- Тесен мир, - заметил охотник. - Невелик и тесен. Направляешься в Занзибар, Кляйн?
- Через день-другой. Ты знал, что я здесь?
- Разумеется, нет, - ответил Гракх, моргнув. - Да, к вопросу о тесноте и поразительных совпадениях: Сибилла уже в Занзибаре.
- Вот как?
- Сибилла, Захариас и Мортимер. По слухам, тебе удалось просочиться в Сион?
- Ненадолго. Видел Сибиллу. Не успел поговорить толком.
- Не получил того, чего хочешь, и опять прилетел сюда. Брось это дело. Откажись.
- Не могу.
- Не можешь? На языке кисейных барышень "не могу" значит "не хочу". Взрослый человек может все - кроме того, что физически невозможно. Ты ей только мешаешь. Мешаешь работать и жить. - Гракх улыбнулся. - Сибилла умерла три года назад. Забудь о ней. В мире полно других женщин. Ты молод, не беден, не урод, у тебя есть научная репутация…
- Тебя за этим послали? Объяснить?
- Меня никто не посылал, дружок. Я пытаюсь спасти тебя от злейшего врага: от себя самого. Забудь про Занзибар. Возвращайся домой. Начни жизнь сначала.
- В Сионе она поступила со мной неуважительно и несправедливо. Развлеклась за мой счет. Немного. Я хочу узнать от нее самой - почему?
- Потому, что ты живой, а она мертвая. Для нее ты клоун. Для нас все вы клоуны. Ничего личного, Кляйн. Это мировоззренческая пропасть, слишком широкая для тебя. Ты явился в Сион, наевшись таблеток, которые используют агенты казначейства. Бледное личико, глазки навыкате. Никого ты этим не обманул, а уж тем более Сибиллу. Маленький розыгрыш должен был объяснить тебе, что она не попалась на удочку. Не понимаешь?
- Понимаю. Вполне.
- Тогда чего тебе еще надо? Новых унижений?
Устало покачав головой, Кляйн глядел на скатерть. Гракх молчал. Кляйн поднял на охотника глаза - и поразился. Впервые в жизни ему попался мертвец, внушающий доверие. Искренний мертвец.
- Мы были очень близки, Сибилла и я. Она умерла, и оказалось, что я для нее ничто. Мне так и не удалось это принять.
Я нуждаюсь в ней до сих пор. Мне даже сейчас необходимо разделить ее жизнь.
- Это невозможно.
- Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Даже сейчас.
- Есть только одна вещь, которую ты можешь разделить с ней. Свою смерть. Она не снизойдет до твоего уровня - тебе предстоит подняться.
- Не говори глупостей!
- Кто говорит глупости, я или ты? Послушай, Кляйн: у тебя голова не на месте, и ты слабак, но ты мне не противен. За твою глупость я тебя не виню. Зато могу помочь, если, конечно, пожелаешь.
Гракх вытащил из нагрудного кармана металлическую трубку с предохранителем на одном конце.
- Знаешь, что это? Оборонительный дротик, какие носят все женщины в Нью-Йорке. Очень многие мертвецы имеют их при себе, потому что нельзя сказать, когда начнется реакция и нас начнут преследовать разъяренные толпы. Только у нас там не быстрое снотворное. Все просто: мы идем в любую забегаловку туземного квартала, и через пять минут начинается драка. В суматохе я подкалываю тебя дротиком, и через пятнадцать минут ты лежишь в глубокой заморозке в морге центральной клинической больницы Дар-эс-Салама. За несколько тысяч долларов мы отправляем тебя в Калифорнию, прямо во льду, а в пятницу вечером тебя воскрешают, к примеру, в "ледяном городе" Сан-Диего. Только так ты окажешься на той же стороне пропасти, где и Сибилла. И если вам суждено воссоединиться, другого пути нет. По ту сторону у тебя есть шанс, по эту - нет.
- Немыслимо!
- Ты хотел сказать, неприемлемо. Нет ничего немыслимого, если взять на себя труд подумать. Прежде чем сядешь на самолет в Занзибар, подумай. Обещаешь? Сегодня и завтра я буду здесь, потом мне надо в Арушу, встретить группу мертвецов и организовать охоту. Тебе достаточно сказать слово - и я сделаю все, как обещал. Подумай. Пообещай, что подумаешь.
