- Да уж, могу тебя понять.
- Это простейший путь, - сказал Фланаган, - ты не можешь постоянно биться головой о стену. Я попробовал жить в деревне, как ты. Я чуть не свихнулся за месяц, а то и меньше. Нельзя опуститься до их уровня и надеяться выжить; надо держаться выше их уровня, там, где они не ожидают найти колдунов. Только тогда тебя оставят в покое.
Дейвисон, соглашаясь, кивнул.
- В этом есть смысл.
- Мне надо идти, - сказал Фланаган. Он расслабил мускулы, входя в образ сгорбленного Дурачка Джо и, не сказав ни слова на прощание, углубился в лес. Дейвисон постоял немного, провожая его взглядом, а потом повернулся и зашагал по тому же пути, по которому пришел.
Но теперь, как он считал, у него был ответ.
К тому времени, как он вышел из леса и почувствовал зной полуденного солнца, его уверенность поколебалась. Кечни однажды сказал ему: "Только не убегай". Он не объяснил… но теперь Дейвисон знал, что он имел в виду.
Дурачок Джо - Фланаган собирался прожить пять лет, прилагая минимум усилий, и, вернувшись на Землю, получить диплом и стать членом Лиги. Но достигнет ли он этим цели обучения? Только формально, сказал себе Дейвисон. Невозможно всю жизнь скрываться под личиной попрошайки, когда-нибудь ему придется действовать в качестве члена общества, и тогда пять лет бродяжничества сослужат Фланагану плохую службу.
Должен быть какой-то другой выход, пронизала Дейвисона неожиданная мысль. Какой-то способ прожить пять лет, не пряча голову, подобно страусу. Какой-то способ, позволяющий возвращаться или даже жить в обществе, не знающем пси, и, тем не менее, держать свою силу под контролем…
Он шагал по горячей почве. Вдалеке уже можно было различить Рейнхартов, кончающих борозду. Был полдень, так что больше работать они не будут. Когда он поглядел снова, он увидел коренастого Дирка Рейнхарта, закончившего свою борозду и высыпающего стручки в поджидающий грузовик. И раньше, чем он подошел на расстояние, с которого можно было бы услышать его крик, остальные тоже закончили свою работу и окружили главу семейства, расслабляясь после тяжелого труда.
- Глядите-ка, кто пришел! - воскликнула Джейн, когда Дейвисон подошел поближе. - Ну, как отдохнулось?
- Меня одолевали тяжелые мысли, Джейн, - тихо ответил Дейвисон. - Я наверстаю свое время в воскресенье, когда вы будете отдыхать. Так что будем в расчете.
Старый Рейнхарт, улыбаясь, подошел к нему.
- Прогнал свои мысли, юноша? Надеюсь, что так, потому что после полудня нам предстоит тяжелая работа.
- Я буду с вами, - ответил Дейвисон. Он плотно сжал губы, стараясь не слушать того, что говорят остальные, и сосредоточился на поиске правильного выхода.
- Эй, поглядите на меня! - донесся сзади детский голос.
- Ну-ка, брось сейчас же! - сурово приказал Дирк Рейнхарт. - Слезай, пока не сломал себе шею!
Дейвисон обернулся и увидел Малыша Рейнхарта, стоящего на кабине грузовика. В руках у него было несколько стручков, которые он энергично подбрасывал вверх.
- Глядите на меня! - завопил он, гордый своим умением. - Я жонглирую!
В следующее мгновение он не сумел справиться со стручками. Они посыпались на землю и покатились в разные стороны. Мгновение спустя он уже вопил от боли: отцовская ладонь весьма энергично наказала его за непослушание.
Дейвисон хмыкнул. Потом расхохотался громче, осознав, что же случилось.
Он, наконец, нашел ответ.
* * *
Дейвисон объявил о своем решении в конце недели, после того, как была сделана особенно трудная работа на поле. Он почувствовал себя немного виноватым за то, что покидал ферму как раз перед посевной, да и Рейнхарты нравились ему все больше и больше. Но нужно было уходить.
