Вера в всесилие человеческого разума и науки выражается у Кириллова в осуществлении воскрешения людей и у Чаянова в воздействии на погоду (не без влияния, наверное, Философии общего дела Н. Федорова).
В обеих утопиях герой, сохранивший одежду и привычки своего времени, вызывает любопытство и подозрение. В обоих текстах посещение "Музея Революции" (1917 г.) позволяет отдать себе отчет в пройденном пути. Героя сопровождает красивая утопическая девушка с американским именем (Мэри) у Кириллова, с русским (Параскева) у Чаянова, в которую он влюбился: таким образом у Чаянова политические и экономические главы чередуются с любовной интригой. У Кириллова любовная интрига лишь намечается, и вообще в его утопии много недосказанного. Например, экономическая система, подробно изложенная у Чаянова, отсутствует в (незаконченной) утопии Кириллова. Можно подумать, что она опирается на принципы уравнительного, но зажиточного коммунизма, с примесью американизма (культ красивого и здорового тела, архитектурный "модерн", "чистая" техника…). Крестьянства не видно: производится ли синтетический хлеб, как надеялся Горький, да и сам Чаянов в конце 20-х годов?
Язык Первомайского сна изобилует эмоционально окрашенными прилагательными и существительными, которые выражают красоту, радость, торжественность, величественность, необычайность описываемого: белый, золотой, голубой, ослепительный; торжествующий, хмель, опьянеть, ликующий; великий, величественный, величавый, огромный, гигантский; дивный, невиданный, чудесный, необыкновенный. К этому слою оценочной лексики примешивается высокая архаическая лексика: "Нетленным кораблем выплывал златоглавый Кремль", "колыхалась разноцветная человеческая зыбь, в воздухе реяли звуки волнующей солнечной музыки…". Этот стиль был подвергнут резкой критике одного из теоретиков Лефа, Б. Арватова, в статье Эстетический фетишизм. Отмечая однообразие эпитетов и их отвлеченность, Б. Арватов считал, что Кириллов "весь находится в цепях буржуазного традиционного формализма": "Шаблонная форма убила агитационную идею, стала средством созерцательной эстетической иллюзии, т. е. оказалась самоцелью <…>. Без разрыва с канонизированными приемами искусства, невозможно никакого использования художественного творчества в плане современного психологического воздействия". В самом деле, эклектически эстетический стиль Кириллова далек от футуристического (лефовского) и ближе к будущей возвышенной "причудливой" сталинской архитектуре. Он восходит к бальмонтовскому символизму с его напевными ритмами и расплывчатыми эпитетами, и к стилю Чернышевского в четвертом сне Веры Павловны с его эмоциональными эпитетами и восклицательными предложениями (у Кириллова: "О, как хороши и прекрасны эти люди", "О, как все изменилось!"). Но "отвлеченный романтизм" В. Кириллова не самоцель, а антитеза к "нужде, холоду и голоду" военного коммунизма: мраку лишений противостоит светлое будущее: "Я верю, когда-нибудь сбудется сон мой,/ Осмеянный сон мой о счастьи людей". Утопия Кириллова имеет целью ободрить его современников гимном будущему, дать им стимул "удесятерить" их энергию в борьбе за гедонистическое будущее. Такую же роль играет "фосфорическая женщина", призывавшая в Бане Маяковского "удесятерить пятилетние шаги". Для Богданова и других теоретиков Пролеткульта главной функцией искусства считалось воздействие на сознание, ее организация, а не отражение действительности. Отсюда пафос поэзии Пролеткульта, ее гиперболизм, призывность, эмоциональная отвлеченность.
