В конце концов Ким перестал что-либо соображать. От постоянного писка, бесконечных уколов и занудного столоверчения у него трещала голова, зудела и чесалась кожа. Он вспотел, почти оглох, временно ослеп и вконец потерял всякую возможность здраво оценивать ситуацию. Да и какой умник взялся бы оценить ее здраво?.. Летающий гроб у классика - невинная патриархальная забава по сравнению с воздушной атакой столодержателей. Мертвая, но несказанно прекрасная панночка - нежный отдых зрению и уму по сравнению с мерзкими рожами делопроизводителей…
Но в скоростном экспрессе, на который так опрометчиво прыгнул Ким, все процессы шли с толковой скоростью. Вопросы закончились, папка "ДЪЛО" переполнилась, канцелярские столы выстроились журавлиным, клином и растворились в синей темноте. Робот-коляска снялся с якоря и споро покатил вперед - в дальнейшую неизвестность.
Ким даже обрадовался движению: ветерок откуда-то повеял, остудил лицо, и голова потише гудела. Вот только руки и ноги затекли так, что - думалось! - разжались бы сейчас захваты, кончилась пытка, так Ким ни встать, ни рукой пошевелить не смог бы. Но захваты не разжимались, робот аккуратно перевалил через какой-то бугорок на невидимом полу, через какой-то холмик - уж не вагонный ли стык? - и, проехав с метр, снова притормозил.
Свет не изменился, разве что стал чуть ярче. И в синем пространстве вагона - или сцены? - возникла новая декорация. Опять стол, только крытый суконной скатертью, зеленой, по всей вероятности, хотя при таком освещении она смотрелась синей или черной. (Типичная ошибка осветителя, машинально подумал Ким.) За столом - трое, по виду - из Больших Начальников, может быть, из тех самых, с кем Ким успел немного позаседать - так немного, что и лиц их не запомнил. Да не было, не было у них лиц! Одно Лицо на всех - сытое, гладкое, уверенное, довольное, пахнущее кремом для бритья "Жилетт", одеколоном "Табак", зубной пастой "Пепсодент", а также копченостями, вареностями, соленостями, жареностями и пареностями, щедро отпущенными по спецталонам в спецвагоне.
Одно Лицо в трех лицах сидело перед Кимом, внимательно и недоброжелательно изучало его, закованного, а перед ним (перед ними?) на скатерти лежала давешняя папка "ДЪЛО".
Ну почему ж через "ять", бессмысленно подумал Ким. Какой здесь намек, какая аллюзия, что имел в виду режиссер?.. Может быть, связь его, Кима, с народовольцами и чернопередельцами? Или с эсерами и эсдеками? Круто, круто…
- Вы признаете себя членом неформального объединения, именуемого "Металлический рок" или "Тяжелый металл"? - сухо спросил один из Лица.
Нет, все-таки - один из трех, Лицо составляющих, поскольку "один из Лица" хоть и верно по сути, но уж больно неграмотно по форме.
На сей раз ответа ждали.
- Не признаю, - сказал Ким.
Не был он членом никакого официального объединения, и металлистом, как мы помним, себя всерьез не числил, хотя и носил положенную униформу. А то, что назвался представителем неформалов, - так не он сам назвался, его назвали, а он лишь не спорил - из чувства здорового любопытства и чувства естественной безопасности.
- Врет, - сказало второе лицо. - Изобличен полностью. Здесь… - лицо постучало согнутым пальцем (лицо! пальцем! бедный русский язык!..) по папке, - …все доказательства, свидетельства очевидцев, видения свидетелей. Да вы посмотрите на него, посмотрите: чистый металлист…
- Рок, а тем более металлический, - меланхолично отметило третье лицо, - есть не что иное, как форма подмены и даже полной замены всем нам дорогих духовных ценностей. Выходит, что мы не сами строим Светлое Будущее, а некая высшая сила нами руководит. Да еще с металлической - читай: железной! - непреклонностью.
- Рок - это музыка! - объяснил Ким.
- Рок - это слепая судьба, - не согласилось третье лицо.
- Почему вы обманываете трибунал? - поинтересовалось первое - среднее! - лицо.
