Вдруг я увидел заросли можжевельника, обрыв, глинистую, дорогу, повозку, карателей в голубоватых шинелях и касках. Я лежал между кочек, рвал кольцо рубчатой гранаты. Я узнал повозку, узнал карателей. Накануне они арестовали и увели моего отца. Кольцо не слушалось, я вцепился в него зубами. И вдруг кто-то навалился на меня, отвел руку с гранатой. Я повернулся, и на щеку мне упали волосы матери.
Очнулся, долго не мог прийти в себя. Видение войны было таким ярким, что я оцепенел, не мог шевельнуть рукой. Все было как наяву. Даже хвоинки на шинелях виделись с какой-то небывалой, резкой ясностью.
Я вновь посмотрел на мерцающий шар, стараясь представить совсем иную войну и себя не мальчуганом, а взрослым. И вдруг понял: ведь и мое собственное биополе, то самое биополе, о котором писали Кажинский и Чижевский, могло воздействовать на шар!..
…Псковичи жили на порубежье в постоянной опасности, и это отразилось на их характере. Быстрота решений и действий, порывистость, взрывчатость впитывались с молоком матери. На Куликово поле, конечно же, послали самых отважных воинов… Лес, холмы, поле открылись резко и неожиданно. Товарищ, пригибаясь, перебежал луговину, я поспешил следом.
С холма мы увидели татарский стан. Будто снежные сугробы, белели юрты, вился над кострами дым, поблескивали на солнце котлы-казаны. Живым омутом кипел огромный табун, истошно ревели верблюды. Рядом с кострами, между повозок кружили всадники в малахаях.
Стан был так близко, что в нос ударил запах острой мясной пищи.
По полю проносились конные дозоры - сталкивались, но чаще резко разъезжались. Монгольские кони легко уклонялись от стрел, уходили от погони.
Пора было возвращаться, мы быстро отползли, сбежали по скату холма и вскоре были возле своего стана.
Товарищ тревожно оглядывался, видя какую-то опасность. Оглянулся и я: по полю мчалось пятеро всадников.
- О-о-о-о! - дико закричали враги.
Товарищ вырвал меч, я вскинул топор.
Но на помощь уже мчались свои - рослые воины в черной одежде.
Нас спасли черноризцы. Поверх черных халатов у них были кольчуги, вместо колпаков - кованые шлемы, каждый подпоясан мечом. Белые, как мох белоус, лики черноризцев резко выделялись среди загорелых и темных лиц конных дружинников.
Я не удивился: на Псковской земле монахов порой брали даже в набеги, а во время обороны крепостей ставили под оружие всех до одного. Псковитяне всячески старались подчинить веру целям обороны: псковские храмы были на деле крепостными башнями, звонницы - дозорными вышками.
Один из монахов выделялся ростом и шириной плеч. На бедре чернеца покачивался двуручный меч, левой рукой великан поддерживал щит, в правой держал копье.
- Брат Пересвет, - негромко сказал кто-то рядом. - Десница Сергия Радонежского, надежа князя Дмитрия.
- Чай, псковские, - весело посмотрел на нас с товарищем Пересвет. Болотом бредоша, поршни потеряша…
Я снова не удивился: псковитян легко узнавали по одежде, обуви и оружию. Монахи даже коней придержали, чтобы рассмотреть наши арбалеты.
- Ливонские, свейские? - спросил молодой монах. На боку Пересвета была огромная фляга, от бороды пахло медовухой. Псковские монахи тоже были любителями этого напитка.
- Зело грозна штука, - похвалил Пересвет наше оружие. - А я, браты, сосед ваш, из брянских лесов, с Десны-реки родом. Не боязно? Татарове люты…
- Русь надо спасти! - товарищ резко повел плечом.
- Аки стемнеет, гостьми ждем к костру нашему. - И Пересвет натянул поводья.
Конь у монаха был под стать хозяину: огромный, сильный, порывистый. За голенищем короткого сапога засапожный нож, на сгибе руки черная змея плети.
Возле самой Непрядвы, отражаясь в воде, пылал одинокий костер. Рядом сидели псковичи, негромко переговаривались.