- Я подумаю.
- Очень хорошо! И спасибо. Думаю, пришло время сменить тему. И пообедать. Как тебе этот ресторан?
- Не понимаю одной вещи: почему посетители здесь только белые? Дискриминация черных в черной республике? Кто на такое осмелится?
- Да, здесь дискриминация, но не черных, а черными, мой друг! - Гракх рассмеялся. - "Аджип" - не самый модный отель. Так что черных надо искать в "Килиманджаро" и "Ньерере". Но здесь тоже неплохо. Я бы порекомендовал рыбу, если ты еще не пробовал. И очень приличное белое вино из Израиля.
8
И будто - боже! - тяжко мне тонуть.
Какой ужасный шум воды в ушах!
Как мерзок вид уродливых смертей!
Я видел сотни кораблей погибших!
И потонувших тысячи людей,
Которых жадно пожирали рыбы;
И будто по всему морскому дну
Разбросаны и золотые слитки,
И груды жемчуга, и якоря,
Бесценные каменья и брильянты;
Засели камни в черепах, глазницах
Сверкают, издеваясь над глазами,
Что некогда здесь жили, обольщают
Морское тинистое дно, смеются
Над развалившимися костяками.У. Шекспир. Ричард III.
Перевод А. Радловой
- Израильское вино, - говорит Мик Донган. - Один раз в жизни я могу попробовать что угодно, особенно если это остроумно или иронично. Например, было дело в Египте: нас пригласили на ту знаменитую вечеринку на холмах близ Луксора. Хозяином оказался не кто иной, как саудовский принц в национальных шмотках с ног до головы, вплоть до солнечных очков. Выносят жареного ягненка, он ухмыляется эдак и говорит: "Разумеется, мы можем пить "Мутон Ротшильд" когда угодно, но вышло так, что в погребе у меня большой выбор лучших израильских вин. А поскольку мы оба, насколько я понял, любители пикантных контрастов, стюарду приказано открыть бутылку-другую…" Кляйн? - обрывает себя Мик. - Видел девушку? Только что вошла.
За окном моросит; на улице вторая половина дня, тысяча девятьсот восемьдесят первый год, январь. Вместе с шестью коллегами с кафедры истории Кляйн обедает в "Висячих садах" на крыше "Вествуд-плаза". Отель представляет собой чудовищный зиккурат на сваях, "Висячие сады" - ресторан в "неовавилонском" стиле на последнем, девяностом этаже. Все честь по чести: голубые и желтые изразцы, крылатые быки и фыркающие драконы, официанты в курчавых бородах, с кривыми саблями на боку. Вечером это ночной клуб, днем - факультетская забегаловка.
Посмотрев налево, Кляйн видит: действительно, красивая женщина лет двадцати пяти, с виду серьезная, сидит за столиком одна, поставив перед собой стопку книг и кассет. С незнакомыми девушками Кляйн не заговаривает из этических соображений, а также’ от врожденной стеснительности. Донган, однако, подзуживает:
- Чего ты сидишь, подойди! Девушка твоего типа, я точно знаю! И глаза такие, как тебе нравится!
Кляйн последнее время жаловался на то, что в Южной Калифорнии слишком много голубоглазых девушек. В голубых глазах ему чудилось беспокойство, даже угроза. У самого Кляйна глаза карие. У той девушки тоже: темные, ласковые, ясные. Кажется, он уже видел ее в библиотеке. Даже встречался взглядом, наверное.
- Иди! - требует Донган. - Не сиди столбом, Хорхе! Да иди же…
Кляйн молчит и свирепо упирается. Как можно вторгаться в частную жизнь женщины? Навязывать себя - почти изнасилование. Донган самодовольно скалит зубы, явно провоцируя, но Кляйн не уступает.
Тем временем, пока он колеблется, девушка улыбается сама. Так робко и мимолетно, что Кляйн не уверен, не померещилось ли? Ноги, однако, сами начинают действовать. Он уже идет по светлому плиточному полу, останавливается у ее столика, ищет подходящие слова, не находит - но им хватает обмена взглядами. Старая добрая магия. Кляйна поражает, как много они успели сказать друг другу глазами в этот невероятный первый момент.
