Грузовик стремительно приближался, по полотняным его бортам ходили волны. Серёга заметался, начал срывать зачем-то рубашку, запутался в пуговицах, оставил. Отбежал подальше, потом кинулся ближе к краю. Граната вырывалась из рук, просилась в полёт, цыплёнок внутри неё что было мочи колотил клювом в скорлупу. Крыса подпрыгивала на месте и потрясала кулачками, что-то кричала, но вой сирены заглушал всё.
– Не докину! – заорал Серёга в ужасе.
– Ки-и-и-и-нь! – взвилась сирена. – Кида-а-а-а-ай!
– Нет! – крикнул Серёга.
Трос! С крыши, туда, вниз! Ближе, чтобы докинуть! Серёга закусил кольцо гранаты зубами, схватил за спинку стульчик, опрокинувшийся от Крысиных прыжков, зацепил его ножками трос от радиомачты, перехватился второй рукой, разбежался к краю и бросился по тросу вниз, с восьмого этажа Дома Быта, навстречу белому пауку с красным крестом на спинке.
Последнее, что он слышал, летя вниз, был отчаянный визг Крысы. А может, это металлические ножки стула скрежетали по тросу.
Из впереди идущей патрульной машины заметили Серёгу первыми. Следователь Манюнин и заметил, глазастый человек. Крикнув водителю – "Стой!", Манюнин распахнул на ходу дверцу и попытался выскочить, мобила за рулём вдавил в пол педали, машину завертело юзом и потащило к обочине. Следователь, всё-таки, изловчился и выпрыгнул, взмахнув руками и лишь чудом не упав под колёса. Вторая патрульная машина, завывая, пронеслась в каком-нибудь сантиметре от него.
Серёга летел по тросу, дрыгая ногами, как картонный клоун на верёвочке. Трос страшно просел под его весом, так что Серёга больше всего опасался врезаться в электрические провода на столбах вдоль дороги. Но даже вопить от страха он не мог, мешала граната в зубах. Упаду! – колотилась в голове единственная мысль, – сейчас сорвусь, сейчас упаду!
Манюнин, не отрывая взгляда от слетающей с крыши Дома Быта почти вертикально вниз фигурки, приоткрыв рот, бестолково царапал пальцами застёгнутый на молнию карман форменной куртки, пытаясь достать оттуда пистолет. Какую именно опасность для проезжающих представлял пикирующий с крыши мальчишка, он точно не знал, но и рисковать не хотел нисколечко. Лучше свесить щенка вниз, башкой в асфальт, а разбираться уж потом будем.
В десятке шагов от начальника выпрыгивали из патрульных мобильников эмчеэсники с автоматами. Медленно, страшно медленно. Как полудохлые. Надо будет потом дать им дрозда, – лениво подумал Манюнин, нащупав, наконец, оружие в кармане. Мысль эта отдалась эхом в его голове, Манюнин слегка удивился отсутствию прочих своих умных мыслей и собственному безразличию к происходящему, тут сердце его похолодело, взгляд застыл, и время для него остановилось.
Бойцы-ликвидаторы тоже замерли на бегу, как рыжие тараканы в холодце. Даже солнце перестало греть.
Серёга, понятно, был единственный тут, кто не удивился такому повороту дел. Зависнув между небом и дорогой, он оглядел сверху всю картину – просевший на передние колёса огромный грузовик с замершим в остолбенении водилой за рулём, патрульные машины МЧС, косо стоящие тут и там, дверцы их распахнуты, как надкрылья майских жуков, от колёс по асфальту тянутся черные полосы торможения, кругом – мобилы в своих оранжевых фуфайках, раскоряченные в беге, словно лягушки, и такие же надутые спесью и чувством всеобщего им долга, впереди – толстяк Манюнин, рука в кармане, рот открыт в зевке, лысина блестит от пота и хочется на нее сверху от души плюнуть.
Тут Серёга кое-что вспомнил.
– Эй, – позвал он тихонько. – Душа?
Обиженное молчание было ему ответом.
– Ну, хорош дуться-то, – сказал Серёга. – Я знаю, что уже предпоследнюю жизню трачу. Но я тебя, кстати, об этом и не просил. Ты меня сама выдернула, и сейчас, и в те разы.
Душа только где-то хмыкнула на это. А где именно – Серёга не понял.
