* * *
Как уже отмечалось, груз, который Семен с Бизоном привезли на плоту, благополучно прибыл в лагерь и был сложен возле Костра Старейшин. Кижуч и Горностай вместе с несколькими воинами чуть ли не целый день перебирали, рассматривали, почти облизывали каждый желвак. В результате вся добыча была разделена - часть забрали воины, а часть загрузили в кожаные мешки и куда-то унесли. На глиняные горшки и миски - гордость Семена - никто особого внимания не обратил. Точнее, обратили, но как на нечто забавное и совершенно бессмысленное. Это было совсем не то, чего ожидал Семен: оказалось, что лоурины благополучно обходятся без всякой керамики. Общественная кухня выглядела примерно так.
Костер, обложенный крупными булыжниками, рядом небольшая кучка камней размером с кулак и четырехножник, внутри которого, привязанное за края к опорным палкам, висит нечто вроде мешка или сумки из цельного куска толстой шкуры. Емкость такого "котла" составляет на глаз литров десять - пятнадцать. С противоположной от костра стороны возле четырехножника на земле лежит грязный кусок шкуры и обломок бревна, изрезанный ножами и заляпанный засохшей кровью. По нему ползают мухи. Если женщины работают вдвоем, то весь процесс приготовления пищи на двух-трех мужчин занимает не больше получаса с момента начала активных действий. Семен, наученный горьким опытом, присматривался к деталям.
Начинается все с костра и камней. Чтобы нагреть их до нужной температуры, можно провести полдня у костра, подбрасывая дрова и поправляя огонь "кочергой". У местных женщин это происходит не так. Горящие угли отгребаются в сторону, и складывается кучка из дров вперемешку с булыжниками. Работа производится как бы мимоходом - женщины при этом болтают или ругаются друг с другом. Тем не менее камни оказываются распределены каким-то хитрым образом в соответствии с размерами. После этого куча поджигается и никого больше не интересует, пока дрова не прогорят полностью.
После этого начинается сам процесс. Одна из женщин, стоя на коленях возле четырехножника, берет костяными лопаточками нагретый булыжник и опускает его в котел. Когда от него перестают идти пузыри, она его вылавливает большой деревянной ложкой и откладывает в сторону, а в котел опускает следующий. Процесс идет непрерывно, но все больше замедляется по мере нагревания содержимого. Обычно заготовленного количества раскаленных камней с запасом хватает, чтобы довести содержимое котла до состояния, которое можно назвать кипением.
В это время вторая дама, расположившаяся с противоположной стороны от "котла", неуловимо-быстрыми движениями шинкует на бревне мясо. Немытый, заляпанный засохшей кровью и шерстью оковалок лежит на куске шкуры, а нарезанные кусочки и полоски сваливаются на плетенный из прутьев вогнутый поддон. Когда вода закипает, в нее вываливается нарезанная мякоть и, если ее много, закидывается еще пара раскаленных камней. После этого мясо считается готовым - ложкой и лопаточками его извлекают из "котла" и помещают на тот же плетеный поднос. Он хоть и сделан из прутьев, однако бульон и сок не пропускает, поскольку все дырки и щели плетения давно забиты задубевшими остатками сала и мяса от предыдущих трапез. Все! Садитесь жрать, пожалуйста!
Следует подчеркнуть, что жидкость, булькающая в такой кожаной посудине, на самом деле водой не является. Точнее, когда-то, наверное, она ею была - скорее всего, в момент ввода в эксплуатацию нового "котла". После многократного приготовления в ней мяса она превращается в некую субстанцию, состоящую из топленого сала, плавающего сверху, и жижи, которую весьма условно можно назвать бульоном. Все это, разумеется, сдобрено изрядным количеством шерсти, золы и древесного мусора. А вот вареных мух встречается довольно мало - почему-то это блюдо их почти не привлекает. Среди людей хлебать бульон желающих тоже не находится, и котел не опустошается никогда - просто подливается вода по мере выкипания. Впрочем, сказать, что таковым является основной способ приготовления мяса, будет неверно. В "котел" отправляется любой продукт, который по каким-то причинам не может быть употреблен в сыром виде: рыба, птица, зайцы, суслики, улитки и, судя по валяющимся шкуркам, даже змеи.
Утром первого дня в полумраке чужого жилища Семен навернул изрядную порцию холодного мяса, приготовленного накануне именно таким способом. И ничего с ним не случилось. Правда, тогда он еще не знал, КАК именно оно готовилось. Оставалось утешить себя старой поговоркой: тем, кто любит колбасу и уважает законы, лучше не знать, как делается то и другое. Впрочем, помимо основного, повседневного, так сказать, блюда, употреблялась масса всевозможных деликатесов: мелкая рыба и ракушки в сыром виде, рыба и мясо, запеченные в золе или обжаренные на углях, и, конечно, радость души - костный мозг.