- Беда бысть велика. Пришед немец под Остров, стреляша, огненные копья пускаша, а псковские воеводы смотреша и ничего не делаша…
- Мать начаши меня увещати: не ходи биться супротив поганых, татарове злы аки демоны…
- И воеваша псковичи пять дней и пять нощей, не слезя с конь.
- Бысть у нас чудо преславно: явися на небеси три месяца и стояху близ друг друга в ночи…
Река шелестела осокой, гнула камыши, билась о камни. В воде отражались звезды и костры. Река усиливала звуки, и я услышал сотни голосов сразу.
Где-то совсем рядом были новгородцы, я узнал их по строгой речи и оканью. Совсем близко говорили двое:
- Меха продаша, взяша три московски. Лиса с надцветом, а не бура….
- Зрело, отче… Торговаша славно…
Я не любил новгородцев. Псков был городом-воином, Новгород городом-торговцем. Псков считался младшим братом Новгорода, но издревле тянулся к Москве. Новгород богател, не ведая войн и нашествий, а Москва и Псков истекали кровью;
Псков заслонил Новгородскую землю с запада, Москва - с востока и юга.
Вдруг я увидел Пересвета. Монах присел рядом с моим товарищем, протянул ему открытую флягу. Отхлебнув несколько глотков зелья, мой товарищ закашлялся, и лицо его посветлело. Улыбаясь, Пересвет сказал, что хорошо знает псковичей, они богу молятся, а мечу веруют…
- Воистину! - улыбнулся товарищ. Монах попросил еще раз показать арбалет. Хмуро обронил слово о том, что латинская церковь это оружие осуждает…
- А православная? - без улыбки спросил мой товарищ.
- Благослови тебя бог! - И чернец резко перекрестил моего друга.
Я наконец проснулся. Тикали ходики, в печи стреляли дрова: Антон сидел за столом, что-то писал. Кудрявые его волосы, чтобы не падали на лоб, не мешали работать, были схвачены ремешком, так когда-то делали на Руси мастеровые.
Не желая мешать товарищу, я долго лежал с открытыми глазами.
Задумался: были ли стычки перед Куликовской битвой? Конечно, были. Поблизости встали два враждебных стана, велась торопливая разведка…
Еще во время похода князь Дмитрий послал в Придонскую степь сторожу большой разведывательный отряд. Главной задачей сторожи было добыть "языка". Но связь с отрядом потеряли, пришлось послать вторую сторожу, а при подходе к Дону - третью, под командованием воеводы Семена Медика. Этот отряд захватил пленного из свиты самого Мамая и до самой битвы продолжал давать сведения о силах и движении войска Мамая. Хан был так уверен в успехе, что пренебрег глубокой разведкой. Для татар было полной неожиданностью появление русских полков у ската Красного холма. Татары вначале подумали даже, что это войско Ягайлы…
- А, проснулся! - Антон бросил писать, позвал меня завтракать.
Горница оказалась тесной, но уютной и чистой. Между белой как лебедь печью и широкой кроватью стоял стол, покрытый льняной скатертью. Во главе стола сидела мать Антона, рядом с нею - четыре девочки, каждая на голову ниже другой. Четыре пары любопытных глаз, не мигая, смотрели на меня.
- Старшей не хватает, - сказал Антон, усаживаясь поудобнее. - В городе, вечером придет… И уже совсем весело добавил:
- Пять невест сразу. Самый богатый дом в деревне!
"Невесты" засмущались, мать улыбнулась, зарумянилась, но лицо Антона было вполне серьезным. И вправду: не домами и садами богата деревня, главное ее богатство - люди, а девочки и девушки - будущие матери, основа семей…
Разоряя русскую землю, татаро-монголы не зря уводила девушек, они знали, что это обескровит народ, без того измученный и обескровленный…
- Кушайте, кушайте… - Мать Антона пододвинула поближе ко мне тарелку борща и ломоть мягкого хлеба.
