Из-под деревьев вышли опять на дорогу, пошли направо. Темное небо загораживало что-то огромное, Серёга посмотрел вверх, и у него чуть не отвалилась шея, так ему пришлось задирать голову. Над ними высился-нависал городской дом, плоский и серый, множество окон слабо светились в вышине. Серёга начал считать этажи, с третьего раза получилось одиннадцать. Это городские – просто сумасшедшие! Как же можно жить на такой высоте, и не бояться свалиться из окна? Или живут они, небось, внизу, не выше третьего ряда окон, а наверху хранят припасы на зиму. Иногда только поднимаются и, обвязавшись веревкой, выглядывают из окон на все четыре стороны – не показались ли где нерусские или цыгане…
– Это что же такое? – окликнул Серёга девчонку. – Это ты здесь живешь, что ли?!
Евгения, по прозвищу Крыса, как раз что-то искала в кустах у дороги, раздвигала ветки. Серёга тоже подошел и стал помогать.
– Не, тут наши живут. Я тут ночую только иногда. Это общага, ну – общежитие, понял?
Что ж тут не понять? Обще-житие. Живут, значит, сообща. С мамками, дедками-бабками, собаками и детьми. Опасно живут, нижний ряд окон в железных решетках, не иначе – от лихих людей…
– Вот она, – обрадовалась Евгения, выволакивая из кустов толстую, длинную, грязную доску. – Подсоби-ка! За конец берись. Да не за свой берись, за доску. Шучу. Понесли, давай.
Нести пришлось недалеко, за угол. Там стоял кирпичный сарайчик, и доску надо было зачем-то закинуть на его плоскую крышу, да еще и самим залезть следом. Получилось чуть повыше первого этажа дома-общаги. Доску, оказывается, еще требовалось перевесить мостиком к окнам дома, положить дальним концом на верхний край решетки. Серёга попыхтел, но справился. Крыса, раскинув руки, перебежала по доске к стене дома, постучала в окно наверху.
– Виталька! Открывай, давай! Виталька! Да ты заснул, что ли?!
Стучать пришлось долго, минуты две. Затем за стеклом посветлело и показалась чья-то тень, не иначе – неизвестного Витальки. Виталька рывком распахнул окно и высунулся по пояс. Насколько Серёга мог видеть с крыши, был Виталька лет двадцати, худой и в трусах.
– Заколебали вконец! – сказал Виталька вместо "здравствуйте". Вид у него был встрёпанный и заспанный. – Я вам что, нанялся?!
– Нам надо к Санди, Виталечка, я нам нового товарища привела, – затараторила Крыса. – Мы из отделения сбежали, за нами гнались, чуть не поймали, нас ищут теперь! Нам отсидеться надо. А у вас же закрыто все! Давай же руку, Санди уже ждет! Он тебе потом Амареты даст, целый стакан, или даже бутылку.
Виталька тут посмотрел на Серёгу, покачал головой и сказал:
– Ёпт!..
Серёга кивнул, и ответил, как учили:
– Свободу народу!
Виталька похмыкал, но потом свесился еще дальше, протянул Крысе руку, поднатужился и потянул, выдернув Крысу с доски, как рыбку из проруби. Секунда – и Евгения перекатилась через подоконник в комнату, только желтые ботинки и мелькнули. Теперь была Серёгина очередь, его затаскивали уже вдвоем, хотя от девчонки толку было – как от Лысенки шерсти. Только что – приятно ее снова за руку взять.
Пока Серёга слезал с подоконника, стараясь не напачкать сапогами, Крыса, уперев руки в бока, критически оглядывала Виталькину комнату. Смотреть, однако, было особо не на что. Стул, стол, на столе стакан. В одном углу комнаты – складная кровать из железных трубок, Серёга такую никогда не видел, но знал, как она называется – раскладушка. В другом углу – два ведра с помидорами. Под потолком на проводе – электрическая лампочка особого типа, такие еще почему-то называют "президентскими". Вот и вся обстановочка. Ах, да – еще Виталька посреди комнаты, в трусах, почесывающий то грудь, то ногу.
– Вы мне кругом уже должны с вашим Санди-Манди, – сказал Виталька, подтягивая трусы. – Не расплатитесь. Устроили тут ночной транзит… А если я с женщиной вдруг?!