Он сказал Дирку Рейнхарту, что покинет его, когда кончится та неделя, и, хотя фермера вряд ли обрадовала эта новость, он не протестовал. Когда неделя прошла, Дейвисон ушел пешком, сложив свои пожитки в чемоданчик.
Он должен был уйти далеко… Достаточно далеко от этой деревушки, чтобы никто не мог найти его след. Он нанял сына одного из соседних фермеров, чтобы тот отвез его в соседнюю деревню, расплатившись с ним одной из оставшихся монет. В кармане его брюк лежала тощая пачка мятых бумажек - плата за работу на Рейнхарта за вычетом платы за комнату и стол. Он не собирался трогать эти деньги.
Парнишка вез его по плоской и монотонной мондарранской равнине, пока они не подъехали к окраине селения чуть большего, чем первое, а в остальном полностью идентичного.
- Спасибо, - просто сказал Дейвисон, спрыгнул на землю и зашагал к деревне. Он вошел в нее - здесь тоже был кол для колдунов - и принялся за поиски жилья. Ему нужно было как следует подготовиться.
Полгода спустя в округе стали появляться афиши. Надпись на них была аляповатой, оттиснутой в три цвета, яркой и режущей глаза. Она гласила:
ПРЕСТИДИЖИТАТОР ПРИЕХАЛ!
Это вызвало суматоху. Когда Дейвисон въехал на раззолоченной изукрашенной повозке в первую на своем пути деревушку - кучку разбросанных там и сям домиков на границе владений Лорда Габриэльсона - вокруг собралась толпа, сопровождающая его выкриками и свистом. Не каждый день заглядывает в такую деревушку странствующий маг.
Он торжественно проследовал на площадь, развернул повозку и остановил ее прямо напротив стального кола. Он поставил повозку на ручной тормоз, опустил небольшую платформу, на которой собирался выступать, и вышел, одетый в красно-золотой костюм с ниспадающим плащом, к публике. Он заметил пробежавшую по толпе слабую рябь неприязни.
Мужиковатый верзила впереди выкрикнул:
- Эй, ты действительно этот самый престиг… престир… как тебя там?
- Я Мариус Престидижитатор, - произнес Дейвисон загробным голосом. Ему самому это понравилось.
- Что вы делаете, мистер Мариус? - заорал этот деревенский мужик.
Дейвисон усмехнулся. Это лучше, чем нанимать кого-то за деньги или прятать в толпу компаньонок.
- Молодой человек, я владею искусством, которое потрясает воображение, изумляет разум и опрокидывает привычные представления! - Он воздел руки в стремительном и величественном жесте. - Я вызываю духов из глубочайших глубин! - объявил он громоподобным голосом. - Я владею дайнами жизни и смерти!
- Ну, вы это все так говорите, - протянул со скукой голос кого-то, стоящего сзади. - Мы хотим посмотреть, прежде чем платить.
- Очень хорошо, мистер маловер! - встретил его слова Дейвисон.
Он сунул руку за спину, вытащил пару восковых свечей, чиркнул спичкой и зажег их.
- Смотрите внимательно, как я буду жонглировать этими свечами, не причиняя пламени ни малейшего вреда.
Он подбросил свечи в воздух и телекинетически заставил их вращаться так, чтобы каждый раз, когда они падали, в руках у него оказывался нижний конец. С минуту он жонглировал двумя свечами, потом потянулся назад, достал третью и присоединил ее к первым двум. Толпа затихла, глядя, как Дейвисон прыгает по сцене, притворяясь, что номер дается ему с трудом. Наконец, когда воск обгорел настолько, что жонглировать стало трудно, он заставил огарки опуститься и схватил их. Потом поднял руки над головой, показывая горящее пламя. Толпа отозвалась звяканьем монет.
- Спасибо, спасибо, - поблагодарил он. Потом вынес ящик, полный разноцветных шаров и без слов начал жонглировать ими. Через несколько секунд в воздухе мелькало уже пять шаров (на самом деле поддерживаемых телекинезом, тогда как он выразительно, но без толку махал руками). Потом он подбросил вверх шестой, затем седьмой.
