...
А знаешь, сынок, та ночь многому меня научила. Ведь мы прогнали кракена. Мы обрубили ему концы четырех щупальцев, и он убрался, оставив за собой огромную дыру. Мы сдвинули ящики с грузом, загромоздили ее, этого было мало, вода в трюме поднялась уже на четыре фута. Тогда раздалась команда: "Всем к помпе!" Я хотел было смыться, но матросы остановили меня, говоря, что если до сих пор от меня было мало толку, то теперь могу работать, как и всякий другой. Тогда я встал, подошел к помпе и усердно принялся качать. Мы продолжали работать, но вода поднималась в трюме все выше. Стало очевидно, что корабль затонет, и хотя буря начинала понемногу стихать, однако не было надежды, что он сможет продержаться на воде, покуда мы войдем в гавань, и капитан продолжал палить из пушек, взывая о помощи.
Наконец, одно мелкое судно, стоявшее впереди нас, рискнуло спустить шлюпку, чтобы подать нам помощь. С большой опасностью шлюпка приблизилась к нам, но ни мы не могли подойти к ней, ни шлюпка не могла причалить к нашему кораблю, хотя люди гребли изо всех сил, рискуя своей жизнью ради спасения нашей. Наши матросы бросили им канат с буйком, вытравив его на большую длину. После долгих напрасных усилий тем удалось поймать конец каната; мы притянули их под корму и все до одного спустились к ним в шлюпку.
Нечего было и думать добраться в ней до их судна; поэтому с общего согласия было решено грести по ветру, стараясь только держать по возможности к берегу. Наш капитан пообещал чужим матросам, что, если лодка их разобьется о берег, он заплатит за нее их хозяину. Таким образом, частью на веслах, частью подгоняемые ветром, мы направились к северу в сторону Винтертон-Несса, постепенно заворачивая к земле. Не прошло и четверти часа с той минуты, когда мы отчалили от корабля, как он стал погружаться на наших глазах. Таким было мое первое кораблекрушение.
Описание кораблекрушения Джереми понравилось:
– Наконец-то обозначился просвет в тучах, – сказал он. – Сурово, скупо, по-мужски. Ступай же и пиши в этом стиле. Что там было дальше?
– Ветер стих, и мы смогли причалить…
– Не смей. Клерк должен поволноваться! Напиши, как вы несколько раз пытались подойти к скалистому берегу и как высокие валы отбрасывали вас в пучину. Напиши, как вы уже отчаялись, и тут ветер стал стихать, – приказал Джереми. – Главное, чтобы это произошло именно в последнюю минуту. Клерки любят такие штучки.
Я вернулся домой, окрыленный похвалой ирландца. Даже временная моя хромота не раздражала более. И надо же было тому случиться, сынок, что в трех шагах от своего дома я встретил молодую женщину, одетую мило и опрятно, ее золотые локоны выбивались из-под хорошенького чепчика, а нарумянена она была ровно настолько, чтобы понравиться старому морскому волку. Она шла в гости к моей квартирной хозяйке, я любезно распахнул перед ней дверь и… да ты уж, верно, понял, речь идет о твоей матери.
Что я мог ей предложить? Каморку под самой крышей? Нет, черт побери, я должен был как можно скорее написать эту книгу, получить деньги, принарядиться, стать галантным кавалером! Хозяйка рассказала мне, что ее приятельница – молодая вдова и не прочь снова выйти замуж. Следовало спешить!
Я уговорился с Джереми, что буду работать над книгой у него, чтобы он сразу читал готовые страницы и давал советы. Иначе я тратил бы полдня на беготню туда и обратно.
– Не разводи унылых рассуждений, а сразу отправляйся в Гвинею и постарайся поскорее попасть в плен к каким-нибудь варварам, – посоветовал он.
– Я мог бы попасть в плен только во втором плавании, первое было весьма успешно. Закупив безделушек на сорок фунтов стерлингов, которые ссудила мне мать, я выручил за свой товар пять фунтов девять унций золотого песку, за который, по возвращении в Лондон, получил без малого триста фунтов стерлингов. Эта удача преисполнила меня честолюбивыми мечтами, которые впоследствии довершили мою гибель.
