Ингвильда открыла глаза. Она сидела на земле, на влажном от росы мху с мелкой травой, прислонясь плечом к черному округлому боку стоячего камня, трезво-холодному в этот ранний час. Чтобы понять, где будет солнце в переломный день года, нужно сначала узнать, откуда смотреть. Чтобы понять цель и смысл своей судьбы, нужно сначала узнать себя. Ингвильда сделала только первый шаг на этом пути, и от трудности его у нее подогнулись ноги.
Красивый корабль отошел от берега. Блестели под солнцем мокрые лопасти весел – гребцы вели "Тюленя" на широкий простор, туда, где его подхватит ветер. Ингвильда уже не видела Хродмара, но вместо прежних отчаянья и пустоты вдруг ощутила в сердце стойкое тепло. Пусть сейчас им приходится расстаться – душа ее будет с ним всегда.
Она вытерла лицо, поднялась и поспешно вышла к самому берегу. "Тюлень" проходил мимо нее, она смотрела сверху и видела каждого человека на скамьях. Она видела Хродмара; вот он поднял голову и заметил ее. Руки его лежали на весле, но он кивнул ей, улыбнулся издалека. Ингвильда подняла обе руки над головой и широко помахала ему. Она будет его ждать. И какие бы пугающие видения ни бросал ей ее нежданно обретенный дар, она будет верить в добрую судьбу. Если не верить, то и жить станет незачем.
Глава 4
Прищурившись, Хродмар всматривался в знакомые очертания берега. Уже отчетливо был виден Дозорный мыс, стороживший горловину Аскефьорда, а на мысу мелькало неясное движение: их тоже заметили. Раньше самыми лучшими в дружине Модольва глазами обладал Геллир. Теперь же Геллир по старой памяти еще сидел на привычной скамье со своим длинным носовым веслом, к которому за долгие годы привыкли его сильные руки, но веки его опущены над мертвыми, навсегда погасшими глазами. Лицо хирдмана было неподвижно и спокойно, но он не мог не думать о том, что сидит на весле, как видно, в последний раз.
Ездить может хромой,
безрукий – пасти,
сражаться – глухой;
даже слепец
до сожженья полезен -
что толку от трупа? -
так говорил Повелитель Битв. Хродмар вспомнил рассказ об одном хирдмане, который, лишившись в бою ноги, продолжал сражаться, опираясь коленом о корабельную скамью. Человек с любым увечьем может найти себе применение – но и сам Один не нашел достойного дела для слепца. На что годится ослепший воин? Только складывать саги о прошлых походах и подвигах, чтобы долгими зимними вечерами заставлять слушателей дивиться чужой доблести, создавать в сердцах мальчишек нетерпеливую жажду воинской славы и тяжко терзать собственную душу. Кто больше всех имел, тот больше и потеряет, осенило вдруг Хродмара горькое открытие.
Берег быстро приближался, и на сердце Хродмара посветлело от близости дома. Самые трудные дороги легче для того, кто в конце их видит огонь родного очага, а над почетным хозяйским сиденьем – меч славного предка, зазубренный в легендарных битвах.
С Дозорного мыса уже поднимался в небо столб густого дыма – знак о прибытии корабля. Обойдя мыс, "Тюлень" вошел в Аскефьорд. Здесь они были дома, хотя по самому фьорду предстояло плыть еще долго – от горловины до вершины был целый день пешего пути. Для обороны это место было удобным: в прибрежных скалах имелось лишь пять низких песчаных площадок, годных для причаливания большого корабля. Возле каждой из них стояла большая усадьба знатного хёльда*, одного их тех, кто был среди первых жителей этого древнего места. Усадьба Бьёрндален, где родился Хродмар, тоже принадлежала к "стражам причалов". На зеленых лужайках между скалами стояли небольшие дворики бондов* и рыбаков, везде качали верхушками сосны и ели – довольно густо населенный Аскефьорд сохранил очень много леса, который оберегал его от суровых ветров.
