Я поперхнулась и споткнулась. Если б Корней не поторопился меня поддержать под локоток, я бы точно грохнулась на ровненький песочек аллейки. Ибо обладатель бешеного взгляда был нечеловечески, просто-таки неестественно красив! Это было узкое породистое лицо норманна-завоевателя. Надменное и хищное. Пронзительные светлые глаза, тонкий нос, четко очерченные презрительные губы, крепкий волевой подбородок – и надо всем этим высокий лоб мыслителя и провидца.
Наши взгляды встретились, и мое ошеломление было, наверно, столь заметно, что льдистые глаза лыцара чуть смягчились (даже лыцарам, надо полагать, льстит искреннее восхищение), а резкие слова, готовые сорваться с губ, так и не сорвались. Он только качнул своей великолепной головой, на которой даже его песочные волосы выглядели очень благородно, отвернулся и вновь продолжил печатать свои путь державной поступью.
Я все смотрела в его гордо выпрямленную кроваво-алую спину, не в силах сдвинуться с места, пока в мое сознание не пробился наконец испуганный шепот Корнея:
– Сюда, княжна, прошу, тропинка на женскую половину здесь!
За кого он больше испугался – за себя, чуть не попавшегося господину под горячую руку, или за меня, которая тоже могла сейчас ощутить всю тяжесть карающей лыдырской десницы? Милый, забавный Корней…
Я еще раз обернулась в сторону главной аллеи, по которой шествовал господин Георг, – смертельно опасная красная клякса на фоне уютной желтизны песка и нежности зелени. Он направлялся к широким белым ступеням, ведущим к высокому порталу здания, размеры которого скрывали окружающие деревья, древними мощными кронами затеняющие фасад.
Впрочем, и беломраморного портала с колоннадой было достаточно, чтобы оценить масштабность сооружения.
И в этой масштабности что-то не вязалось с демонической личностью хозяина. Такой лыцыр должен жить в каком-нибудь узком, как корсет, замке на угрюмой скале. Со сторожевыми башнями, подвесным мостом и бойницами-щелями, в которые окружающая непогода вползает грязно-серым липким туманом.
А здесь… Да, сейчас небо тоже было хмурым, облачно-мглистым, но даже на таком фоне окружающий парк оставался нарядным, благоухающим чем-то фиалковым, а фонтан и колоннада – кокетливо-ампирными. А широкие ступени, ведущие к порталу, казалось, лежали в самодовольной неге и просто манили ногу прикоснуться к их мирному покою.
Мы свернули на боковую тропинку. Узкую и извилистую, все также аккуратно посыпанную песочком. Женская половина выглянула из-за очередного поворота веселым расписным фасадом, по которому летали разноцветные диковинные птицы. Небольшие окошки трех этажей смотрели на мир, широко распахнув резные ставенки. Водосточные трубы укутывало покрывало разросшегося плюща. Да, эти терема никак не походят на тюрьму Хотя… Заточить, как известно, можно и в райскую клетку
Корней затарахтел кулаком в крепкую на вид дверь и, когда она отворилась, сообщил:
– Принимай, Лизавета. Княжна пришла Невеста господина лыцара.
– А? – очумело захлопала ресницами веснушчатая девица в простом длинном платье, больше похожем на балахон. Чистое, но без малейшего намека на вышивку или рисунок, оно вызвало из моей памяти слово "домотканый". Очень хорошо к этому образу подходила длинная русая коса девицы и ее босые ноги с траурной каемкой под ногтями.
– Веди, говорю, в покои княжну Наталью, кликни всех девок, готовьте ее к обряду.
– Это к какому еще обряду? – забеспокоилась я.
– Узнаешь еще, княжна! – хохотнул Корней.
– Это что – сразу в постель? – Я уже была озабочена не на шутку.
– Почему – в постель? – вытаращил глаза Корней. – В постель – после свадьбы. А для нареченной обряд должно провести. Ишь – в постель! – И с довольной ухмылкой посетовал: – Экие вы, девушки, все нетерпеливые! Ты, Лизавета, поторопись, отведи княжну куда там надо…
– А? – Девица так и стояла с открытым ртом, не в силах преодолеть столбняк.