– Стой, стой! – завопил ирландец. – Запиши последнюю фразу немедленно! Клерку должно сделаться любопытно, какая такая гибель тебе угрожает.
– Сейчас, – сказал я. – И это будет чистой правдой.
Несколько минут спустя он уже читал мои строки:
...
"Большим моим несчастьем было то, что во всех этих приключениях я не нанялся простым матросом; хотя мне пришлось бы работать немного больше, чем я привык, но зато я научился бы обязанностям и работе моряка и мог бы со временем сделаться штурманом или помощником капитана, если не самим капитаном. Но уж такая была моя судьба – из всех путей выбрал самый худший. Так поступил я и в этом случае: в кошельке у меня водились деньги, на плечах было приличное платье, и я всегда являлся на судно заправским барином, поэтому я ничего там не делал и ничему не научился".
Джереми почесал в затылке.
– Знаешь, – сказал он, – клерку это может не понравиться. Когда клерк читает роман с приключениями, он воображает себя героем и ему кажется, что, не держав в руках ничего тяжелее гусиного пера, он способен в минуту опасности лихо рубиться пиратским тесаком. На том держатся большая часть литературы для клерков. Он будет очень огорчен, Боб, очень огорчен…
– Не соберутся же обиженные клерки в стаю и не пойдут же дружными рядами сворачивать мне шею, – возразил я.
– Помяни мое слово, Боб, настанет день, когда читатели такого рода литературы начнут сбиваться в стаи и диктовать писателям, как им творить, чтобы нравиться Мистеру Клерку, – прозорливо заметил ирландец. – Хуже всего будет то, что издатели начнут прислушиваться к глупейшим из них, здраво рассудив, что дураков всегда больше, чем умных, и если большинство покупаталей книг – дураки, то под их вкус и следует подлаживаться.
Это, увы, звучало правдоподобно.
Я уже был не рад, что затеял эту возню с книгой. Но золотые кудряшки твоей будущей матери, сынок, не давали мне покоя.
– Слушай, а понравится ли клерку история, как моего приятеля Джона Сильверстона захватили в плен? – спросил я.
– Это который Сильверстон? Тот, что спился и живет теперь в Гринвиче? Или тот, который уехал в Новый Свет? – уточнил Джереми.
– Тот, что спился.
– Худо, Боб. Он может прознать о книге, когда ее напечатают, и явится к тебе требовать денег. Но… но попробуй! Пусти в ход фантазию! Искази эту историю до неузнаваемости!
И я взялся за дело!
...
"Однажды на рассвете наше судно, державшее курс на Канарские острова или, вернее, между Канарскими островами и Африканским материком, было застигнуто врасплох турецким корсаром из Салеха, который погнался за нами на всех парусах. Мы тоже подняли паруса, какие могли выдержать наши реи и мачты, но, видя, что пират нас настигает и неминуемо догонит через несколько часов, мы приготовились к бою (у нас было двенадцать пушек, а у него восемнадцать). Около трех часов пополудни он нас нагнал, но по ошибке, вместо того, чтобы подойти к нам с кормы, как он намеревался, подошел с борта. Мы навели на него восемь пушек и дали по нем залп, после чего он отошел немного подальше, ответив предварительно на наш огонь не только пушечным, но и ружейным залпом из двух сотен ружей, так как нл нем было до двухсот человек. Впрочем, у нас никого не задело: ряды наши остались сомкнутыми".
– Прекрасно! – воскликнул Джереми. – Так и должно быть – наши побеждают, не получив ни единой царапины! Клерк придет в восторг.
– Там дальше судно возьмут на абордаж, а меня захватят в плен, – напомнил я.
– Главное, чтобы шкура твоя осталась цела. Клерку неприятно воображать себя раненым героем.
– Кстати, Джереми, как у тебя с географией?
– Зачем тебе география? Клерк в ней не разбирается – ну и тебе незачем.
– Нужно название какого-нибудь мавританского порта в Африке. Я-то там ни разу не высаживался.
Джереми задумался.
– Помнишь того мошенника в тюрбане, который сидит у дверей кофейни "Лебедь" и предсказывает будущее? Как там его – Салех-Бармалех, что ли? Ну так пусть это будет порт Салех.
Я не возражал. С каждым часом я все более делался писателем.
...