Помимо кожаных "котлов" использовались черпаки и плошки, изготовленные из дерева, выдолбленные из мягкого камня или сделанные из костей черепов каких-то животных. Приготовление пищи вышеперечисленными способами затрат воды почти не требовало, а "третьего блюда" в обед не полагалось - желающий мог отправиться на речку и пить сколько душе угодно. Наблюдая все это, Семен с горечью вынужден был признать, что места для его керамических изысков в быту лоуринов просто нет. Чем, спрашивается, глиняный котел лучше кожаного? Тем, что его можно мыть? Глупости какие… В общем, Семен оттащил к своему вигваму несколько посудин для личного пользования, а остальные оставил валяться возле Костра Старейшин, благо никто на них не покушался. Обидно, конечно, что столько сил потрачено зря, но кто ж знал… Тем не менее на этом дело не кончилось.
Кижуч и Горностай сидели у Костра Старейшин и, вероятно, от нечего делать перебирали кособокие керамические посудины и о чем-то спорили. Оказавшийся неподалеку Семен был призван ими к ответу.
- Скажи нам, Семхон, где это вы с Бизоном нашли такие смешные камни? - поинтересовался Кижуч.
- Нигде не нашли, - честно ответил Семен. - Я их сделал.
- Вот! - обрадовался Горностай. - И Бизон говорит, что ты их наколдовал!
- Наколдовал, - признался бывший завлаб. - Это магия глины, воды и огня. Она позволяет превращать мягкое в твердое.
- М-да-а, - мечтательно закатил глаза Кижуч, - мои бабы раньше тоже умели превращать мягкое в твердое, а теперь совсем разучились.
- Вот дурак-то, - кивнул на него Горностай, обращаясь к Семену. - Говорят ему: возьми пару молоденьких, и все дела!
- Еще чего?! - вскинулся Кижуч. - А старых куда?! И так никакой жизни - хоть в степь беги!
- А что, поменять как-нибудь нельзя? - сочувствующе поинтересовался Семен. - Ну, там, двух старых на одну молодую, а?
- Поменяешь, как же, - горько вздохнул старейшина. - Кто же их, бывших в употреблении, теперь возьмет? Тут уж ничего не поделаешь, терпеть надо… Слушай, Семхон, а в будущем не придумали способа избавляться от старых баб? Или хотя бы делать их опять молодыми и ласковыми?
- Да как тебе сказать… - задумался Семен. Ничего путного в голову не приходило, и он выдал первое попавшееся: - Ты знаешь, там говорят, что не бывает плохих женщин, бывает мало водки.
- Чего-о?? - вскинулись разом оба старейшины. - Чего мало?!
- Ну, водки… Это напиток такой.
Старейшины переглянулись и спросили почти хором:
- Делать умеешь?
"Так, - подумал Семен, - опять влип. И кто меня за язык тянул?!"
- Понимаете, это такой волшебный напиток… Его сложно и долго готовить… С его помощью я помог воскреснуть Черному Бизону…
- Вот! - поднял указательный палец Горностай. - Бизон рассказывал! Лучше, говорит, нашей мухоморовки: сразу все миры открываются, все мягкое твердеет, а все твердое размягчается. И голова потом почти не болит, только пить хочется!
- А от баб помогает? - поинтересовался Кижуч.
- Это кому как, - не стал кривить душой Семен. - Смотря сколько выпить, смотря какие бабы. Бывает, что и помогает, а иногда только хуже становится.
- Нет! - авторитетно заявил старейшина. - Хуже не станет! Потому что некуда. Можешь приступать немедленно!
- К чему?!
- Ну… делать эту… это… Колдовать, в общем. Скажи только, что для этого нужно, мы быстро организуем.
- Понимаете, - нашелся наконец Семен, - это очень серьезная магия. Употреблять такой напиток можно только в самых ответственных случаях, вроде воскресения из мертвых.
- Знаешь что, Семхон, - вкрадчиво проговорил Горностай, - наверное, ты прав. Раз это так сложно, то, конечно, возиться не стоит. Тем более что никаких важных событий у нас не предвидится…
- Действительно, - поддержал его Кижуч. - Зачем нам это? Ближайший праздник наступит только после белой воды!
- Вот я и говорю, - продолжил Горностай, - ни к чему нам с магией связываться. Правда, появился у нас на стоянке один чудак…
Дальше последовал медленный, раздумчивый диалог старейшин:
- С виду вроде лоурин…
- И на мужчину похож…
- По крайней мере, писает стоя…
- Но без Имени…
- Оно и понятно - из будущего пришел…
- Хотели мы ему Имя дать - хорошее, настоящее…
- Мы же добрые, нам для своих ничего не жалко…
- Только он совсем не лоурином оказался…
- Да, скрытный какой-то, жадный…
- Похоже, только о себе и думает…
- Разве лоурины такие бывают?
