Доброжелательный господин был не одинок. Его попутчиком был подросток лет четырнадцати-пятнадцати, почти на голову выше Николеньки. Сам господин сразу вызвал у гимназиста симпатию – хотя бы тем, что не носил ни шипов, ни ошейников, а был облачен в приличный костюм, даже при шляпе и трости. А вот платье мальчика вызывало у Николеньки оторопь. Яркая красно-белая куртка, распахнутая на груди, под ней – сорочка без воротника и пуговиц, с изображением какого-то чудища, синие, протертые на коленях до белизны штаны – ничего похожего гимназист никогда не видел. И притом в глазах мальчика ясно читалось удивление; да и старший его спутник смотрел на Николеньку, как энтомолог на редкостную жужелицу.
– Скажите-ка на милость, юноша, с чего это вам пришло в голову гулять по Москве в форме царской гимназии? Смотри, Иван, даже ранец правильный. Можно вашу фуражку, молодой человек?
Николенька хотел возразить – а в чем ему, гимназисту, ходить по улицам? – но не смог выдавить из себя ни звука. Горло было забито пылью, он не понимал ровным счетом ничего из того, что творилось вокруг. Так что мальчик молча протянул любопытному господину смятую гимназическую фуражку. Тот взял ее, расправил и протянул своему юному спутнику.
– Вот это я понимаю – внимание к деталям. Видишь кокарду? Нашим бы реконструкторам такую дотошность…
Мальчик взял фуражку и с интересом повертел ее в руках. Над блестящим лаковым козырьком красовалась, как и положено, кокарда белого металла – две скрещенные веточки, увенчанные тремя острыми листиками. Между веточками чего-то не хватало; приглядевшись, можно было различить металлические заусенцы – как будто бы часть кокарды, крепившаяся между листиками, была безжалостно выломана.
– А чего такого тут, пап? Кокарда как кокарда… только поломана. Чего в ней особенного?
Николенька недоумевал. Поломана? Да кто он такой, этот мальчишка, что не знает самых простых вещей? Он вообще в Москве живет или где? Николенька совсем было собрался вставить свое слово, но доброжелательный господин успел первым:
– Так и бывает, когда учишь историю по популярным изданиям. Чтобы ты знал: в этой "поломанной" кокарде больше достоверности, чем в мундире иного кавалергарда из числа тех, что говорят по мобильникам, не слезая с седел. И не поломана кокарда, а приведена в соответствие с обычаем. Верно, молодой человек?
Николенька торопливо кивнул, а господин продолжил:
– Здесь вообще-то должен был быть номер гимназии – латинскими цифрами. Но любой уважающий себя гимназист этот номер выламывал. Мера предосторожности: случись что, по кокарде городовой или гимназический инспектор мог определить, из какой ты гимназии. Так что любой, сохранивший кокарду в целости, подставлялся сам и подводил своих товарищей. Помнишь "Кондуит" Кассиля? Так там, когда мальчик пришел в класс, у него тут же кокарду выломали.
Ваня кивнул, повертел фуражку в руках и вернул ее Николеньке.
– Круто ты прикинулся. В каком-нибудь клубе состоишь, или это вас в школе так ходить заставляют?
– Простите… прикинулся кем? И в каком клубе? – Наконец-то Николенька сумел выдавить из себя что-то связное. – Вы, наверное, меня не за того приняли. Меня зовут Николка, я…
– Ну да, как младшего Турбина. Отлично играете свою роль, юноша, только вот мы сейчас не на сцене, не так ли? Ну хорошо, мы-то люди привычные, а другие могут и не так понять. Впрочем, простите, мы не представились. – И господин слегка поклонился, приподняв шляпу: – Меня зовут Олег Иванович Семенов. А этот молодой человек – мой сын Ваня.
Николенька смог только выдавить из себя:
– Очень приятно, – и неловко поклонился в ответ и шаркнул ножкой. Что вызвало у вежливого господина улыбку, а у его юного спутника – ехидный смешок.