Усадьба конунга – Ясеневый Двор – на вид не отличалась от жилья любого из хёльдов. Она располагалась поодаль от моря, ее крыши едва виднелись между деревьями, но зато корабельные сараи конунга стояли прямо над самой большой причальной площадкой. С корабля Хродмар видел, как вдоль фьорда бегут люди, все приветственно машут им руками. Вон из ворот усадьбы Фюрберг вихрем вылетел всадник и помчался по тропе в глубь берега – это Херкир хёльд послал гонца к своей сестре в усадьбу Гленне. "Тюлень" давно здесь ждут, скоро соберется народ со всего фьорда.
Под старыми соснами у Конунгова причала тоже суетилась толпа, и Хродмар отвернулся. Всю дорогу он собирался с духом, не зная, как предстанет перед людьми с таким лицом, но так и не собрался.
– Не будем здесь приставать! – сказал Модольв, пристально поглядывая на племянника. – Сначала стоит заглянуть домой. Я думаю, первой нам следует успокоить твою мать. А Торбранд конунг подождет.
Хродмар кивнул, бессознательно оправил косу, глядя на три огромные ели на берегу, за которыми вскоре покажется причал Бьёрндалена. После болезни он стал заплетать волосы в две косы, как носили знатные фьялли. Раньше он оставлял волосы распущенными, гордясь их красотой и блеском. Теперь же, когда это украшение у него осталось единственным, Хродмару стало казаться, что красота волос неуместна рядом с обезображенным лицом и только подчеркивает его уродство. С двумя косами и маленькой светлой бородкой, которую он в последнее время отпустил, чтобы спрятать хотя бы половину лица, он сразу стал казаться старше.
Радуясь, что по его новому лицу никто не сумеет определить его душевное состояние, Хродмар притворялся спокойным, но его сердце то билось быстро, то почти замирало, дыхание теснилось, и волосы на висках взмокли. То, что он уже однажды пережил на Фьялльской отмели, предстояло пережить еще раз. При виде знакомых с рождения берегов и построек Аскефьорда Хродмар сильнее ощущал, как изменился он сам. Он без труда узнавал каждый камень на берегу, но узнают ли его? Невольно Хродмар поднимал руку, касался кончиками пальцев бугристых рубцов на щеках. Невозможно было поверить, что все осталось прежним, а сам он непоправимо изменился. Нет, это не сон, и проснуться не удастся. Ему уже не быть прежним Хродмаром Щеголем, мимо которого редкая женщина могла пройти, не обернувшись. И прежним ему не бывать. Никогда.
– Не грусти, Щеголь! – с грубоватым весельем крикнул ему со своего высокого сиденья кормчий Вестмар. – Мы все теперь не красавцы! Меня теперь не узнает родной сын! Бедный мальчик подумает, что за ним явился бергбур* из Дымной горы! Ему всегда Аса обещала, что его бергбур заберет, если он спать не будет!
Но шутки его никто не поддержал, сам Хродмар даже для вида не улыбнулся. Если больше всех теряет тот, кто больше всех имел, то Хродмар был обезображен "гнилой смертью" сильнее, чем кто-либо другой.
Корабль шел мимо трех елей. В Аскефьорде их называли Троллями и рассказывали детям, что днем они стоят в облике деревьев, а ночью выходят в дозор и охраняют покой фьорда, расхаживая вдоль берега. Самое занятное, что, и выйдя из детства, каждый в душе продолжал в это верить. Ветер шевелил лохматые лапы Троллей, словно они приветственно машут вернувшимся. И при виде их у Хродмара чуть-чуть полегчало на сердце: ему показалось, что еловые тролли его узнали.
За елями-великанами открывалась Медвежья долина, в которой стояла усадьба Бьёрндален. Вот корабельный сарай, несколько рабов возятся возле лодки на берегу, разбирая снасти. Хродмар узнал домочадцев своей усадьбы и снова подумал: они смогут узнать его только по одежде. Но это рабы. А как он предстанет перед матерью?
"Тюлень" коснулся днищем песка, рабы, опомнившись, бросили свои снасти и со всех ног кинулись в усадьбу предупредить хозяев. Хирдманы по одному прыгали в воду и брели на берег. Мало кому хотелось торопиться. Больше или меньше, но страх показаться на глаза домашним испытывали все. Всего шесть человек из всей дружины, считая Модольва, вернулись домой такими же, какими ушли.