- Да вы что?! - не выдержал издевательства Семен. - Это я-то о себе думаю?! А кто Бизона звуки рисовать научил?! Кто магию малого дротика придумал?! Кто показал, как без плота в воде плавать?! Вот посуду сделал - хотел вам магию огня и глины передать, а вам не нужно!
- Да-а-а… - протянул Кижуч. - Мы тоже объедков не жалеем - ни собакам, ни женщинам.
- Посуда из глины - вещь полезная, - сказал Горностай с важным видом, а потом сморщился и ехидно добавил: - Ты бы еще подкладки для баб из будущего притащил, а то им со мхом неудобно, наверное!
- Ладно, черт с вами! - сдался Семен. - Сделаю я вам волшебный напиток!
- Сделай! - одобрил его решение Кижуч. - Не может же в будущем не найтись хоть чего-нибудь по-настоящему полезного!
- Только учти, Семхон, - предупредил Горностай, - сейчас лап от головастиков не достать - они уже все в лягушек превратились!
- Мне они не нужны!
- Ну, тогда все в порядке: жабьих глаз, кротовых хвостов и мышиных членов мы тебе наберем, сколько хочешь!
- Мне и они не потребуются!
- Да ты что?! Вот это магия! Неужели… Даже страшно подумать…
- Нет, - сказал Кижуч, - своих детей мы не отдадим. Лучше на хьюггов нападем и отобьем у них. Такие подойдут?
- Послушайте, старейшины! - решил хоть немного отыграться за поражение Семен. - Все, что мне нужно, я найду в лесу сам. Вы мне дадите мальчишек, чтобы собрать это и принести. Еще потребуются две больших шкуры без дырок. Когда волшебный напиток будет готов, вы дадите мне Имя вашего рода. И без всяких там испытаний и посвящений - я уже давно не мальчик. Договорились?
- Ну, испытывать тебя ни к чему, - согласился Кижуч. - Раз до таких лет дожил, значит, все, что нужно, умеешь. А вот с посвящением… Ты все-таки половину памяти растерял…
- Мы подумаем, Семхон, - пообещал Горностай. - Есть кое-какие тайны, без которых человек возродиться не сможет. Да и не человек он, по большому счету. Мы подумаем, как передать тебе это.
- Ладно, договорились, - согласился Семен.
"Интересное дело, - размышлял он, бредя к своему жилищу. - Уже второй раз старейшины намекают на мой почтенный возраст. И при этом смотрят на мою голову. Что там у меня такое?"
Поскольку зеркал в этом мире еще не имелось, Семен намотал на палец тонкую прядь волос и сильно дернул - больно, конечно, но надо же выяснить…
Он выяснил: большинство вырванных волос оказались седыми.
* * *
У Семена, как, наверное, и у большинства цивилизованных людей, со школьных лет было убеждение, что первобытные люди только и делали, что боролись с силами природы, сражались с хищниками и добывали что-нибудь пожрать. Охотник прибегал из леса с оленем на плечах, забрасывал его в пещеру на растерзание своре голодных детей и бежал добывать следующего. Строго говоря, под такими представлениями есть довольно прочная научная база: основным регулятором численности живых существ являются пищевые ресурсы. Численность слонов или леммингов на данной территории колеблется возле предельного количества, которое эта территория может прокормить. Человек, живущий собирательством и охотой, по идее, не должен сильно отличаться от других животных. Тем не менее никакого особенного "напряга" в жизни лоуринов в первые дни Семен не заметил.
Жизнь в лагере начиналась с рассветом. Первыми вставали, разумеется, подростки и собирались на площадке под скалой в ожидании Медведя, чтобы начать свою бесконечную тренировку. Следом за ними из жилищ выбирались женщины и принимались разводить огонь. Впрочем, на самом деле первым должен был вставать один из старших подростков, которому в этот день выпало дежурить на смотровой площадке. Как встает дозорный, Семен никогда не видел и не удивился бы, если б узнал, что тот забирается на пост с вечера. Все остальные поднимались кто как хотел, но довольно рано и дружно - много спать мужчинам неприлично, а остальным тем более не пристало этим заниматься, когда главные люди бодрствуют.