– А все же – откуда вы, если не секрет? – продолжил Олег Иванович.
– Я… это… тут, на Гороховской живу, рядом… заблудился, а потом такая, зеленая, с шипами…
– Хорошо хоть не бледная, с косой, – ответил Олег Иванович. Ваня же хихикнул, как будто отец сказал нечто необычайно смешное, а тот тем временем продолжил: – Гороховская, значит? Что-то я такой улицы не припомню, хотя вроде знаю здешние края…
– Да нет, это рядом совсем – надо идти от Земляного Вала до Гороховского переулка. Здесь рукой подать, мы на углу живем, – заторопился Николенька, но новый знакомый в очередной раз его прервал:
– То есть на Казакова? Так бы и говорили. Это и правда в двух шагах. Как вы тут заблудиться сумели?
– Я… мне… а куда… – Николенька вновь запнулся. Беседа с Олегом Ивановичем и Ваней заставила его на минуту забыть о том, что с ним произошло. Но теперь все это – и незнакомо-знакомые улицы, полные рычащих четырехколесных монстров, и дворы, в которых шастают другие монстры, издали напоминающие людей, но с растущими из кожи стальными шипами; и повсюду – безграмотно написанные вывески с диким содержанием… все эти несчастья опять навалились на гимназиста. Он припомнил, что прошел уже час, а он все еще ничегошеньки не понял и, похоже, уже не поймет. Нервы у Николеньки не выдержали, и он, вцепившись в рукав нового знакомого, самозабвенно зарыдал.
Что было дальше, Николенька не сумел бы вспомнить ни за какие коврижки. Вроде он что-то взахлеб говорил; потом они втроем куда-то шли… в память врезался эпизод: они с Ваней и Олегом Ивановичем стоят рядом со странной прозрачной коробкой без боковых стенок и со скамейкой внутри. На стенке – яркая афиша: почти совсем раздетая девушка на фоне пальм и странного, стремительных обводов, парохода, а поверх всего этого надпись: "Курортный сезон 2014 года в Крыму".
Да, действительность оказалась страшнее зеленопатлатой девицы с шипами на лице. По словам новых знакомых, вокруг Николеньки была Москва две тысячи четырнадцатого года; а значит, с того момента, когда мальчик шагнул в коварную подворотню, прошло ни много ни мало – сто двадцать восемь лет! Поверить в это было невозможно. Но ничего другого мальчику не оставалось. А как иначе объяснить то, что творилось вокруг? Откуда взялись эти вроде знакомые, но ставшие в одночасье неузнаваемыми улицы, по которым катят разноцветные экипажи без всякого признака лошадей? А тяжелый смрад, разрывающий легкие? А люди в странных, порой вызывающих одеждах? Шум вокруг… а какие тут дома! Некоторые были невероятно высокими – таких Николенька не видел ни в Москве, ни в родном Севастополе.
Тем не менее мальчик уже успокоился. Выплакавшись и выговорившись, он почти взял себя в руки и попытался членораздельно отвечать на вопросы новых знакомых. И сразу осознал: ему не верят! Нет, вопросы Олега Ивановича были вежливыми и корректными, но в них явно сквозила ирония. Что до его сына – Ваня откровенно развлекался, давая понять, что Николенькины рассказы – не более чем розыгрыш. А ведь мальчик так старался, чтобы ему поверили! Он вдруг осознал, что отец и сын – его единственная надежда в этом страшном, чужом мире. И если Олег Иванович и его сын Ваня сейчас попрощаются и отправятся своей дорогой, Николеньке останется одно – пропадать.
Впрочем, новый знакомый, кажется, не собирался бросать мальчика. Наоборот, Олег Иванович, в который уже раз, терпеливо выслушивал сбивчивый Николенькин рассказ, как вдруг его прервала мелодичная трель.
