Тем не менее он встал и бросился вперед, но на этот раз ему в живот врезался кулак, он согнулся пополам, не в силах вздохнуть, и остался на земле, ловя ртом воздух.
Несколько минут спустя он с трудом поднялся на колени. Откровение сидел на поваленном стволе.
– Здесь, в этих высоких пустынных горах, я обучал твоего отца… и твою мать. Сюда Царица-Ведьма послала своих убийц, и отсюда Утер отправился вернуть себе королевство отца. Он не хныкал, не жаловался, он не язвил, вместо того чтобы учиться. А просто поставил себе цель и добился ее. У тебя есть выбор, ребенок: уйти или учиться. Что ты выбираешь?
– Я тебя ненавижу, – прошептал Кормак.
– Это к делу не относится. Выбирай!
Кормак поглядел в холодные серые глаза над собой и проглотил рвущиеся с языка слова.
– Я буду учиться.
– Первый урок – повиновение, и это главное. Чтобы стать сильнее, ты должен доводить себя до предела выносливости. Я буду требовать от тебя больше, чем необходимо, и иногда тебе будет казаться, что я бессмысленно жесток. Но ты должен повиноваться. Ты понял, ребенок?
– Я не ребенок! – огрызнулся Кормак.
– Постарайся понять, ре-бе-нок. Я родился, когда солнце светило над Атлантидой. Я сражался вместе с израильтянами в земле Ханаанской. Я был богом греков и королем британских племен. Мои дни на земле исчисляются десятками тысяч. А что такое ты? Листок, живущий от весны до осени, я же – вековой дуб. Ты ребенок. Утер ребенок. Самый глубокий старик в мире для меня ребенок. И если тебе необходимо меня ненавидеть – я боюсь, тебе это необходимо, – так хотя бы ненавидь меня как мужчина, а не как раскапризничавшийся младенец. Я сильнее тебя, искуснее. Я могу убить тебя с оружием и без оружия. А потому учись, и, может быть, придет день, когда ты возьмешь надо мной верх… хотя я сомневаюсь в этом.
– Придет день, когда я тебя убью, – сказал Кормак.
– Так готовься! – Откровение воткнул в землю длинную палку, а потом вторую на расстоянии локтя от первой. – Видишь те сосны на горе?
– Да.
– Так добеги до них и вернись сюда, прежде чем тень коснется второй палки.
– Зачем?
– Беги или покинь горы, – ответил Откровение, вставая и направляясь к хижине.
Кормак набрал воздуха в грудь, вытер кровь, запекшуюся под носом, и побежал легкой размашистой рысцой вверх по тропе. Оказавшись среди деревьев, он потерял из виду свою цель и ускорил бег. Мышцы ног словно жгло огнем, но он заставлял себя бежать. По мере того как подъем становился круче, его дыхание учащалось. Когда деревья остались позади, он увидел, что до сосен ему остается около полумили, и перешел на шаг, пошатываясь, жадно глотая воздух. Он испытывал искушение сесть и набраться новых сил; а то просто вернуться к Откровению и сказать ему, что он добрался до сосен. Но он не поддался соблазну. Брел все вверх и вверх. Пот заливал ему лицо и тунику, а в ногах словно бы пылали свечи. Но наконец он, спотыкаясь, достиг сосен. С сука одной свисал глиняный кувшин с водой.
Он выпил чуть не половину и затрусил назад к хижине.
На спуске усталые ноги его подвели: он оступился, упал и покатился вниз по склону, пока не ударился о мощный корень, который вонзился ему в бок. Кое-как поднявшись, он продолжал, спотыкаясь, бежать, пока наконец не очутился на поляне перед хижиной.
– Плохо! – сказал Откровение, невозмутимо глядя на багровое лицо юноши. – Всего две мили, Кормак.
Повторишь сегодня вечером и завтра. Погляди, сколько времени ты потратил.
Тень протянулась за вторую палку на ширину трех пальцев.
– Руки и плечи у тебя сильные, но это сила без быстроты. Как ты их укреплял?
Наконец-то Кормаку представился случай показать себя! Он подошел к дереву, подпрыгнув, ухватился за сук и быстро подтянулся, коснувшись сука подбородком, а затем плавно и ритмично продолжал подтягиваться.
– Не останавливайся! – сказал Откровение.
На счет "сто" Кормак спрыгнул на землю. Мышцы рук у него горели, но глаза светились торжеством.
– Это развивает силу, но не быстроту, – сказал Откровение. – Хорошее упражнение, но к нему необходимо добавлять другие. Для своего возраста ты очень силен, но не гибок. Бой на мечах требует молниеносной быстроты. – Он взял длинную обструганную палку и зажал ее в пальцах горизонтально. – Положи ладонь на палку, не сгибая пальцев, и поймай, когда я ее отпущу.