Сколько же на стоянке взрослых мужчин, Семен не мог понять довольно долго - похоже, что все вместе они собирались лишь по праздникам. Примерно половина из них постоянно отсутствовала - они находились в состоянии охоты. Люди приходили с грузом мяса и шкур, иногда оставались на несколько дней, иногда уходили сразу. Время от времени старшие подростки уходили вместе с одним из охотников, а потом возвращались с грузом мяса, иногда делали две-три ходки подряд. Основной добычей, как смог понять Семен, были олени, бизоны, лошади и некрупные антилопы, похожие на сайгаков. Мясо хранилось в трех ямах под скалой, которые заполнялись и опустошались поочередно. Больше трех-четырех дней хранения мясо не выдерживало, и его выбрасывали за пределы лагеря на радость собакам. Никаких долговременных запасов пищи не делалось. О причинах этого Семен ничего путного не узнал, так как не смог объяснить, что такое "еда впрок", о которой он спрашивает. Как тут будет зимой, Семен тоже не выяснил, потому что значение, которое он вкладывал в это слово, явно не соответствовало понятию "время белой воды". Складывалось впечатление, что наступления времени года, когда придется вести отчаянную борьбу с голодом и холодом, вообще не предвидится: "время белой воды" скорее радостное, чем страшное.
А еще Семен ни разу не видел днем бездельничающего человека. Время отдыха у взрослых втискивалось в узкий промежуток между вечерней трапезой и отходом ко сну. Все остальное время мужчины занимались рукоделием: стрелы, наконечники, копья, копьеметалки, боло. Оружие изготавливалось, опробовалось, пристреливалось, при плохих результатах переделывалось. Помимо технической работы над ним следовало производить некие магические ритуалы, которые иногда времени занимали не меньше.
С деревом и камнем работали практически все, а вот с костью - немногие. Этот материал требовал иного подхода, иных навыков. На глазах Семена один из мужчин в течение трех дней делал наконечник для копья. Нет, он не вырезал его в привычном понимании, а, скорее, выскабливал кремневыми резцами из берцовой кости какого-то копытного. Причем выскабливал целиком - от тончайшего острия до расширения, с насечками, к которому будет крепиться древко. Наконечник был практически готов, когда мастер, после долгих молитв или заклинаний, решался-таки отломить его от основы. Оставалось чуть-чуть подправить, и можно было крепить к древку.
Кроме того, как понял Семен, существовал повышенный спрос на костяные втулки с прорезями. Втулка надевалась на древко стрелы, а в прорезь вставлялся тонкий кремневый сколок. Такие стрелы "многоразового использования", судя по всему, очень ценились. Вообще же, вокруг косторезов наблюдался легкий ажиотаж. Позже выяснилось, что даже самый лучший из мастеров предпочитает бегать с луком по степи, а не сидеть в лагере. Если ты хочешь заполучить костяное изделие, то тебе придется как-то уговорить мастера выполнить заказ, поскольку заплатить ему нечем - платежных средств у лоуринов нет, как нет и личной собственности, кроме оружия и одежды. Задача осложняется еще и тем, что время от времени косторезы получают "госзаказ" от старейшин на изготовление общественно полезных изделий, таких, например, как иголки для шитья.
Изготовление данных предметов происходило по тому же принципу. В полой кости крупной птицы просверливалось каменным "сверлом" несколько дырочек, которые становились ушками, а затем методом прорезания и выскабливания формировались сами иголки. В общем, занятие не на один день, и оно более под стать ювелиру, чем воину, обученному работать с луком и палицей.
А вот чего Семен не увидел, так это процесса изготовления лука. Как ему объяснили, в роду Волка мастеров сейчас нет, но несколько человек проходят обучение в родственных или дружественных группах. Зато он увидел вблизи сами луки…
Грустное это оказалось зрелище: они были сделаны из цельного прямослойного куска дерева, усиленного пучком сухожилий или костяными пластинами. Со снятой тетивой лук становится прямым или чуть изогнутым в обратную сторону. Длина в таком положении около полутора метров. Рукоять массивная, плечи уплощены до ширины четыре-пять сантиметров и имеют толщину около сантиметра, все тело как-то хитро оплетено сухожилиями. Попытка согнуть такой лук не принесла ни малейшего результата - создавалось впечатление, что эта палка сложной формы вообще гнуться не должна. Предпринимать более серьезные попытки Семен не рискнул, дабы не опозориться, и вернул оружие хозяину.
Надо сказать, что знакомиться с жизнью туземцев оказалось для Семена занятием не из легких. Во-первых, он попал в двусмысленное положение: его как бы признали членом общества, хоть и не вполне полноценным. Соответственно, задавать глупые вопросы означало демонстрировать свою чуждость: "наш" человек этого не знать не может, а чужаку и объяснять незачем. Во-вторых, беседовать с женщинами не полагалось, а с мужчинами не получалось: любое занятие они превращали в какую-то медитацию, полностью отключаясь от всего окружающего. Беспокоить человека в таком состоянии дозволялось только совсем маленьким детям. Им, впрочем, в отличие от подростков, дозволялось, кажется, вообще все.