Кляйну до сих пор не приходилось видеть мертвецов так близко. Они с Захариасом сидели на ротанговых креслах в вестибюле гостиницы, среди пальм в горшках. Кляйн украдкой поглядывал на собеседника. Джиджибой говорил, что заметить почти невозможно, и был прав. Можно только почувствовать. Взгляд недостаточно подвижный, это всем известно; намек на восковую бледность под румянцем, но если не знать заранее, не поймешь. Кляйн попытался представить краснолицего рыжеволосого археолога, нарушителя покоя курганов, в постели с Сибиллой. Что в таких случаях делают покойники? Даже Джиджибой не знает точно. Он что-то говорил про руки, глаза, шепот и улыбки - насчет гениталий Джиджибой сомневается.
Он любовник Сибиллы, сказал себе Хорхе Кляйн. Почему мне от этого так плохо? Мыс Сибиллой не хранили абсолютной верности друг другу - в наши дни все так живут. Но почему я уверен, что меня победил - разбил на голову - покойник?
- Невозможно? - переспросил Кляйн.
- Она сказала именно так.
- Неужели я не могу поговорить с ней? Всего десять минут.
- Это невозможно.
- Хорошо. Я хочу посмотреть на нее, всего несколько секунд. Просто хочу узнать, как она выглядит.
- Вам не кажется унизительным тратить столько сил ради взгляда издалека?
- Кажется.
- И вы все равно хотите?
- Да.
- Ничем не могу вам помочь. Мне очень жаль, - вздохнул Захариас.
- Может, Сибилла слишком устала с дороги и завтра передумает?
- Не знаю. Почему бы вам не подойти завтра?
- Вы… были очень любезны, спасибо.
- Denada.
- Не хотите выпить?
- Спасибо, - покачал головой Захариас. - Я не пью с тех пор, как… - Он улыбнулся.
Между тем, от рыжего археолога попахивало. Виски? Ладно. Что остается Хорхе Кляйну? Он уйдет.
Водитель, ожидавший Кляйна у гостиницы, высунул голову в окошко такси.
- Может, прогулку по острову, сэр? - с надеждой спросил он. - Гвоздичные плантации, стадион.
- Видел уже, - ответил Кляйн. Потом пожал плечами: - Хорошо, давайте на пляж.
Вечер он провел, глядя на мелкие бирюзовые волны, лижущие розовый песок. Наутро Кляйн вернулся к отелю Сибиллы, но там уже никого не было. Все пятеро улетели в Дар-эс-Салам вчера вечером, извиняющимся тоном объяснил клерк у стойки. Когда Кляйн захотел позвонить, клерк указал ему на древний аппарат в нише у бара.
- Что происходит? - потребовал Кляйн, дозвонившись до Барвани. - Вы говорили, они останутся не меньше чем на неделю!
- Увы, сэр, ни на что нельзя полагаться, - печально ответил Барвани.
4
Что впереди? Чего ожидать от будущего? Я не знаю и не предвижу. Когда паук бросается с потолка вниз, он видит перед собой лишь бесконечную пустоту, в которой не найти опоры, сколь бы широко он не расставлял ноги. Природа не позволяет ему ничего иного. Точно так же и я: вижу перед собой лишь пустоту; вперед меня движут лишь законы за моей спиной; жизнь вывернута наизнанку, ужасна и непереносима.
Серен Кьеркегор. Или - или
- Если речь идет о смерти, кто может сказать, как будет правильно, мой друг? - Джиджибой улыбнулся, - Когда я был мальчишкой в Бомбее, наши соседи-индусы еще практиковали сати. Это когда вдову сжигают на погребальном костре ее мужа. Не слишком ли много мы взяли бы на себя, назвав их варварами? Но мы их так называли. - В глазах Джиджибоя вспыхнули озорные искорки, - Когда они не могли нас слышать. Не хочешь ли еще карри?