– Проще простого, – сказал Кормак, прижав ладонь к палке и напрягшись, чтобы успеть ее поймать.
Откровение отпустил палку, и рука Кормака резко опустилась, но зажала в кулаке только воздух.
– Проще простого? – повторил Откровение.
Кормак еще три раза пытался поймать палку, и разок это ему почти удалось: его пальцы задели ее, ускорив падение.
– Ты слишком скован в бедрах, а мышцы плеч напряжены и потому неподвижны.
– Ее невозможно поймать, – заявил Кормак.
– В таком случае подержи палку сам.
Кормак взял ее, а когда его пальцы разжались, рука Откровения устремилась вниз с молниеносностью жалящей змеи и схватила палку, когда до земли оставалось по меньшей мере локоть.
– Быстрота, Кормак. Действовать, не думая. Не заботься о том, чтобы поймать палку. Просто поймай.
Выбрось из головы все мысли, не сковывай тела.
После тридцати попыток Кормак поймал палку. Затем последовало еще десять неудач, но воля добиться своего его поддерживала, и утро еще не кончилось, как он поймал ее семь раз правой рукой и три раза левой.
Откровение поднес ладонь к лицу, и оно задрожало, затуманилось и стало вновь лицом Кулейна, Владыки Серебряного Ланса.
Еще час Кулейн и совсем вымотавшийся юноша упражнялись на мечах. Кормак почти забыл о своей ненависти к высокому воину, восхищенный природной грацией его движений и стремительностью. Раз за разом он поворачивал кисти, его меч скользил по мечу Кормака, чтобы со свистом остановиться у шеи, плеча или груди юноши.
Кулейн лак Фераг, понял Кормак, был не просто воином, а лучшим из лучших.
Но едва они кончили упражняться, как вражда в его сердце вспыхнула с прежней силой. Кулейн прочел это в его глазах и вложил меч в ножны, вновь превратив его в серебряное копье.
– Пойди с Андуиной в горы, – сказал он. – Помоги ей выучить тропы.
Повернувшись на каблуках, воин вошел в хижину и вернулся с девушкой.
Кормак взял ее под руку и повел под деревья.
– Где солнце? – спросила она. – Я не чувствую его тепла.
– Над лесом. Его заслоняет листва.
– Расскажи мне про листья.
Нагнувшись, он поднял с травы опавший лист и вложил ей в руку. Ее пальцы скользнули по пожелтевшей поверхности.
– Дуб?
– Да. Могучий, обросший мхом дуб, старый, как само время.
– Это дерево красивое?
– Как величавый старец, суровый, ни перед чем не склоняющийся.
– А небо?
– Голубое и ясное.
– Опиши голубое – каким ты его видишь.
Он остановился и задумался.
– Ты когда-нибудь прикасалась к шелку?
– Да. На мой последний день рождения мне подарили шелковое платье.
– У Гристы был шелковый лоскуток, на диво мягкий и гладкий. Голубое похоже на него. Только поглядишь, и сердце радуется.
– Небо из шелка! Какое оно, должно быть, красивое!
И облака? Какими ты видишь облака?
– Сегодня их очень мало, и они плывут в вышине будто белые медовые лепешки, далекие, но такие четкие, что кажется, протяни руку – и ты к ним прикоснешься.
– Небо из шелка и медовых лепешек, – сказала она. – Оно так прекрасно, Кормак! Я не могу его увидеть, но чувствую, оно у меня в сердце.
– Я бы отрубил себе руку, лишь бы ты его увидела! – сказал он.
– Не говори так! – воскликнула она. – И никогда не думай, будто я несчастлива оттого, что не вижу, как видишь ты. Уведи меня дальше в горы. Покажи мне цветы, которые я могу потрогать, вдыхая их аромат… и расскажи мне о них через шелка и медовые лепешки.
* * *
Каждое утро, завершив свои изнурительные упражнения, Кормак уводил Андуину на прогулку по лесу – в укромные ущелья и лощины, и часто – к маленькому озеру, прохладному и прозрачному, под уходящими в небо горами. Он поражался ее памяти. Стоило ей пройти по тропинке, найти вехи, к которым она могла прикоснуться – округлый валун со щелью в центре, дерево с большим наростом на стволе, извилистый корень, – ив следующий раз она уже шла по ней с полной уверенностью.
Иногда она определяла тропинки по наклону или, зная час, по положению солнца, согревавшего ее лицо. Как-то она даже побежала с ним вперегонки до хижины и почти обогнала, но споткнулась о торчащий корень.
Юноше все больше нравились эти прогулки и разговоры с Андуиной. Он наслаждался, описывая летящих гусей, охотящуюся лисицу, надменных длиннорогих быков и коров, царственных самцов-оленей. А она радовалась его обществу, теплоте его голоса, прикосновению его руки.