– Если ты вдруг, Виталечка, то мы тебе тогда мешать не будем, – серьезно уверила его Крыса. – Мы тебе только поможем. Встанем сзади, будешь в нас ногами упираться. Семечек хочешь?
Виталька захотел. Крыса подошла к нему боком и оттянула пальцем карман на своих штанах.
– Возьми сам, скольки возьмешь, – сказала она. Виталька выпятил нижнюю губу, переступил с ноги на ногу, потом, решившись, запустил свои короткие пальцы в призывно раскрытый карман. Пошарил там, и вдруг глаза его округлились.
– А нету! – засмеялась Крыса. Схватив Витальку за запястье обеими руками, и не позволяя ему вытащить ладонь из тесного кармана, она хихикала, приседала и поджимала ноги. – Ой, Виталечка, все Санди скажу! Что ты меня зажал и мацал! Он ревнивый, он тебе по башке настучит! Ай, ты чего щипаться! Дурак! Больно же! Хренушки тебе теперь, а не Амарета!
Крыса отскочила от Витальки, сердито потирая пострадавшую ногу. Виталька, покрасневший не щеками, а шеей, попятился, зацепился за половик и плюхнулся задом на раскладушку, отчего та взвизгнула пружинами и просела чуть не до пола. Крыса показала Витальке язык. Виталька нашарил рукой подушку и прижал ее к животу, прикрывая свои предательски оттопырившиеся спереди трусы.
– Да пошла ты в… вдоль забора колесом, – сказал он. – Малолетка чёртова.
Чёртова малолетка пожелала ему увидеть во сне какого-то Эдьку Лимонова, и направилась к двери. Серёга, слегка ошалевший от скорости событий, осторожно прикрыл створку окна и поплелся следом.
– Свет погасите, гады! – крикнул им в спину Виталька.
– Доску спихни с окна, не забудь! – крикнула в ответ Крыса и крепко хлопнула дверью. – Свободу народу!
За дверью был коридор, узкий и очень извилистый, слабо освещенный "президентскими" лампочками в пыльных круглых плафонах под потолком. Двери по бокам были одинаковыми и зачем-то пронумерованными. Номера были большие, шли через один – 211, 213, 215. Двести пятнадцать комнат в доме, уму не постижимо! Неужели за всеми дверями живут?! Муравейник лесной, а не дом!
Точно, за дверями жили. Крыса стукнула ногой по двери под номером 217, оттуда отозвались, вяло и без интереса, тогда Крыса приложила губы к щели между дверью и косяком, и прогудела внутрь свою любимую "свободународу". Дверь тут же отворилась, и в коридор просунулся плечом небольшого росточка парень, рыжий, в черной майке и черных же блестящих штанах. Серёга присмотрелся – штаны оказались кожаные, практичные. В пальцах парень мял зажженную сигарету.
Крыса, первым делом, отобрала у парня сигарету, коротенько затянулась и выпустила дым через нос, как лошадь на морозе. Серёга от такого даже ахнул, он никогда не думал, что девчонки тоже могут курить. Парень глянул на Серёгу, прищурившись, а Крыса сказала ему, возвращая сигарету:
– Наш новый товарищ. Сейчас посвящать будем. Собери остальных, и давайте все к Сандику, только быстро.
– Оке-е-ей, – протянул парень. – Только Горыныч и Улитка не придут, они домой поехали.
– Оке-е-ей!.. – передразнила его Крыса, щелкая рыжего по лбу. – За "окей" тебе клизмочку. Сколько раз говорить, Макс?! Никаких пиндосовских словечек! Америка – наш враг! Предала наш народ в его борьбе! Понял, или повторить?
– Понял, – пробурчал Макс, почесывая лоб. – Яволь, мой группенфюрер…
Группенфюрер Крыса погладила его по веснушчатой щеке. Серёга отвел глаза. Через минуту, оставив Макса собирать "товарищей", Крыса и Серёга топали вверх по казавшейся бесконечной лестнице – Санди жил на последнем этаже. Наверное, очень смелый был.
Дверь у него оказалась под номером 666, и выкрашена в черный цвет. Крыса постучала – три раза, пять раз, два раза и снова три. Потом бухнула в дверь кулаком.
Вышел Санди. Как будто уже ждал за дверью.
