- Почтенные господа, - сказал Митрофан, поклонившись собранию, - я очень благодарен за все милости и вежливости, какие вы мне оказываете в моем несчастном положении, а из благодарности к вам советую не забывать, что я говорил вам насчет карт… Угодно, я сей час отдам одну колоду, на образец… (Митрофан вынул колоду карт из-за пазухи.) Уверяю вас, что, когда испытаете приятность игры, - не отстанете…
Один из ученых взял из любопытства карты от Митрофана, а другой вышел на башню здания и в рупор объявил народу, что пришельцы не звери, не чудовища, не черти и не колдуны, но жители Земли, занесенные на Луну ветром, существа добрые и смирные, которым, для чести Луны, должно оказывать ласку и покровительство. Когда же наши странники вышли на крыльцо - лунатики прокричали им "ура" и с честью проводили до дому градоначальника.
На другой день, после завтрака, пристав ввел к Митрофану лунатика, сказав, что это журналист, который желает с ним познакомиться.
Митрофан, как большая часть людей, не принадлежащих к ученому званию и литературе, не имел никакого понятия об издании журналов, о книгопечатании и вообще о книжном деле. Слова: сочинитель, философ, ученый - Митрофан почитал почти насмешкою и эпиграммой, как обыкновенно у нас ведется. Он в газетах читал одни объявления и думал, что газету работают какие-то ремесленники. Журналиста он сроду не видывал и потому не знал, как обходиться со своим гостем. По счастью, пристав, представляя журналиста, сказал Митрофану, что гость его известный писатель и издал уже много книг. Тут Митрофан понял дело.
Митрофан, рассматривая своего гостя, заметил, что хотя он был одного склада с прочими лунатиками, но с головы был более похож на льва, нежели на медведя и обезьяну, и что шерсть на нем была гораздо светлее. Когда пристав удалился, журналист сказал Митрофану:
- Я пришел к вам с предложением моих услуг. Хотя начальство и обнародовало, что вы не волшебники, не лютые звери и не злые духи, но все-таки будет лучше, если журналы поговорят в вашу пользу и поставят вас в хорошем виде пред народом. Предрассудки трудно рассеять иначе, как силою убеждения: приказанием нельзя заставить верить или не верить! По вашим рассказам я буду говорить с моими читателями о Земле, о земной жизни, и наш народ наконец, убедится, что вы такие же созданья… как и мы… одаренные разумом!..
Митрофан взглянул невольно в зеркало, потом на лунатика и почти обиделся тем, что он, сравнивая его с мохнатыми жителями Луны, думал оказать ему почесть.
- Да мне какая нужда до того, что обо мне думает народ, - сказал Митрофан, - лишь бы начальство не делало мне зла и покровительствовало меня!
- Но ведь высшее начальство имеет подчиненных, а эти подчиненные - низших исполнителей закона и приказаний; а в низшем разряде могут быть такие же невежды, как и в простом народе - и вы можете подвергнуться обидам и оскорблениям. Между исполнителями есть даже много животных, любимцев своих господ! Высшее же начальство не может беспрестанно охранять вас - итак, пока до него дойдет весть о неприятном вашем положении, вы можете жестоко пострадать…
- Правда, и у нас есть пословица: пока солнышко взойдет, роса глаза выест. Но я не постигаю, - примолвил с досадою Митрофан, - как могут быть такие глупцы, чтоб почитать меня зверем или злым духом, когда я разговариваю с вами и, как вы видите, одарен разумом… хоть и немудреным, но все же разумом человеческим.
- Да ведь у нас и животные пользуются даром слова, следовательно, это не оправдание; а в злых духов у нас так же верят; как и в добрых…
- По словам ваших мудрецов, я думал, что здесь нет вовсе дураков и что все здесь так же превосходно, как тот напиток - вино, что ли, которым мой пристав потчевал меня вчера за ужином.
- Если б не было глупости, то не было бы и мудрости; так точно, если б не было мрака, то мы бы не имели надлежащего понятия о свете. Без глупости не могло бы существовать ни одно общество. Глупость в свете так же нужна, как гиря на весах, для определения цены товара, то есть ума.