Лишь в те дни, когда ему не удавалось добиться того, чего от него требовал Откровение, его присутствие расстраивало ее: его гнев и ненависть словно пронизывали воздух, которым она дышала, и у нее не было желания приобщаться к этим чувствам.
– Он ведь только хочет, чтобы ты достиг большего, – сказала она в одно пасмурное утро, пока они сидели под густым дубом, пережидая дождь.
– Он хочет любоваться моими неудачами!
– Нет, Кормак, и ты это знаешь. Тут он обучал твоего отца, и, думаю, твой отец чувствовал то же, что ты.
Кормак промолчал, и она почувствовала, как он успокаивается. Его пальцы скользнули по ее руке и сомкнулись в нежном пожатии. Она улыбнулась.
– Ты снова стал самим собой?
– Да. Но я его не понимаю. В Круге он приказал убить тебя, если демоны ворвутся туда. Они ворвались, но он не попытался убить тебя. Затем он перенес нас сюда с помощью вспышки света. Почему он не сделал этого сразу? Ведь тогда бы нам вообще не пришлось сражаться с демонами.
– Именно это делает его великим в моих мыслях, – сказала Андуина, склонив голову ему на плечо. – Он был прав: мне лучше умереть, чем дать Вотану воспользоваться моей душой. Но так рассуждал стратег, а сражался с демонами человек, готовый пожертвовать своей кровью до последней капли, прежде чем пролить мою. Ну а он не мог перенестись сюда с нами, пока демоны оставались живы. Надо было сразить всех врагов, чтобы ни один не заметил, как мы исчезли из Круга. Если бы мы сразу перенеслись сюда, они последовали бы за нами. И рано или поздно, Кормак, они нас найдут.
Он обнял ее, привлек к себе.
– Я бы тоже умер, прежде чем позволил бы им причинить тебе вред.
– Почему? – прошептала она.
Он кашлянул и встал.
– Дождь кончился. Пойдем поищем плодовый сад.
Озеро они нашли в день летнего солнцестояния, обеспокоили семейство лебедей, и Кормак, сбросив тунику и сандалии у водопада, кинулся в воду. Несколько минут он плавал, а Андуина терпеливо сидела под сплетающейся в беседку жимолостью. Потом он вышел на берег и сел рядом с ней, наслаждаясь солнечными лучами, согревавшими его нагое тело.
– Ты умеешь плавать? – спросил он.
– Нет.
– А хочешь научиться?
Она кивнула, поднялась с земли, развязала шнур, стягивавший верх ее бледно-зеленого платья, и оно соскользнуло с ее плеч. Когда оно упало на траву, Кормак сглотнул и отвел глаза. Ее тело было цвета светлой слоновой кости, груди полные, талия тоненькой, а бедра…
– Иди за мной в озеро, – сказал он, прокашлявшись и отворачиваясь от нее. Ощутив прохладу воды на ступнях и лодыжках, она засмеялась, а потом шагнула вперед.
– Где ты? – позвала она.
– Здесь, – ответил он, беря ее за руку. – Повернись лицом к берегу и откинься на меня.
– Но я же погружусь в воду с головой!
– Я тебя поддержу. Доверься мне.
Она упала спиной в его объятия, вскинула ноги и почувствовала, что лежит на поверхности озера.
– Как чудесно! – сказала она. – А что мне надо делать?
Вспомнив, чему его учил Гриста в реке Южного края саксов, он сказал:
– Ты не утонешь, пока в твоих легких есть воздух.
Вдохни поглубже, раскинь руки и болтай ногами.
Он подложил руки ей под спину и увидел перед собой ее груди, матово-белый живот и треугольник медных волос, указывающий, точно стрела, на ее сомкнутые колени.
Помотав головой, он перевел взгляд на ее лицо.
– Вдохни побольше воздуха и не выдыхай, – сказал он и осторожно опустил руки. Несколько секунд она покачивалась на воде, а затем, словно спохватившись, что ее ничто не поддерживает, забарахталась и с головой погрузилась в сверкающую воду. Он мгновенно подхватил ее, и она обняла его за шею, кашляя и отфыркиваясь.
– Все хорошо?
– Ты меня отпустил! – сказала она с упреком.
– Я же был рядом. Тебе ничего не угрожало.
Наклонившись, он откинул мокрые темные волосы с ее лица и поцеловал ее в лоб. Она засмеялась и ответила на его поцелуй, укусив его за губу.
– Почему? – спросила она чуть хриплым голосом.
– Что – почему?
– Почему ты бы умер за меня?
– Потому что ты поручена мне. Потому что… я твой друг.
– Друг?