Неожиданно я увидел еще одну пару глаз - пронзительно зеленых и внимательных. Рядом с младшей из девочек сидел толстый серый кот. Мягкая его лапа бесшумно скользнула по скатерти, уволокла хлебную корку…
- Ух ты, а про подарки-то я и забыл! - Антон метнулся из-за стола, нырнул в боковушку, вернулся с пакетом конфет и кульком крупной брусники. Все это мы купили вместе в магазине и на колхозном рынке.
Ни жестом, ни словом девочки не выдали восторга, но глаза их так и засверкали. Кот опередил хозяек, поймал выкатившуюся брусничину, торопливо раскусил, сморщился. Потом вдруг пушистая лапа уцепилась за конфету, и вместе с добычей огромный кот метнулся в подпечье.
- Ну, Васька, смотри! - рассмеялась хозяйка.
6
И вновь я склонился над записями. Порой дядя Антона, видимо, торопился, я с трудом разбирал его почерк.
Неожиданно пошли рисунки. Рисовал деревенский учитель цветными карандашами, неумело, по-мальчишески, но в рисунках были яркость и движение.
На скате холма стояли воины: плечо к плечу, щит к щиту. У всех русые бороды, голубые глаза. Трава чуть ли не по пояс, зеленая, с россыпью белой кашки.
На следующей странице конный дозор. Пятеро всадников замерли на береговой круче, по воде плывут дикие утки. Камыш будто летящие стрелы, вода слепит блеском кольчуги.
А вот аккуратно наклеена вырезка со стихами, видимо из районной газеты.
По бокам акатники
Да трава шелкова.
Говорят, тут ратники
Шли на Куликово.
С вилами и косами
Шли, как на работу,
Золотою осенью
После обмолота…
Назывались стихи просто и коротко: "Дорога". Внизу стояли имя и фамилия автора - Анатолий Брагин.
- Ты его знаешь? - спросил я у Антона.
- Знаю, в школу ходили вместе. Невысокий такой, веселый, кудрявый.
Что-то в стихах насторожило меня. Поэт, конечно, написал правду, представив своих предков-землепашцев, идущих на помощь княжескому войску, но само-то войско было иным.
Князь Дмитрий собрал на Куликово всех лучших воинов русской земли. Пехотинцы и конники были в новых кольчугах и шлемах. По всей русской земле долго недосыпали кузнецы, чтобы одеть в броню и вооружить воинов.
Антон согласился со мной, на мгновение лицо его стало хмурым, но потом вдруг словно солнцем осветилось:
- Ты понимаешь, про кого написал Брагин? Эти вот люди стали проводниками и разведчиками в войске князя… Подвиг всего народа - во что произошло на нашем поле!
Теперь я согласился с Антоном. Не мог же поэт увидеть русское войско, вооруженное в основном вилами да косами. Хотя иные "историки" утверждали это… Утверждали они и другое: что Золотая Орда к тому времени ослабела. Но это внутренние дела Орды, а на скатах Красного холма стояло до зубов вооруженное войско, состоящее из татарской конницы и генуэзской пехоты и втрое превышающее по числу русское войско.
7
В полдень мы с Антоном вышли на улицу. С интересом смотрел я на большую незнакомую деревню. В сельце, где я вырос, дома были крыты тесом, за изгородями из окоренных жердей стояли столетние елки. Здешняя деревня тонула в садах, дома были крыты железом, рядом с деревянными домами теснились мазанки под огромными шапками соломы.
Я легко представил деревню и той давней поры. Видимо, все дома были глинобитными, под соломенными и камышовыми крышами. Когда деревню выжигали татары, глиняные стены и печи оставались целыми. Стоило вновь настелить из тесин потолок, поставить стропила, сплести сени, покрыть крышу - и жилище готово. Антон тронул меня за плечо:
- Куликово посмотреть хотел? Пошли! За околицей свернули на летник, наискось пересекающий скошенную ниву. Летник был узок, зарос травой-некосью.
- По этим местам воины проходили, - сказал Антон. - Однажды я тут пахал. Маленький был еще, на голову выше плуга. Чуть не перепахал летник. Старик прибежал, забранил… Полтыщи лет люди пахали - заповедные места не трогали.
Я заторопил Антона, думая, что до Куликова поля еще далеко.