- Это трибунал? - позволил себе удивиться Ким.
Все-таки хорошо он себя держал, спокойно. И привычное чувство юмора вновь обрел. Как ни странно, именно канцелярская чертовня - ее полнейшая неправдоподобность и бредятина! - вернула ему уверенность в себе. А может, и головная боль помогла? Или частое иглоукалывание?..
- Трибунал, - ответило лицо.
- По какому праву?
- По праву сильного.
- С чего вы взяли, что вы - сильные?
Среднее лицо усмехнулось левой стороной рта. И два остальных лица сделали то же самое.
- Посмотрите на себя, - сказало лицо, - и потом на нас. Кто сильнее?
- Вопрос некорректен. Я один, вас - трое. Я скован, вы свободны…
- Сами того не желая, юноша, вы сформулировали некоторые принципы нашего преимущества в силе. Вы один, нас - трое. Расширьте формулу: вас - единицы, нас - множество. Дальше. Вы скованы, мы свободны. Тут и расширять нечего… Не вижу необходимости продолжать заседание. Сколько нам на него отпущено?
- Пятнадцать минут, - ответило правое лицо. - По пятнадцать минут на клиента… э-э… на обвиняемого.
- Сэкономили семь… Объявляю приговор. Двадцать лет трудового стажа с обычным поражением в правах. Товарищи, согласны?
- Где будет отбывать? - деловито поинтересовалось левое лицо.
- А где бы ни отбывать, - беспечно отвечало среднее лицо. - Широка страна моя родная. За столом никто у нас не лишний. По заслугам каждый награжден. А с его профессией он всегда на булку с изюмом заработает. Лицедеи и шуты любимы народом.
- Лицедеи и шуты опасны для власти, - ввернул Ким, который ко всему происходящему относился как к странному - да! страшному - да! - но все же спектаклю. А захваты на руках и ногах, всякие там укольчики - так нынешняя режиссура на выдумку горазда…
- Глупой власти опасны, - сказало первое лицо. - Она их боится и преследует, а значит - ожесточает. Умной - нисколько. Она их награждает званиями, премиями, орденами и прочими цацками. Чем больше цацок, тем лучше служат умной власти смелые лицедеи и шуты.
- Где это они должны служить? В зоне? - с сомнением спросило правое лицо.
- Смотря что называть зоной… - среднее лицо отбросило папку "ДЪЛО" назад, и та растворилась в синеве, как давеча - журавлиный клин столоначальников. - Мне хотелось бы обратиться - не удивляйтесь! - к метеорологии. В этой науке есть один замечательный термин: зона высокого давления. Я склонен распространить этот термин на все сферы человеческой деятельности. Так, например, наказание трудовым стажем человек должен отбывать именно в этой зоне в ней, кстати, легко происходит процесс поражения в правах… Чтобы вы не сочли меня голословным, прошу оглянуться на пройденный нами путь…
Правое лицо и левое лицо послушно оглянулись. Что уж они смогли разглядеть в синей темноте просцениума, то бишь вагона, Ким не ведал, но повернулись оба явно довольные. Видно, встал перед их мысленным взором пройденный путь, славный и радостный, который, как песня утверждает, никто у нас не отберет.
- Ну как? - поинтересовалось первое лицо.
- Верно, - сказало правое лицо.
- Единственно, - сказало левое лицо.
- Да, - вспомнило первое лицо, - вам, юноша, ясен приговор?
- А то! - сказал Ким. - Только клал я на него…
- Класть - это ваше право, - мило улыбнулось первое лицо. - У вас вообще немало прав, которыми вы поражены, кроме одного: обжаловать приговор. Он окончателен, кассировать не у кого.
- Ну и какие ж у меня права? - праздно поинтересовался Ким, изо всех сил шевеля пальцами рук, чтобы хоть как-то погонять застоявшуюся кровь.
- Не-ве-ро-ят-ны-е! - по складам отчеканило первое лицо. - Бороться и искать. Найти и не сдаваться. Грызть гранит. Ковать железо. Вздымать знамя… Долго перечислять, назову лишь главное, на мой взгляд: дышать полной грудью. Я, юноша, другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек. И вы не знаете. И никто не знает и знать не должен. Я прав?