Новый знакомый, жестом попросив мальчика подождать, полез в карман и извлек на свет божий маленькую плоскую коробочку. Она-то и издавала странные звуки. Олег Иванович сделал что-то с коробочкой, поднес к уху и, к удивлению Николеньки, заговорил, будто беседовал с невидимым собеседником.
– Да, Владимир Георгиевич, я. Нет, не отменяется. Простите, у меня тут образовался небольшой форс-мажор. Нет, буду минут через десять. Не стоит, я в ваших краях, как раз подхожу к редакции.
Олег Иванович отнял коробочку от уха, опять сделал с ней что-то, отчего она отчетливо пискнула, и вновь обратился к мальчикам:
– Так, молодые люди, у меня тут образовались срочные дела. Так что придется на время вас покинуть. Ваня, проводи нашего нового друга до дому. Адрес помнишь?
Ваня кивнул, и Олег Иванович уже обратился к Николеньке:
– Что ж, юноша, был рад знакомству. Надеюсь, все уладится, и мы еще сможем как-нибудь побеседовать. Должен отметить, у вас на редкость богатая фантазия и недюжинные актерские способности. – И опять Ивану: – Не забудь взять у парня координаты и позвони, как доберетесь до места. Закончу дела в журнале – встретимся и зайдем в Макдоналдс. Договорились?
Николенька торопливо кивнул, а Ваня уже дергал мальчика за рукав:
– Ну что, пошли? Тут недалеко, по дороге и поговорим.
И вот, распрощавшись с милейшим Олегом Ивановичем, несчастный гимназист отправился вслед за Ваней, изо всех сил стараясь не шарахаться от странно одетых людей и проносящихся возле самого тротуара самоходных экипажей.
Дорога до дома на Гороховской (то есть на улице Казакова – так, кажется, назвал улицу новый знакомый) заняла совсем немного времени. Николенька даже удивился – как недалеко он успел уйти за эти страшные полчаса! Поворот, переулок, два квартала вдоль тихой улицы – и вот он, нужный дом! Николенька не уставал удивляться сам себе. Всего-то около часа прошло с тех пор, как он несся этими самыми дворами, с выпученными от ужаса глазами, ничего вокруг не замечая. А сейчас уверенно идет по улице города будущего (ну не совсем уверенно, честно говоря, откуда взялось бы это чувство, не будь рядом Вани?), с любопытством рассматривает "автомобили", как называют эти самодвижущиеся экипажи, изучает яркие плакаты и вывески…
Нет, решительно Николенька мог гордиться собой! Особенно если учесть, что он еще и успевал задавать своему провожатому тысячу и один вопрос. Ваня охотно отвечал, но насмешка в его голосе ощущалась вполне. Николенька понимал, что его спутник так до конца ему и не поверил и теперь находит удовольствие в том, чтобы подыгрывать собеседнику, зачем-то валяющему дурака. Игра эта Ваню забавляла, и он охотно принял тон, предложенный несчастным гимназистом.
Дом номер девять по Гороховской улице (то есть архитектора Казакова) стоял на своем месте. Но нельзя сказать, что он совсем уж не изменился. Цвет теперь был не темно-желтым, а каким-то салатовым; фасад же изрядно облупился. На окнах первого этажа появились решетки, а сам фасад был изуродован какими-то щелястыми серыми ящиками. Ваня называл их "кондиционеры" и даже объяснил, для чего они служат, но Николенька пропустил объяснение мимо ушей, рассматривая на рекламном плакате размахивающего оружием монстра.
В общем, дом был тем самым. Да и подворотня на первый взгляд почти не изменилась. Добавились, правда, какие-то корявые, размытые разноцветные надписи дикого содержания и непонятные символы, но мальчику было уже не до них. Со всех ног он кинулся во двор… и замер как вкопанный. Во дворе не было ничего хоть отдаленно знакомого – серый монолит вместо брусчатки, хилая клумба, уродливые крылечки где надо и где не надо. Посреди двора – пять "автомобилей" и какие-то дурно пахнущие баки. Так, похоже, в будущем выглядела помойка.
