* * *
Однажды вечером, после трапезы, Семен, как обычно, сидел на берегу и пытался проникнуться красотой окружающей его природы. Ничего такого в его душе на этот раз не нашлось, зато в организме обнаружилось странное чувство. Точнее, чувство-то обычное, но уж больно несвоевременное! Как можно с набитым желудком хотеть… есть?! А вот, оказывается, можно! Причем это не просто потребность в пище, а мучительное желание съесть вот что-то такое… Что-то, чего давно лишен. "Интересное дело, - удивился Семен, - ананасов, что ли, захотелось? Да вроде нет… Тогда чего?!"
В тот раз он просто махнул рукой и решил считать все это блажью. Тем не менее странный голод с каждым днем усиливался, даже стало казаться, будто сил становится меньше и быстрее приходит усталость. "Авитаминоз, что ли?! - Семен был в полном недоумении. - Да я на ягоды уже смотреть не могу - навитаминизировался выше крыши!" В памяти почему-то всплывали кровавые сцены охоты и разделки туш. А потом вспомнился эпизод из книги Ф. Моуэта "Люди оленьего края", и Семен понял: он хочет свежего мяса. Его организму не хватает каких-то веществ, которые содержатся именно в мясе, причем не в переваренной тушенке, а вот чтобы… Ну да, чтобы почти сырое, с кровью! "Вот ведь жизнь, - посетовал Семен. - И хочешь жить мирно, а надо идти на охоту: от самого себя не отделаешься!"
Ему вспомнился покойный сосед Юрка. Будучи выходцем из тех краев, где со времен нэпа население мяса не видело, он вполне мог без него обходиться, зато легко уминал за обедом батон хлеба. Семен же без мяса долго жить не мог, а хлеб почти не употреблял, если только в виде бутербродов. Юрку он обзывал "травоядным" и "булкоедом" и доказывал, что сам он происходит от вольных охотников, а тот - от заморенных крестьян-смердов. Сосед злился и ругался матом…
Хорошо жить в плейстоцене - на охоту далеко ходить не надо.
Наверное, Семен уже достаточно намучился в этом мире, чтобы заслужить ма-а-ленькую благосклонность местных духов-покровителей: близ границы степи и леса паслось небольшое стадо животных, похожих на зубров или бизонов. Семен обошел его по широкой дуге, чтобы оказаться против ветра, зарядил арбалет и пошел на сближение.
Первое беспокойство животные проявили, когда он был метрах в двухстах от крайнего. Семен решил судьбу не искушать: прошел еще метров двадцать, остановился, прижал к плечу приклад, прицелился и спустил тетиву, отправляя в полет послушного "Петю".
И услышал характерный звук попадания.
Всматриваться в результаты он не стал, а занялся перезарядкой оружия. Когда "Вася" занял свое место в желобе, молодой бычок стоял на коленях, а стадо неторопливо трусило прочь. Прицелившись в переднюю часть корпуса, Семен послал второй болт. И опять не промахнулся!
Бычок был не крупный - килограммов сто двадцать живого веса. Семен перерезал ему горло и стал вспоминать, что в такой ситуации делают дальше профессиональные охотники и оленеводы. Вспомнил: он много раз это видел, но ни разу не решился исполнить сам.
На боку он сделал глубокий надрез, сунул руку в горячие внутренности, нащупал и выдрал печень.
И стал ее есть.
Сырую.
С наслаждением.
Организм принял угощение благодарно: никакого тебе урчания, никаких позывов отойти в кусты. Наоборот, через некоторое время обнаружился прилив сил и даже небольшая эйфория.
О волчонке, который, конечно, никуда не делся, этого сказать было нельзя. Он пребывал в полном расстройстве и недоумении - его опять лишили охоты! В качестве частичной компенсации Семен разрешил ему до отвала наесться свежего мяса, что тот и сделал. Предыдущий "урок" пошел ему на пользу - ни возмущения, ни протеста волчонок не высказывал. Семен продолжал регулярно "мутузить" его посохом по утрам и вечерам, но делал это в стороне от лагеря. Ему не хотелось демонстрировать Атту свои приемы работы с палкой, да и знакомить его со своим странным "приятелем" Семен не торопился.