- Вы кого-то ждете? - мямлит Кляйн.
- Нет. - Еще одна улыбка, уже не такая робкая. - Почему бы вам не сесть за мой столик?
Очень скоро Кляйн узнает, что она недавно получила диплом и уже поступила в аспирантуру. "Работорговля в Восточной Африке. XIX век". Особое внимание уделяется Занзибару.
- Как романтично! - хвалит Кляйн. - Занзибар - а вы там бывали?
- Никогда. Но очень надеюсь. А вы?
- Тоже нет. Но всегда интересовался им, с тех пор как мальчишкой начал собирать марки. Самая последняя страна в моем альбоме.
- А в моем самая последняя - Зулуленд.
Оказывается, она знает Кляйна по имени. Думала даже записаться на его курс лекций "Нацизм и его наследие".
- Вы из Южной Америки? - спрашивает девушка.
- Родился там, а вырос здесь. Дедушка с бабушкой бежали в Буэнос-Айрес в тридцать седьмом.
- Почему именно в Аргентину? Я всегда думала, там рассадник национал-социализма.
- Отчасти так и было. Но беженцы, для которых немецкий язык - родной, тоже стекались туда в огромных количествах. Не только бабушка с дедушкой, но и все их друзья оказались там. Из-за политической нестабильности пришлось уехать. В пятьдесят пятом, как раз накануне очередной большой революции. Так мы оказались в Калифорнии. А вы откуда?
- Моя семья британского происхождения. Я родилась в Сиэттле, папа на дипломатической службе. Он…
Появляется официант. Бутерброды заказаны торопливо и небрежно: обед отошел на второй план. Таинственный контакт держится…
Кляйн замечает в стопке книг "Ностромо" Джозефа Конрада; выяснилось, что она уже дошла до середины, а Кляйн на днях дочитал до конца. Совпадение позабавило. Девушка сообщает, что Конрад - один из ее любимых писателей. Кляйн соглашается: здесь их вкусы совпадают. Скоро становится известно, что оба любят Фолкнера, Манна, Вирджинию Вулф, даже Германа Броха, а вот Гессе недолюбливают. Даже странно. Как насчет оперы? "Вольный стрелок", "Летучий голландец", "Фиделио" - да!
- У нас тевтонский вкус, - замечает она.
- Мы любим одно и то же, - соглашается Кляйн.
Они уже держатся за руки.
- Удивительно.
Мик Донган улыбается глумливо из противоположного угла; Кляйн бросает на него свирепые взгляды. Донган подмигивает.
- Пойдемте отсюда, - предлагает Кляйн.
Она уже открыла рот, чтобы сказать то же самое.
Он и говорят до глубокой ночи, а потом занимаются любовью до утра.
- Тебе следует знать, - торжественно объявил Кляйн за завтраком, - что давным-давно я решил никогда не жениться, а в особенности не иметь детей.
- Я тоже, - кивнула она. - Когда мне исполнилось пятнадцать лет.
Поженились они четыре месяца спустя. Шафером на свадьбе был Мик Донган.
- Значит, подумаешь? - спросил Гракх еще раз, когда они выходили из ресторана.
- Подумаю, - кивнул Кляйн. - Я уже пообещал.
Вернувшись в номер, Кляйн собрал чемодан, отдал ключи и расплатился. Он взял такси и прибыл в аэропорт задолго до отлета дневного рейса на Занзибар. На острове, в аэропорту назначения, его встретил все тот же невысокий и печальный человек - санитарный инспектор Барвани.
- Вы вернулись, сэр? Знаете, я так и думал, что вы вернетесь. Те, другие, уже несколько дней как здесь.
- Другие?
- В последний раз, сэр, вы предложили мне аванс на случай, если в моих силах будет предупредить вас о прибытии некой персоны. Эта персона, сэр, вместе с двумя известными вам компаньонами в данный момент находится здесь.
Кляйн аккуратно положил на стол санитарного инспектора банкноту в двадцать шиллингов.
- Что за отель?