- Да вот оно! Церковь видишь?
- Вижу…
- Куликово… - негромко сказал Антон.
Дон оказался нешироким и неглубоким, берега заросли ракитником. Непрядва не шире ручья, а Дубяка вовсе не стало - темнел заросший осокою ров. И поле было обычным полем, но сердце вдруг сдвоило, вернулся позабытый военный страх. Я замер на месте, не решаясь сделать и шагу.
Память страшной и жестокой битвы жила на этом обычном с виду клочке русской земли.
Антон достал из-за пазухи и бережно открыл черную тетрадь с записями. На одной из ее страниц была карта, перерисованная, видимо, из древней книги. Голубыми лентами кружили Дон и Непрядва. По берегу Дона зеленел лес. Куликово поле лежало между Непрядвой, Доном, оврагом, дубравой, болотиной и Красным холмом.
Татаро-монголы были страшны фланговыми ударами конницы, на Куликовом же поле князь Дмитрий навязал войску Мамая фронтальное сражение.
Красными прямоугольниками на карте били обозначены русские полки: Сторожевой, Передовой, Большой, полк Левой руки, полк Правой руки и Засадный…
- Многовато прошло времени, - вздохнул Антон. - Тогда ведь здесь все по-иному было. Вот тут дубовый лес стоял, тут было огромное болото. Дон и Непрядва - поглубже, пошире. Даже трава другая… Старики говорили, в сенокос только шапки косарей было видно. Место глухое, дремучее…
Глядя на покатый холм и поле, я с трудом представил дубраву и заросли разнотравья. Воображение дорисовало глубокий овраг, заросшую камышом болотину…
Князь Дмитрий знал, что татаро-монголы любят биться на равнине и не любят озер, рек и болот. Страх перед водой остановил их на пути в Новгород и Псков, широкая Ока казалась трудноодолимой преградой.
- Посидим, - предложил Антон, Мы присели на береговой откос, задумались каждый о своем.
- Айда на Непрядву, - сказал Антон.
Я спросил, почему река называется Непрядвой.
- Ну, очень просто догадаться. Прянуть - значит, рвануться, прыгнуть… Выходит, речку нельзя было перемахнуть, вброд переходили или по лаве.
- Выходит, и Мамай не перемахнул.
- Выходит! - рассмеялся Антон. - Смотри, граната…
В осоке лежала ржавая немецкая граната величиной с гусиное яйцо. Антон осторожно поднял ее, зашвырнул в омут…
Из куста Антон вытащил удочки и в первом же омуте выудил огромного голавля.
В полдень купались - хохотали, брызгали водой друг в друга…
Все это было чудом: ловить рыбу и купаться там, где когда-то русские воины переезжали на лошадях быстрый поток - купали коней, поджимали ноги, чтобы не замочить сапоги.
Со свистом пронесся над излукой кулик, опустился на береговой откос.
- Хозяин прилетел, - улыбнулся Антон. - Его поле, Куликово…
Я вдруг представил себе небо над полем битвы: вверху кружили коршуны и вороны, проносились перепуганные кулики…
8
"И притекоша серые волцы от усть Дону и Непра, ставши на реци на мечи, хотят наступати на русскую земли. То было не серые волны, но приидоша поганые татарове…"
"Говорит Пересвят чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: "Луче бы потятыми быть, нежели полоняными быть от поганых. Добро бы брате, в то время стару помолодиться, а молодому чести добыти…"
"И нукнув князь Владимир Андреевич с правыя руки на поганого Мамая с своим князем Волыньским 70-ю тысящами…"
"Татарская баше сила видети мрачна потемнела, а Русская сила видети в светлых доспехах, аки некая великая река лиющиеся или море колеблющееся, и солнцу светло сияющу на них и лучи испушающи, и аки светлиницы издалече зряхуся…"
* * *
Русское воинство подступило вплотную к Красному холму, замерло, готовое к сече. В татарском стане гасли костры, ревели верблюды, ржали кони. Прошло несколько минут, и по скату лавиной двинулась живая сила врага. Впервые в жизни я видел столько конных и пеших воинов. Страшной лавине не было конца, все новые ряды воинов появлялись из-за гребня холма, сползая угрюмой тучей к ее подножию.