Вид его внушал.
Вот если взять индюка или петуха, и измазать его половой и черной краской, – подумал Серёга, – оторвать гребешок и повыдергать половину перьев, то вот, наверное, и получится что-то вроде Санди. Голова у Санди была бритая, на щеках рыжие прилизанные бакенбарды, в ямочке на подбородке – белоснежный пучок волос, вроде козлиной бороды, на носу – очки с желтыми стеклами и в черной оправе, на узких плечах – черный длиннополый "вафельный" халат банного типа, под ним рыжие кожаные штаны и черные высокие бутсы-ботинки на шнуровке. Кажется, это все. Ах, нет, был еще желтый платок на шее.
И граната в руке.
Серёга не знал, конечно, что эта зеленая баночка с проволочным колечком – граната. Но тут Крыса заинтересованно спросила Санди – это что у тебя, граната, что ли?! – и сразу стало все понятно.
– Мало ли… – со значением сказал Санди. – Придут если, я их с собой заберу. Хоть парочкой гадов меньше будет.
– Но я же правильно стучала? – спросила Крыса.
– Мало ли что, – повторил Санди. Голос у него был скрипучий и как будто простуженный.
– Свободу народу, – поздоровалась Крыса и чмокнула его в край подбородка. Санди чуть улыбнулся и стрельнул взглядом на Серёгу. Типа – завидуй, парень!
Завидовать Серёге не захотелось, а вот грустно стало. Санди это, похоже, почувствовал.
– Кого это ты привела, Крысятина? – спросил он, катая гранату по ладони. – Я же просил конспирироваться.
– Я решила, что он будет с нами. Мы вместе из отделения сбежали. Его там били! Он поэтому тоже мобил ненавидит. И тоже готов умереть за свободу народу. Сандичка! Ну, я даже Максу уже сказала, что будет посвящение.
Серёга пока помалкивал, всё решали за него. Санди, кажется, новый товарищ по борьбе нужен был не слишком.
– Умереть он готов, на-а-адо же, – насмешливо протянул Санди. – Сейчас сделаем…
Отступив за порог, он вдруг дернул Крысу к себе, и резко, с приседом, с замахом от груди бросил гранату Серёге прямо под ноги.
– Смерть нацболам! – выкрикнул Санди.
Лестничное эхо превратило лозунг во что-то невнятное. Граната отскочила от бетонного пола и, позвякивая, откатилась к стене. Крыса взвизгнула, обхватила Санди руками, уткнулась лицом в его халат, а Санди и Серёга остались стоять друг против друга, оба – совершенно спокойные. Серёга – потому, что ничего не понял, а Санди – потому, что не выдернул чеку из гранаты, и знал, что та не взорвется.
– Посвящение состоялось, – помолчав, сказал Санди скучным голосом и погладил Крысу по вздрагивающей спине. – Теперь можете сказать "свободу народу" и пошли выпьем за это дело.
– Свободу… – начал Серёга, а Крыса закончила. – …народу!
Крыса отлепилась от Санди, тот немедленно повернулся и скрылся в комнате, а Крыса подошла к Серёге, положила ему ладошки на плечи и поцеловала взасос в губы. Наверное, от радости, что он в живых остался. Серёгу она этим бабским манёвром привела в полное остолбенение. Кажется, он даже забыл дышать.
Потом он каким-то образом оказался в комнате Санди. Крыса лежала на кровати в ботинках, закинув ногу на ногу, и грызла яблоко, Санди доставал из самых странных мест множество стаканов и кружек и расставлял их рядами на столе, а Серёга, получается, стоял посреди комнаты дурак-дураком и чувствовал, что сердце колотится у него где-то в горле. Тут в дверь снова постучали сложным стуком. Серёга открыл, удивляясь своей самостоятельности.
За дверью стоял Макс, и с ним еще несколько парней.
– Слышь, Санди, – сказал он через Серёгино плечо. – А тебе мобилы лестницу заминировали! Тут граната лежит, если что.
Серёга шагнул вперед, наклонился и поднял гранату. Парни уважительно посторонились. Макс крякнул.
– Тебя как зовут-то, если что? – спросил он.
Серёга только, было, открыл рот, чтобы представиться, как из комнаты отозвался Санди, совершенно отчетливым командирским голосом, и куда только насморк девался.
