Я встаю. Слуги дёргаются, но старик останавливает их движением руки.
– Когда ты выйдешь отсюда, Риггер, ты должен будешь решить. Завтра ты дашь мне ответ. Точно так же, как и сегодня, ты пройдёшь через эту дверь и ответишь мне.
– Кто станет Императором в случае моего отказа?
– Файлант. Он будет плохим императором. Таким же, каким был я. Но он знает цену и готов её заплатить.
Он все врали мне. Все – от первого до последнего. Врал Киронага, врала Рита, врала Иллима, врал Файлант и все берсерки.
И тут я понимаю, что в ту ночь, когда я, утомлённый после первого дня занятий на тренажёрах, сел на скамью во дворе, я разговаривал с Императором. Год назад он ещё передвигался на своих ногах.
– Вартах, – говорю я.
– Да, – отвечает старик, – это моё имя.
– Скажи мне, – спрашиваю я, – что будет с теми, кого я знаю. Что будет с Бельвой, моей женщиной? Что будет с Жирным, наместником Санлона? Что будет с Файлантом?
– Твоя женщина уедет в Санлон. Ты никогда не сможешь туда вернуться. Ты сам понимаешь, что никто не должен знать о том, что ты смертен. Об этом знают только несколько приближённых слуг, Кракра, Цикра, четырнадцать берсерков и Рита. Рита – это твоя императрица. Так же, как она была моей императрицей.
Я закрываю глаза и делаю шаг назад.
– Берсерки – это твоя личная гвардия. Твои телохранители. Из них потом будет выбран новый Император. Выбран тобой и ими самими. Ты должен будешь пополнять эту гвардию: у тебя есть на это время. Цикра – это твой учитель. Он учил не только тебя. Много лет назад он учил меня. И моего предшественника. И его предшественника.
Я иду к двери.
Абсолютная власть. Моя жестокость. Мой страх. Моя смерть. Моя императрица. Всё смешалось воедино, всё стало безумным водоворотом, всё стало безликой массой.
Император что-то говорит мне вслед, но я не слышу этого.
Я смертен. Я, Риггер, – смертный в мире бессмертных.
Я открываю дверь, миную коридор и оказываюсь в комнате Кракры. Он по-прежнему сидит за своим столом, человек в чёрном капюшоне. Я подхожу и откидываю его "вуаль". Он не сопротивляется. Он уродлив: его старческое лицо изувечено волдырями и язвами.
– Это называется "проказа", – говорит Кракра. – Тебе лучше не касаться меня.
Я опускаю его вуаль и иду дальше.
В светлом зале стоят берсерки, все четырнадцать. И Рита. И Цикра. И ещё несколько слуг. Я перевожу взгляд с одного на другого.
Риггер, ты готов стать Императором?
Император Риггер.
Император Риггер может создать регулярную идеально вымуштрованную армию. Император Риггер может очистить город от отбросов и стереть с лица земли воровские и нищие кварталы. Император Риггер может пойти войной на Фаолан. Имя Риггера будет вписано во все исторические книги, и это не будет имя безликого Императора, это будет имя Риггера.
Ты жесток, Риггер. Ты бессмысленно и абсолютно жесток. Такой, как ты, Риггер, может стать Императором. Именно такой нужен Империи больше всего. Поэтому тебя выбрали. Поэтому тебя предпочли Киронаге и Файланту.
Сколько всего смертных в Империи? Я думаю, Цикра сможет дать ответ на этот вопрос.
В этом месте и в это время пересеклись вещи, в существование которых я не смог бы поверить никогда, не увидь я их своими глазами. Абсолютная жестокость – это я. Абсолютная сила – это я. Абсолютная власть – это пока ещё Вартах, но уже ненадолго. И абсолютная, безумная, нереальная верность. Собачья, рабская верность тех, кто знает. Верность вечной императрицы, вечного учителя, вечной стражи смертного Императора.
Я прохожу мимо них к выходу из помещения.
* * *
Лошадь подо мной норовистая, крепкая. Сначала она пыталась сбросить меня, но теперь послушно несёт на спине, не смеет и головой повести без разрешения. Закрытая карета едет рядом с лошадью, окна её занавешены, поскольку пассажир спит. Возница правит двойкой аккуратно, стараясь объезжать рытвины и колдобины.