Барвани поджал губы: двадцать шиллингов явно не оправдали его ожиданий. Не дождавшись реакции Кляйна, он сказал:
- "Занзибар-Хаус", как раньше, А вы, сэр?
- "Ширази". Как и в прошлый приезд.
Когда сообщили, что звонит Дауд Барвани, Сибилла работала во внутреннем дворике отеля, разбирая черновики, накопленные за день.
- Проследи за бумагами, чтоб их не сдуло, - предупредила она Захариаса, исчезая в вестибюле "Занзибар-Хауса".
Вернулась Сибилла недовольная.
- Неприятности? - спросил Захариас.
- Хорхе. Уже едет в отель. Пока в свой.
- Вот ведь зануда, - скривился Мортимер. - Я до последнего надеялся, что Гракх приведет его в чувство.
- Видимо, зря, - отозвалась Сибилла, - Что будем делать?
- У самой идей нет?
- Так больше продолжаться не может. - Сибилла покачала головой. - Это, по крайней мере, ясно.
Насыщенный влагой и пряными ароматами воздух напоминал о долгом сезоне дождей, который только закончился. За дождями пришел сезон лихорадочного плодородия: толстая лиана за окном номера выбросила чудовищные желтые цветы, похожие на медные трубы, вся растительность вокруг отеля цвела, пахла и одевалась свежими, полными влаги листьями. Кляйну не надо было выглядывать в окно, чтобы ощутить единый порыв всего живого к обновлению. Его самого распирала энергия: он расхаживал по номеру, перебирая в уме разные военные хитрости. Немедленно идти к Сибилле в отель? Ворваться силой, наплевать на крики и возможные последствия, потребовать объяснений: зачем она выдумала фантастическую историю о воображаемых султанах? Нет, конечно. Больше никаких споров, никакого нытья. Он найдет Сибиллу, не поднимая шума; говорить будет тихо и убедительно; оживит воспоминания о любви; напомнит о Рильке, Вирджинии Вулф и Германе Брохе, о солнечных днях в Пуэр-то-Валларта и темных ночах в Санта-Фе, о музыке и нежности. Он не воскресит их брака, ибо это невозможно, но воскресит память о незабвенном союзе. Сибилла не сможет опровергнуть существование прошлого, и они вместе изгонят его, как изгоняют дьявола. Они освободятся, негромким голосом обсуждая перемены, вторгшиеся в их жизнь, и тогда - через три, четыре или пять часов - он, Кляйн, с помощью Сибиллы примет неприемлемое. Вот и все. Он не будет требовать, не будет умолять; не будет просить ни о чем, кроме помощи на один вечер. Помощи в деле избавления его души от бесполезной, разрушительной одержимости. Несмотря на капризность, своенравие, легкомыслие и непостоянство, присущие мертвецам, Сибилла не найдет причины отказать. Она сама поймет, насколько это желательно. И тогда - домой. Слишком долго он откладывал начало новой жизни.
Когда Кляйн собрался выходить, в дверь постучал коридорный.
- Сэр? К вам гости,
- Кто? - спросил Кляйн, предвидя ответ.
- Ледиидваджентльмена. Приехали на такси из "Занзибар-Хауса". Ждут в баре.
- Скажи, что я сейчас буду.
Подойдя к трюмо, Кляйн налил стакан воды из кувшина, набитого льдом. Выпил, механически налил еще. Такого он не предвидел. И почему она не одна? Зачем ей свита? Некоторое время Кляйн боролся, возвращая себе чувство равновесия и разумной целеустремленности, разрушенное стуком в дверь.
Несмотря на вечернюю сырость, выглядели они безупречно: Захариас в светло-коричневом смокинге и бледно-зеленых брюках, Мортимер в богатом белом кафтане, отделанном золотым шитьем, Сибилла в простом бледно-лиловом платье. На лицах ни робости, ни беспокойства, ни испарины. Какое самообладание. Столики рядом с ними были пусты.
Кляйна они приветствовали стоя, но улыбки их выглядели зловеще. Никакого дружелюбия не чувствовалось.
- Ваш визит для меня - большая честь, - сказал Кляйн, опираясь на весь накопленный запас благоразумия. - Выпьете что-нибудь с дороги?
