Внизу неторопливо копошатся точки – люди, машины. Удивительно, все так спокойны, буднично слоняются с работы домой и обратно, гуляют, пьют пиво на скамейках, за компами, ходят в кафе, кино. Андрей столько мучился, жизнь шаталась, рушилась, да и сейчас от нее лишь руины, а людям все равно. Небо на землю не падает, солнце все так же светит, люди так же ходят. Есть Андрей в их потоке, нет, – разницы ноль, не замечают. Значит, Андрей – тоже ноль?
– Ты в порядке? – с тревогой спрашивает Яра.
– Да… почти. – Андрей как в гипнозе пялится в окно.
– На первый раз хватит, – Яра берет Андрея за шиворот как щенка, он очухивается в кровати. – Колб сказал передать это.
Яра протягивает диск, тот слепит радужной вспышкой.
– Что здесь? – Андрей берет диск, на верхней части красуется Колб, в плаще, с лукавым взором исподлобья.
– Знать не знаю, – пожимает плечами Яра, кивает на компьютер. – Посмотри, я пока вымою посуду.
Забирает кружку, осколки чашки, уносит на кухню.
Андрей двигает клавиатуру к себе, охватывает непонятная смесь чувств. Неясно, жизнь рушится или налаживается, есть ли смысл что-то предпринимать, суетиться?
Вспоминает тьму, боль.
Жаль, рядом нет пистолета, а ведь была возможность завладеть, причем дважды. Когда рядом есть надежное, быстрое средство пресечения любых мучений, когда знаешь, что все в любой момент можешь прервать – сразу успокаиваешься, чувствуешь уверенность, простор, лучше соображаешь, проблемы не кажутся такими уж великими, хочется расправиться с ними и жить дальше.
На диске обнаруживается пакет программ: "Фотошоп", "3Д макс", "Гейммэйкер", учебники языков программирования, еще много всего, что Андрей время от времени хотел освоить, но отыскивал повод отложить на неопределенное завтра.
Вспоминается мечта увидеть на прилавках магазинов игру собственного авторства, была даже тетрадь с эскизами монстров, которых выдумывал с удовольствием, жаль, что она куда-то запропастилась.
Бульон урчит в животе, Андрей заливается краской.
– А больше… – осекается, вместо нормального голоса какой-то жалкий шепот, блеяние, чистит горло, продолжает: – А больше он ничего передать не просил?
– Сказал, диск надо основательно изучить, – доносится голос Яры из-под шума воды, звона посуды. – Еще твердил, самое время для воплощения мечты.
– Он что, Санта Клаус? – хмыкает Андрей.
– Тебе лучше знать.
– А почему он сам не здесь?
– Не знаю. Всю душу из него вытрясла, ничего не добилась. Сказал, от меня пользы больше.
– И что мне делать?
– Ты меня спрашиваешь? – Яра заходит, вытирает руки полотенцем. – Извини, я не по этой части. Если кому глотку вырвать – милости прошу.
– Ну, хозяйничать у тебя выходит лучше меня.
– Будем считать, для этого здесь и нахожусь.
Яра усаживается на диван, смотрит то в окно, то на Андрея. Тот бездумно таращится на иконки программ, мысли путаются в липкий комок, но пристальное внимание Яры помогает соображать хоть как-то.
– Сколько я провалялся?
– Почти месяц.
Мир переворачивается, всплывает тьма, боль, Андрей хватается за край стола. Яра тут же оказывается рядом, придерживает за плечи, ее руки ледяные, это пугает еще больше, но отрезвляет. Андрей цепляется за дыхание, делает его ровным, глубоким.
– Как… месяц?
– Ты сжег тело перегрузками, исчерпал почти все ресурсы, чудо, что вообще выжил, да еще смог восстановиться. Даже если бы это заняло год. Видел бы ты себя со стороны. Хорошо, Колб не дал мне расправиться с теми уродцами. Когда впадаю в раж, совершенно не берегу силы. Я бы тебя точно погубила.
Яра опускает глаза, желание обнять девушку окончательно приводит Андрея в чувство, но не решается.
– Меня, наверное, всем городом ищут, федеральный розыск, все такое… – невесело усмехается Андрей.