"Нас отвезли в качестве пленников в Салех, морской порт, принадлежащий маврам.
Меня не увели, как остальных наших людей, вглубь страны ко двору султана; капитан разбойничьего корабля удержал меня в качестве невольника, так как я был молод, ловок и подходил для него. Так как мой новый господин взял меня к себе в дом, то я надеялся, что, отправляясь в следующее плавание, он захватит с собой меня. Я был уверен, что рано или поздно его изловит какой нибудь испанский или португальский корабль, и тогда мне будет возвращена свобода. Но надежда моя скоро рассеялась, ибо, выйдя в море, он оставил меня присматривать за его садиком и вообще исполнять по хозяйству черную работу, возлагаемую на рабов; по возвращении же с крейсировки он приказал мне расположиться на судне, в каюте, чтобы присматривать за ним".
– Тут, помнится, у Джона было какое-то приключение с двумя прекрасными мавританками, – неуверенно сказал я.
– Никаких мавританок!
– Но почему?
Джереми вздохнул.
– Ты все еще не понял, что за птица наш клерк? – ласково спросил он. – Как ты полагаешь, какое время тратит он на чтение приключенческих книг?
– Я полагаю, свое собственное, – отвечал я. – То свободное время, которое остается после службы. Разве я неправ?
Джереми вздохнул.
– Как ты полагаешь, много ли книг прочитал я за свою жизнь? – спросил он. – Не трудись отвечать, их было всего лишь около двадцати, но этого хватило – я получил понятие о том, что такое нынешняя литература. А все потому, что у меня есть на плечах голова!
Ирландское хвастовство всегда выводило меня из терпения. Мы опять поссорились, и он объяснил мне, что имел в виду под "свободным временем клерка" лишь ближе к концу моего романа.
Собственно говоря, я тоже успел побывать в плену, только недолго. Бежать удалось на обыкновенном баркасе, который мой хозяин приобрел для рыбной ловли. Соучастником моим был молодой мавр, которого преследовало правосудие, а за какие подвиги – об этом я умолчу. Описывая наши сборы, я вдруг забеспокоился – получится ли моя книга достаточной толщины, и стал перечислять все подробности. Потом я перечитал этот кусок, он показался мне скучным, и я опять потребовал совета у Джереми.
– Попробуем прочитать вслух, – решил он. – "Я знал, где стоят у хозяина ящик с винами (захваченными, как это показывали ярлычки на бутылках, с какого-нибудь английского корабля), и, покуда мавр был на берегу, я переправил их все на баркас и поставил в шкапчик, как будто они были еще раньше приготовлены для хозяина. Кроме того, я принес большой кусок воску, фунтов в пятьдесят весом, да прихватил моток пряжи, топор, пилу и молоток. Все это очень нам пригодилось впоследствии, особенно воск, из которого мы делали свечи. Я пустил в ход еще и другую хитрость, на которую мавр тоже попался по простоте своей души. Его имя было Измаил, а все звали его Моли или Мули. Вот я и сказал ему: "Моли, у нас на баркасе есть хозяйские ружья. Что, кабы ты добыл немножко пороху и зарядов? Может быть, нам удалось бы подстрелить себе на обед штуки две-три альками (птица в роде нашего кулика). Хозяин держит порох и дробь на корабле, я знаю". – "Хорошо, я принесу", сказал он и принес большой кожаный мешок с порохом (фунта в полтора весом, если не больше) да другой с дробью фунтов в пять или шесть. Он захватил также и пуль. Все это мы сложили в баркас. Кроме того, в хозяйской каюте нашлось еще немного пороху, который я пересыпал в одну из бывших в ящике больших бутылок, перелив из нее предварительно остатки вина".
– Ну, как? – спросил я. – Там еще можно написать, какие припасы принес на борт мальчик Ксури, наш третий попутчик.
– Я бы назвал это смертной тоской, но клерку понравится. Ты не забывай, Боб, что имущества у клерка мало, и он очень любит такие хозяйственные рассуждения. А что ты собираешься сделать с этим мавром Мули? Неужто взять его с собой в христианские страны?
– Тогда Джон с ним уговорился, что отвезет его в Кадис, но по дороге им попались морские девы, а мавры – большие любители этого дела…
– Кто попался? – в ужасе спросил Джереми.