- А разве ум у вас высоко ценится? - спросил Митрофан.
- Я думаю, как и везде: это драгоценнейшая часть души.
- Впервые слышу! - сказал Митрофан. - Сколько я могу судить, так мне кажется, что гораздо лучше деньги и связи!
- Да ведь деньгам не сотворишь ни хорошей книги, ни хорошего закона для блага ближних, а связями не приобретешь ума для выполнения тех обязанностей, которые на вас возложат старшие.
- Какая нужда! Да связями удержишься на месте, а за деньги найдешь столько ученых помощников, сколько сам захочешь!
- Положим, так, - возразил журналист, - все, однако ж, и с деньгами и со связями ничтожное существо будет ничтожным, и чем вы его поставите выше, тем ничтожество его будет виднее.
- Однако ж никто не посмеет сказать этого в глаза - а там думай себе, что хочешь!
- Вы рассуждаете по-своему, а у нас другое, и я хочу помочь из сострадания, потому что я сам здесь иностранец и много терпел и терплю от чужой глупости, следовательно, знаю по опыту, как нужна зашита бедному иностранцу, особенно из другой породы.
- Я не прочь и даже очень благодарен вам за ласковое предложение, - сказал Митрофан. - И в самом деле, я с первого взгляда заметил в вас что-то отличное от здешних жителей Откуда же вы родом, если смею спросить?
- Из другой планеты, - отвечал журналист.
- Итак, у вас есть сообщение между Планетами? Нельзя ли учредить почту между Землею и Луною?.. Это было бы превосходно! Мы стали бы торговать, играть в карты и после, может быть, завели бы войну… потом мировая… пир на весь мир!.. Как же вы летаете в другие планеты?
- Мы никуда не летаем и не имеем никакого сообщения с другими планетами, а дело вот в чем: наша планета была в соседстве с Луною. Хотя наша планета была весьма мала в сравнении с Луною, но плодородна, а предки наши жили на ней весело и в довольстве. Но, по несчастью, свет так устроен, что существа, которые похваляются тем, что одарены разумом высшим, нежели все прочие твари, никогда не довольны своею участью. Предки наши вообразили, что им нехорошо жить в близком соседстве с Луною и что влияние ее для них не только бесполезно, но даже вредно. Чтоб отдалиться от Луны, мудрецы наши вздумали прокопать нашу планету насквозь, крестообразно, и из вынутой массы воздвигнуть на одном месте огромную гору, полагая, что когда уничтожат равновесие планеты, установленное самою природою, и когда ветер проникнет во внутренность планеты, то она сойдет с места и приблизится к Солнцу. Равновесие точно уничтожили наши мудрецы, но это произвело страшный переворот: вихрь проник во внутренность планеты, повернул, ее и бросило на Луну. Планета наша распалась на части и образовала высокие горы на Луне. Часть жителей нашей планеты погибла в этом перевороте, а часть осталась в живых, перелетев воздушное пространство на огромных обломках и упав вместе с ними на поверхность Луны.
Я был тогда младенцем и лишился не только родителей, но и всего нашего богатства. Меня здесь воспитали - я служил в военной службе, отплатил кровью моею за мое воспитание, потом странствовал по всей Луне, был у различных пород лунатиков, искал везде счастья и познаний и уже попал было на путь к счастью; но обстоятельства переменились - и счастье выскользнуло из рук. Я возвратился сюда, стал писать - пишу, живу кое-как и доживаю до старости. Высшее начальство ко мне если не крайне милостиво, то по крайней мере терпит меня, потому что оно справедливо и знает, что я никакого зла не делаю и злого не замышляю. Но как я люблю правду, указываю иногда, хоть намеком, на злоупотребления, смеюсь над глупостью, браню порок и притом промышляю себе трудом пишу, ни перед кем не кувыркаюсь, как это здесь в обычае, если вы заметили, - то разумеется, что все глупцы, все злоупотребители и вся сволочь, питающаяся чужим трудом и чужим умом, - заклятые мои враги… Но я их не боюсь и даже вас защищу от них.