Кляйн поймал себя на желании вздохнуть. Он уже наелся, и блюдо оказалось для него нестерпимо острым, но гостеприимству Джиджибоя нелегко было противостоять: при всей внешней ненавязчивости оно подавляло. Отказ показался бы самому Кляйну богохульством, и он покорно кивнул. Взяв большую ложку, Джиджибой с улыбкой поднялся из-за стола, и на тарелке Кляйна немедленно появилась горка риса, тут же спрятавшаяся под остро приправленным мясом ягненка. Жена Джиджибоя, хотя ее ни о чем не просили, вышла на кухню, вернулась с запотевшей бутылкой "Хейнекена" и поставила пиво перед Кляйном, лукаво улыбаясь. Эта два парса - замечательные хозяева и понимают друг друга без слов.
Красивая пара, даже удивительная. Джиджибой высокий и стройный, нос у него орлиный, кожа очень смуглая, волосы черные как смоль, великолепные усы, руки и ноги небольшие и деликатные. Всегда вежлив и сдержан, двигается порывисто, почти нервно. Кляйн сказал бы, что ему пятый десяток, но ошибиться можно лет на десять в любую сторону. Жена - как ее зовут? - гораздо моложе, почти такая же высокая, гораздо светлее мужа и с великолепными формами. Всегда одета в шелковое сари. Сам Джиджибой предпочитает западный деловой костюм, только эта пиджаки и галстуки лет двадцать как вышли из моды. Кляйн ни разу не видел ни его, ни ее с непокрытой головой: хозяйка всегда в белом льняном платке, хозяин - в парчовой ермолке, что делает его похожим на левантийского еврея. Детей нет, но им хватает друг друга: совершенный союз, когда два человека образуют единую и неделимую сущность. Точно также, как Хорхе Кляйн и Сибилла в свое время.
- А у вас как принято?.. - поинтересовался Кляйн.
- О, совсем по-другому, оригинальнее не придумаешь! Ты знаком с нашими погребальными обычаями?
- Оставлять покойников на поверхности?
- Древнейшая схема повторного использования, - кивнула супруга Джиджибоя.
- Башни молчания, - сказал хозяин, отходя к широкому окну гостиной, откуда было видно море ослепительных огней Лос-Анджелеса.
Дом Джцджибоя, сплошь стекло и красное дерево, стоял на сваях на самом гребне Бенедикт-Кэньон, сразу под Малхолландом. Отсюда видно все - от Голливуда до Санта-Моники.
- В Бомбее этих башен пять, - продолжал Джиджибой. - Они идут по горной гряде Малабар-Хилл, откуда видно Аравийское море. Им не одна сотня лет. Это круглые платформы диаметром около трехсот футов, окруженные стеной двадцати или тридцати футов в высоту. Знаешь, что делают, когда парс умирает?
- Не так много, как хотелось бы.
- Когда парс умирает, профессиональные носильщики несут его к одной из башен на железных носилках. Похоронная процессия движется следом; люди идут парами, каждую пару соединяет белый платок, который они держат в руках. Это очень красиво, дорогой Хорхе. В каменной стене есть ворота, через которые усопшего заносят внутрь. Кроме носильщиков, никто не имеет права заходить в ограду башни. Круглая платформа внутри выложена большими каменными плитами и состоит из трех кругов с неглубокими выемками для тел. Снаружи кладут мужчин, в среднем кругу - женщин, а во внутреннем - детей. В садах вокруг башен, на высоких пальмах, гнездятся стервятники. Как только усопшего кладут на место упокоения, они поднимаются в воздух. Спустя час или два от мертвеца остаются одни кости. Потом, когда кости высохнут на солнце, их сбрасывают в глубокий колодец в центре платформы. Бедные и богатые вместе обращаются в прах.
- И всех парсов хоронят именно так?
- Вовсе нет. Ты ведь знаешь, древние традиции рушатся в наши дни. Молодежь нередко предпочитает кремацию и даже обычное погребение в земле. Но многие из нас по-прежнему находят древний обычай прекрасным.
- Прекрасным?
- Захоронение в земле во влажном тропическом климате способствует распространению опасных болезней, - негромко объяснила хозяйка. - Предавая тело огню, мы пускаем на ветер то, из чего оно состоит. Голодные же птицы управляются с останками быстро и чисто, и ничего не пропадает из круговорота веществ: Разве это не окончательное равенство, когда кости всех членов общины смешиваются в общем колодце?
- Стервятники не разносят заразу?