– Не мучайтесь дурью! – с присущей ему прямотой посоветовал товарищам Вестмар. – Скажите спасибо норнам и богине Эйр, что вообще вернулись. Если бы вас сожгли и закопали под тем курганом на Квиттинге, ваши жены и дети обрадовались бы еще меньше.
Но и без его советов хирдманы помнили – двадцать семь семей осиротело и им придется взглянуть в глаза родным умерших. А этого не ждут – ведь они ходили в мирный торговый поход.
– Послушай-ка! – Модольв положил руку на плечо Хродмару. – Тебе, как видно, не очень-то хочется идти первым. Подожди здесь. Я пойду сначала сам, а потом… Потом видно будет.
Хродмар молча кивнул. Модольв подумал, что болезнь сделала его племянника молчаливее и, возможно, мудрее. Для него не прошло бесследно то открытие, что любой знатный вождь, будь он хоть красивее самого Бальдра, так же беззащитен перед превратностями судьбы, как последний чумазый раб из свинарника.
"Тюленя" вытащили на берег, хирдманы принялись разбирать весла, снимать и сворачивать парус. А Модольв пошел к усадьбе.
Едва он вступил на двор, как из хозяйского дома ему навстречу выскочили несколько человек – и первой Модольв увидел свою сестру Стейнвёр, ее головное покрывало с широкой синей лентой из шелка, ее лицо, немного увядшее, но еще красивое. У Модольва дрогнуло сердце – в памяти его ожил Хродмар, такой, каким он был и какого он почти забыл за последний месяц. Хродмар былпохож на мать.
За спиной фру Стейнвёр виднелась плечистая фигура Кари ярла. Неторопливый и основательный, он был выше жены на целую голову, и возле него подвижная, легко сложенная фру Стейнвёр казалась белкой рядом с медведем. В усадьбе шутили, что боги смешали Стейнвёр и Кари, а потом разделили пополам – вот Хродмар и получился как раз таким, как нужно.
– Модольв! Модольв ярл! – воскликнуло разом несколько голосов.
Фру Стейнвёр подбежала к брату, звеня ключами и амулетами, словно воин полным снаряжением.
– Где вы пропадали так долго? Что случилось? Где Хродмар? – торопливо сыпала она вопросами, не в силах дождаться ответов.
– Нам не очень-то повезло в этом походе, – издалека, как искусный сказитель, начал Модольв. – На Квиттинге нас прихватила болезнь…
– Какая болезнь? – воскликнула фру Стейнвёр и зачастила, теребя брата за кожаный рукав: – Я так и знала! Так и знала! Вы поплыли в дурной день, я говорила вам, но конунгу не терпелось! Знамения предвещали беду! Ведь Стуре-Одд бросал прутья! Что за болезнь?
– "Гнилая смерть", – осторожно ответил Модольв. – И многие у нас заболели…
– "Гнилая смерть"… – повторила Стейнвёр и вдруг застыла, все ее суетливое оживление пропало.
Краска схлынула с ее лица, глаза стали огромными. Фру Стейнвёр отшатнулась от брата, прижала руку ко рту и застыла, точно замороженная.
– Что… Что с моим сыном… – почти в беспамятстве от ужаса пробормотала она, боясь самого страшного и не желая верить, что это возможно.
– Хродмар тоже болел… – сказал Модольв. Глаза Стейнвёр стали как две стеклянные бусины, и он не смог дольше тянуть. – Он жив, сестра, жив! Он совсем выздоровел. Вот только не знаю, сможешь ли ты теперь узнать своего сына. От прежнего Хродмара остались только глаза и волосы. А остальное…
Из глаз Стейнвёр хлынули слезы, словно весеннее солнце могучим ударом тепла растопило зимние льды в горах.
– Где… где он? – нетерпеливо воскликнула она. В ней кипели разом и тревога, и облегчение, и гнев на брата, который так ее напугал.
– Он там, на берегу, возле корабля. Он не знает, как показаться тебе на глаза…
Фру Стейнвёр, не находя слов и не в силах справиться с судорогой в горле, досадливо махнула на него руками и бросилась бежать за ворота.