Он жонглировал и довольно улыбался. Вполне возможно, что эти люди и раньше встречали телекинетиков и сжигали их как колдунов. Но то были настоящие телекинетики. Он же был лишь ловким артистом, человеком с необычайной координацией движений, странствующим шарлатаном… обманщиком. Все знают, что маги - обманщики, и то, что он так здорово жонглирует шарами - ловкость рук и не более.
Когда звон монет поутих, он схватил шары и побросал их обратно в ящик. Он начал новый трюк - трюк, подготовка к которому сопровождалась барабанным боем. Поставив на торцы толстых досок стулья и взгромоздив на них прочую мебель из повозки, стараясь сделать сооружение как можно более ненадежным, он соорудил шаткую пирамиду, футов двенадцати высотой. Он быстро обошел ее, придерживая руками, на самом же деле держа ее под строгим телекинетическим контролем.
Наконец он был удовлетворен балансировкой. Он начал медленно взбираться наверх. Когда он дотянулся до верхнего стула - чудом балансирующего на одной ножке - он пригнулся, подпрыгнул и, телекинетически взмыв в воздух, ухватился за спинку стула и некоторое время балансировал на одной руке. Потом он оттолкнулся и мягко спрыгнул на землю. Ответом был звон монет.
"Вот это выход", - подумал Дейвисон, слушая одобрительный рев толпы. Они никогда не заподозрят, что он прибегает к настоящей магии. Он может сдерживать пси в повседневной жизни, а эти выступления будут как бы необходимой ему отдушиной. Когда он вернется на Землю, он будет более приспособлен к жизни, нежели те, кто пошел по пути Дурачка Джо. Дейвисон остался в обществе. Он не сбежал.
Стоящий в первом ряду мальчишка шагнул вперед.
- А я знаю, как ты это делаешь, - завопил он ехидно. - Это просто фокус. Они у тебя все…
- Только не выдавай меня, сынок, - прервал его Дейвисон сценическим шепотом. - Давай сохраним это в тайней, между нами, артистами? Идет?
- А Скарлатти что?
- Не помню. Говорили, но я забыл. Все встали с мест и устроили ему десятиминутную овацию, а Музыкант сказал, что никто не слышал такого великолепного исполнения с того…
Огни начали постепенно гаснуть.
- Он просыпается, - перебила Рода, подавшись вперед. Ирасек уселся на место, убрав свою шоколадку.
Пробуждение к жизни всегда было серым. Цвета алюминия. Он знал, что уже заряжен, знал, что распакован, знал, что когда откроет глаза, то окажется около сцены, а рядом будет стоять служитель, готовый вывести на сцену пульт с клавиатурой ультрацимбало, а перчатки будут обязательно лежать в правом кармане. На языке будет привкус песка, а в голове - серая пелена воскресения.
Нильс Бек не торопился открывать глаза.
В Штутгарте был провал. Он один знал, какой провал. Тими тоже понял бы, подумал он. Он бы вскочил с места во время скерцо, и содрал с моих рук перчатки, и обругал бы меня за убиение его видения. Потом мы пошли бы вместе выпить темного, с привкусом ореха, пива. Но Тимиджиан умер. Умер в двадцатом, сказал себе Бек. За пять лет до меня.
Я лежу с закрытыми глазами, я сдерживаю дыхание. Заставляю легкие засасывать воздух как можно тише, голосовые связки - дрожать неслышней, чем полет совы. Они думают, что я бездействую, что чувства зомби не включены. Что я все еще мертв, действительно мертв, не…
- Мистер Бек!
Он открыл глаза.
Распорядитель выглядел словно член секты душителей. Он знал этот тип людей. Небритый подбородок. Мятые манжеты. Скрытый гомосексуалист. Тиран для всех на сцене, за исключением, наверное, мальчиков из хора, приглашаемых в закусочные Ромберга или в кондитерские Фримла.
- Я знавал людей, у которых развивался диабет только от того, что они питали слабость к дневным концертам, - произнес Бек.
- Что? Я не понимаю.
Бек махнул рукой.
- Ничего. Не обращайте внимания. Как зал?
- Прекрасен, мистер Бек. Огни потушены. Мы готовы.