- Нет, - решительно ответил Джиджибой. - Нашими болезнями они не болеют.
- Значит, вы оба хотите, чтобы ваши тела перевезли в Бомбей, когда… - Кляйн поперхнулся. - Видите, как ваш огненный карри влияет на мои манеры! - Кляйн выдавил кривую улыбку, - Простите! Гость в доме интересуется похоронными планами хозяев.
- Смерть нас не пугает, дорогой друг! - Д жид жибой негромко рассмеялся. - Стоит ли говорить, что она естественна? Приходим на время, уходим навсегда. Когда придет наш срок, мы удалимся в Башню молчания.
- Гораздо лучше "ледяного города", - добавила хозяйка неожиданно резко.
Кляйн раньше не замечал за ней такой эмоциональности.
Отвернувшись от окна, Джиджибой грозно посмотрел на супругу; такое Кляйн тоже увидел впервые. Ему показалось, что нити стройной паутины изысканной вежливости, которую хозяева плели весь вечер, рвутся и путаются. Явно нервничая, Джиджибой составил в стопку пустые тарелки.
- Она не хотела тебя обидеть, - сказал Джиджибой после неловкой паузы.
- Что же тут для меня обидного?
- Та, кого ты любишь, выбрала для себя "ледяной город". Моя супруга выразила отвращение к этому пути, и это можно счесть недопустимой невежливостью.
- Она имеет право относиться к идее воскрешения как угодно. Мне только странно… - Кляйн замялся.
- Что именно?
- Неважно.
- Не стесняйся, мы же старые друзья.
- Мне хотелось бы понять, - начал Кляйн, осторожно подбирая слова, - не слишком ли тебе тяжело посвящать всю жизнь мертвым? Изучаешь, душу на них тратишь, ничем другим не занимаешься, в то время как твоя жена относится к обитателям "ледяных городов" с презрением и отвращением. Если мертвецы ей омерзительны, не отталкивает ли твоя работа вас друг от друга?
- Ну, если ты об этом… - Джиджибой явно успокоился. - Мне идея воскрешения нравится еще меньше, чем ей.
- Вот как? - Кляйн не ожидал такого поворота. - Если тебе противно, ради чего ты за это дело взялся?
- Не хочешь ли ты сказать, что для ученого обязательна преданность объекту изучения? - искренне удивился Джиджибой, - Ты вот, кажется, еврей, а диссертацию защитил, если я ничего не путаю, по истории Третьего рейха.
- Ладно, убедил, - поморщился Кляйн.
- Для меня как социолога субкультура мертвецов - неодолимый соблазн. Разве не поразительно, что на глазах у всех возникает абсолютно новая сторона человеческого бытия? Разве не потрясающее везение, что это случилось в начале моего профессионального пути? Для меня нет более благодарной темы. Однако я не имею ни малейшего желания когда-либо воскреснуть таким способом. Для меня и моей супруги - Башня молчания, жаркое солнце, всегда готовые служить стервятники и окончательное забвение.
- Для меня это неожиданно, если бы я знал получше теологию парсов, мог бы догадаться, что…
- Ты не понимаешь. Наше неприятие не имеет отношения к теологии. Во-первых, нам просто не хочется заглядывать дальше отпущенного срока. Это личное. Во-вторых, у меня есть серьезные сомнения насчет последствий практики воскрешения для общества в целом. Присутствие мертвецов среди нас порой приводит меня в отчаяние. Как частное лицо, я их побаиваюсь. Мне совсем не нравится культура, которую они создают. Мне отвратительно… - Джиджибой оборвал сам себя. - Извини. Слишком сильное слово, наверное. Видишь, как все сложно? Парадоксальная смесь влечения и отвращения. Вот меня и разрывает между двумя полюсами. И зачем я это тебе говорю? Если не расстрою, то уж точно не развеселю. Расскажи лучше про Занзибар!
- Ничего интересного, к сожалению. Две недели ждал, когда она появится, потом не смог даже близко подойти и вернулся обратно. Проследил до самой Африки, но увидеть не вышло даже мельком.
- Как печально, дорогой Хорхе.
- Она не вышла из номера. А мне не позволили к ней подняться.