Хродмар медленно шел знакомой дорогой к усадьбе, уже чувствуя, как сейчас вопьются в его лицо десятки изумленных, испуганных, недоумевающих глаз домочадцев. Вот впереди показались ворота усадьбы с двумя старыми медвежьими черепами на верхушках воротных столбов; вот маленькая женская фигурка вылетела из-за створок и со всех ног бежит ему навстречу. У Хродмара дрогнуло сердце, стукнулось где-то возле горла: с одного взгляда он узнал мать. Да и как можно не узнать ее? Она бежала, как на пожар, подол рубахи путался у нее в ногах, длинные концы головного покрывала вились за спиной, едва поспевая, а руки были протянуты вперед. И Хродмару вдруг стало нестерпимо стыдно. Как он мог подумать, что мать не узнает его? Или что он станет менее дорог ей?
Стейнвёр подбежала, только мельком глянула в лицо Хродмару и сильно обняла его, как будто сына у нее отнимали.
– Мальчик мой! – вскрикнула она сквозь слезы. – Как вы меня испугали! Вот же дурень мой братец! "Гнилая смерть"… Он так говорил, как будто ты умер!
– Я не умер, матушка, – тихо сказал Хродмар, поверх головы фру Стейнвёр глядя на подходящего отца, на людей за его спиной. – Но у нас умерло двадцать семь человек.
– Это много! – Стейнвёр оторвалась от груди Хродмара, но одной рукой держалась за его плечо, вытерла лицо длинным краем головного покрывала. – Это очень много для торгового похода! – взяв себя в руки, сказала она. – А конунг ждал вас с таким нетерпением, как будто вы должны привезти ему невесту. Он…
– Он уже хотел посылать Халльмунда Могучего искать вас, – добавил Кари ярл, подходя ближе. – Он ждет железо… А железо вы привезли?
– Железо мы привезли, – подтвердил Хродмар.
Он заметил, как скользнул по его лицу взгляд отца – скользнул и метнулся в сторону. Даже самым близким и любящим людям нелегко привыкнуть, что у него теперь совсем другое лицо.
– Ничего, ты ведь остался тот же самый! – Стейнвёр, перекинув взгляд с мужа на сына, бодро похлопала Хродмара по плечу. Опомнившись от первого потрясения, она снова обрела равновесие и доброе расположение духа. – Змея меняет шкуру каждый год и все же остается змеей. Так и человек: если ты был достойным человеком раньше, то и в новой шкуре ты им останешься. А что до невест…
– У меня теперь есть невеста! – поспешно сказал Хродмар. Ему было немного жаль мать, на которую обрушилось разом столько новостей, но он считал, что родным нужно узнать все сразу и ко всему сразу начинать привыкать. – Простите, что я выбрал невесту, не спросив вас, но я не мог иначе. Это очень хорошая девушка, и род ее не хуже нашего – она дочь квиттинского хёвдинга…
– И всю эту сагу нам предстоит узнать, стоя на дороге? – спросил невозмутимый Кари ярл. – Пойдем-ка к очагу, сын, – там ты можешь удивлять нас хоть до ночи!
– Да, пойдемте! – заторопилась Стейнвёр. – Эй, режьте бычка, того, черного, зовите людей! Всю дружину, всех людей в усадьбе! И пошлите за Стуре-Оддом! И к Арнвиду Сосновой Игле! Ну, и к Кольбейну Косматому тоже, пусть не болтает, что мы-де его не любим! У нас будет большой пир!
– И в честь умерших, и в честь будущей невестки! – подхватил Кари ярл. – Это вы неплохо придумали!
Из-за стволов редкого сосняка со стороны горловины фьорда вылетел всадник. Мужчина лет двадцати пяти, с короткой светлой бородкой и гривной в виде серебряной змеи на шее приветственно махал издалека.
– Эй, Хродмар! – весело кричал он. – Конунг на тебя гневается! Он так ждал тебя, даже посылал гадать о твоем возвращении, а ты к нему даже не завернул! Это квитты научили тебя быть таким неучтивым?
– Дай же мне самой обнять сначала моего сына! – крикнула фру Стейнвёр. Понимая чувства Хродмара, она шагнула вперед, словно хотела заслонить его от глаз всадника, но лицо Хродмара все равно возвышалось над ее головой. – Я знаю конунга – ему наверняка не терпится послать его в новый поход!