- Вполне, - сказало правое лицо.
- Предельно, - сказало левое лицо.
- Встать, суд уходит, - подвело итог первое лицо, но не встало. И остальные продолжали сидеть. - Уведите приговоренного.
Никто, конечно, не явился, чтобы увести - или увезти? - Кима. Стол с троицей уплыл в темноту, слился с ней, а робот-коляска вновь ожил и покатился в следующий вагон. Или - так хотелось Киму! - в следующую декорацию, в следующую сцену. Хотя какая, к чертям, декорация, если вагон - все-таки вагон! - трясло на стыках, колеса привычно громыхали под полом, где-то впереди, в темноте, что-то лязгало, булькало и свиристело. В действие снова ворвался мир железнодорожных звуков, будто театральный радист отходил ненадолго, на краткосрочную свиданку выбегал, а сейчас вернулся и врубил на полную мощность положенную по сцене фонограмму.
Каждый сходит с ума по-своему, извините за банальность. Ким играл в театр, и сей род сумасшествия помогал ему сохранить здравый рассудок. Парадокс.
Робот въехал на невидимый холмик и остановился. Металлические браслеты с сухим щелком раскрылись, и Ким немедленно вскочил. Увы ему!.. Театр, конечно, великий маг, однако реально затекшие и исколотые ноги Кима не держали. Они так же реально подогнулись - ощущение, доселе абсолютно незнакомое Киму! - и Ким, падая, ухватился за что-то тяжелое и массивное. Тяжелое и массивное легко подалось вперед, Ким, вцепившись в какую-то железяку, поволокся - буквально так! - следом и…
В этот момент он думал, конечно же, не о театре, а лишь о том, чтобы не врезаться мордой в какое-нибудь вагонное ребро жесткости, в какую-нибудь перегородку, да и вообще - не выпасть бы из вагона на всем скаку.
…очутился в полном света пространстве, света такого яркого, что Ким немедленно и сильно зажмурился. Движение - точнее: волочение! - вперед прекратилось, Ким отпустил железяку и встал на колени на что-то жесткое и покачивающееся, как пол вагона. Это и был пол вагона, что подтвердилось спустя короткое время, когда Ким смог приоткрыть глаза. Он стоял на коленях в тамбуре, упираясь руками в открытую межвагонную дверь. Стало быть, туго сообразил Ким, он вывалился из перехода между вагонами, куда довез его тюремный робот. Самого робота не было, он укатился, вероятно, в распоряжение мадам Вонг. Тамбур выглядел вполне обычным, ничем не отличающимся от того, к примеру, на который Ким сиганул. Час назад?.. Год назад?..
Первым делом Ким попробовал встать. Удалось. Ноги хоть и плохо, но держали, руки тоже пристойно шевелились, можно было двигаться. Вопрос: куда?.. Назад, к Настасье Петровне и Таньке, к добрым женщинам, которые, поди, и не ждут уж доброго молодца?.. Хорошо бы!.. Но путь к ним лежал через владения мадам Вонг, летающих столоначальников и триединого Лица, через лихие места - прямо как в сказке! - в которые не положено возвращаться богатырю-первопроходцу.
Ким и вправду чувствовал себя этаким сказочным богатырем, который прошел огонь, воду и сейчас дышит полной грудью, как наказало первое лицо, чтоб войти в медные трубы. Да и в какой пьесе богатырь сворачивал с избранного пути? Нет таких!
Так думал Ким, постепенно приходя в себя и уже с неким любопытством ожидая, что встретит он в очередном вагоне.
Не разлучницу ли Верку с голосистой гитарой?..
Открыл дверь и вошел в вагон.
Вагон был плацкартным. Ким такие знал, Ким в таких ездил по родной стране.
Проводница где-то гуляла, ее купе пустовало, на столе звенел строй стаканов в подстаканниках - грязных, заметил Ким, значит, чаек уже отпили, значит, проводница - или проводницы? - умотала на полчасика к подружкам, оставила хозяйство без верного глазу.