Разделывая тушу и пробираясь потом с грузом на плечах через кусты, Семен развлекал себя тем, что бормотал под нос что-то вроде стихов на местном языке. Ему казалось, что он им овладел уже в совершенстве, и тасовать сложные комбинации образных выражений ему нравилось. В процессе общения с Атту обнаружилась интересная закономерность: чем больше слов и выражений осваивал Семен, тем слабее становился "мысленный" контакт. Один способ общения активно вытеснял другой. Впрочем, учить слова не приходилось - они как бы сами оседали в памяти, причем с первого раза. Иногда Семену даже казалось, что он не запоминает, а вспоминает язык: в памяти вдруг возникали слова, которых в его присутствии Атту не произносил. "Это явная ненормальность, - переживал Семен. - По идее, так не бывает. Во всяком случае, лично мне "бесплатно" в жизни еще ничего не давалось. Или я уже расплатился?"
Так или иначе, но Семену хотелось проверить свое владение местной устной речью. Когда-то он слышал или читал чье-то высказывание, что показателем знания языка является способность сочинять на нем стихи. Вообще-то, Семен и по-русски сочинять их не умел, но сейчас решил попробовать, благо при разделке туши и переноске мяса у него были задействованы почти все части тела, кроме головы.
Если бы не тяжеленный арбалет, он, наверное, унес бы мясо сразу, оставив кое-что воронам и шакалам. Пришлось делать вторую ходку, и по ее завершении "поэма" была готова. Семен смыл в речке пот и бычью кровь, прополоскал и повесил сушиться свою волчью "робу", после чего набил желудок слегка обжаренным мясом, которое приготовил к его приходу Атту. Затем он развалился на земле у костра, подставив вечернему солнцу раздутый живот. Семен знал, что Атту скучно сидеть одному в лагере и он обязательно попросит рассказать, как было дело.
- Ты взял его коротким дротиком, Семхон? Наверное, ты смог подойти очень близко?
- О! - сказал Семен. - Это была великая охота! Я расскажу тебе о ней.
Он сделал вид, что пытается устроиться поудобней, а на самом деле отодвинулся подальше от слушателя: еще врежет по башке обглоданной костью за издевательство над родным языком! И начал:
- Мощный бык гулял на воле,
По степи гулял широкой.
Грозно гнул к земле он шею
И врагов пугал рогами,
Что изогнуты как луки.Стада средь не знал он равных,
И никто не мог решиться
Превозмочь его отвагу.
На меня он глянул грозно,
Промычав: "Семхон, сразимся?Подниму тебя рогами,
Наземь брошу и копытом
Раздавлю, словно лисенка,
Несмышленого мышонка,
Что шуршит в траве высокой!"Я ответил: "Нет, теленок!
Не вступлю я в бой с тобою.
Я возьму тебя как рыбу,
Как беспомощную птицу -
Ты не равен мощью мне!"Острыми рогами целясь,
Взрыл копытами бык землю.
Пламя выпустив из носа,
Словно глыба с косогора,
На врага он устремился!Ждал спокойно я добычу
И, когда ее дыханье
Рук моих почти коснулось,
Выпустил стрелу прямую,
Что Атту искусный сделал.Мощный бык склонил колена
И упал, траву сминая.
Вздох последний испуская,
Он сказал: "Я умираю!
Ты не равен мощью мне!"
Семен закончил и посмотрел на слушателя. Сначала он не понял, какие чувства выражает заросшее бурыми волосами лицо туземца. А когда сообразил, то почти испугался: это был не просто восторг, восхищение, а что-то такое - на грани обморока. "Ничего себе, - подумал он. - Ну и талантище у меня! Или он стихов, даже плохих, никогда не слышал?"
Прошло, наверное, несколько минут, пока Атту переваривал услышанное. Потом он закрыл глаза и начал, покачиваясь, бормотать: "Грозно гнул к земле он шею… Превозмочь его отвагу… Ты не равен мощью мне… Пламя выпустив из носа…" Через некоторое время туземец открыл глаза и радостно завопил:
- Семхон!! Ты и про меня сказал!!! - и процитировал: "Выпустил стрелу прямую, что Атту искусный сделал!"
- Да, сказал, - подтвердил растерявшийся Семен. - А что такого?
Вместо ответа туземец встал на четвереньки и пополз к нему, умоляюще заглядывая в глаза:
- Семхон, Семхон! Еще раз, а? Расскажи еще раз, Семхон!
- Все сначала, что ли?! Пожалуйста! Мне не жалко!