– Морские девы. Они как раз в тех краях пасут свои стада и часто пристают к морякам. Выныривают из воды по пояс и зазывают. Джон даже слушать их не хотел и дал мальчишке по шее, чтобы привести в чувство, а мавр совсем одурел. Так вот бедный Мули с ними и остался.
– Ты шутишь, Боб? – дрожащим голосом спросил Джереми.
– Какие уж тут шутки, дружище, я тоже имел с ними дело, – и я, засучив рукав, показал ему метку от сладострастных губ морской девы. У меня на теле были и другие, не такие заметные. Их трудно с чем-то спутать – и по прошествии нескольких лет эти круглые знаки сохраняют зеленоватый оттенок, не как у угасающего кровоподтека, а совсем иной.
Джереми сильно разволновался. Я рассказывал ему о повадках морских дев битых полчаса, прежде чем уразумел: он всю жизнь мечтал о красивой женщине, которая знает всего три десятка слов, которым обучил ее мужчина, да и те произносит крайне редко. Конечно, их красота – не на всякий вкус, кожа у них грубовата, особенно на плечах и на груди, лица широкие, и ни у одной морской девы не видел я тонкой талии, что неудивительно – не плавать же им в корсетах. Зато пахнут они изумительно – если, конечно, встретишь деву часа два спустя после того, как она пообедала сырой рыбкой.
– Никаких морских дев! – объявил Джереми, узнав все, что его интересовало. – Половина Лондона снимется с места и поплывет к африканским берегам! Хватит с нас кракена.
– Это еще места знать надо, – успокоил я его, и мы принялись решать судьбу бедного Мули.
– Всякий клерк в мечтах своих видит себя суровым и справедливым, – сказал Джереми. – А также деловым и практичным. До завтрашнего дня ты напишешь, как, опасаясь хитрости мавра, ты спихнул его за борт и велел плыть к берегу. А мальчика Ксури, так и быть, оставим. Африканский берег, африканский берег… куда, говоришь, вы поплыли?
– Джон рассказывал, что взял курс на Гибралтар.
– Гибралтар подождет. Вы должны устроить охоту на льва. Клерк любит, когда охотятся на крупных животных, которых нет в Англии. Читая, он ощущает себя более значительным, чем лорд-канцлер, который всего лишь гоняется в своем поместье за лисицами.
– А как выглядит лев? – спросил я. – Нет ли у тебя картинки?
– Ты понимаешь, сынок, моряки знают только то зверье, которое встречается на побережье, а придя в порт, они уж скорее пойдут в бордель, чем в зверинец, честное слово.
Джереми кое-как описал мне льва, и я решил, что эту скотину можно застрелить из ружья. Когда сцена со львами была готова, Джереми ни одной ошибки в ней не нашел и потребовал еще одну такую же, более кровавую. Он остался доволен – мы с Ксури не только убили льва, но и освежевали. Я боялся, что проклятый ирландец заставит меня сожрать тушу, но он в тот день был мирно настроен – мы сошлись на том, что мясо у львов несъедобное.
Потом Джереми вспомнил, что клерки любят встречи с туземцами – они якобы ощущают себя при этом умными, сильными и хорошо одетыми белыми людьми, несущими прогресс и цивилизацию. Мне уже было все равно – я написал про голых туземцев, прибавив заодно сцену охоты на гигантского леопарда. Получилось не очень достоверно, однако внушительно – застрелить опасного зверя и великодушно отдать его несъедобное мясо голым дикарям мечтал бы каждый клерк.
– Кстати, как твой приятель Джон поступил с мальчиком Ксури? – спросил Джереми, когда баркас уже приближался к Гибралтару.
– Гадко он с ним поступил. Продал в рабство.
– Замечательно! Клеркам это понравится! Они любят, когда герой удачно занимается коммерцией – они бы сами продали мальчишку, понимаешь, Боб?
Мы спорили долго. Кроме всего прочего, мне совершенно не хотелось высаживаться в Гибралтаре – я никогда не бывал в Испании. И мы придумали такой поворот сюжета: баркас встречает португальское судно, идущее в Бразилию, и беглецов принимают на борт. В Бразилии я бывал и мог обойтись в романе без особого вранья.
Вот что получилось в итоге.