и учила тому, что нужно Знать, а когда тот вырос слишком могущественным, чтобы оставаться на борту Великого Корабля, обняла, поцеловала и отправила на пустую планету, где бы он смог жить в одиночестве, улучшая и ее, и самого себя.
И теперь ей казалось, что это Дитя сидит между ними, слушая, как его мать рассказывает отцу гордые и счастливые истории; и, возможно, чувствуя, как важно отцу плакать при этих известиях от радости.
Памир плакал как настоящий капитан. Тихо и всегда контролируя себя. Потом он вытер слезы сильными пальцами и заставил себя улыбнуться тяжелой улыбкой, не отрывая глаз от старой подруги, внимательно изучая ее платье, ее лицо и то, как она сидит, опираясь спиной о стену этого дрянного захолустного паба.
Наконец он спросил:
- Я по-прежнему нравлюсь тебе? Уошен предпочла промолчать..
Могучая рука потянулась и легко легла на ее плечо, на мягкий шелк блузки.
- Нет, не нравлюсь. Это хорошо видно, - спокойно, твердо и уверенно ответил он сам себе.
Она покачала головой.
- Ты хочешь сказать, что я не хочу тебя? Он рассмеялся.
- А кто хочет? Но кто же признается себе в том, что он нежеланен! Спроси любого маргинала, и он никогда не признается в своем состоянии, а будет вечно ссылаться на неудачное стечение обстоятельств и отсутствие-везения.
- И теперь ты говоришь об этом?
- И теперь, и до конца жизни. - Улыбка на лице Памира стала совсем жесткой.
- А ты случайно не слышал, исчез ли кто-нибудь еще из наших?
- Нет. Не слышал. Ничего.
Уошен, не отрываясь, смотрела на его руки.
- А ты, значит, слышала, Уошен.
Уошен осторожно отвела глаза.
- Любой из вас может исчезнуть, и мы этого не заметим, - тихо произнес Памир и громко рассмеялся, добавив: - и нам будет на это наплевать. Совсем наплевать.
- И тебе тоже? Его смех стал мягче.
- Видишь ли, ведя жизнь не капитана, многому учишься. В том числе и тому, что капитаны вовсе не так важны и необходимы, как они сами это утверждают. Ни в повседневной жизни, идущей на Корабле, ни в больших, медленно свершающихся мировых делах.
- Сдаюсь, - рассмеялась Уошен.
- Потому что не веришь, - пожал он плечами.
- Ты бы удивился, если бы я поверила. - Уошен встряхнула стакан с очередной порцией коктейля, наркотической жидкости, пенящейся углекислыми пузырьками, и, втянув запах, продолжила: - Тебе только хочется, чтобы мы оказались бесполезными. Но без нас, исполняющих свою нелегкую работу, все пойдет к черту. Меньше чем за сто лет. А, может, и меньше чем за десять.
Бывший капитан снова передернул плечами. Предмет разговора становился утомительным, и пора было сменить его.
Уошен согласилась. Опустошив стакан, она позволила молчанию длиться до тех пор, пока старый друг сам не прервет его.
Но прежде чем это случилось, прошло не менее часа. И тогда с нежной предупредительностью он спросил:
- Что-то случилось? Ты сошла вниз, значит… там, наверху, что-то не так?
Уошен честна склонила голову.
И Памир, все еще оставаясь в душе капитаном, нашел в себе мужество не спрашивать ни о чем больше и не смотреть слишком глубоко в ее широко раскрытые темно-карие глаза.
Они провели вместе два дня и две ночи. Стремясь к полному уединению, они сняли домик в квартале чужих и наполнили свое время бродяжничеством -по густым лиловым Джунглям в специальных сапогах, предохраняющих ноги от скользких змееобразных тварей. На вторую ночь, когда что-то тяжелое проползло мимо их двери, Уошен рванулась в постель к Памиру, и со смешанным ощущением нервозности и вожделения они занимались любовью до тех пор, пока не провалились в глубокий сон.
Во сне Уошен обнимала Дитя. Она обнимала его с яростью и печалью. Но проснувшись, как это бывает со спящими при пробуждении, обнаружила, что сжимает в объятиях не Дитя, а сам Корабль, его огромное и прекрасное тело из гиперфибры, металла и камня, умоляя не оставлять ее. И, чувствуя внутри ноющую боль, плакала. Потом она проснулась совсем.
Памир сидел на постели, смотрел на нее и молчал. Но внимательный взгляд заметил бы в его глазах и плотно сжатых губах сочувствие и сопереживание.
Однако сейчас Уошен не была столь внимательной. Она всхлипывала, закрыв лицо ладонями, и под конец тихо призналась:
- Мне надо быть не здесь. Я уже должна быть там, честно.
Памир кивнул и, медленно выдохнув воздух, спросил:
- Как много времени это займет?
- Займет что?
- Снова вернуться к Премьеру, упасть ей в ноги и умолять о прощении… Сколько еще продержит она меня взаперти? И как скоро смогу я снова стать капитаном, пусть самым последним?
Перед внутренним взором Уошен вдруг встал окаменевший, более холодный, чем сама смерть, фениксоподобный. Вспомнив об этом наказании и о безжалостности Премьера, она провела пальцем по сомкнутым губам потерянного и вновь обретенного любовника.
- Не делай этого. Никогда.
- Значит, я заточен навеки, так?
- Не знаю. Но не испытывай ее. Не пробуй. Обещай мне. Однако Памир был слишком упрям, даже когда ему предлагали безопасность и покой. Он оттолкнул руку Уошен, дерзко улыбнулся и сказал скорее себе, чем ей:
- Я никогда не менял своих решений. И не собираюсь этого делать.