– Все тихо. В новостях для порядка еще что-то появляется, мол, бдят, ищут, скорбят, негодуют. Но фотороботы постепенно содрали. Когда восемь бойцов по невыясненным причинам перестреляли друг друга, а подозреваемый бесследно исчез, СМИ взорвались, а вот следствие, прикрываясь рассказами о бурном расследовании, свернулось. Видимо, поняли, что гоняться за тобой себе дороже, мало ли чем обойдется следующее задержание. Они даже личность твою не установили. Сам проверь, есть же Интернет.
– То есть могу хоть сегодня возвращаться домой?
– Если имеешь в виду съемную квартиру, там уже другие жильцы. Маша забрала твои вещи. Так что либо к Маше, но только за вещами, ночевать вряд ли пустит, а если пустит из жалости, то…
– Нет. Ни за что.
– Поэтому – в дом родителей. Конечно, атмосфера поначалу будет не сахар, придется продать что-то из вещей, все сбережения родителей ушли на похороны…
– Чт-то?..
– Ты пропал без вести, Андрей, – Яра начинает говорить вкрадчиво. – У родителей было слабое здоровье, и так всю жизнь переживали за тебя одного, а когда ты исчез… Они ведь не железные…
В голове звон, лопаются нити, что держат марионетку, Андрей обмякает, рука впивается в плечо Яры, она тут же обхватывает его руку, обнимает. Холод пронизывает тело как грибница, острый иней вклинивается меж клеток, топит плоть в переливах синих граней, Андрей не чувствует спину, руку. Пусть, пусть холод заморозит, раскрошит ядовитую горечь, замостит льдом пропасть, куда так хочется кануть, разбиться, погаснуть…
– Андрей… – Голос Яры кажется далеким, по телу гуляет эхо, отражается от льдинок. – Такая встряска, когда тебя ищет полиция, обсуждает вся Сеть, не может обойтись без последствий, потерь… Могло быть гораздо хуже. На нас десяток зверских убийств, ты месяц лежал на краю смерти в чужой квартире, хозяева могли вернуться тысячу раз. Какой шанс выйти сухим из такой дряни? А ты вышел! Можно возвращаться к нормальной жизни, просто теперь нужно будет зарабатывать на жизнь, решать бытовые проблемки самому, отдыхать поменьше. Но мы с Колбом всегда рядом, поможем. Кошмар позади. Разве на его фоне эта мелочь чего-то стоит?
– Не знаю… Кажется, кошмар впереди…
– Вот именно, кажется. Полиция уже не ищет, из квартиры уйдем до возвращения хозяев, незаметно, будто не было никого.
– Хорошо…
– Ничего не изменилось. – Яра осторожно отпускает. – Просто расстался с близкими тебе людьми, обычно помогает мысль, что они уехали, далеко и надолго.
– Ничего не изменилось, – повторяет Андрей механически, как диагноз.
– Не трать силы на горе, этим ничего не вернешь. – Яра трясет за плечо, на сей раз неприятно, льда внутри слишком много, Андрей вот-вот рассыплется. – Хочешь, заварю чай?
Андрею все равно, на душе сумрак, с хрустом, как трещину, выдавливает полуулыбку, Яру надо поощрять, ей непривычно успокаивать всяких там малых детей, а получается хорошо, пригодится… Только холодно до боли, слезы не успевают вытечь, мерзнут, вонзаются в глаза, в горло.
– Завари…
– Все пройдет. – Яра улыбается, выходит. Андрею чуть легче, никто больше не сковывает успокоительной ложью, но голову начинает штурмовать тяжелый мрак, рой металлической пыли, трудно отбиваться, дышать… Нет, лучше вновь укрыться словами Яры, скорее бы принесла чай.
Андрей отвлекается на программы, что передал Колб, бегло ковыряется в каждой, все на инглише, не понять, мысли разбегаются по тупикам, возвращаются, комкаются в кашу, в извилинах слизкие тромбы.
Рядом опускается блюдце, чашка с горячим чаем. Яра поднимает краешки губ, пальцы гладят Андрею волосы.
– Ну как, получается?
– Так себе… Ничего толком не разобрать, все на английском.