Корней, глядя на нее, задумчиво пожевал губами и решил подойти к делу с другой стороны:
– Ежели до вечерней зорьки княжна не будет приготовлена как надо, то лыцар Георг знает, с кого спросить за безделье.
И попал точно в цель. Лизавета взвизгнула и разом вся пришла в движение: широко распахнула передо мной дверь, одновременно склоняясь в низком поклоне, и быстро, шепеляво залопотала:
– Княжна, княжна, да как же это, да откудова это, да переступите через порог своими ножками, да зайдите в терема, да пусть вам хорошо здесь будет, да как же оно так…
Мне ничего не оставалось, как переступить.
Дверь за моей спиной проворно захлопнули, и в наступившей полутьме среди непрекращающегося лопотания мне наконец стадо страшно.
Куда я попала? Или – попалась? Что меня ждет? И как отсюда выбираться? Назад, домой, скорее! Ведь есть же путь назад, я сама его проделала – ножницами по металлу деда Миши…
Я было заскреблась в закрытую дверь, не в силах даже нащупать ручку, но тут же накатили воспоминания о дюжих молодцах, оставленных охранять мой лаз, о беспомощности перед их грубой рыжебородой мощью – и силы покинули меня. Я сползла по теплой деревянной двери, обхватила свою беспутную головушку и горько зарыдала.
Однако порыдать вволю мне не удалось. Только я вошла во вкус, как некий посторонний звук отвлек меня от этого утешительного занятия. Звук этот подозрительно напоминал мои рыдания, но исходил явно не от меня. Я подняла заплаканные глаза и обнаружила перед собой уже довольно отчетливо различимую в полумраке девицу Лизавету, которая, подперев щеку кулачком, старательно и, кажется, вполне искренне подвывала мне в моем горе.
Получившийся дуэт не порадовал. Еще с минуту послушав свои всхлипывания в ее исполнении, я пришла в такую ярость, что прошипела, не вставая с пола:
– А ну – цыц!
Как змеюка, ей-богу. Сам лыцар Георг мне бы зааплодировал.
Девица мгновенно смолкла. Я с остервенением вытерла слезы и зло бросила:
– Чем подвывать, делала бы, что сказали! Пошли искать, где тут у вас мои покои!
– Да, княжна, конечно, княжна, – залопотала Лизавета, торопливо помогая мне подняться на ноги.
И по узенькой скрипучей лестничке мы поплелись на второй этаж. В новую жизнь.
* * *
Кроме Лизаветы вокруг меня крутились еще три девушки. Они показывали имеющиеся платья, юбки, нижние юбки, сорочки, туфли, какие-то сеточки для волос, колечки, гребешки, сережки. Наряды и их аксессуары – даже самые старинные– были яркими, блестящими и, скорее всего, невероятно дорогими – В отличие от застиранно-блекло домотканеной одежки самих служанок. Моих служанок.
Я усмехнулась этой мысли. Моих. Подумать только: у меня будут служанки! И я, разумеется, должна блистать на их тусклом фоне, чтобы никто не усомнился в моем княжеском высокородстве. Только достаточная ли это компенсация за то, чтобы быть служанкой у здешнего господина, лыцара Георга? А в том, что он меня рассматривает только как свою служанку (даже если и служанку под номером один!), сомневаться не приходилось. Идея брака как союза двух равноправных людей, конечно же, еще не проникла в этот средневековый мир…
При этом еще вопрос – буду ли я на почетном месте первой служанки?
Он возник у меня, когда мы с девушками добрались до сравнительно новых и почти неношеных одеяний.
– А это чье? – полюбопытствовала я.
Мой невинный вопрос вызвал безмолвный переполох и даже легкую панику. Девушки нервно задергали головами, переглядываясь, и только Лизавета, как самая храбрая, смогла сформулировать достойный ответ:
– Это осталось от прежней хозяйки, – сообщила она, низко кланяясь.
Не затем ли, чтобы спрятать глаза? Уж слишком новым был демонстрируемый мне пышный желто-зеленый кринолин на тростниковых обручах чуть ниже сверхузкой талии.
