- Погоди. - Он повернулся, чтобы оглядеть всю необъятную впалую чашу, и голос его вдруг раздался отовсюду, причем в сотни раз усиленный: - Gispinu!
Снова началось то же цветение красок и движение под висящей в воздухе грудой металла, но на сей раз все раскочегарилось в полный рост и уже не свернулось.
Завороженный, художник так и уставился вниз из-за ограждения балкона. Пол чаши теперь исчез, спрятавшись под сверкающей мраморной улицей. По обеим сторонам возвышались белые здания, все с портиками и колоннами, а в дальнем конце возвышалось что-то похожее на Парфенон, но по размеру никак не уступавшее главному зданию ООН в Нью-Йорке.
Улица бурлила людьми, которые издали казались карликами. Они рассыпались по сторонам, когда по улице стремительно пролетела четырехконная колесница, а затем опять стеклись вместе. Джонни слышно было, как они злобно гудят - будто пчелиный рой. В воздухе витал странный едкий запах.
Джонни озадаченно глянул на Глорма, затем на смуглого.
- Что это? - спросил он, указывая вниз. Глорм подтолкнул смуглого.
- Рим, - начал смуглый, трясясь, словно от озноба. - Здесь играется представление - в сорок четвертом году до нашей эры.
Сейчас перед тобой сцена, в которой Юлий Цезарь сожжет весь город дотла, потому что его не сделают императором.
Едкий запах стал еще резче; снизу начала подниматься тонкая пелена серо-черного дыма…
- Но он не жег Рим, - обиженно запротестовал Джонни. - И вообще это не Рим - Парфенон расположен в Афинах.
- Так было раньше, - стуча зубами, ответил смуглый. - А мы все изменили. Последняя группа, которая делала здесь живучки, сносно играла небольшие сценки, но не тянула до цельного представления. Вот Глорм… - он бросил вороватый взгляд на серебристого мужчину и слегка возвысил голос, - понимает, что такое настоящее представление.
- Погоди-ка, погоди, - с трудом шевеля языком, пробормотал Джонни. - Значит, вы пустились во все тяжкие, понастроили тут фальшивых декораций - с этим безумным Парфеноном и всем прочим, когда можно просто вернуться в прошлое и снять то, что было на самом деле?
- Bona! - прокричал усиленный голос Глорма. - Gi estu presata!
Сцена под ними бешено закружилась вокруг своей оси и погасла.
Глорм нетерпеливо повернулся к Джонни.
- Ну вот, - произнес он. - Ты не по-ни-май. Который ты тут видишь, и есть, как твой говоришь, "на самом деле". Мы не строй декораций… строй не декораций… не строй… Kiel oni gi diras?
- Мы не строили никаких декораций, - перевел смуглый.
- Putra lingvo! Мы не строили никаких декораций. Наш заставил во-он тех римлян все тут построить. Они тоже не строй никаких декораций - они строй Рим, другой. Твоя понимает? Никто не строй никаких декораций! Настоящий Рим! Настоящий огонь! Настоящий трупы! Настоящий ис-то-ри-я!
Джонни уставился на него, разинув рот.
- Вы хотите сказать, что изменяете историю - только чтобы делать фильмы?
- Живучки, - поправил смуглый.
- Ну да, живучки. Вы все тут, похоже, чокнутые. А что из-за этого делается с людьми там, в будущем? Слушайте… а где мы сейчас? В каком времени?
- По вашему календарю… мм… 4400 с чем-то. Примерно в двадцати пяти столетиях от твоего времени.
- В двадцати пяти столетиях… Ну ладно, так что же происходит с вами, когда вы изменяете римлян, как вам вздумается?
- Никаких, - выразительно ответил Глорм.
- Никаких? - тупо переспросил Джонни.
- Вообще никаких. Что бывает с собакой, когда твой отрубает хвост ее матери?
Джонни немного подумал.
- Да, действительно "никаких".
- Правильно. Что, большой дело? Джонни кивнул.
- А вот эта и правда ба-альшой дело. Но нам его делай по двадцать, по сорок раз каждый год. Твоя знай, сколько теперь людей жить на планета? - Не сделав ни малейшей паузы, Глорм сам же и ответил на свой вопрос: - Тридцать миллиард. Знай, сколько народу ходит живучка? Половина. Пятнадцать миллиард. В семь раз больше, чем на планета в твой время. Старый, молодой. Глупый, умный. Живучка должен всех развлекать. Не как твоя Голливуд. Там не искусство, не представление. Когда народ думай, там, глубоко… - он похлопал себя по лбу, - какой-то есть правда, тогда я делай этот правда - и этот получается и правда правда! Это есть искусство! Вот это есть представление!