– Мне, между прочим, твоя помощь не особо-то и нужна вообще, – добавил Серёга. – Из воды меня спасатели спасли, а не ты. Да и теперь я сам справился бы.
Серёга посмотрел вдоль улицы. Грузовик торчал слишком далеко. Спрыгивать с десяти метров на асфальт, прямо в руки ликвидаторов, тоже как-то не хотелось.
– Сейчас вот прямо отсюда брошу… – раздумчиво сказал Серёга.
Ответ души он не услышал, а ясно почувствовал: заболели ладони, вцепившиеся в алюминиевые ножки стула. Действительно, если обе руки заняты, то как и кидать-то?! А ведь надо ещё это чертово кольцо с гранаты сдёрнуть!
Серёга попробовал подтянуться, чтобы закинуть одну ногу поверх троса, но ничего у него не вышло, сил не хватило. Отвлёкшись на это, он, похоже, потерял на секунду контроль над замёрзшей в лёд окружающей действительностью – мир дрогнул, машины и люди внизу сместились на пару метров, Манюнин достал-таки руку из кармана, но что именно было у него в кулаке, Серёга разглядеть не смог. Да и не до того ему было – инерция полёта сдвинула его дальше по тросу, опасно раскачав и даже чуть не сбросив вниз. Но и грузовик немного приблизился.
Серёга глянул вправо: там, из-за стоящей под деревьями у обочины и потому незамеченной ранее черной машины кто-то высунулся по грудь – господин Серёгин! Отец Крысы тоже был здесь, только смотрел он не на грузовик Шойги, не на Манюнина, даже не на болтающегося на тросе Серёгу – он смотрел на крышу, где на самом краю была видна скособоченная черная фигурка с воздетыми кверху руками – Крыса!
– Беги! – крикнул ей Серёга, и от этого его крика вокруг снова всё качнулось и сдвинулось, теперь уже метров на пять. Грузовик скакнул еще ближе, следователь-экзекутор Манюнин вытянул в сторону Серёги правую руку, полковник Серёгин бросился от машины дверям Дома Быта, а Крыса наверху отшатнулась и пропала из виду. На попу села, не иначе.
– Прыгай! – приказала душа.
Серёга застонал, зажмурился и отпустил руки, отклеил ладони от ножек стула. Мир вокруг отозвался в тысячу раз более мощным стоном, заскрипел, качнулся навстречу, грохнул выстрелом. Боковым зрением Серёга увидел, как из руки Манюнина вырвался наперерез ему огненный шмель, взлетел, жужжа и вращаясь, норовя ужалить, но было уже поздно, Серёга уже падал ногами вперед, и прямо ему под ноги подворачивался громадный брезентовый кузов эмчеэсовского фургона-грузовика Шойги.
Толстенный, крашеный белой краской брезент прорвался легко, словно бумага. Серёга влетел внутрь, ввалился, словно топор в стог сена, грохнулся спиной в какие-то картонные коробки, заполнявшие кузов почти до самой крыши. Отчаянно зазвенело бьющееся стекло, захрустело под толстыми слоями картона и ваты. Серёгу катнуло от одного борта фургона к другому, кинуло через голову, граната, щелкнув, вырвалась и отлетела куда-то в сторону, оставив в сведенных судорогой Серёгиных зубах бесполезное стальное колечко.
Серёга с ужасом понял, что до момента рождения железного цыплёнка остаётся жалких пара секунд.
Он метнулся нырком вослед гранате, город Лимонов провернулся вокруг грузовика, завизжали по асфальту шины, машину закрутило в торможении и понесло боком вперед, борт у нее вдруг открылся, не выдержал, и из кузова, как лотошные бочонки из мешочка, посыпались наружу картонные ящики, вынося на своей волне и распластавшегося дохлым кроликом Серёгу.
Прямо под ноги Манюнину.
Тут Серёга точно разглядел, что у следователя было в руке. Пистолет. Ага, пистолет, что же еще, если с дыркой спереди?
Манюнин улыбнулся так ласково-ласково, как любящая мать улыбается младенчику, и направил пистолет Серёге в голову.
Серёга сглотнул, вытянул умоляюще руку…
…и обнаружил в ней гранату без кольца. И когда только схватить-то успел?!
Манюнин, не переставая улыбаться, ухитрился еще и нахмуриться. Серёга дёрнул инстинктивно рукой, граната вылетела вперед – и железный цыплёнок радостно клюнул Манюнина прямо в лоб.