– Однако Торбранд конунг упрям! – сказал за ее спиной Кари ярл. – Если он так быстро прислал за Хродмаром, значит, у него на дворе тоже режут скотину и катят бочонки с пивом. Ступайте все переоденьтесь – занимательную сагу о железе, "гнилой смерти" и невесте Хродмара мы будем слушать не у нашего очага, а в Ясеневом Дворе.
Всадник тем временем приблизился, осадил коня.
– Здравствуй, Снеколль! – крикнул ему Хродмар, подняв голову навстречу. Рано или поздно через это придется пройти – так нечего тянуть.
– Э… Здравствуй… – ошалело выговорил всадник. У него было такое изумленное лицо, как будто он шагнул через порог дружинного дома, а оказался в спальне кюны. Его-то никто не успел предупредить и подготовить. Конечно, он узнал Хродмара сына Кари, с которым был знаком уже семь лет, но не сразу взял в толк, что с ним случилось. – Хродмар… Да ты ли это? Или какой-то мерзкий тролль украл твое лицо, а взамен оставил…
Снеколль запнулся, постепенно осознавая произошедшее.
– Может быть, тролли украли лицо моего сына, но его сердце осталось при нем! – гордо воскликнула Стейнвёр, готовая защищать свое дитя хоть перед всем светом. – Его доблести не убыло ни капли! И если кто усомнится в этом, так сразу поймет, что сильно ошибся!
Снеколль глуповато похлопал глазами. Он уже сообразил, что случилось, устыдился своих слов и лихорадочно думал, как бы повеселее извиниться, чтобы больше не обидеть товарища. А Хродмар даже усмехнулся, видя его растерянность. Надо привыкать. Теперь такое повторится еще не раз.
Усадьба конунга фьяллей была построена вокруг ясеня, который и дал усадьбе название – Ясеневый Двор. Огромный ствол возвышался посередине палаты, а крона шумела над крышей. Ясень делил гридницу конунгов на две половины и мешал видеть противоположную сторону, и поэтому места распределялись не так, как принято: высокое сиденье самого конунга было позади ясеня, посередине короткой дальней стены, по левую руку от него был женский стол, а по правую – почетный мужской. Гости менее почетные сидели в ближней к дверям половине гридницы. На одном из почетных мест сейчас сидел Модольв, а на другом – Хродмар. Торбранд конунг и его дружина уже выслушали их рассказ о плавании к Острому мысу, и теперь в гриднице висел гул голосов – здесь нашлось что обсудить.
– Значит, Стюрмир конунг отказался продать вам железо? – переспросил Торбранд конунг.
Отставив кубок, он покусывал соломинку, и в его водянистых глазах плавало раздумье. Торбранду сыну Тородда было тридцать пять лет, но в его светло-русых косах на висках уже заметна была седина. Он был некрасив – с острыми чертами лица, крупным носом, нависавшим над широким тонкогубым ртом. Бледность и светлые волосы делали его внешность бесцветной и невыразительной, но пристальный и умный взгляд блекло-голубых глаз быстро рассеивал это впечатление. Враги называли Торбранда конунга Троллем. К тому же он был умен и осторожен, ему везло в походах, и за девять лет своего правления он не проиграл ни одной битвы.
– Нельзя сказать, чтобы он отказывался, – уточнил Модольв. – Но подобные цены, по сути дела, можно посчитать отказом. На них особенно настаивал его родич Гримкель Черная Борода, из рода Лейрингов.
– Гримкель – глупец! – Торбранд конунг махнул рукой с зажатой в пальцах соломинкой, как будто отмел недостойного прочь. – Он очень нахален, но только в тех пределах, которые ему положит конунг. Никогда он не решился бы на ссору с вами без позволения Стюрмира. Какова лошадка, такова и уздечка!
– Так что он там говорил про меня? – требовательно крикнула с середины женского стола кюна Бломменатт. – Я что-то плохо расслышала. Расскажи еще раз, Модольв ярл, и погромче. Пусть все люди слышат, что о нас думают квитты!