А хозяйство, слышал Ким, без верного глазу отлично себя чувствовало. Звенела гитара, может, даже Веркина, постанывал баян, а еще и мандолина откуда-то взвизгивала, и все это покрывалось мощным разноголосьем мужских и женских голосов. Именно разноголосьем: пели разное. Одна компания старалась перекричать другую, другая - третью, третья - следующую, а в результате музыкальный Ким не смог при всем старании разобрать ни одной песни. Просто "тра-та-та, тра-та-та", и мотив общий.
Никак студенты, подумал Ким, никак комсомольцы-добровольцы в едином порыве двинулись строить Светлое Будущее? Подумал он так, осторожненько вышел в коридор - ну просто Штирлиц! А может, опыт, накопленный в предыдущих вагонах научил? - бочком, бочком, прошел по стеночке и…
Плацкартный, повторяем, вагон, ни тебе дверей, ни тебе покоя, ни тебе нормального уединения!
…немедля был замечен группой певцов, обретавшихся в первом отсеке. Не переставая могуче петь, они замахали Киму: мол, греби сюда, кореш, мол, у нас весело, не прогадаешь. Они даже не обратили внимания, что Ким - из чужаков, что он - металлист проклятый, а может, и обратили, но не придали значения: сегодня комсомол металлистов не чурается.
Теперь-то, поскольку Ким был рядом, он без натуги врубился в песню, которую орал отсек. Она бесхитростно, хотя и на новый лад повторяла мыслишку про дальнюю дорогу, про казенный дом, который будет построен в срок, про счастливый марьяж в этом казенном доме. Ким песню слышал впервые, содержание ее понял не вполне, почему и предположил, что в отсеке едут молодые строители, которым предстоит возвести в Светлом Будущем Дворец бракосочетания. И песня эта - их фирменная.
Заметим: в том, что в вагоне обосновались именно строители Светлого Будущего, сомнений у Кима не возникло. Да и откуда сомнения? Гитара, защитные штормовки, комсомольские значки на лацканах, малопонятные эмблемы, вон даже надпись на чьей-то спине: "We eed of Clear Future!" (что в переводе означает: "Даешь Светлое Будущее!"). Все это - всем давно привычный реквизит комсомольско-добровольческо-строительно-монтажной романтики. Вздымать знамя - так, кажется, выразилось первое лицо. Что ж, лицо право: это право (простите за тавтологию) у нас неотъемлемо…
Ким вошел в отсек, добровольцы подвинулись, и Ким умостился на краешке полки. К несчастью, песня окончилась, что дало свободный выход праздным вопросам.
- Сам-то откуда? - завязав с пением, спросил Кима парень с гитарой, широкоплечий, русоволосый (волосы, конечно, непокорные), высоколобый, белозубый, голубоглазый. (Ничего не забыл из плакатного набора? Кажется, ничего…)
- Из Москвы, - лаконично ответил Ким.
- А зовут как? - встряла в разговор крепкая дивчина, русоволосая, высоколобая, белозубая, голубоглазая, разве что не широкоплечая.
- Ким, - сказал Ким.
- Кореец, что ли? - удивился парень с гитарой.
- Кореец, - подтвердил Ким, чтоб зря не повторяться.
- Непохож, - усомнилась дивчина, но на долгие сомнения ее не хватило, она плавно перешла к следующему вопросу: - От какой организации?
- Я не от организации, - честно сказал Ким. - Я здесь по приговору "тройки". Двадцать лет с поражением в правах.
В отсеке, извините за литературный штамп, воцарилось гробовое молчание. Кто-то быстро отвернулся и приник к окну, за которым - безо всякой сверхскоростной мистики - не спеша тянулись обычные среднерусские пейзажи. Кто-то ловко вынул из-под задницы затрепанный детектив и принялся внимательно читать. Кто-то книге предпочел популярный журнал "Смена отцов". Парень с гитарой прислонил гитару к стенке и бочком пошел в коридор. А сердобольная дивчина, явная внучка мухинской колхозницы, подперла лицо ладошками, уставилась на Кима, спросила-таки жалобно:
- За что ж тебя так?..