- Не позволили? Кто?
- Ее, как бы их назвать, свита. Сибилла путешествовала в компании четырех других мертвецов. Трое мужчин и одна женщина. Она поселилась в одном номере с Захариасом - это бывший археолог. Он меня к ней не пустил, очень ловко. Вел себя так, будто Сибилла - его собственность. Может быть, так и есть. Что скажешь, Джиджибой? Мертвецы женятся? Можно считать Захариаса новым мужем Сибиллы?
- Вряд ли. Понятие супружества у мертвецов не в ходу. Между ними складываются те или иные отношения, но пары возникают крайне редко, а вернее всего - никогда. Зато они создают псевдосемейные группы из трех-пяти человек, которые…
- Хочешь сказать, все четверо - ее любовники?
- Кто может знать? - развел руками Джиджибой. - В физическом смысле - едва ли, но даже тут ничего нельзя утверждать. Захариас, судя по всему, связан с ней какими-то узами. Остальные компаньоны могут быть членами псевдосемьи, а могут и не быть. У меня есть основания полагать, что в определенные моменты каждый мертвец может объявить всех остальных своей семьей. Увы, мы их наблюдаем и воспринимаем, в лучшем случае, через тусклое стекло.
- Для меня и это было бы неплохо. Я даже не знаю, как Сибилла теперь выглядит.
- Наверняка не хуже, чем при жизни.
- Ты мне говорил. Только мне надо самому увидеть. Не представляешь, как нужно. Если бы ты знал, как больно…
- Ты хочешь увидеть Сибиллу прямо сейчас?
- Как увидеть? - изумился Кляйн. - Не хочешь ли ты сказать, что она…
- Прячется в соседней комнате? Нет, конечно. Но небольшой сюрприз у меня найдется. Пошли в библиотеку!
Небольшой кабинет от пола до потолка был заставлен книгами на разных языках: не только на английском, французском и немецком, но и на санскрите, хинди, гуджарати и фарси. Крошечная колония бомбейских парсов не расставалась ни с одним языком, попавшим в их поле зрения.
Отодвинув высокую стопку специальных журналов, Джиджибой вытащил обзорный куб, включил подсветку и вручил его Кляйну.
В центре ослепительно четкой голограммы, посреди бесконечной равнины, стояли три фигуры. Над гладким, без единого деревца, морем зеленой травы синело пустое небо. Слева Захариас возился с затвором тяжелой винтовки, не глядя в объектив. Справа стоял крепкий коренастый мужчина с грубым лицом, бледным по контрасту с черными волосами - густая борода до ноздрей. Кляйн его узнал: Энтони Гракх. Рядом стояла Сибилла в брюках цвета хаки и белой куртке. Гракх показывал пальцем куда-то за пределы поля зрения камеры, а Сибилла целилась туда из винтовки, почти такой же большой, как у Захариаса.
Кляйн повертел куб, разглядывая лицо Сибиллы с разных сторон. От этого зрелища пальцы его сделались неуклюжими, а ресницы задрожали. Джиджибой не обманул: она не утратила своей красоты. Но это была совсем другая Сибилла. Тогда, в гробу, Сибилла казалась безупречной мраморной копией самой себя. Она походила на статую и сейчас: маска лица, два таинственных омута, затянутых льдом, вместо глаз, загадочная, едва заметная улыбка на губах. Смотреть на такую Сибиллу, чужую и незнакомую, было страшновато. Может, она не казалась бы окаменелой, если бы не целилась так сосредоточенно. Поворачивая куб так и эдак, Кляйн разглядел наконец, куда она целилась: на самом краю голограммы топталась странная птица. Крупнее индюшки, круглая как мешок, оперение серое, хвост и грудь грязно-белые, крылья белые с желтым, а ноги короткие и смешные, в желтых чешуйках. Эта птица с огромной головой и черным коротким клювом выглядела важно и комично. Она не подозревала, что минуты ее сочтены. Еще одно отличие: старая Сибилла не стала бы никого лишать жизни ради забавы. Сибилла-охотница, Сибилла - богиня Луны, Сибилла-Диана.
Потрясенный Кляйн спросил Джиджибоя:
- Где это снимали? Сафари в Танзании?