- Нью-Йорк вы по крайней мере не очень-то изменили, - заметил Джонни себе в защиту.
Выпученные глаза Глорма, казалось, вот-вот вывалятся.
- Не изменили! - Он фыркнул и повернулся. Его усиленный голос снова зазвенел в ушах: - Donu al mi frugantan kvieton de Nov-Jorko natura!
Произошло какое-то коловращение плывущих фигур вокруг висящей металлической груды. Глорм в нетерпении сжал кулаки. Довольно долгое время спустя пол чаши снова расцвел.
Джонни затаил дыхание.
Иллюзия была столь безупречной, что пол, казалось, куда-то выпал: в тысяче футов под ними, освещенный утренним солнцем, лежал остров Манхэттен; Джонни видел стоящие на якоре в заливе суда и ясные отблески Гудзона и Ист-Ривер, убегающие на север в туманы над Бронксом.
Первое, что бросилось ему в глаза, была беспорядочная шахматная доска заполнявших весь остров низеньких строений; густое скопление небоскребов в южной части и разрозненное в средней отсутствовали.
- Угадай, в который год, - послышался голос Глорма. Джонни нахмурился.
- Около 1900-го? - Нет, не может быть, тут же с тревогой подумал он. Слишком много было мостов - даже больше, чем в его время.
Глорм от души рассмеялся.
- То, что твой смотрит, есть Нов-Йорк 1956 года - до тех, как мы его изменить. Твой думай, это ваши изобресть небоскреб? О нет. Это наши их изобресть.
- Для "Рабов бродвейской зарплаты", - почтительно вставил смуглый. - Первая живучка Глорма. Какое представление!
- Теперь ты понимать? - снисходительно спросил Глорм, - Давным-давным мне хотелось рассказать о том актеру, увидеть его морда. Ну вот - теперь твой понял. - Его тощая физиономия сияла. - Твой есть актер; мой есть продюсер, режиссер. Продюсер, режиссер есть все Актер есть дерьмо! Значит, твой отдаст мне инштрумент.
- Дудки, - вяло ответил Джонни.
- Отдаст, - заверил Глорм. - Твой очень скоро его отпустит.
Тут Джонни потрясение обнаружил, что рука его заметно немеет. Так вот зачем понадобились эти объяснения! А теперь они дождались, чего хотели. Он действительно готов был отпустить кошелек - уже вот-вот. Значит…
- Послушай! - отчаянно выговорил художник. - А как насчет людей в будущем - я имею в виду ваше будущее? Они тоже делают живучки? А если так, то разве ты для них не актер?
Физиономия Глорма вытянулась от ярости..
- Kracajo! - сказал он. - Ну погоди… - Он взглянул на устройство в руке у Джонни и сжал кулаки.
Хватка Джонни ослабла. Скоро ему придется отпустить кошелек - и что тогда? Обратно в свое время? Опять быть посмешищем, неотвратимо приближаясь к…
Рука страшно устала. Вот-вот кулак разожмется.
…И ничего тут поделать Джонни не мог. Ему предвиделась бесконечная цепочка халтурщиков, где на плечах у каждого стояли Глормы - на всем пути в неведомое будущее, которое было слишком велико, чтобы измениться: Все это, подумалось ему, не более пугало и ужасало, чем другие формы вселенской тирании, уже явленные человеческому разуму; с этим можно было бы жить, не будь его роль столь неприятной… Кулак разжался.
Улыбаясь, Глорм протянул руку к повисшему в воздухе кошельку. Пальцы его сделали что-то такое, за чем Джонни уследить не сумел, - и вдруг кошелек опустился прямо Глорму на ладонь.
Там он еще некоторое время трясся и мерцал, будто замедляющийся волчок. Затем внезапно разошелся на коричневую монетку и пенсне. Снова началось мерцание, в какой-то яркой кляксе последовательно появлялись авторучка, записная книжка, часы, зажигалка. Затем оба предмета стабилизировались - металлические, неживые.
Глорм сунул их куда-то в складки своего одеяния.
- Bona, - безразлично бросил он через плечо, - Resendution al Nov-Jorkon.
Отчаяние развязало Джонни язык. Он заговорил, еще сам толком не понимая, что же, собственно, хочет сказать.
- А что, если я не останусь в Нью-Йорке?
Глорм помедлил и раздраженно повернулся к художнику:
- Kio?
- Вы вернули себе устройство, - начал Джонни, когда идея обрела очертания у него в голове. - Хорошо. Но что вы собираетесь делать, если я решу переехать в Чикаго или еще куда-нибудь? Или если меня арестуют и посадят в тюрьму? Я вот о чем. Вы можете перетасовать все вероятности, но если я хорошенько постараюсь, то могу поставить себя в такое положение, где невозможно будет случиться тому, чего бы вам хотелось. - Он перевел дух. - Понимаете, о чем я говорю?