В соседнем отсеке безмятежно пели про яблоки на снегу. Еще дальше - Ким уже отличал песню ближайшую от песни более отдаленной, попривык немного - наяривали про мадонну в окне, потом - кто-то бельканто уговаривал паровоз постоять, а что пели дальше, разобрать было трудновато.
- А вас разве не по этапу? - ответил Ким вопросом на вопрос.
Он не считал нужным ломать комедию и прикидываться неформалом по мандату. Пройдя несколько кругов железнодорожного ада - или рая? - он не собирался более испытывать собственные нервы, а решил посильно прибрать ситуацию к рукам. Как это сделать, он пока не знал, не придумал, но четко усёк одно: с помощью вранья, поддакиванья и тихого соглашательства здесь ничего толкового не выведать, а уж тем более не добиться. Здесь надо резать правду-матку (это занятие, как мы помним, Ким любил), бить ею по размягченным мозгам пассажиров, вызывать на себя их опасную реакцию. Коса на камень, говорите? Вот и посмотрим, кто кого…
- Мы по комсомольским путевкам, - гордо и с неким даже превосходством сказала дивчина. - По зову сердца.
- И много вас таких, отзывчивых?
- Наш вагон и еще соседний. И еще один.
- Ты хоть поняла, куда идешь?
- Строить Светлое Будущее.
- Вас здесь в вагоне - человек сто. В двух других - еще сотня плюс сотня, итого - три. Триста добровольцев - не мало ли для строительства Светлого Будущего? Не надорветесь?
- Мы же не первые…
- Это точно. И не последние. Небитых дураков у нас всегда хватало. Вот когда побьют - тут некоторые поумней становятся…
Парень с гитарой (без гитары), который нервно смолил сигаретку в районе купе проводников и, конечно, в оба уха слушал интеллектуальную беседу между чистой комсомолкой и отпетым преступником, не стерпел последней философской максимы и грубо встрял:
- Да что ты его слушаешь, урку поганого! Он же провокатор! Диссидент! Да еще с серьгой…
- За урку можно и в глаз, - спокойно сказал Ким, не вставая, однако, с полки.
А яблоки со снега уже собрали, мадонна закрыла окно и ушла спать, и до других поющих отсеков донеслись отзвуки легкого скандальчика в первом. Стихли музыкальные инструменты, смолкли молодые голоса, потянулись к первому отсеку комсомольцы-добровольцы, соскучившиеся по горячему диспуту с идейным врагом, столпились вокруг, даже свет собой заслонили.
- Ты, что ли, в глаз? - презрительно спросил парень без гитары. - Да я тебя по стене размажу, два дня отскребываться будешь.
Все слушали - никто не вмешивался. Интересно было.
- Размазать ты меня успеешь, если получится, - спокойно сказал Ким, - а пока ответь-ка мне на простой вопрос. Если я - урка, если я - осужденный, то почему я еду с вами, а не с конвоирами? Почему я - вольный?
- Почему? - встал в тупик парень.
И дивчина не знала ответа. И все кругом молчали. Только самый начитанный, с детективом, догадался:
- Ребя, да он же нам соврал! Да он же наш с потрохами, ребя, честное комсомольское!
Почему-то никто не встретил эти слова бурным ликованьем. Все ждали ответа Кима.
- Вы сами-то надолго едете? - Ким опять предпочел вопрос.
- На всю жизнь, - сказала дивчина.
- Как получится, - сказал парень без гитары.
- Пока нужны будем, - сказал любитель книг - источников знаний.
- Как там все обернется, так и порешим, - раздумчиво сказал кто-то из толпы.
- Наконец-то разумный ответ! - воскликнул Ким. - Я к нему еще вернусь, а для начала напомню: обязательный трудовой стаж в нашей стране равен… чему?.. правильно - двадцати годам. Вот на них-то меня и обрекли. Как и всякого гражданина родной страны. Как и вас, соколы орлами. Двадцать лет жизни - минимум! - каждый из нас, - он обвел рукой слушателей, - должен отдать на строительство Светлого Будущего. И вы, братцы, такие же осужденные, как я…
- Мы добровольцы, - напомнила дивчина.