Кириллов представляет военный коммунизм как тяжелую, но необходимую ступень на пути ко всеобщему счастью. Такова и установка книги Преображенского От нэпа к социализму (1922), в которой картина социализма в 1970 г. является лишь проекцией и усовершенствованием военного коммунизма. Утопия Чаянова, художественно более зрелая, имеет совсем другие предпосылки. Считая "государственный коллективизм" заблуждением с экономической, социальной и культурной точки зрения, Чаянов предлагает еще до введения НЭПа другой путь развития России (и только России), основанный на индивидуальном крестьянском хозяйстве, на кооперации, на инициативе и высокой культуре. Отказавшись от "командно-административной системы", как теперь стали именовать систему, заложенную военным коммунизмом, децентрализованное государство выполняет главным образом регулирующие функции (гл. 4, 11). В этом - главная разница между контрутопией Чаянова и утопией Кириллова, которая не ставит под сомнение путь, выбранный в 1918 г., а показывает его предполагаемую конечную цель. При такой идейной разнице обилие общих мотивов у обоих авторов дает некоторое основание считать утопию Кириллова "пролетарским ответом" "крестьянской" утопии Чаянова (вышедшей тиражом 20 000 экземпляров в Госиздате).
Теперь история рассудила обоих утопистов, и Чаянов оказался в числе первой партии реабилитаций эпохи перестройки. Утопия Кириллова, как и утопия военного коммунизма, признана теперь утопией и заблуждением; видится выход из тупика полуосуществленной утопии в утопии Чаянова и в его научных трудах о кооперации и фермерстве, иллюстрацией которых является его Путешествие… Но не суждено ли и утопии Чаянова, так поздно реабилитированной, остаться утопией?
(Universite de Caen).
Комментарии
В. Кириллов. Первомайский сон
Впервые: Твори! (Москва), 1921, № 3–4, с. 25–31, с подзаг. "Отрывок из фантастической повести".
М. Нике указывает также следующие публикации: Товарищ Терентий (Екатеринбург), 1923, № 8, 29 апр. (без первоначального сна-мотивировки), Литературный еженедельник, 1923, № 17, 28 апр., и в кн. В. Кириллов, М. Герасимов, Праздник жизни: рассказы, М., 1925, с подзаг. "Фантастический рассказ". Публикуется по последнему изд.
М. Нике. Об одной ранней советской утопии: Первомайский сон В. Кириллова
Впервые: Revue des etudes slaves, 1992, tome 64, fascicule 4.
* * *
В текстах исправлены некоторые отпечатки.
Примечания
1
Гражданская война и военная интервенция в СССР: энциклопедия, изд. 2-е, М., 1987, стр. 108.
2
И. Б. Берхин, Экономическая политика советского государства в первые годы советской власти, М., 1970, стр. 177.
3
Этим выражением Маркс и Энгельс определили якобинскую программу Нечаева (опубликованную в 1870 г. в Женеве) в брошюре Международное товарищество рабочих и Альянс социалистической демократии. См.: А. М. Арзамасцев, Казарменный "коммунизм", М, 1974.
4
Ленин, ПСС, т. 44, стр. 151, 157, 159; т. 45, стр. 74, 75.
5
См. М. Niqueux, "Utopie paysanne ou quete spirituelle? Une interpretation de l’lnonija de S. Esenin", Revue des etudes slaves, LVI, 1984,1, p. 87–96.
6
О А. В. Чаянове (1888–1937) см.: В. Балязин, "Возвращение: к 100-летию со дня рождения А. В. Чаянова", Октябрь, 1988, № 1, стр. 146–171; В. Кеblау, "А. V. Cajanov: un carrefour dans revolution de la pensee agraire en Russie de 1908 a 1930", Cahiers du monde russe et sovietique, vol. V, 1964, № 4, p. 411–460. Путешествие моего брата Алексея… было переиздано в Москве лишь в 1989 в кн.: А. В. Чаянов, Венецианское зеркало: повести. Оно переведено на французский язык (trad., notes et postf. M. Niqueux, Lausanne, L'Age d’homme, 1976), на английский, немецкий и итальянский языки.
7
Так в тесте. В. Итин родился в Уфе, был арестован и расстрелян в 1938 г. (Прим. изд.).