- Да, в феврале. Этот белый охотник - их проводник…
- Я его знаю. Гракх, один из компаньонов Сибиллы в Занзибаре.
- Он старший егерь охотничьего заповедника близ Килиманджаро. Заповедник обслуживает исключительно мертвецов. Одно из самых странных проявлений их субкультуры: они охотятся только на животных, которые…
- Откуда у вас эта голограмма?
- Ее сделала Нерита Трейси, компаньон Сибиллы.
- Да, в Занзибаре я ее видел. Но как вышло, что…
- Ее друг является моим информатором. Очень важный ресурс для исследований. Несколько месяцев назад я попросил его добыть для меня такую голограмму. Не сказал, конечно, что картинка нужна тебе. По-моему, ты чувствуешь себя нехорошо, мой Друг.
Кляйн кивнул, опустив веки, будто прятал глаза от африканского солнца на голограмме.
- Мне нужно с ней встретиться, - бесцветным голосом объявил Кляйн.
- Было лучше оставить эту мысль.
- Нет.
- Не знаю, как убедить тебя в том, что это опасная и бессмысленная фантазия.
- Даже не пытайся. Это необходимо, понимаешь? Необходимо.
- И с чего ты думаешь начать?
- С "ледяного города" Сион.
- Ты уже там был. Тебя просто не пустят.
- Еще как пустят. Разве они отказывают мертвецам?
- Ты хочешь отдать сдою жизнь? - Парс заморгал. - Такой у тебя план? Хорхе, правильно ли я тебя понял?
- Вовсе нет! - рассмеялся Кляйн.
- Тогда объясни.
- Я думаю туда внедриться. Прикинусь одним из них. Проникну в "ледяной город", как неверный проникает в Мекку. Ты поможешь мне? - Кляйн схватил Джиджибоя за руку. - Научишь их жаргону и обычаям?
- Они тебя мгновенно раскусят.
- А если нет? Если я успею найти Сибиллу?
- Это чистое безумие.
- Пусть так, неважно. Ты знаешь больше других. Могу я рассчитывать на твою помощь?
Мягко освободив руку из хватки Кляйна, Д жиджибой отошел к стене кабинета. Наведя порядок на одной из книжных полок, он сказал:
- В моих силах сделать для тебя не так уж много. Мои знания обширны, но недостаточно глубоки. Но если ты решил, есть еще одна возможность. Я представлю тебя тому, кто способен помочь. Это мертвец, один из моих информаторов, не признающий авторитета отцов-проводников. Мертвец, но не из их числа. Может быть, ему удастся обучить тебя всему необходимому.
- Вызови его! - потребовал Кляйн.
- Должен тебя предупредить: он непредсказуем, неистов и ненадежен. Нормальные человеческие ценности для него не имеют значения в нынешнем состоянии.
- Просто вызови его.
- Если бы я мог тебя отговорить…
- Вызови его.
5
От ссор происходят бедствия. В последнее время львиный рык раздается повсюду. За горем следует радость. Детей не следует бить слишком много. Тебе лучше вернуться домой. Работать сегодня невозможно. Ты должен ходить в школу каждый день. Идти этой дорогой не стоит, путь преграждает вода. Неважно, я перейду вброд. Нам лучше вернуться поскорее. Эти лампы потребляют много масла. В Найроби нет москитов. Здесь львы не водятся. Здесь люди собирают яйца. Есть ли вода в колодце? Нет, воды здесь нет. Если есть только три человека, работать сегодня нельзя.
Д. В. Перро. Изучаем суахили самостоятельно
Грозя носильщикам, Гракх кричит:
- Shika njia hii up!
Трое поворачивают, двое продолжают идти как ни в чем не бывало.
- Ninyi nyote! - кричит Гракх, - Fanga kama hivi!
Качая головой, он сплевывает и вытирает пот. По-английски, вполголоса, чтобы не услышали носильщики, добавляет:
- Делайте, как вам сказано, черные бездельники, не то до заката станете еще мертвее меня!
- Ты всегда с ними так разговариваешь? - смеется Сибилла.
- Стараюсь быть мягче, но толку от этого никакого. Пошли, нам от них отставать ни к чему.