И рассказал. А потом еще раз. И еще…
Да, Семен не напрасно опасался реакции слушателя. Только все оказалось совсем не так, как он думал, а гораздо хуже. С четвертого раза Атту запомнил "поэму" наизусть, и находиться с ним рядом стало невозможно: он непрерывно бормотал, пел, скандировал, декламировал текст на разные лады. К вечеру следующего дня Семен уже не мог больше слышать про мощь, быка, рога и прочее. Переночевав, он забрал арбалет, пару кусков мяса и ушел на стрельбище на весь день. Вернулся он уже ночью и, пробираясь к костру, услышал из шалаша Атту: "…Нет, теленок! Не вступлю я в бой с тобою…".
Утром он сказал туземцу:
- Атту, ты это прекрати! У меня уже мозоли на ушах!
- Неужели тебе не нравится, Семхон?! Вот послушай…
- Стоп!! Не надо!! - выставил ладони Семен. - Давай что-нибудь другое!
- Но ты же ничего больше не рассказываешь!
- О чем же я могу еще рассказать?!
- Ну-у, не знаю… Ты говорил, что до наводнения поймал большую щуку. Расскажи, как ты ее ловил.
- Ладно, - обреченно вздохнул Семен. - Будет тебе вечером про щуку.
На сей раз в лагерь он вернулся пораньше, справедливо полагая, что ни поесть, ни отдохнуть ему спокойно не дадут, пока Атту не выучит новое литературное произведение наизусть. Правда, была слабая надежда, что "поэма" туземцу не понравится, но она не сбылась. От нетерпения Атту даже не смог усидеть возле костра, а проковылял сотню метров навстречу и вместо приветствия сказал:
- Ну, давай скорее, Семхон! Рассказывай!
- Ты хоть еду приготовил, чучело неживое?
- Да приготовил, приготовил! Уже можно рассказывать!
Семен с важным видом уселся у костра и сказал:
- Так слушай же, о нетерпеливый! Слушай и запоминай - больше трех раз повторять не буду!
Под огромною корягой
Щука старая стояла.
Называлась Барбакукой,
Карасей, язей глотала,
Вверх и вниз не пропускала.Годы дoлжно чтить и в рыбе,
Я сказал ей: "Барбакука!
Не хочу тебя обидеть,
Только тут мои ловушки -
Я давно уж их поставил.Труд немалый здесь положен:
Много веток я нарезал,
Плел корзины, вил заборы.
Мне не надо много рыбы -
Это ль пища для мужчины?Я возьму совсем немного:
Самых глупых - из ловушки.
Не в ущерб реке - мне в радость.
Так зачем же эту малость
Ты себе забрать всю хочешь?Разве мало места в речке,
Камышей, и ям, и стариц?
Не гоню тебя я грубо,
Но прошу: уйди подальше
От тех мест, где я рыбачу".Рассмеялась Барбакука,
Пасть зубасто разевая:
"Что лепечешь, человечек, -
Червячок земной, несчастный?
Что ты хочешь, дуралей?Ты не дома и на суше -
Робкий, слабый, неумелый.
Ну а если входишь в воду,
То смеются все лягушки,
До того нелеп твой облик.Ты в воде бревну подобен,
Отрастившему вдруг лапы.
Я же здесь всему хозяйка,
Где хочу, ловлю я рыбу,
И никто мне не указ.Ты же, жалкий человечек,
Собирай в траве улиток,
Червяком, жуком не брезгуй,
Раз не стоишь тех малявок,
Что в прибрежной тине рыщут"."Ах, ты так?! - сказал я грозно. -
Быть тебе в моей кастрюле,
На костре кипящей бурно!
Будешь в ней всему хозяйка,
Будешь там ловить добычу!"Смело кинулся я в воду,
Погрузился под корягу
И, схватив за хвост рукою,
Мощно выбросил на берег
Злую вод речных хозяйку!Тронул я ее ногою
И сказал: "Эй, Барбакука!
Покажи-ка ловкость, ну-ка!
Поучи меня ты бегать,
Лазить, прыгать, кувыркаться!Научи, или придется
Долго мясо мне твое
На костре варить и жарить".
Тут взмолилась Барбакука:
"Пощади, могучий Семхон!На мое взгляни ты брюхо:
Не язи и караси там:
Там щуренков сотни, тыщи
Своего ждут появленья
Из икринок в мир подводный.Неужели нерожденных
Жизни ты лишишь, о Семхон?
Чем они-то провинились,
Не познав воды прохладной,
Не махнув хвостом ни разу?""Вот как старая запела! -
Ей сказал я, насмехаясь. -
Что мне до твоих детишек?
Не моя это забота,
Раз моей ты не прониклась!Не хочу тупить ножи я
О твою дурную шкуру,
Что коре гнилой подобна!