Критически оглядев его, я задумчиво спросила:
– И где теперь эта самая прежняя хозяйка?
Девушки дружно посмотрели на Лизавету в надежде, что она выручит и на этот раз. Но выкручиваться дважды за столь короткий промежуток времени – это было для бедной конопатой девицы слишком.
Она залепетала нечто вроде: "Она вышла", потом поправилась: "Ушла", потом решила, что лучше будет: "Ее нет".
Я прервала это барахтанье, прямо поинтересовавшись:
– Это вещи бывшей жены Георга? Дружное "Нет!" было мне ответом.
– Значит, любовницы, – спокойно констатировала я.
Подтверждения не последовало. Как, впрочем, и опровержения. Служанки замерли, напряженно ожидая, как их новая госпожа отреагирует на новость о любовнице. Ведь мой ревнивый гнев мог излиться прямо на них!
Но мне было не до ревности. Для меня главным сейчас был совсем другой аспект проблемы любовницы.
– Что же с этой любовницей сталось? – продолжала допытываться я, предполагая, что ответ может пролить свет и на мою собственную участь. Из средневековой истории было известно, что феодалы, привыкшие казнить надоевших любовниц, не делали исключения и для опостылевших жен.
– Лизавета, я слушаю, – обратилась я прямо к главному источнику информации.
Но ответ явился в мои покои сам, собственной персоной. Его приближение обозначил грохот яростно распахиваемых дверей.
Я в недоумении оглянулась и увидела ее, мою неудачливую соперницу. Яркую блондинку в вычурном голубом атласном платье, с нежно подрумяненными щечками и огненными молниями в васильковых глазах. Через глубокое декольте отчетливо просматривались горделиво поднятые груди невероятных размеров.
– Проходите, пожалуйста, – вежливо сказала я. Мне было о чем побеседовать с очаровательной блондинкой.
Во-первых, я хотела выразить восхищение ее красотой, затем заверить, что не собираюсь претендовать на сердце лыцара Георга, и наконец посплетничать вволю, постаравшись выудить как можно больше информации о нравах мира, в котором застряла, похоже, надолго.
Разговор не получился. Моя вежливость деморализовала блондинку. Губы ее предательски запрыгали, из-под длинных ресниц блеснули слезы, она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты так же стремительно, как и появилась.
– Это она? Любовница Георга? – потребовала я подтверждения очевидного.
Лизавета горестно кивнула.
– А это – ее наряды, – констатировала я.
– Нет, нет, – поспешно возразила Лизавета. – Это все уже было до нее! Ей пошили только вот, вот и вот!…
Она суетливо демонстрировала какие-то тряпки, но мне было не до них.
Меня радовал тот факт, что отвергнутая любовница жива и здорова. Значит, не все так уж страшно. Или, может, великолепный Георг планирует тихую супружескую жизнь втроем? При наличии как жены, так и любовницы?
– Как ее зовут? – задумчиво спросила я.
– Алевтина! – отрапортовала Лизавета.
– Она жила в этих покоях?
– Нет, нет! – с прямо-таки суеверным ужасом возразила Лизавета. – Это ведь супружеские покои! Алевтина живет на третьем этаже.
– А она – кто? Дворянка?
Служанки недоуменно переглянулись. Это слово они явно слышали впервые.
– Ну, она тоже из лыцарского рода? – уточнила я свой вопрос.
– Что вы, княжна! – с облегчением разулыбалась Лизавета. – Алевтина из слободы. Да я ее сызмальства знаю. Господин Георг ее за красоту приблизил, ну она и загордилась, начала тут всеми командовать…
Лизавета явно готова была излить наболевшее, но я со вздохом прервала ее: – Отнесите кто-нибудь ее платья к ней, на третий этаж. – И, видя недоуменные взоры, пояснила: – Пусть пользуется, чего ее обижать зря…
– Добрая… добрая…-зашептались служанки, и на лицах было удивление. Видимо, так поступать было не принято.