Он помолчал, наслаждаясь прикосновением ее тела.
– Потому что я люблю тебя, – сказал он наконец.
– Так любишь, что отдашь мне свои глаза?
– Мои глаза?
– Так любишь?
– Я тебя не понимаю.
– Если ты ответишь "да", то ослепнешь, а я буду видеть. Ты любишь меня настолько сильно?
– Да, я люблю тебя больше жизни.
Ее ладони прижались к его щеке, большие пальцы прикоснулись к векам. Его окутала тьма, жуткая сокрушающая пустота. Он вскрикнул, и она повела его к берегу, где он ушиб ногу о камень. Она помогла ему сесть, и его оледенил страх. Что, что он сделал?!
– Ах, Кормак, так это – небо. Как чудесно! И деревья. Совсем такие, как ты рассказывал. И ты, Кормак, такой красивый, такой сильный. Ты сожалеешь о своем подарке?
– Нет, – солгал он, потому что гордость взяла верх над страхом.
Вновь ее ладони прижались к его щекам, и зрение вернулось к нему. Он схватил ее в объятия, прижал к себе, потому что увидел в ее глазах слезы.
– Почему ты вернула мой подарок? – спросил он.
– Потому что я тоже люблю тебя. И потому что у тебя был такой потерянный, испуганный вид. Никто никогда не делал для меня, Кормак, того, что ты предложил мне. Я никогда этого не забуду.
– Так почему же ты плачешь?
Она не ответила. Как могла она сказать ему, что только теперь поняла все одиночество мрака?
* * *
– Его гнев против тебя очень силен, – сказала Андуина, сидя рядом с Кулейном на солнышке. Миновало два месяца, и в золотистых листьях шуршал прохладный ветер. Каждый день Кулейн по многу часов занимался с Кормаком – они боксировали, боролись, бились на мечах и окованных железом дубинах. Но когда упражнения кончались, юноша отворачивался. Его чувства были скрыты маской, серые глаза оставались непроницаемыми.
– Знаю, – ответил воин, прикладывая ладонь козырьком к глазам и следя, как Кормак упрямо бежит вверх к соснам на высоком склоне. – И у него есть на то причина. Но ты ему нравишься, он тебе доверяет.
– Мне так кажется, владыка. Но я не могу рассеять его гнев. Когда пытаюсь, это чувство откатывается от меня подобно туману. Он не хочет о нем говорить.
– Я не пробовал с ним говорить, Андуина. Это не поможет ни ему, ни мне. Я впервые увидел его отца на этой горе, и здесь Утер полюбил Лейту, мою Гьен Авур.
А теперь их сын… И мир все еще содрогается от войн, зло процветает, хорошие люди умирают. Я сожалею о твоем отце. Успей я раньше…
– Он был старым воином, – сказала она с улыбкой. – Он умер, как хотел бы умереть – с мечом в руке, сражая врагов.
– У него достало смелости отказать Вотану.
– Это была не смелость, владыка. Он хотел получить за меня побольше. Вотан просто принял алчность за благородство.
– Для незрячей, Андуина, ты мало что упускаешь из виду.
– Ты уйдешь сегодня?
– Да. Я думаю, до моего возвращения тебе ничто угрожать не будет. Сожалею, что хижина так убога. Тебе это нелегко.
– Постараюсь как-нибудь вытерпеть, – сказала она и улыбнулась. – Не думай об этом.
– Ты прекрасная девушка.
Ее улыбка угасла.
– А ты хороший человек, владыка. Так почему ты намерен умереть?
– Ты видишь слишком уж много.
– Ты мне не ответил.
– Если ты задала этот вопрос, значит, ты знаешь ответ, ибо они едины.
– Но я хочу услышать ответ от тебя.
– Почему, госпожа?
– Я хочу, чтобы ты услышал себя. Я хочу, чтобы ты понял тщету этого.
– В другой раз, Андуина. – Он взял ее за руку и ласково поцеловал.
– Нет. Другого раза не будет. Ты не вернешься, я больше никогда с тобой не встречусь.
Кулейн некоторое время молчал, и она почувствовала, как смягчается его напряжение.
– Всю мою жизнь, – сказал он наконец, – всю мою долгую, долгую жизнь я мог смотреть на Кулейна с гордостью. Потому что Кулейн никогда не поступал низко.
Кулейн был истинным владыкой. Моя надменность могла бы сбрить горы. Я был бессмертен: Воин Тумана, Владыка Ланса из Ферага. Для греков я был Аполлоном, Доннером для скандинавов, Агрипашем для хеттов. Но на протяжении всех этих нескончаемых веков я ни разу не предал друга, не нарушил слова. А теперь я не тот Кулейн, да и сомневаюсь, был ли я когда-либо им.
– Ты говоришь о королеве?