Убирайся, но чтоб больше
Я в реке тебя не видел!"И, сказав слова такие,
Взял за хвост я Барбакуку
И закинул в дальний омут.
Не люблю я щучье мясо:
Жесткое оно и тиной пахнет!
Эффект получился не хуже предыдущего. Семен чувствовал себя Иисусом, небрежно сотворившим на глазах толпы очередное чудо. Атту чуть не захлебнулся от возмущения, слушая наглый монолог Барбакуки, и почти заплакал, когда речь зашла о нерожденных щурятах. Текст он запомнил после двух прочтений и в третий раз произносил его уже сам, а Семен его только поправлял. После этого новоявленный поэт заявил, что ему вредно много раз слушать собственные произведения - от этого его незаурядный талант может ослабнуть или даже совсем пропасть.
- Что ты! - перепугался Атту. - Нельзя лишаться такой магии! Таких волшебников слова нет ни в одном племени! Я уйду туда - в лес, ты больше не услышишь от меня про Барбакуку!
- Вот это правильно! - одобрил Семен и принялся за мясо. - Очень верное решение!
В принципе он мог считать, что его труды не пропали даром. Во-первых, выяснилось, что способность лепить более-менее связные тексты считается здесь тоже "магией", причем редкой и, кажется, ценной. И второе: совсем не обязательно, чтобы содержание соответствовало реальности. В первом случае Семен превратил маленького теленка в могучего быка. Атту, конечно, не мог этого не заметить, но не счел достойным внимания. Во втором случае автор специально придумал концовку, откровенно противоречащую реальным событиям - щуку он благополучно съел. Тем не менее "на ура" сошло и это. Соответственно, можно сделать вывод, что его "вирши" представляют ценность сами по себе, а не как приукрашенное изложение неких событий. Для себя Семен решил, что эту мысль надо будет развить и еще раз проверить - сочинить "балладу" вообще ни о чем, например о скоротечности жизни в Среднем мире, красоте заката или форме туч в небе.
То, что некий литературный талант у него есть, новостью для Семена не являлось. Еще осенью тысяча девятьсот восемьдесят… дремучего года канцелярия, бухгалтерия и отдел снабжения зачитывались его сочинением под названием "Объяснительная записка по поводу утраты лодки надувной резиновой марки "ЛАС-300" инвентарный №…". Произведение было адресовано заместителю директора института по хозяйственным вопросам. В нем на чистейшем канцелярите рассказывалось о жутком природном катаклизме, в который попал полевой отряд Васильева С. Н. Внезапный ночной паводок на горной реке (такое бывает!) подхватил лодку вместе с бревном, к которому она была привязана, и потащил ее прямо в бездонный каньон с отвесными стенами, где она и застряла. Были подробно описаны размеры бревна, высота подъема воды, ее скорость, а также расстояние, которое пробежали сотрудники, пытаясь догнать лодку. Во второй главе рассказывалось о мероприятиях по извлечению казенного имущества со дна каньона. Мужественные геологи предприняли четыре (!) попытки спуститься вниз по отвесным скалам (указаны высота, наличие трещин и уступов, состав пород), которые завершились неудачей. И лишь после того, как кончились продукты, а все члены отряда получили травмы той или иной степени тяжести (ушибы, вывихи, царапины, ссадины), начальником отряда было принято решение о прекращении спасательных работ. К тексту прилагалась выкопировка из мелкомасштабной карты с указанием места трагедии, а также подробная схема участка реки и каньона.
Успех был грандиозным! Лодка, правда, никуда не делась - ее просто выпросил у Семена уезжающий на "материк" пенсионер, чтобы ловить с нее окуней на даче.
Чтобы не дать угаснуть творческому порыву, Семен тогда снова сел за стол и сочинил еще один документ, на сей раз "об утрате палатки двухместной брезентовой инвентарный №…". В нем речь шла о горных кручах, на которых вынуждены были поселиться сотрудники отряда. Порыв шквального ветра сорвал палатку со скалистого гребня и унес ее в ущелье… Далее все по известному плану, но еще более красочно и драматично. К сожалению, это произведение не нашло своего читателя. Зам. директора - сам полевик с многолетним стажем - ознакомился только с заголовком, вернул рукопись автору и погрозил пальцем: "А вот наглеть, Сема, не надо!"
Собственно говоря, палатка тоже никуда не делась - ее Олег взял с собой на охоту и через неделю должен был вернуть.