– Попробуй начать с чего-нибудь.
Яра все-таки умница, думает Андрей, ей гораздо проще разбить слюнтяю рожу, пригрозить, что в следующий раз проломит череп, если тот продолжит пускать сопли.
– Попробую. – Андрей сглатывает соленый комок, унимает дрожь глубоким дыханием. – Методом проб и ошибок… Медленно, но верно… Освою простейшие операции.
– Молодец. – Яра целует макушку.
– Знать бы, что не зря. Зачем вообще это делать? Колб не говорил подробнее?
– Он думал, ты знаешь, или догадаешься. Так даже лучше, наверное, когда сам до чего-то доходишь.
– Ладно. А ты что будешь делать?
– Посижу на диване, почитаю книжку. Никогда этим не занималась, но говорят, очень полезно. Надо же когда-нибудь начинать. Глядишь, к обеду дочитаю по слогам первую страницу, к вечеру пойму, о чем там написано. Голова будет болеть, но с каждым днем будет легче. Ничего сложного, как мышцы качать. Зато потом как по маслу, станет интересно.
Андрей зарывается в изучение программ. Тычет сперва команды, обозначения которых смутно знакомы из игр, песен, фильмов, рекламы, смотрит, что происходит, что меняется, запоминает, повторяет команду при разных условиях. Это отвлекает. Андрей забывает про чай, выпивает залпом остывший, с неприятной пленочкой.
Яра и впрямь читает, хмурит брови словно подымает тяжесть.
Андрей возвращается к программам, надо учить, учить… Наступает эра информации, реальный мир перекочевывает в киберпространство. Бумажные документы уступают место электронным, походы, посиделки у костра, на лавочке заменяются чатом в онлайновых играх, аськах, соцсетях, секс вытесняется порнухой, лопата – экскаватором с программным управлением. В новом веке выживут идущие в ногу со временем. Игры, фильмы, музыка, бухгалтерский учет будут держаться на программах и тех, кто умеет в них работать.
Не нужно будет выходить из дома, добираться до работы, толкаться в час-пик, перебегать на красный свет. Не придется собираться в одном помещении, грызться с коллегами, начальством, трястись от назойливых взглядов, обливаться потом, глотать таблетки, спиваться. Можно будет спокойно работать дома, отправлять результат по эмейлу, а в офис лишь за зарплатой, хотя и та будет электронной, можно будет заказывать покупки на дом.
Вот только…
Только понял это Андрей слишком поздно. Но все равно продолжал маяться мечтательной дурью, мол, раз уж понял, все остальное само получится, можно еще побездельничать годик-другой.
К обеду солнце жарит всю комнату, все выбелено как на Меркурии, дышать нечем, пот ручьями. Освоено несколько операций в "Фотошопе", результаты шедеврами не назвать даже условно.
По телу мерзкая липкость, голова гудит, горит, вязнет в чем-то темно-сером. Пытается себя подбадривать, мол, так и должно быть, это лишь начало, первый шажок, очень даже широкий для человека, впервые севшего за неизвестную прогу, продолжать в том же темпе, результаты будут о-го-го, а если чуть поднажать…
Яру читает книжку напряженно, будто хочет перевернуть страницу телекинезом, глаза полузакрыты, держит голову рукой. Андрея похлестывает стыд, отупевшие глаза падают в экран.
Рядом появляется чашка кофе.
– Ну что, дело идет? – Яра гладит по голове, холодное касание в жару как бальзам.
– Да, только устал немного.
– Это видно. Взбодрись, выпей кофе.
Яра возвращается к книге. За компанию мучиться легче, но Андрей ловит себя на мысли, что лучше бы она легла отдохнуть, тогда и ему не зазорно откинуться на прохладную стену.
К вечеру свет начинает превращаться в медь, из того, что на дисплее, Андрей осмысляет лишь половину. Перед глазами картинки, бессвязная каша из каких-то элементов, не удается сфокусироваться, даже фото велосипеда на рабочем столе воспринимается как два кружочка, много палочек и бараньи рога.