8
Единственное известное нам упоминание об утопии В. Кириллова встречается в статье И. А. Доронченкова, "Об источниках романа Е. Замятина Мы" (Русская литература, 1989, № 4, стр. 193–194). Но она цитируется по публикации 1923 г. и ее создание ошибочно отнесено к этому же году.
9
Светом искусственных солнц мы зажгли города,
Пожаром восстаний горят наши гордые души.
<…>
Во имя нашего Завтра - сожжем Рафаэля,
Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.
(Дек. 1917)
Стихотворение Кириллова (первая строфа которого перекликается с Скифами А. Блока, написанными в конце января 1918 г.) является ответом на протест Луначарского против повреждений, нанесенных Кремлю и собору Василия Блаженного в октябре 1917 г. Антиэстетизм Кириллова восходит к Писареву. Он присутствует в Гуннах Брюсова (1905), в футуристическом манифесте Пощечина общественному вкусу (1912), в стихотворении Маяковского Радоваться рано (1918) и др. А. Богданов подверг критике стихотворение Мы во второй своей статье об искусстве и рабочем классе (Пролетарская культура, 1918, № 3, стр. 21), также как и пролетарский поэт М. Герасимов в стихотворении под тем же названием Мы (1918). В 1919 в стихотворении Жрецам искусства В. Кириллов выступит против искусства ради искусства, но за традицию Пушкина, Лермонтова, Кольцова.
10
Самая ценная работа о поэтике Пролеткульта вышла в 1933 в Вятке: К. В. Дрягин, Патетическая лирика пролетарских поэтов эпохи военного коммунизма. См. еще: А. К. Воронский, "Прозаики и поэты "Кузницы": общая характеристика", Красная новь, 1923, № 3, стр. 297–312; Г. Лелевич, "Литературный путь "военного коммунизма"", Литература и марксизм, 1928, № 2, стр. 108–129; 3. Паперный, вступление к кн.: Пролетарские поэты первых лет советской эпохи, Л., 1959, стр. 5-74 (Библиотека поэта. Большая серия); А. Меньшутин, А. Синявский, Поэзия первых лет революции, 1917–1920 гг., М., 1964, стр. 144–174.
11
Ср. стихотворение Кириллова "К нам, кто сердцем молод…" (Грядущее, 1920, № 7–8): "Звезды в ряды построим/В вожжи впряжем луну…" и гл. IV Пантократора Есенина (февр. 1919). В Зареве заводов М. Герасимова (1919) как и в Инонии С. Есенина (май 1918), "огненные плуги" пашут небеса, и поэт-Прометей разбивает лед облаков на луне-наковальне. Этот космизм напоминает борьбу света и тьмы у В. Гюго.
12
Н. Клюев, Песнослов, кн. 2-ая, Пг., 1919, стр. 219 ("Се знамение: багряная корова…").
13
См. стихотворения Н. Клюева Мы - ржаные, толоконные… и Твое прозвище - русский город (1918). В статье 1919 г., аттрибуцию которой Н. Клюеву установил С. Субботин, Клюев ставит Кириллова среди "Поэтов Великой Русской Революции" рядом с Есениным, Ширяевцем и самим собой, характеризуя его следующим образом: "Истинный и единственный в настоящее время выразитель городской рабочей жизни. Поэт бедных людей, их крестного пути в светлую страну социализма" (Русская литература, 1984, № 4, стр. 145). Кириллов много общался с Клюевым в 1918 (см. его стихотворение Из дневника 1918 года), и в 1927 г. он посвятил Клюеву, уже опальному, сочувственное стихотворение Николай Клюев.
14
В. Львов-Рогачевский, Поэзия новой России: поэты полей и городских окраин, М, 1919, стр. 119. О Герасимове и Кириллове см. воспоминания К. Зелинского, На рубеже двух эпох, М., 1960, стр. 71–83.
15
А. М. Горький, "О пользе грамотности" (1928), в кн.: Собрание сочинений в 30 тт., т. 24, М., 1953, стр. 324.