- Вы мне рассказываете чудные дела! - сказал Митрофан. - Разбитая планета! Да этак, пожалуй, и Земля может разбиться.
- Но ведь вы не стараетесь нарушить ее равновесия, не прокапываете ее насквозь!
- До сих пор не слышно было об этом. Но я уверен, если сказать людям, что, прокопав землю насквозь, они найдут бездну самородного золота, то они готовы разбросать всю Землю голыми руками! Слава Богу, что глубоко-то копать у нас нельзя! Не менее удивительно мне и то, что вы говорите о здешней глупости, злости и злоупотреблениях… Право, страшно!
- А разве у вас на Земле нет ни злости, ни глупости ни зависти, ни злоупотреблений? - спросил журналист.
Митрофану хотелось похвастать и сказать, что у нас на Земле нет никакого зла, но он боялся попасть в лжецы, если Резкин, Бонвиван и Цитатенфрессер спаслись и причалили к Луне в другом месте; а чтоб не оставить без ответа журналиста и поддержать репутацию родимой Земли, Митрофан отвечал так, как у нас иногда составляются резолюции, то есть неопределенно.
- У нас не то. чтоб много было зла - этого не могу сказать, но чтоб все было в совершенстве - этого также не стану утверждать. У нас так… то есть, кое-как… середина на половине, как говорится попросту. Там зло - тут добро, в ином месте ни то ни другое… Ох, эти злодейки деньги! Не будь денег., кажется, не было бы и зла. А у вас есть ли деньги?
- Разумеется! - и журналист вынул из мешка, который скрыт был под плащом, горсть золотых и серебряных шариков с клеймом. Деньги эти походили на наши пули.
Митрофан взял в руки эти пули, позвенел и с восторгом воскликнул:
- Прекрасные деньги! Только с ними неловко играть в карты - покатились бы по столу!
Тут он объяснил журналисту, что значат карты, и, вынув из кармана другую колоду, показал, как играют в банк, в вист, в палки и в преферанс. Журналист не хотел верить, когда Митрофан стал рассказывать, что карточная игра составляет на Земле любимое занятие даже весьма умных людей и что все порядочные люди должны уметь играть - из приличия…
Журналист гораздо удачнее расспрашивал Митрофана, нежели старшины и ученые, и выпытал весьма много любопытного насчет наших земных обычаев и образа жизни. Митрофану понравился этот гость, и он просил журналиста навещать его почаще, снабжать советами и познакомить с Луною, что журналист и обещал исполнить.
На третий день появилась в лунном журнале огромная статья о Земле и ее жителях и известие, впрочем, самое выгодное для Митрофана - о двух земных странниках, старике, то есть Усачеве, из простого звания, и молодом земном ученом - то есть Митрофане. Все прочие лунные журналы перепечатали статью, а иные, чтоб придать статье вид подлинности, пересказали дело другими словами и прикрасили, то есть прилгали своего - и через неделю Митрофан вошел в моду. Все хотели видеть его, говорить с ним, и он получил, в несколько дней, до тысячи приглашений к обеду, ужину, на бал и на вечер.
"Что это значит, - думал про себя Митрофан. - Уж не почитают ли меня здесь музыкантом, певцом или фокусником каким, что приглашают во все знатные дома, без всякой нужды, без связей и родства! У нас такую почесть оказывают только артистам. Не сыграл ли со мной шутки этот журналист? Или и здесь так же падки на иностранцев, как у нас, и водятся с ними, не спрашивая, кто они и откуда - лишь бы имели хорошее произношение и умели льстить! Посмотрим!"
Митрофан попросил своего пристава, чтоб он составил ему список тех лиц, которых он должен посещать по очереди, и решился пуститься в большой свет.