– Но, княжна, вам нужно выбрать платье, – не отступала Лизавета, все еще, как видно, надеясь отомстить выскочке Алевтине. – А эти платья – самые красивые и лучшие. И на ней, видели, какое надето! Велите ей снять. Вы в том платье будете чудо как хороши!
– Не будем мы ни с кого ничего снимать, – отмахнулась я от столь заманчивого предложения. – И другие ее платья верните Алевтине. Здесь и без них есть из чего выбирать. Было б для чего… – вполголоса добавила я.
– Как же это – для чего? – округлила глаза Лизавета. – А обряд?
– Ну-ка, расскажи! – потребовала я. Лизавета смешалась, другие служанки прыснули в кулачки. Я грозно огляделась, топнула ногой и приказала тоном, не терпящим возражений:
– Все – вон отсюда! Платья Алевтине отнести! А ты, Лизавета, останься!
– Давай, рассказывай про обряд! – все тем же командным тоном приказала я Лизанете, когда дверь закрылась и мы остались одни.
Та мучительно покраснела.
– Ну, это когда жених с невестой, ну это, ну когда в бане… Пауза.
– Моются, что ли? – подбодрила я.
– Ну, и моются тоже, – пробормотала Лизавета.
– Тоже? А что кроме мытья?
– Ну, батюшка должен засвидетельствовать, что они не больные – ну там язвы чтоб всякие по телу не шли, чтоб все было на месте, ну и всякое такое… – чуть слышно завершила Лизавета.
– Такие, значит, у вас обряды, – пригорюнилась я. – Молодые догола друг перед другом разоблачаются, да еще и в присутствии родителей.
– Что вы, княжна, как можно?! – всплеснула руками Лизавета. – Родителей на обряд никогда не пустят!
– А ты сказала – батюшка? – не поняла я.
– Так то ж святой отец! Настоятель прихода. Батюшка, который в церкви служит, – медленно, как ребенку, начала разъяснять Лизавета.
– Стоп! – прервала я ее. – Так мы голышом должны быть в присутствии попа? А он тоже будет раздеваться?
– Это зачем? – испугалась Лизавета.
– Ну баня же! Суженые купаться пришли. С ними – поп. Тоже заодно искупнется. Не все же ему, бедному, наблюдать да в рясе париться?
– Нет, княжна, попу нельзя! – замотала головой Лизавета.
– Купаться нельзя?
– Ничего нельзя! Он же свидетельствует! Перед Богом! Что все правильно. Да и жених с невестой не купаются. Просто в баню заходят – а где же раздеться, как не в бане?
– Свидетельствует… Да, это важная миссия, – согласилась я.
– Еще бы не важная! – с воодушевлением поддержала Лизавета. – Ведь если ничего не получится, так потом и детишек может не быть! А зачем тогда жениться?
– Действительно, зачем? – думая о своем, кивнула я. И тут до меня дошло. -А что получиться-то должно? Мы там, в бане, что – пробным трах должны организовать с женихом Показательное выступление?
– Что вы, княжна, как можно девушку бить до свадьбы?! Он вас не трахнет, не бойтесь. Это потом, после свадьбы, когда муж и жена – одна сатана, тогда, конечно, может поколотить. Но я слыхала, что у господ лыцаров так не принято. Не колотят они жен. Есть же специальный человек. Он дворовых порет на конюшне, ну и жену, наверно, по хозяйскому приказу. Может, правда, не на конюшне со всеми. Может, для этого дела его в покои пускают? – озадачилась Лизавета. Даже конопатый лоб наморщила в раздумье.
Я живо представила, как рыжебородый детина – вроде тех, что выволокли меня из моего лаза в этот мир, – приходит ко мне с поклоном и говорит: "Разрешите вас, хозяюшка, плетьми отходить? Есть такое указание господина лыцара, вашего законного супруга!" – после чего раскладывает меня на вот этой пуховой постели, сдирает юбку и замахивается…
Я аж зажмурилась – так ярко и ощутимо мне это представилось.
– Нет, Лизавета, – сквозь плотно сжатые зубы, с некоторым напряжением вернулась я к первопричине нашей дискуссии. – Когда я говорила "трах", я не имела в виду, что господин жених мне кулаком по уху заедет. Я… Елки-моталки, и не знаю, как сказать. По-матерному ты бы наверняка поняла, но княжне материться не пристало… Соитие – знаешь ты такое слово? Соитие мужа с женой?