16
Возможно, Кириллов не дал продолжения своей утопии в связи с переходом на НЭП, который означал временный отказ от утопии ради "реалий": "Должен заметить, что в течение многих лет, приблизительно лет восемь у меня пропал абсолютно интерес к общественным вопросам" (из выступления В. Т. Кириллова на втором поэтическом совещании РАПП в апреле 1932 г., ИМЛИ, ф. 40, oп. I, № 195, л. 71).
17
Текст Первомайского сна приводится как приложение к этой статье. В статье 1919 г. Порванный невод Н. Клюев свидетельствует о бедственном положении Кириллова: "По какой-то свинячьей несправедливости Есенины и Кирилловы пухнут от голода, вшивеют, не имея и смены рубахи" (Москва, 1987, № 11, стр. 30, публ. С. Субботина).
18
Дата 1984, выбранная также Орвеллом, восходит, возможно, к повести Дж. Лондона The iron heel (1907): cf. R. E. F. Smith, "Note on the sources of George Orwell’s 1984", The journal of peasant studies, 1976, vol. 4 (1), p. 9–10.
19
E. Преображенский, От нэпа к социализму: взгляд в будущее России и Европы, М., 1922, стр. 53.
20
В коллективном киносценарии Зовущие зори (М. Герасимов, С. Есенин, С. Клычков, Н. Павлович, 1918) показаны "завод-дворец" и "фабричные недымящиеся трубы" (часть III, картины 14 и 20). В стихотворении в прозе "Городу" (Грядущее, 1918, № 1, стр. 6) В. Кириллов еще поэтизировал дым: "Я люблю тебя, огромный город, великий железнокаменный исполин <…>. Опрокинутые в небо огромные трубы источают фимиам новому богу-человеку".
21
См. "Совнарком мировой" в стихотворении В. Кириллова К нам, кто сердцем молод… (1920).
22
Этот глобус напоминает тот, который возвышается над бывшим зданием компании Зингера (теперь Дом книги) в Санкт-Петербурге на углу Невского проспекта и канала Грибоедова.
23
См. стихотворение Кириллова "Памятник труда" (1920), в сб.: Пролетарские поэты первых лет советской эпохи, ук. кн., стр. 242.
24
"Люди сами стали боги" (В. Кириллов, Стихотворения 1914–1918, Пг., 1918, стр. 16). Идеи эвгеники, омоложения, воскрешения были распространены в Советском Союзе в 20-е годы. См.: Жизнь и техника будущего: социальные и научно-технические утопии, под. ред. Арк. A-на и Э. Кольмана, М. - Л., 1928. В литературе см. Собачье сердце М. Булгакова, Пао-Пао И. Сельвинского, Клоп В. Маяковского (мотив воскрешения замороженного трупа был уже использован американским писателем Э. Беллами в утопическом романе Взгляд в прошлое, 2000–1887, переложенном на русском языке в 1890 под названием Через сто лет). В рецензии на журнал Твори! 1921, № 3–4, в котором был напечатан Первомайский сон, Новгородский писал: "Первомайский сон Влад. Кириллова есть неудачное подражание Беллами Через сто лет или какой-нибудь другой утопии, а может-быть простое желание попасть в этот "Пантеон Революции" за свои поэтические заслуги" (Зори грядущего, Харьков, 1922, № 5, стр. 173).
25
См. письмо Горького А. К. Воронскому от 17 апреля 1926 (М. Горький и советская печать, Архив А. М. Горького, т. X, кн. 2, М., 1965, стр. 31–32). А. Чаянов думал, что "стальная машина" будет изготовлять "из воздуха хлеб и ткани будущего" (А. Чаянов, "Возможное будущее сельского хозяйства", в ук. кн. Жизнь и техника будущего, стр. 261, 285).
26
Б. Арватов, "Эстетический фетишизм", Печать и Революция, 1923, № 3, стр. 86–95, и в его кн. Социологическая поэтика, М., 1928, стр. 85-100.