– Ну, и где здесь твой девятнадцатый век? Ладно, признавайся, что все выдумал. Классно сыграно, кстати, ты талант. Мы с папой чуть не поверили…
Это было невыносимо! В отчаянии Николенька обернулся к насмешнику. Увидев в глазах товарища самое настоящее, неподдельное горе, Ваня поперхнулся очередной колкостью:
– Ну ты что… ладно, я так, не бери в голову. Счас найдем, где ты живешь. А давай дом обойдем – может, тебе в другой подъезд или вообще в соседний дом? Мог ведь ты с адресом что-то напутать, верно? – И с этими словами Ваня увлек мальчика назад, на улицу.
И надо же – Ваня как в воду глядел! Не успели они сделать вдоль фасада и десятка шагов, как загадочная подворотня нашлась. Причем она и здесь была не на месте; и точно так же из нее тянуло сыростью и холодом. И таким пугающим был этот холод, что Николенька остановился в двух шагах от цели, к которой только что стремился всеми силами.
– Ну вот, кажется, пришли… – неуверенно сказал мальчик. – Мне, кажется, сюда…
– Туда, говоришь? И правда, странное местечко… – И Ваня поковырял ногой кромку асфальта. Подобно траве на "той стороне", асфальт тоже заканчивался как-то… неправильно. Он обрывался идеально прямой линией: ни трещин, ни щелей. А за обрезом начиналась плотно утоптанная земля, тоже какая-то странная: ни нежной майской травки, ни мелкого мусора, ни даже камешков. Но делать было нечего, и Николенька постарался унять внутреннюю дрожь.
– Да, точно, туда. Ну что, пошли? – И первым вошел в темный зев загадочной подворотни.
Наверное, ни один приговоренный к казни и помилованный в последний момент преступник не чувствовал такого облегчения, какое испытал Николенька. Милый, знакомый до слез двор! Фомич со своей метлой! При виде дворника Николеньке захотелось тут же броситься и расцеловать его. И Васютин в компании двух студентов, и вороха брошюр! И тетя Оля – такая домашняя и родная – идет через двор с кошелкой в руке.
– Тетенька, дорогая! – Николенька бросился к ней со всех ног – и с разбегу зарылся лицом в ткань капота. Мальчик испытывал не просто облегчение: ему казалось, что он проснулся после тягостного ночного кошмара, который изводил его всю ночь и никак не отпускал, и вот наконец пришло блаженное пробуждение, после которого утро кажется таким ярким и прекрасным…
Тетя Оля была немало удивлена:
– Николя́, что это значит? Ты уже вернулся из гимназии?
Но стоило женщине взглянуть в лицо мальчика, увидеть заплаканные, полные страха глаза, как она сменила гнев на милость.
– Вот что, мон шер, ты немного не в себе. Пойдем домой, я тебе чаю налью. – И с этими словами тетя увлекла Николку в подъезд. Мальчик шел за ней и буквально ощущал, как страшный мир будущего за спиной стремительно растворяется, тает, превращается в ночной морок.
Уже на лестнице, у самой двери в квартиру, Николенька вспомнил о Ване. Как он мог, вот так, просто, за здорово живешь, позабыть о человеке, который, считай, спас его из ужасной передряги? Николеньку пронзила ужасная мысль: а что, если Ваня застрянет тут, в его времени? Наверное, мальчику будет ничуть не легче, чем было Николеньке в веке двадцать первом? Хотя, конечно, зеленоволосых девиц тут нет. И, буркнув: "Щас, теть Оль, я на минутку…" – Николенька мухой слетел по лестнице и выскочил на двор.
Но там не было никого, кроме Фомича да давешней компании студентов. Николенька поискал взглядом загадочную подворотню – она-то никуда не делась, – но и там Вани не оказалось.