Бек залез в правый карман и вытащил тонкие электронные перчатки, вспыхивающие рядами микросенсоров и прессоров. Он натянул правую перчатку и разгладил на ней все морщинки. Материя охватила ладонь точно вторая кожа.
- Прошу вас, - сказал он. Служитель выкатил пульт на сцену, установил его, запер на защелки, и поспешно исчез за занавесом.
Теперь Бек сделал осторожный шаг. Не следует торопиться: через его икры и бедра проходили блестящие трубки с питательной жидкостью, и если он пойдет слишком быстро, нарушится гидростатическое равновесие, и жидкость не попадет в мозг. Хрупкость была досадным минусом полужизни, одним из многих. Как только Бек дошел до гравитационной платформы, он подал знак распорядителю. Душитель махнул рукой человеку за пультом, тот пробежался по разноцветным клавишам, и платформа взмыла вверх - медленно и величественно. Нильс Бек возник прямо из пола сцены. Лишь только он показался, забушевавшие краски рассказали о восторге аплодирующей публики.
Бек стоял молча, чуть склонив голову, принимая это приветствие. Пузырьки газа болезненно бежали вдоль спины и лопались у шеи. Нижняя губа его тихонько дрогнула. Он подавил это движение. Потом сошел с платформы и начал надевать вторую перчатку.
Он был высоким жилистым мужчиной, очень бледным, с выступающими скулами, массивным, выдающимся вперед носом, доминирующим над мягкими красивыми глазами и тонким ртом. Вообще, он выглядел чрезвычайно романтично. Это особенно важно для артиста, говорили ему миллион лет назад, когда он только-только начинал.
Он разглаживал перчатку, и тут до него донесся шепот. Когда человек умирает, слух его становится необычайно острым. Он невольно начинает прислушиваться ко всему, что говорится рядом, а это не всегда доставляет удовольствие. Он уже знал наперед все эти разговоры. Кто-то говорил своей жене:
- Ну конечно, он не похож на зомби. Его держат в холоде, пока не подготовят технику. Потом только его подключают, подают питательную жидкость и возвращают к жизни.
Жена на это отвечает:
- Но как же это все устроено, как его оживляют, вот чего я не пойму.
Муж перегибается через подлокотник кресла и, приложив ладонь ко рту, осторожно оглядывается по сторонам, чтобы быть уверенным, что никто не услышит ту чушь, которую он будет нести. Он начнет со старанием говорить об остаточном электрическом заряде клеток мозга, о сохранении моторной реакции после смерти, о механической живучести организма, от которой они зависят. В туманных и запутанных фразах он описывает ей метод создания системы жизнеобеспечения, снабжающей мозг необходимыми веществами. Суррогаты гормонов, химические соединения, заменяющие кровь.
- Ты знаешь, что будет, если в лягушачью лапку, после того, как ее отрезали, ткнуть проволочкой с током? О’кэй. Ну, лапка дергается, и это называется гальваническим эффектом. Теперь, если заставить дергаться целого человека, когда через него пропускают ток… не в прямом смысле дергаться. То есть, он ходит, играет на инструменте…
- А он думает?
- Наверно. Не знаю точно. Вообще-то мозг не поврежден. Ему не позволяют разлагаться. Все, что с ним сделали, это заставили каждый орган выполнять свои механические функции. Сердце - это насос, гортань - звонок… К нервным узлам подключены контакты, и им управляют. Получается что-то вроде судорог, искусственная вспышка жизни… Ясно, что это длится от силы пять - шесть часов, а потом накапливаются разные вредные вещества, разрывающие цепи… Для концерта достаточно и этого…
- Так значит, они просто-напросто берут человеческий мозг и держат его живым, используя тело как устройство для поддержания жизни, - радостно говорит жена. - Правильно? Вместо того, чтобы засовывать его в какую-нибудь коробку, его держат в его же черепе, а все приспособления устанавливают в теле…
- Правильно. Более или менее верно. Более или менее.
Он не обращал внимания на этот шепот. Он слышал его сотни раз. В Нью-Йорке и Бейруте, в Ханое и Кнососе, в Ксеньятте и Париже. Как они были увлечены! Интересно, приходили они ради музыки или только для того, чтобы посмотреть, как двигается мертвец?