Глава четвертая
Первоначально их было шесть - шесть спрятанных глубоко в недрах Корабля топливных баков, каждый размером с хорошую луну. Они представляли собой сферы из гиперфибры с вакуумной изоляцией, которые находились под всеми населенными районами, под сточными водами, под гигантскими реакторами и даже под нутром огромных двигателей.
Каждый бак был почти бездонен.
До них добирались только случайные команды по поддержанию жизнедеятельности корабля или авантюристы. В лодках из аэрогеля они плыли в жидком водороде, не видя ничего, кроме испускаемого их суденышками холодного, света и застывшего гладкого океана, а под ним однородную бездушную ночь, что заставляло большинство посетителей чувствовать себя весьма неуютно и неуверенно.
Чужие иногда просили разрешения пожить в одном из них.
Именно такими оказались очень странные существа, называвшиеся пиявками. Аскетичные и патологически скрытные, они строили свои поселения там, где могли быть в полном одиночестве. Сплетая свои дома из толстых пластиковых и бриллиантовых полос, они крепили их под потолками баков. Это были огромные строения, но, следуя логике пиявок, совершенно пустые. Помещения простирались лишь в двух измерениях, поскольку высоты у них практически не было, и они почти касались серого гладкого потолка баков. Уошен время от времени останавливалась, клала обе руки на их удивительно теплый пластик и медленно дышала, преодолевая свою клаустрофобию.
Внезапно ее внимание привлекли голоса.
Она не могла понять, сколько их, а из-за смешения тембров определить, каким существам они принадлежат.
Пиявок Уошен никогда "не видела.
Правда, когда-то она была в составе делегации капитанов, проводивших переговоры с самыми смелыми представителями пиявок - дипломатами, которые находились за слепой, без окон, плитой из гиперфибры. Они общались с помощью стука и хлюпа. Ничего подобного этим звукам Уошен сейчас не слышала. Но если это не пиявки, то кто же тогда? В ее памяти смутно всплыло, как на одном и ежегодных обедов у Премьера - сколько же лет прошло с тех пор? - один знакомый капитан говорил о том, что пиявки покинули свои обиталища.
Но почему?
В первые мгновения Уошен не могла найти этому никакого разумного объяснения. Она просто надеялась, что пиявки добрались до какого-нибудь другого места, где высадились без хлопот. Или нашли более изолированное место, что было вполне легко сделать. Но существовала возможность и более дурного развития событий, в результате которого бедные экзофобы вообще перестали существовать.
Угасание некоторых видов жизни на борту Корабля было делом гораздо более распространенным, чем это признавалось капитанами публично и даже наедине с самими собой. Многие пассажиры оказывались слишком хрупкими, чтобы выносить все тяготы долгого путешествия. Других уносили массовые самоубийства и вспыхивавшие локальные войны. Но, как любила напоминать себе Уошен, на месте каждого исчезнувшего гостя появлялась сотня новых; и все они так или иначе пытались закрепиться на каком-нибудь маленьком участке этой огромной роскошной машины.
И она шепотом спросила себя:
- А ты-то кто?
Прошел уже час с того времени, как Уошен вышла из примитивного грузоподъемника и начала свой путь к центру поселения, пройдя сперва через кружева очистительных приспособлений, должных продезинфицировать каждого новоприбывшего. Ни одно из них не работало, и все двери оказались либо распахнутыми, либо сломанными. Здесь явно кто-то уже побывал. На дверях не висело никаких правил, никаких инструкций. Уошен прошла километров восемь или девять по этой подземной стране и была уже на полпути к единственной круглой стене, знаменовавшей тупик.
Она снова остановилась, прижала ладони к потолку и, поворачивая голову то влево, то вправо, прислушалась, чтобы определить, откуда исходят таинственные голоса. Акустика там была хорошая.
В этих помещениях с теплым и совершенно неподвижным воздухом не было ничего, кроме жестких серых подушек. Повсюду стоял запах застарелой пыли и долгоживущих феромонов. Про цвета создатели, казалось, забыли вообще. Даже и без того неказистый туристский костюм Уошен стал казаться здесь еще непригляднее и серее.
Голоса становились все громче и все отчетливей. Теперь уже можно было однозначно сказать, что они, несомненно, принадлежали людям. Спустя несколько минут Уошен даже смогла определить, кому именно они принадлежат. Не по словам, все еще продолжавшим оставаться неразборчивым фоном, но по интонациям и неизменно сквозившему в них самомнению. Такие голоса могли принадлежать только существам, привыкшим отдавать приказания и подчиняться без каких бы то ни было вопросов и сожалений.
Уошен остановилась. Прищурилась. В серой тьме что-то темнело. Какое-то пятно, тень, с такого расстояния почти ничего невозможно разобрать.
- Эй? - позвала она.
Потом выждала нужное для ответа время и, решив, что ее никто не услышал, собралась крикнуть снова. Неожиданно несколько голосов откликнулось: "Сюда!", "Привет!" и "Давайте, вы едва не опоздали!"
Да, едва.
Приказ Премьера отводил ей на путь до этого странного места две недели. Какое-то время она потеряла на то, чтобы сказать "прощай" Памиру. После этого, ожидая кар на одной из забытых станций, попалась в руки службы безопасности, долго выяснявшей ее личность и данные генетики. И только потом, опасаясь собственной тени, добралась, наконец, до места, находящегося за целый день пути от пункта назначения.