Улица разорвалась зеленой молнией, хлопнула громом по ушам, пуля впечаталась в асфальт рядом с Серёгой. Глаза Манюнина остекленели, и он грузно осел на подогнувшихся ногах. Хорошо ещё, что Серёга успел отпрянуть в сторону, а то эта свинья придавила бы его своею тушей.
Серёга вскочил на ноги, перепрыгнул через откатившееся в сторону зеленое яйцо гранаты, и побежал прочь, под деревья, виляя, как тогда Санди. На полпути попался ему навстречу водила из грузовика, большой, как медведь, стоящий на задних лапах, пытающийся поймать, прихлопнуть как муху, но Серёга поднырнул ему под руку, проскочил мимо и дал стрекача, словно очумелый заяц.
Удивительно, но охотники по нему не стреляли. И взрыва тоже не было. Железный цыплёнок, похоже, струсил рождаться. Понятно, в городе Лимонове-то – здесь любой рождаться передумает!
Да оно, если вдуматься, и к лучшему выходило. Серёга ведь точно заметил – никакого Шойги в грузовике вовсе и не было.
Глава 13.
ПЕСНЯ О СЛЕПЫХ
Железную дверь в конспиративный подвал мобилы выламывали долго, минут двадцать, наверное. Серёга успел и испугаться, и успокоиться, и даже соскучиться. Потом снаружи страшно грохнуло, дверь снесло с петель и бросило на пол, подвал наполнился дымом, а мобилы в черных своих жилетах, толкаясь, ввалились внутрь и в секунду уложили Серёгу лицом в бетонный пол. Орали они при этом, как пьяные, и всё колотили прикладами автоматов по бетону прямо у Серёги перед глазами.
Придурки.
Серёга зажмурился и попытался остановить время, но мобилы вздёрнули его очень больно за локти и поставили на ноги. В подвал вошел господин Серёгин. Первым делом он схватил Серёгу за волосы и рванул книзу. Мобилы убрали руки, и Серёга хлопнулся на колени. Господин Серёгин, поддернув одну брючину, сел на ящик-стол и заглянул Серёге в лицо. Было заметно, что левая бровь у господина полковника дрожала, не переставая.
– Н-ну, Паслёнов, – выдохнул господин Серёгин, скривив губы так, будто жевал сырую луковицу. – Я же вас предупреждал: уезжать вам надо было, уезжать к такой вашей матери!
Серёга вспомнил матерей и ему стало очень горько.
– А теперь допрыгались вы, Паслёнов, – зло сказал господин Серёгин и прижал пляшущую бровь пальцем. – Теперь вам черезвычайка светит, Паслёнов, по ускоренной процедуре.
– Это что? – рискнул спросить Серёга.
– Трибунал, паря! – засмеялся один из мобил, ткнув Серёгу дулом автомата в плечо.
– Т-так! – махнул рукой господин Серёгин. И заорал: – Выйти всем! На двадцать метров! Периметр сделать! Быстро! Политическое здесь!
Мобилы задвигались, устроили толкучку в дверях, протискиваясь боком в своих неудобных толстых жилетах. Вышли. Захрустели лопухами и чертополохом снаружи.
Серёга, не желая стоять перед Крысиным отцом на коленях, боком перебрался на матрац, присел на край. Господин Серёгин только зыркнул недовольно, но не препятствовал.
– Вы – политическая банда, – сказал господин Серёгин, поджимая губы. – Вы угрожаете демократическому правоустройству. Мы вас на фарш пустим. Ф-футуристы!
И господин Серёгин аккуратно сплюнул.
– Где Крыса? – глухо спросил Серёга.
– Кто?!
– Евгения, – вспомнил имя Серёга. – Где Евгения? Вы ее тоже… на фарш?..
Господин Серёгин сжал кулак и с ненавистью посмотрел Серёге в лицо. Но не ударил. Только стукнул себя по колену.
– Не ваше дело, Паслёнов, понятно?! – оглянулся он на дверь. – Она тут не проходит, не проходит, ясно вам?! Чтобы я не слышал…
– Она ведь тоже была… в банде.
– Н-нет! – господин полковник посунулся к Серёге. Бровь его снова заплясала. – Нет! И ни слова у меня, нигде!
– Где она?
– Зачем вам это?!
– Затем.