Уже разбирается в "Фотошопе". На уровне дошкольника. В парочке других прог – на уровне обезьяны. А всего прог десять… Нет, двенадцать. Надо освоить все. А потом научиться создавать, производить в них что-то полезное, нужное, что вызовет спрос, за что заплатят, на что можно прокормить себя, Машу… нет, Маша ушла, кажется… тогда Яру… Нет, Яра всего лишь галлюцинация… Собаку хоть, что ли, завести, или попугайчика? Нет, кормить нечем, даже тараканы сдохнут – Андрей сожрет…
Свет меркнет, вытесняют синие сумерки, глаза иногда всплывают из тумана, цепляют что-то тупым взглядом непонятно зачем и обратно, даже не прожевывая, сразу выплевывают, потухший разум дрейфует в горячих мыслях, что уже не мысли, а какие-то личинки, инфузории, амебы.
Мечтает кормить родителей, отцу не надо будет горбатиться на работе, сделают дома ремонт, возьмут новую технику, посуду, мебель. Мечтает свозить родителей на отдых, показать мир, всю жизнь в глуши, ничего краше тополей и грядок не видели… Отец нарядный, в брюках, белой рубашке, на фоне снежных гор, подбоченившись, улыбается, ветер колышет рубашку, седые волосы…
Роняет голову на руки, щеки обжигают слезы, рукава промокают насквозь, тело предательски дрожит, трясется как у эпилептика.
На плечи ложатся холодные руки.
– Андрей…
– Ты права.
– Все хорошо, ты справишься…
– Ничего не изменилось. Кучу народа перебил, кучу побоев выдержал, сбежал, выжил. Погубил родителей… И ничего. Такой же бесполезный кусок мяса. Без денег, навыков, специализации, имущества, связей… Микроб первого уровня. Качаться и качаться… Поздно, не успею. Не смогу. Сломался, устал. Все уже далеко впереди, а я в хвосте. Не догнать, как ни старайся. Что я могу успеть? Куда податься, как применить знания?.. Все, чего добился, – съехал с катушек, вижу паренька, которым мечтал стать, и девицу из эротических грез. Потрясно! Не вижу оваций…
Яростно вздергивает голову.
В комнате пусто.
Голова опять вниз, иногда вырываются всхлипы, сознание в мягком теплом коконе, мысли бегут из головы как крысы с "Титаника" – прекрасно. Остаются самые сладкие, детские, про родителей, их счастливую безбедную жизнь, про Машу, компьютерные миры… Затем исчезают и они. Память держит лишь холодные объятия Яры, только вместо красивых белых рук – кости в черных лохмотьях, кривой блеск косы. Комната тонет во мраке, дисплей гаснет, кулеры засыпают. Как знакомо…
Тьма и боль.
Андрей просыпается, под локтями старый грубый стол, в прожилках, царапинах, буром налете времени. Почему-то кажется, такие столы всегда дубовые, хотя Андрей совершенно не разбирается в древесине. Стереотип, вбитый книжками, если стол крепкий, мощный – значит дуб. А стол и правда крепкий, коренастый, как в придорожной таверне на окраине мира среди лесов и гор, похож на угрюмого, но доброго гнома.
Стол ютится в углу незнакомой комнатки, вся выложена из камней, что переливаются зелеными и желтыми шершавыми бликами, словно панцири гигантских жуков. Между камней подсвечники – вьющиеся растения, пламя как цветы, разрывающиеся от желания распуститься.
У стола пара стульев-сыновей, изящный витиеватый шкаф, тяжелая дверь, тоже в родстве со столом. На другой половине комнаты небольшой полукруглый камин, в очаге островок углей, прозрачное шелковое пламя. Кровать ни односпальная, ни двуспальная. Так, между тем и этим. Кровать бастарда, еще бы в придачу полуторный меч.
Комнату наискось пересекает ручей. Начинается водопадом высотой в метр, непосредственно из стены, изломистое русло между желто-зелеными плитами. Бережки усеяны пушистыми изумрудными холмиками мха, громоздятся друг на друга стайкой новорожденных черепашек, мелкие нежные вьюны, пестрые цветочки, редкие бабочки, муравьи, где-то прячется кваканье. Вода небесно-голубой змейкой уползает под стену, журчит, звенит словно россыпь мельчайших как песок бриллиантов, успокаивает лучше таблеток. Время тает, уносит далеко-далеко, все частицы материи замирают, слушают вместе с Андреем…
Скрип двери как дуновение степного ветра.