…Татарские стрелы не летят, казалось, а льются сумасшедшим ливнем. Яростно ударили из тяжелых луков русские лучники.
Первый страх прошел: вырвав из тулы болт, я торопливо зарядил арбалет, резко оттянул крюк, прицелился с колена.
Всадники были ужа совсем рядом. Низкорослые монгольские кони, по которым, когда они еще были стригунками, нарочно били тупыми деревянными стрелами, легко увертывались от боевых. Всадники прижимались к гривам коней, кричали, в упор били из луков.
Один из воинов пролетел совсем рядом. На сто шагов арбалет бил без промаха, я на бегу убивал кабана, сбивал дикого гуся. Вот он, татарин, лицо перекошено от злобы. Болт вошел в бок, вышел в другой, и всадник мешком рухнул в траву.
Псковские арбалетчики оказались сноровистее генуэзских, которые в ужасе начали пятиться. Но отступать им было уже некуда. Я стрелял, почти не целясь, как стреляют в налетевшую стаю диких гусей.
- Смотри: князь! - толкнул меня мой товарищ, Князь брел по траве, сапоги его были мокрыми от росы. За князем вели его коня, рядом с - князем, стараясь не отстать, не шел - бежал младший его брат, что-то говорил, но было видно, что Дмитрий его не слушает, думает о своем.
Князь был в легкой кольчуге, без шлема, густые волосы стянуты сыромятным ремешком.
В битве князю полагалось быть в златоверхом шлеме. Часто сошедшиеся на бой рати были одинаково одеты и вооружены, и шлем князя служил в сече маяком: где князь - там и свои.
Но время междоусобных стычек прошло, рядом был враг, который и вооружен, и одет был иначе, чем русские, ошибок быть не могло. Враг был смел, и блеск княжьего шлема не испугал бы его, а привлек бы внимание. Русские воины знали, как метко мечут стрелы поганые…
Князь оказался в строю пехотинцев - с двуручным мечом, в короткой кольчуге. Многие воины были без шлемов, князь хотел ободрить их и тронуть сердца тех, кого защищала крепкая броня: боясь за князя, они готовы были биться, не ведая страха.
Ветер колыхал осенний ковыль, колыхал русые волосы воинов. За холмами глухо гудело татарское воинство, но строй русских был молчалив.
Псковичи стояли на откосе. Это был давний обычай: ждать врага на высоте на крепостной стене, на угоре. От реки до оврага встало молчаливое пешее воинство. Князь Дмитрий построил пехоту не в ровную линию, а похожей на изогнутый лук дугой. Легко сломать толстую, но ровную дубину, но попробуй сломай гибкий лук. Не было видно лишь стрелы, но русичи знали - стрела наготове: в дубраве, в густой тени затаился Засадный полк воеводы Боброка…
В третий раз я увидел Пересвета. Его конь стоял рядом с конем князя Дмитрия, монах и князь о чем-то говорили.
Чуть в стороне были пешие монахи с огромными щитами и тяжелыми копьями, похожими на рогатины. Видно, Сергий Радонежский наказал своим воинам быть рядом с князем, заслонить его, спасти, когда он окажется в самой гуще боя.
Русское и татарское войско разделяла лишь узкая полоса ковыльного поля. На середину его вылетел огромный богатырь в русской кольчуге и русском шлеме. Не русскими были только одежда и щит, обшитый воловьей кожей. Полудикий степной конь, выбиваясь из сил, нес на себе грозного, разъяренного всадника.
- Ну и голова! - выдохнул мой товарищ. Князь резко взмахнул рукой. Пересвет ожег плетью коня, прилег к его холке, полетел прямо на кипящего яростью врага. Тот словно ждал этого - направил коня навстречу. Стало вдруг тихо-тихо, только дыхание коней, яростный стук копыт…
Вдруг затрещало. Копье Пересвета легко расшибло татарский щит, вошло в грудь всадника и сломалось посередине. Копейщики делали древко копья сухим, ломким: если копье не ломалось, у всадника могло вырвать руку…