- Мы уже заказали. Разреши нам угощать тебя сегодня, - предложил Захариас. - Что предпочитаешь?
- "Пим" номер шесть. - Кляйн попытался улыбнуться в ответ такой же ледяной улыбкой. - Ты великолепна в этом платье, Сибилла. Восхитительно! Вы все так стильно выглядите, что мне неловко за себя.
- Ты никогда не следил за одеждой, - согласилась Сибилла.
Захариас вернулся от стойки бара. Взяв у него напиток, Кляйн торжественно отсалютовал бокалом.
- Не мог бы я поговорить с тобой наедине, Сибилла? - спросил он через некоторое время.
- Между нами нет ничего такого, что не годилось бы для ушей Кента и Лоренса.
- И все же…
- Нет, Хорхе.
- Как скажешь, Сибилла.
Кляйн отчаянно искал какую-нибудь тень надежды в ее глазах, но не находил. Там вообще ничего не было. Он не выдержал и опустил взгляд. От речи, подготовленной заранее, остались одни обрывки: Рильке, Брох, Пуэрто-Валларта. Он вспомнил о бокале и сделал большой глоток.
- Нам нужно обсудить серьезную проблему, Кляйн, - сказал Захариас.
- Пожалуйста.
- Проблема - это ты. Сибилла страдает от твоих бессмысленных действий. Второй раз ты летишь за ней в Занзибар. От тебя не спрятаться и на краю земли. Ты сделал несколько попыток проникнуть в закрытое поселение, используя подложные документы, а это прямое покушение на ее свободу. Твое поведение невозможно и нетерпимо.
- Мертвецы в самом деле мертвы, - добавил Мортимер. - Мы понимаем глубину твоих чувств, но маниакальному преследованию необходимо положить конец.
- Безусловно, - согласился Кляйн, глядя на дефект штукатурки где-то между Сибиллой и Захариасом. - Для этого много не нужно. Час или два разговора наедине с моей… с Сибиллой, и я обещаю: больше никогда…
- Никогда не прилетишь в Занзибар? - поинтересовался Мортимер. - Как уже пообещал Энтони Гракху?
- Я хотел…
- У нас тоже есть права, - объяснил Захариас. - Мы прошли сквозь настоящий ад, в самом буквальном смысле, чтобы существовать достойно. Ты нарушаешь наше право на покой. Ты нам надоедаешь. Ты нас утомляешь. Ты нас раздражаешь. Мы очень не любим, когда нас раздражают. - Он глянул на Сибиллу.
Та кивнула в ответ.
Рука Захариаса исчезла во внутреннем кармане смокинга, и Мортимер тут же с неожиданной силой дернул Кляйна за запястье. В громоздком кулаке Захариаса блеснула металлическая трубка - вчера Кляйн видел такую же у Гракха.
- Нет! - задохнулся Кляйн. - Я не верю, нет!
Игла вонзилась Кляйну в предплечье.
- Модуль глубокой заморозки уже в пути, - сказал Мортимер, - Будет через пять минут, а то и быстрее.
- А вдруг опоздает? - забеспокоилась Сибилла. - Вдруг наступят необратимые изменения в мозгу?
- Он пока не умер по-настоящему, - напомнил Захариас. - Времени более чем достаточно. Я сам говорил с доктором: очень неглупый китаец, безупречно говорит по-английски. Отнесся с большим пониманием. Его заморозят за пару минут до фактической смерти. Место для модуля зафрахтуем на утреннем рейсе в Дар-эс-Салам. В Соединенные Штаты он попадет через сутки или даже скорее, Сан-Диего мы предупредим. Все будет хорошо, Сибилла!
Хорхе Кляйн лежал щекой на столике. Бар опустел, когда Кляйн закричал, теряя равновесие: полдюжины клиентов исчезли, не желая осквернять выходные присутствием смерти. Испуганные официанты и бармены теснились в коридоре, не зная, что делать. Сердечный приступ, объяснил Захариас. Возможно, инсульт. Где у вас телефон? Маленькую металлическую трубку никто не заметил.
- Почему они не едут? - не успокаивалась Сибилла.
- Я уже слышу сирены, - улыбнулся Захариас.