- Plejmalpuro, - сказал Глорм. Судя по выражению его лица, он понял.
- Вот что, - продолжил Джонни. - Мне надо бы уяснить всю картину. Герцог, о котором вы говорили как о главном герое, - это тот Герцог, которого я знаю? - Он получил в подтверждение кивок от Глорма. - И когда он помогал мне убраться из города, это была часть сценария?
- Генеральная репетиция, - сказал смуглый. - Ты плюхаешься в болото во Флориде - и выбираешься оттуда по уши в дерьме и в пиявках. Потрясающая хохма.
Джонни вздрогнул и постарался выбросить из головы пиявок и падения из высотных зданий.
- Я хочу знать вот что: в чем здесь интересы Герцога. Почему он хотел, чтобы я убрался из города?
И ему объяснили. Ответ был дьявольски прост, и Джонни даже показалось, что он знал его заранее.
Художник подождал, пока ногти выйдут у него из ладоней, а затем почувствовал, что снова может говорить разумно. Но тут он вдруг понял, что ему нечего сказать. О чем можно разговаривать с людьми, способными вытворить такое, а потом назвать это искусством или увеселением? Логично было предположить, что культура, чьими вкусами диктовались безжалостные представления Глорма, должна иметь именно такое понятие о "герое". И это ужасало.
Снова время поджимало. Но и ключ ко всему был уже у Джонни в руках.
Что на его месте сказал бы Герцог?
- Ладно, послушайте, - быстро начал Джонни, - мне тут, конечно, только жеваной бумагой харкать, а перед вами я бы и крышку со своего чайника снял, но вот какое дело…
Глорм со смуглым подались вперед с заинтересованными, настороженными выражениями на лицах.
- …Но вот как я все это себе представляю. Вместо того клоунского типа для вашей "разрядки смехом" мы вводим обходительный тип "гражданина мира". Такой сюжетный поворот. Вот это смог бы провернуть, гм, по-настоящему великий продюсер-режиссер. Вот это я понимаю. Возьмем, к примеру… да, покажите-ка мне, где там в сценарии говорится о…
Джонни материализовался на тихой улочке в нескольких шагах от двери своего дома. Чувствовал он только тяжесть и усталость. Солнце все еще висело высоко над крышами старых зданий; около 2.30 - через полтора часа после того, как Герцог покинул его в аэропорту.
Джонни прислонился к перилам и стал ждать. Ну конечно - вот улицу переходит Мэри Финиган; волосы ее распущены, а под глазами темные крути.
- Иди домой, Мэри, - сказал ей Джонни.
Девушка изумилась:
- А что случилось - разве его здесь нет? То есть Герцог звонил мне - сказал, что он у тебя.
- Да, и у него там топорик, - заметил Джонни. - Я правду говорю. Он собирался убить тебя в моей квартире моим же туристским топориком. На нем отпечатки моих пальцев.
Когда она ушла, Джонни завернул за угол и вошел в вестибюль. Герцог стоял там, запустив руку в почтовый ящик Джонни. Обернувшись, он выругался, а рука его машинально выдернула из ящика пухлый конверт.
- Джонни, какого черта ты тут делаешь?
- Я раздумал ехать.
Герцог прислонился к стене, ухмыляясь.
- Что ж, каждая новая встреча дает маленькое представление о воскресении. Вот так так! - Он взглянул на конверт у себя в руке, будто только что его заметил. - Так, интересно, и что же тут такое?
- Сам знаешь что, - беззлобно проговорил Джонни. - Пятьдесят баксов, которые мне должен Тед Эдвардc. Именно они и навели тебя на мысль, когда Тед сказал тебе, что отправит долг по почте. Затем подкатило то дельце с Мэри, и ты, наверное, подумал, что сам Бог дает тебе такую возможность.
Глаза Герцога сузились, а взгляд его стал жестким.
- Так ты и про это знаешь? Да? И что же ты собирался тут делать? Не скажешь ли старому приятелю?
- Ничего, - ответил Джонни. - Просто отдай мне расписку, и будем считать, что все улажено.
Герцог выудил из кармана сложенный листок бумаги и отдал его Джонни. Явно не в своей тарелке, он все заглядывал Джонни в глаза.
- Ну-ну. Порядок, да?
Джонни кивнул и направился к лестнице.
- Значит, порядок, - сказал Герцог. Он стоял, подбоченясь, и качал головой. - Да, Джонни, мальчик мой, ну ты и артист!
Джонни бросил на него быстрый взгляд.
- Ты тоже, - заверил он.
Примечания
1
You are Another, опубликован в журнале "The Magazine of Fantasy & Science Fiction", © 1955