– Цыган. Его зовут Цыган.
– Меня зовут Цыган, – повторил Серёга и протянул для знакомства руку. Не ту, конечно, в которой была граната, а другую. Парни подходили по одному, назывались. Имена были самые удивительные, Серёга не запомнил и половины. Кроме Макса, которого Серёга уже немножко знал, были:
1. Фауст,
2. Линдер,
3. Чечен Итца,
4. Перун,
5. Пахомыч,
6. Чорт атский,
7. Ежик-в-тумане,
8. Бурильщик,
9. Зверёныш,
10. Укроп,
11. Юстас,
12. Коля Проездной,
13. Ходжа Мурат,
14. Елисей,
15. Мерипопинс,
и они всё стучались, заходили, рассаживались на полу вдоль стен, на кровати, на подоконнике, называли себя -
16. Удав,
17. Брат Махно,
18. Захар,
19. Товарищ Геноцид,
20. Энерджайзер,
21. Аркан,
22. Морской,
и слава богу, что
23. Горыныч и
24. Улитка
уехали на выходные к родителям в деревню, а то в комнате было бы совсем не протолкнуться. Голова у Серёги давно уже шла кругом от этой толчеи. А может, в комнате было слишком душно, хотя, вроде, курили только в окно. Крыса сидела в рядок вместе с Максом и еще с тремя парнями на незастеленной кровати Санди, болтала, смеялась, притоптывала своими желтыми бутсами, в руке у нее был стакан с чем-то бледно-розовым, из которого она отпивала по глоточку, морщилась и облизывалась. Санди обходил всех по кругу, подливая в стаканы из черного пластмассового чайника. Серёге тоже всунули в руку синюю липкую кружку, внутри что-то плескалось. Серёга понюхал – пахло конфетами из гуманитарной помощи. Не отравлено, – сказали ему из-за плеча. – Амарета с крановой водой.
– Слово! – провозгласил Санди, закончив разливать, и подняв свой стакан к потолку. Причем, его стакан был очевидно полнее прочих. – Слова прошу, соратники! Слова, дети мои! Слова, братья и сестры!
Братья и сестры поощряюще загудели, зазвякали стаканами. Крыса была здесь, кстати, единственной сестрой.
– Спасибо, кореша, спасибо! Доверили. Мне есть что сказать сегодня! Мне всегда есть что сказать, и вам, и прочим, но сегодня – особый случай! Сегодня нас стало больше! Сегодня родился новый человек! Еще один новый человек, наш друг, наш брат Цыган, с этого дня – анархо-футурист, как и все мы. Наш товарищ по борьбе, по оружию, с анархией в башке и с гранатой в руке! Кстати, дай сюда. Еще один борец, боец, готовый умереть за счастье народа, за торжество анархизма, против демократии и чертовых нацболов. Цыган, один из немногих оставшихся. Он, и наши другие братья, Чечен и Ходжа. Тоже последние, в своем роде. Наша гордость, наша надежда, надежда всех простых людей, стонущих под нацбольской диктатурой. И я говорю сегодня – здравствуй, брат Цыган, войди в наш табор, раздели наше вино и нашу борьбу! Будь проклята тирания, будь проклят проклятый Саенко, будь проклят предатель Шойга! Да выглянет солнце, да скроется тьма! Свободу народу!
Анархисты заголосили и затопали одобрительно ногами. Санди сделал всеобъемлющий жест рукой со стаканом, лихо поднес его ко рту, и настолько лихо отхлебнул Амареты, что подавился, закашлялся и пролил полстакана на свой замечательный халат. Пришлось ему халат снять, отбросить и остаться полуголым. Хоть и в шейном платке. Крыса поставила стакан на пол и тоже стащила через голову свитер, осталась в желтой майке, как лампочку зажгла. Серёга и не хотел, и стеснялся, а только на нее и смотрел. Впрочем, многие остальные делали то же самое. Только не стеснялись.
Чтобы законспирироваться, Серёга хлебнул из стакана – и глаза его полезли на лоб. Вкус был резкий, сладко-горький, Амарета липла к губам и шибала в нос. Серёга нахмурился и добавил еще глоток. Крановая вода отдавала ржавчиной, напиток был теплым и противным. Но все вокруг пили охотно, без проблем, смеялись и просили еще. Чайник передавали по кругу. После пары глотков Серёгу начало подташнивать. И очень спать захотелось.