– О, это по-церковному, – уважительно произнесла Лизавета. – Но соитие – это уже после венчания и после свадебного угощения, когда молодые с почестями будут отведены…
– Если не соитие, тогда что же все-таки должно получиться в бане? – нетерпеливо прервала я ее.
– Так это – заторчать он должен, только и всего, – удивилась Лизавета моей дремучей темноте. И на всякий случай пояснила: – По-церковному это называется – влечение.
– Он должен… – Картина начала вырисовываться. – Он – это?..
– Корень жениха, – охотно пояснила Лизавета. – Ведь ежели он на будущую супруг не заторчит, так откуда ж потом детишки возьмутся?
– От соседа, – буркнула я.
– Вот этого нельзя, это – грех! – наставительно промолвила Лизавета. И даже перекрестилась двумя перстами.
Я в первый раз видела, чтобы в этом мире кто-то крестился, и разговор про участие батюшки в банном обряде обрел окончательную конкретность во всей своей неизбежности. Значит, вечерком мне и правда предстоит веселенькое развлечение в голом виде. Вместе с батюшкой, демоническим лыцаром Георгом и его корнем. Двое последних – тоже в голом виде. Однако ж как тут все продумано!
– Мне одно непонятно, – медленно произнесла я. – Какая теперь разница, что за платье я надену? Если меня все равно без него будут обозревать?
– Как же, княжна?! – подивилась Лизавета. – Снимать же только потом будут. А с начала обряда будет много чего. Я на господских обрядах ни разу не бывала, а в слободе у нас так заведено: невесту проведут по всему жениховскому двору, чтоб богатство показать, потом всей родне представят – ей же с ними жить теперь! Ну, подарки опять же. Сватам, родне невесты.
– А самой невесте? – заинтересовалась я.
– Нет. Это уже на свадьбе, после венчания. Если молодой наградит – значит, любить будет.
– А если не наградит?
– А нет – значит нет, – пригорюнилась Лизавета, видно вспомнив что-то.
– Ты сама-то замужем, а, Лизавета? – осторожно поинтересовалась я.
– Я? Да нет, в девках…
– А что так?
– Да был у меня жених, – неохотно пояснила она. – Мыколка. И не такой чтоб особо видный… Но любила я его. Сильно любила. А он в церковь-то ходил, а нечисть не почитал… Не делился хлебушком и всяким другим. Не то чтоб совсем, а мало их угощал. Вот и утащил его на дно водяной. Утоп он. Два года уж как утоп.
– А нечисть – ее, что, тоже надо почитать?
Это был новый поворот в мифологии здешнего мира.
– Батюшка говорит, что почитать нельзя, что это тоже грех. Но как ее не почитать – сами рассудите: в лес идешь – что-то оставь лесовикам, а то не выйдешь, заплутаешь на самом, кажись, знакомом месте. В хлев идешь – опять-таки, чтоб лошадь копытом не ударила, у коровы молоко не пропало. По воду идешь – ну это я вам про Мыколу говорила… Вам-то, господам, оно без надобности, а на слободе без того, чтоб нечисть не задобрить, никак нельзя…
Мне захотелось отвлечь ее от тягостных воспоминаний.
– А братья-сестры есть у тебя?
– Были, но померли во младенчестве. Одна сеструха осталась, старшая, Нюшка. Она уж замуж-то выскочила. Так хотела скорее! А молодой муж ей и не подарил ничего на свадьбе. И не знаю теперь… Детишек пока все нет и нет, а не будет – бросит он ее, точно бросит! К батюшке пойдет, пожалуется, что она бесплодная, а еще и неизвестно, кто бесплодный-то…
Стук в дверь прервал невеселые рассуждения Лизаветы.
Она подскочила, чуть приоткрыла ее и, высунув голову в образовавшуюся щель, грозно спросила:
– Чего надо?
– К княжне. От господина лыцара Георга! – веско ответили с той стороны, и я узнала голос Корнея.