– В Тенистом, – как-то сразу сдался господин Серёгин. – В психиатричке. Она это… не отвечает за себя.
– Вы, что ли, отвечаете?!.
– Да! – громко сказал господин Серёгин. – Да! Я отвечаю! Она – несовершеннолетняя. Я ей отец, я отвечаю пока. Полежит там спокойно, поколят ей витаминов каких-нибудь, капельки… Там забором огорожено всё, не убежит больше.
– Не убежит!.. – сказал Серёга горько. – Отец он!.. Что же за отец такой, что от него бегают через заборы?!
– Она психованная! – закрутил головой Крысин отец. Глаза у него были больные. – Она истеричка, вся в мать! Хотела с крыши броситься, у меня на глазах, у всех, у подчиненных! Мне назло!
– С крыши?! – вскочил Серёга, сжимая кулаки. Полковник дёрнулся на ящике. Серёга потоптался и снова сел.
– Она шантажистка, – пробормотал господин Серёгин. – Уйди, орёт, сейчас кинусь! Кинется она! Смех один…
Но смешно им не было.
– Вся в мать, да?! – зло сказал Серёга. – Убил сначала мать, а потом и дочку?!
– Ты, Паслёнов! – полковник дернулся к Серёге, хватая его за рубаху. – Ты заткнись, понял?! Ты в это не лезь! Она тебе напела, да?! Она тебе напоёт! Ты в этом ни уха, ни рыла, понял?!
Серёга только щерил зубы ему в лицо.
– Ну, так спойте, спойте вы! Вы, отец – жизни капец!
Серёгин пихнул его в грудь.
– Да пошел ты!
– Вдоль забора колесом?!
– Пацан!
– Папаня! Ты всех убиваешь, да?!
– Я, – зашипел сквозь зубы господин Серёгин, тыча пальцем почти что Серёге в лицо, – я никого в жизни не убил. Никто мне не скажет ничего такого, никто! Я, может, порядочно всякого дерьма делал, и делаю, судьба моя такая, но я никого, слышишь ты, никого ни разу не убил! И её не убил! Это несчастный случай был, дорожно-транспортное происшествие! Происшествие на дороге, понял, случай! Я машину задом сдавал, меня вызвали на работу, срочно, а она выбежала сзади. Я её не видел, не видел я просто! Стекло запотело, понимаешь ты, стекло!
– Мозги запотели, – с ненавистью сказал Серёга. – От пьянки, мозги.
– Да! – крикнул господин Серёгин. – А ты знаешь, каково это работать, где я работаю?! День ненормированный – раз, на нервах постоянно – два! Начальство торопит: дай политического, дай! Бывает, и выпьешь! Я дома, я имею право! Мне талоны зачем выдают?! А тогда я был не пьяный, иначе бы я за руль не сел! Я выпил, но я был не пьяный!
– Не пьяный?! А дочь насиловать – не пьяный?! – крикнул Серёга.
– Заткнись! – Серёгин хлестнул его ладонью по щеке и глазам. Серёга только дёрнул головой. Господин Серёгин схватил его за плечо, громко зашептал, горячо дыша в лицо:
– Я своей дочери не насильник, ты, пусть она не говорит! – господин Серёгин сполз с ящика на пол, на колени. – Понимаешь, пусть не говорит! Не было ничего такого! Я с ней пятнадцать лет, пятнадцать! Она, сучка, по квартире, титьки наружу! А я ничего! Я же её купал в детстве! Ты пацан, ты не знаешь! Это легко, думаешь?! Папа, папа, а что это у тебя?! Она же блядюшка развратная, я у нее фотки видел, её фотки голые, её личные! Это как?! Но я ничего, назад положил. Даже не взял, хотя и имел право, как отец! Да, есть такое право, отцовское – воспитывать! Что б ты понимал! Я – её – выпороть – хотел – да! Только выпороть, ремнем! С целью воспитания! Только выпороть, больше ничего!
Господин Серёгин замычал сквозь зубы и из-под его дергающегося левого века выбежала слеза. Господин Серёгин прихлопнул ее ладонью, как комара. Серёгу он больше не видел, он снова был в комнате дочери, пьяный, красный, по полу были рассыпаны фотографии дочери в голом виде, Женька с задранным подолом и спущенными трусами лежала лицом в кровать, а он, её отец, придавливая дочь коленом, навис сверху – ремень в стороне, штаны расстёгнуты. Хочет то ли ударить, то ли погладить, хрен поймёшь. И понять это всё можно только неправильно, только совершенно неверно! Как Светлана и поняла, вбежав на крики, и устроив их еще больше.