"Вот и славно – значит, ушел, вернулся к себе, в свой непонятный век", – решил Николенька и с легким сердцем потопал вверх по лестнице. Несмотря на огромное облегчение, мальчик чувствовал себя совершенно разбитым. Ему хотелось одного – уклониться от расспросов тети и спрятаться в своей комнате.
Глава 3
Надо же, какая подстава! И где – посреди Москвы, среди бела дня, двенадцатого мая, вполне спокойного две тысячи четырнадцатого года!
Когда шагнул в подворотню за новым знакомым, я не ожидал такого сюрприза! Эта встреча с как бы гимназистом была похожа на дурацкий розыгрыш, на шутку в стиле ролевиков. Ну ладно, а вы бы на моем месте что подумали? Сначала на улице к нам с отцом бросается паренек в гимназической форме девятнадцатого века, устраивает истерику, рассказывая то о зеленоволосых шипастых упырях, то о возникающих на пустом месте подворотнях. Потом, успокоившись, сообщает, что он, оказывается, прибыл – и откуда бы вы думали? – прямиком из Москвы одна тысяча восемьсот восемьдесят шестого года. Вот-вот, и я так решил. Еще одна жертва "Дозоров", "Тайного города" и вообще популярности жанров "городское фэнтези" и "историческая альтернатива". Что я, спятивших ролевиков не видел? Ну, положим, совсем спятивших не видел, а вот тех, кто уже на подходе, – случалось, и не раз.
Дело в том, что отец был в числе тех, кто четверть века назад, в далеком девяностом, дал старт ролевому движению в России. Тогда ролевиков еще называли толкиенистами. Сейчас он уже лет семь как отошел от прежних увлечений, найдя другое хобби – историческую реконструкцию наполеоники. Но старые знакомые отца нередко бывают у нас. Да и на Бородино, куда мы ездим уже года четыре подряд, хватает ролевиков – как бывших, так и действующих. Правда, не каждый из них в этом признается.
Хотя, конечно, тринадцатилетние среди них редкость; наши знакомые инвалиды ролевого движения – все в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет включительно. Ну-ну, это я так шучу. На самом деле эти люди мне вполне симпатичны, да и отец трепетно к ним относится.
Так вот не был похож тот парнишка-гимназист на ролевика! Мне бы сразу задуматься о том, что здесь что-то явно не так, но нет. Решил, понимаешь, подыграть – вот и доигрался.
Короче. Когда вышел на солнечный свет из затхлой подворотни, я ничего не заподозрил. Поначалу. Ну подумаешь – двор как двор. Компания с книжками, женщина, дворник вон метет, старается… СТОП! Дворник? Интересно, когда же это я в последний раз видел такого дворника – словно из повестей Катаева об одесском мальчике Пете? Бляха, медалька на кафтане… или зипуне? Убейте меня, не знаю, как называется этот балахон. Да и не в зипуне дело – скажите, вы давно видели в Москве дворника не таджика? Вот и я не припомню. А это был не таджик. Такому лубочному славяно-арию место на картине Васнецова. Ну, на той, где три богатыря – на заднем, значит, плане, с совочком и метелочкой, навоз подбирать…
Да и не в одном дворнике дело. Сам двор… ешкин кот, мы же только что в нем были! Вон в ту подворотню вошли, рядом, метрах в десяти. Там еще серебристый "Ленд Ровер Дискавери" стоял, а рядом "мазда" синяя, а дальше – помойка. Да и двор ни с того ни с сего вымощен булыжником – и не аккуратно, как сейчас делают в центре, а кое-как, тяп-ляп, сикось-накось. Вон даже трава между камнями проросла…
А пацан-то обниматься к женщине бросился, кричит что-то, того гляди опять зарыдает… А женщина – это что, теперь так ходят? Ну, шляпка – ладно, ретро всегда в моде, а вот как насчет юбок до земли и корзинки? А эти типы на лавочке? По виду студенты, но почему они в мундирах?