Вечером пристав повез Митрофана в гости к одному из знатнейших лунатиков в городе. Ставни в доме были закрыты, и комнаты иллюминованы разноцветными огнями. Гостей было множество, и все с любопытством смотрели на Митрофана. Хозяин, уже пожилой человек, принял радушно Митрофана и подвел к дивану, на котором сидело шесть самок, или лунных женщин, обвешанных разноцветными и блестящими обрезками тканей, золотыми игрушками, самоцветными камнями, с цветочными венками на голове.
- Это жены мои! - сказал хозяин.
Митрофан поклонился и, обратясь к хозяину, спросил:
- Неужели у вас существует многоженство?
- Как видите, - отвечал хозяин. - А у вас, на Земле?
- У нас… извините… у нас просвещенные народы одноженцы… а прочие многоженцы… - сказал Митрофан.
Хозяин улыбнулся, примолвив:
- А у нас напротив; но ни вы, ни мы не должны обижаться, если то, что у вас называется просвещением, у нас почитается варварством и наоборот. Ведь мы с вами уроженцы не одной планеты…
- Я нисколько не обижаюсь, - сказал Митрофан, - но мне, право, совестно, что я, будучи обязан отвечать на ваши вопросы, иногда невольно должен называть невежеством, что здесь почитается мудростью… Ведь и вам кажется не только отвратительным, но даже преступным мясоедение… а у нас без мяса нельзя сесть за стол.
- Уж это чересчур! - сказал хозяин, сделав гримасу.
- Позвольте, кстати, спросить вас, - сказал Митрофан. - В здешнем народе почитали меня или волшебником, или злым духом, или лютым зверем; следовательно, у вас есть же лютые звери - а они потому и называются лютыми зверями, что душат, рвут на части и едят других животных и даже людей, если поймают в свои лапы. Так ли?
- У нас, правда, есть лютые звери и они точно убивают иногда лунатиков и наших слуг, домашних животных, но не едят их. Лютые звери наши нападают на нашу собственность, похищают или отнимают что могут из съестных припасов и даже детей наших и слуг, требуя потом выкупа, и находятся в вечной с нами войне, живя стадами в неприступных дебрях и горах. Вот для чего мы содержим войско.
- Итак, ваши лютые звери то же, что у нас разбойники и горские полудикари, - сказал Митрофан. - А разве вы не воюете между собой, то есть с другими народами, с жителями других стран?
- А это зачем? А на что же суд и расправа? - отвечал хозяин. - А вы неужели воюете между собою?
- Да еще как! Бывают сражения, в которых убивают по сто тысяч людей в несколько часов.
- Зачем? Разве с голоду… для того, чтоб питаться убитыми…
- Нет, мы, просвещенные люди, не едим человеческого мяса, а деремся мы за обиды, за земли, за города, за честь, деремся иногда и для того, чтоб показать храбрость нашу и силу.
- У нас этого нет! Мы друг друга не убиваем, - отвечал хозяин.
Митрофан не заметил, что журналист стоял позади, и только узнал, что он тут, когда журналист шепнул ему на ухо:
- Не убивают физически, как лютых зверей, долбешкой по голове, но душат морально друг друга… когда находят в том свои выгоды.
Митрофан пожал руку журналисту, полагая, что он говорит это в утешение его и в оправдание Земли.
- Полноте рассуждать о важных предметах! - сказала одна из жен хозяина дома. - Лучше спойте нам что-нибудь, господин землянин!
- Я, сударыня… не умею петь, - отвечал Митрофан с поклоном.
- Как не умеете петь, когда у вас птичья голова! - возразила одна из хозяек дома. - К тому же вы похожи на тетерева - а они у нас лучшие певцы!
- Что я похож на тетерева, это я впервые слышу, - отвечал Митрофан с некоторою досадою, - и если я с головы похож на певчих птиц, то это на ваших птиц, а у себя, "а Земле, я человек, да еще и не последняя спица в колеснице!
- Не сердитесь, а спойте что-нибудь, - сказали в один голос все хозяйки и бросились к Митрофану.
По этому знаку все самки, бывшие в гостях, окружили его, стали его ласкать, гладить, лизать, кувыркаться перед ним, повторяя:
- Спойте, спойте что-нибудь! Нам хочется послушать земных песен!