На пороге Яра. Фиолетовое платье шуршит, морской волной перехлестывает порог, плечи и грудь в кроне вьющихся локонов как спелые яблоки.
– Я знаю эту комнату, – зачарованно шепчет Андрей.
– Конечно, – мягко улыбается Яра. – Ты придумал ее три года назад, в деревне, у родителей, мечтал об оазисе абсолютного покоя. Захотел придумать место, где ощущал бы полное умиротворение, уют, где можно жить вечность, оставаясь счастливым. Соткал это место из мелких деталей, неделю лелеял его в мечтах, особенно ночью, наделял красками, жизнью, чтобы воплотить его хоть где-нибудь, хоть в каком-нибудь далеком мире. Мысль, что это место где-то существует, грела душу. А потом – городская суета, и ты вынужден был забыть мечту, спрятать в дальний уголок памяти, как бриллиант в сокровищницу.
– Ты вытащила бриллиант, протерла пыль и вручаешь мне?
– Подарок тебе нравится.
– Это правда.
Яра опускается на стул, платье с шелестом растекается по комнате, подол касается ручья, на него заползают муравьи, божьи коровки. Глаза как сливы из хрусталя, грани отражают Андрея.
– Я себя повел как тряпка. Расклеился.
– Забудь. Колб требует слишком много. Здесь покой, нам ничто не угрожает.
– А что я сейчас делаю в реальности?
– Это важно? Здесь краски и звуки куда ярче. Так какой из миров реальнее?.. Не думай о том мире, наслаждайся покоем, ты заслужил.
– Заслужил?.. Вряд ли. Заслужить заставили. Сам я ни на что не…
– Не накручивай. Не пачкай это место сомнениями.
– Если там со мной что-то случится, этот мир исчезнет.
– Этот мир будет с тобой до последнего мгновения. Клянусь. Не волнуйся, если там что-то случится, то очень не скоро. Здесь время растягивается.
– Это прекрасное место. Спасибо.
На ладонь Андрея опускается рука Яры, холодная как у трупа, давит словно оковы. Андрей сжимает губы. Яра тут же отдергивает, улыбка исчезает, взгляд прячется в тень локонов. Андрей касается ее ледяной щеки. Глаза Яры взволнованно бегают, губы приоткрыты, воздух зримыми потоками рвется в грудь.
– Знаешь, что обидно? – горько бормочет Андрей. – Я сейчас сижу в пустой квартире, разговариваю сам с собой и трогаю воздух.
Яра вздрагивает, замирает, дыхание обрывается.
– Забудь, – говорит Андрей. – Я требую слишком много. Здесь покой, нам ничто не угрожает.
Они молчат, внимание течет в ручей, вода успокаивает, греет, вымывает тьму, сомнения, искрится будто и впрямь текучий бриллиантовый песок.
Откуда-то вновь квакает. Андрей усмехается.
– Ты здесь другая. Совсем не похожа на рубаку.
– У медали две стороны. – На лицо Яры нерешительно возвращается улыбка. – Тот мир не дает покоя, пробуждает ярость загнанного зверя. А здесь хорошо, спокойно.
– Покажешь мир?
– Конечно. Идем.
За дверью длинная лестница наверх, проем в конце изливается мягким светом. Яра степенно идет впереди, походка и стройный силуэт очень женственные. Платье шелестит при каждом шаге, волосы как тяжелый маятник.
В глаза врывается широкий зал потрескавшихся, щербатых, но крепких плит, они кажутся надежной армией седовласых викингов. Место похоже на руины древней башни. Половина зала огорожена такими же стенами, потолком, другая открыта миру, до горизонта во все стороны – каменно-песчаная равнина с редкими островками тусклой травы, ее колышет ветерок, метет по земле тонкую прослойку песка. Небо светло-голубое, в редких пушистых облачках.
В центре зала возвышается круглая плита в три обхвата. Внутри огромная впадина, устланная зеркальной сталью, нечто вроде котла. По краям вмурованы разноцветные кристаллы с кулак.