И эта мразь старший полковник звонит, как по заказу! Самый момент! Вы, Серёгин, слушай приказ – жопу в руки и ко мне! Распишем пулю, а если нет – получишь пулю! Ха-ха! Юмор у него такой, нацбольский, сволочь старая!
И он должен ехать! С таким облегчением! Как из тюрьмы сбежать, с зоны, из-под следствия. Газанул с силой, а Светлана сзади, удар – и не крикнула даже! Сколько ее протащило, метров десять, но хватило, хватило! Ну, не объяснять же это всё пацану Паслёнову, в самом же деле!
Тяжело дыша, господин Серёгин достёт из нагрудного кармана таблетку в бумажке, разворачивает, едва не уронив, слизывает языком, как лошадь сахар с ладони. Заметив, что сидит на полу, перетаскивается на матрац. Паслёнов отодвинулся от него подальше. Давай, давай, Паслёнов, брезгуй!
– Правильно, что она убежала, – говорит Паслёнов. Прокурор малолетний хренов. Правильно, товарищ прокурор, правильно. Я бы и сам от себя убежал, было бы куда.
– Так это она против вас и борется, – говорит еще Паслёнов. – Не против Шойги, а против вас.
Против Шойги?! Смех на палке! Да ты, Паслёнов, сосунок слепой, что б ты понимал вообще! Против Шойги! Да чего против него бороться-то?! Товарищ Шойга третий год не встаёт с постели, паралич у него нижней половины тела, под себя ходит! Не знает только об этом никто, в новостях не сообщают же! Товарищ Шойга лежит в специализированной клинике, огромной клинике на одного единственного больного, и ему разрешают слушать радио пятнадцать минут в день, и то только легкую музыку, тувинские напевы. Товарищ Шойга давно не у дел, хотя и не подозревает этого, всё мнит себя диктатором и главным ликвидатором. Члены правительства собираются раз в неделю у его постели и проводят совещания под его председательством, да только совещания-то эти – обман и сплошная липа, Паслёнов, никто уже решений Шойги не выполняет. Театр это, для одного полудохлого зрителя, картонная дурилка, декорация. С бумагами он работает, всё законы сочиняет! Второй год один и тот же закон "Об оптимизации госуправления", пока конец допишет, уже начало забудет.
Оптимизация госуправления, Паслёнов! Ты вдумайся! Мы, когда с колен вставали, мы были сырьевой сверхдержавой, тьфу, блядство! Сырьевым придатком мы были, Паслёнов, у Европы с Китаем. Теперь мы дошли до логического конца, Паслёнов, теперь мы лежим, парализованные, и под себя ходим. Теперь мы уже даже не добываем сами, теперь мы – сырьевая проститутка, Паслёнов, мы торгуем лицензиями на добычу! Приходите, платите, и имейте нас во все скважины и дырки! Итальянцы добывают, Паслёнов, возрожденный ЮКОС! Прибыль в Италию идёт, нам же – юкось-выкуси! Италия теперь сырьевая сверхдержава!
Мы сами себя заоптимизируем в дупель, Паслёнов, нам никакой Китай для этого не нужен. Как товарищ Сталин перед войной. Сами себя задрочим, и нападать не надо. Талант у нас на это, Паслёнов. Под себя гадить. Тридцать лет лепим из конфетки дерьмо, из детей – ликвидаторов. Такая смена выросла, Паслёнов, такая смена! Пойти да повеситься.
Мне, Паслёнов, как тебе было, когда на Украине майдан шарахнул. Студенты, подростки власть поменяли! Потом у нас разобрались – за год до того америкосы крепко с молодёжью украинской задружили, на семинары про демократию возили, как со взрослыми разговаривали, уважительно. Чувству собственного достоинства научили, Паслёнов, только этому! Хватило и этой малости! В 2004-м чуть студенты на выборах подтасовку заподозрили – возмутились и оскорбились, достоинство в них взыграло. Майдан всем устроили, Паслёнов, власть поменяли, как захотели. Тут-то в России и поняли, что тоже перед америкосами безоружны. Против чувства собственного достоинства, знаешь ли, танки бесполезны. Поэтому российскую молодежь – застолбили.