"Такие же неотвязчивые, как наши женщины, - подумал Митрофан. - Чего захочется, то сделают во что бы ни стало. Нечего делать!"
- Милостивые государыни! - сказал Митрофан. - Я удовлетворю вашему желанию - запою, как умею, но должен вас предуведомить, что я не певец по ремеслу и от роду не певал как только про себя и для себя, музыки не знаю и большой охоты к, ней не имею. У нас есть певцы, которые живут тем, что разъезжают из одной страны в другую и поют за деньги. Точно правда, наши женщины покровительствуют певцов и всяких скоморохов более, нежели ученых и поэтов, - но я вовсе не из звания певцов. В угоду вам спою, что затвердил наизусть… не осудите!
Митрофан не любил музыки и во время представления опер ходил смотреть только декорации и наслаждался одними балетами и оригинальными водевилями вроде: "Титулярные советники" и "Филатка и Мирошка". Но цыганский хор приводил его в восторг, и он даже ездил нарочно несколько раз в Москву потешить душу цыганскими песенниками. Итак, он запел "Вот едет тройка удалая" цыганским напевом, и, когда кончил песню, во всех комнатах раздался сильный свист, означающий на Луне то же, что у нас рукоплескания, - и все лунатики, особенно самки, стали кувыркаться перед Митрофаном, изъявляя этим свое удовольствие. Ободренный таким успехом, Митрофан пропел еще "Ты не поверишь, как ты мила" - и произвел такой восторг в слушателях, какого никогда не возбуждали на Земле ни Каталани, ни Зонтаг. Все лунные знатоки и любители музыки решили единогласно, что такого певца никогда не существовало на Луне. Митрофан чрезвычайно удивлялся, что в нем открыли дарование, которого он в себе даже не подозревал, потому что приятели его на Земле всегда упрашивали его замолчать, когда он начинал петь застольные песни, и называли голос его козлиным. Митрофан признавал теперь лунатиков гораздо умнее всех своих земных друзей. Блистательный прием и ласки, которые ему оказывали, возбудили в нем смелость и самоуверенность в своем уме и талантах, и он, слыхав на Земле похвалы только своему повару, наконец решил, что он великий муж, непостигнутый на Земле, или, что еще хуже, не признанный великим - из зависти!
- Вот вы, милостивые государи и милостивые государыни, собрались, чтоб провесть приятно время, - сказал Митрофан, - чем же вы займетесь?
- Сперва музыкой, потом станем слушать новые произведения наших поэтов, а там попляшем, - сказала хозяйка, - наконец поужинаем - и разойдемся!
- На ужин и на пляски согласен, а читать или слушать музыку - не каждому приятно. Взамен скучного чтения и музыки я вам покажу нашу земную забаву - велите поставить стол на середине комнаты!
Поставили стол, и Митрофан вынул из кармана две колоды карт, растолковал, что такое игра в банк, и предложил заняться этою приятною забавою. Хозяин, по желанию Митрофана, высыпал на стол целый мешок золотой монеты, и Митрофан начал метать. Из любопытства весьма многие из гостей стали понтировать - и вдруг страсть к игре до такой степени овладела всеми, что при столе не было места для понтеров. Счастье чудесно благоприятствовало Митрофану - и он часа в три выиграл около трех пуд золота, в шариках. Карточная игра до такой степени заняла всех гостей, что они забыли и о музыке, и о чтении, и о танцах, и тогда только перестали играть, когда хозяин попросил гостей к ужину.
За столом главный предмет разговора составляли карты, и все, с величайшим вниманием, слушали, когда Митрофан объяснял разные игры. Почтенный градоначальник также находился в числе гостей, и хотя он, при допросе Митрофана, и не одобрил карточной игры, но, поиграв в банк, полюбил сам эту забаву и согласился на просьбы женщин, которые просили его велеть на другой же день наделать карт на бумажной фабрике и издать описание правил игры на лунном языке, по словам Митрофана.