Откуда-то сбоку вдвинулся Санди, худой и пахнущий потом. Желтый шейный платок он уже успел обвязать вокруг бритой головы. Не иначе, замерз макушкой.
– Друг! – заблеял он, хлопая Серёгу по больному плечу. – Брат! Смуглолицый брат мой! Ответь мне, твоему товарищу по борьбе, почему ты решил умереть против демократии?
– Чего? – не понял Серёга. Последнее слово он не разобрал. Да и умирать не собирался.
– Демо-мать-её-кррратия! – Санди полуотвернулся от Серёги, обращаясь больше не к нему, а к прочим анархистам. – Сладкая придумка пиндосов! Опиум для народа! Власть немногих под видом власти всех! Власть толпы, стада, быдла – почему?! Это яд для нашей страны, отрава! Все отравлены, все как есть! Вот скажи мне, Цыган, скажи мне, дружбан, дружище, ты тоже отравлен?!
Серёга прислушался к себе. Амарета гуляла в желудке пузырями, но отравлен Серёга явно не был. Слишком мало выпил.
– Нет, по-моему, – сказал он.
– Вот! – выкрикнул Санди, обнимая Серёгу за шею и затылок свободной рукой. Стакан у него был почти пуст. – Вот он, наш новый человек! Из него родится новая раса! Отсюда еси пойдет, и всё такое! Он не отравлен демократией, он её презирает, он свободен! Он – человек будущего, он истинный футурист и анархист! Выпьем за свободу!
– Эй-эй, друг, а я хочу быть свободной… – затянула из своего угла Крыса, но никто не стал ее слушать.
Тут Санди обнаружил, что за свободу выпить-то уже почти ничего и не осталось, и отправился разводить Амарету водой, а Серёга смог перевести дух и потереть ноющее плечо.
Конспиративная пьянка катилась дальше. Серёгу, к счастью, оставили почти в покое, изредка только на него поглядывали поверх стаканов – испытующе, или с симпатией, или даже насмешливо, при таком освещении не понять было. Серёга только криво улыбался в ответ. Словом, Амарету разводили еще два раза, от полутора стаканов пойла Серёге стало совсем худо, и он сначала сполз по стене на корточки, а потом, заметив вдруг, что часть народу куда-то делась, и на кровати сбоку освободилось место, перебрался на мягкое. Где, повалившись боком на подушку, и заснул.
Ночью приснился ему странный сон. Будто попал Серёга в город с большими домами и злыми жителями, будто избили его всего, но он убежал, будто познакомился он с девушкой Евгенией и пил с ней горький компот на самой верхотуре дома-общежития, и будто допился он до тошноты и заснул, а когда среди ночи проснулся, то увидел девушку Евгению совершенно голой. Это было бы еще не так странно – потому, что нет ничего странного в том, чтобы ходить дома голым, это каждый может – но девушка Евгения сидела на краю стола, а перед ней стоял Санди со спущенными до пяток штанами, и девушка Евгения обнимала его руками за шею, а ногами – пониже спины, Санди пыхтел и дергался, а девушка Евгения тихо поскуливала сквозь зубы, как это иногда делает Лысенко, когда спит. На столе была пропасть грязных стаканов, и все они отчего-то постукивали и позвякивали. Тут один стакан упал со стола и разбился.
Серёга проснулся.
В окно светило солнце, и в комнате было невыносимо светло, в затылке у Серёги загустела головная боль, губы высохли и склеились, а глаза едва открывались. Проморгавшись, Серёга увидел, что лежит он поперек кровати, ноги на полу, но укрыты одеялом, что штаны его расстегнуты, но не сняты, а вот сапоги куда-то делись. На полу не было никаких разбитых стаканов, на столе тоже было чисто, а девушка Евгения – подпольная кличка Крыса – в желтой майке до колен и в полуразвязанных бутсах, раскладывала на подоконнике черный халат Санди, мокрый и, похоже, только что постиранный.
– Ну, ты и спишь! – сказала Крыса, оглядываясь через плечо. Солнце прохватило ее майку насквозь, обрисовав фигуру и заставив Серёгу зажмуриться. Уж больно все было желтое.