Дорога вьётся через поля, рыжие, колосящиеся чуть ли не круглый год. На идеально чистом небе – яркое полуденное Солнце.
Начинается деревня. Люди смотрят на нас, для них путешественники – диковинка. Некоторые лица мне знакомы.
Ворота усадьбы закрыты. Я выезжаю вперёд и кричу:
– Открывай!
– А ты кто будешь? – спрашивает стражник, лениво выглядывая из караульной будочки.
Я ухмыляюсь. Лицо его меняется. Он стучит в ворота и кричит:
– Открывай давай! Господин Риггер вернулся!
Ворота распахиваются, мы въезжаем на территорию усадьбы. Быдло и челядь уже высыпают на двор, поглазеть на вновь прибывших.
Спрыгиваю с лошади, вперёд выходит Носорог, за ним появляется Лосось. Откуда-то из толпы просачивается Голова-с-Плеч с мрачным лицом. Он явно недоволен моим возвращением.
Толпа расступается, пропуская Жирного. Позади него – Мартилла и Кость. Ничего не изменилось, только Болта не видно.
– Вернулся, – говорит Жирный.
В его голосе я чувствую радость. Настоящую радость, оттого что я вернулся.
Из кареты выходит Бельва. Она одета в платье городского фасона, из лучшего шёлка. Мартилла смотрит на неё с завистью.
– Вернулся, – говорю я.
Жирный подходит и обнимает меня крепко, по-мужски. Я жму его пухлую руку и думаю о том, что ничего ещё не закончилось, потому что меня ждут мои гладиаторы.
* * *
Меня зовут Риггер. Я – сильнее всех в этом грёбаном мире, я – быстрее всех. Я – самый ловкий. По сути, я – не менее бессмертен, чем любой из них.
Цикра сказал мне одну-единственную вещь. Вещь, которая позволяет мне жить и надеяться. Которая заставляет меня оставаться Риггером.
Он сказал, что mortirum имеет обратную силу, пока ты не убит, конечно. Яд жизни – тоже. Но это знание утеряно, по крайней мере, в этой Империи. Мне нужно ехать в Фаолан. Цикра сказал, что я смогу найти обратный путь.
Но это – позже. Лучшее доказательство моей силы – это моя жизнь. Жизнь смертного в мире бессмертных.
Никто другой не продержится и дня. Я – выживу.
И ещё: постскриптум. Когда-то я не умел писать. Теперь – умею. Но книгу о себе я писать не буду, потому что её за меня должен написать кто-нибудь другой. Память об Императоре Файланте сотрётся так же, как стёрлась память об Императоре Вартахе. Память обо мне останется даже в том случае, если я не найду обратного пути.
Но я его найду.
Потому что я – Риггер.
Междучастие. В ожидании тишины
Меня зовут Чинчмак. Я рассказываю эту историю пустоте, окружающей меня. И пустота слушает, потому что у неё нет выбора. И у меня – тоже.
* * *
Я выхожу на арену, и с этого начинается мир. Мир начинается с яркого солнца над головой, с песка под ногами, с пота, текущего по лбу. Мир продолжается зрителями. Неистовой толпой, которая боготворит меня. Меня, Чинчмака.
Хотя иногда я слышу крики: "Риггер! Дайте нам Риггера" Они никогда не забудут этого человека. Я видел его всего один раз в жизни. Я сидел в одной из пяти клеток и ждал своей участи. Я обещал себе, что буду сражаться до конца. Что перегрызу глотку любому, кто посмеет ещё раз ударить меня. Но меня не били. Мне сказали: "Сражайся. Если ты будешь сражаться хорошо, ты станешь гладиатором. Свободным".
Риггер победил меня. Я не выгляжу сильным. Я – маленького роста. У меня намечающееся брюшко. Оно намечается уже несколько сотен лет, не меньше. Риггер превратил трёх человек до меня в кровавую кашу. Я сразу понял, что в честном бою с ним не справиться.
Но я умею метать ножи. Лучше всех. Лучше, наверное, самого Риггера. Ножа у меня не было, но были мелкие камушки на земле. Я всадил в Риггера пять камушков. Одним попал точно в глаз. Но Риггер оказался не человеком, а механизмом. Истекая кровью, он размазал меня по земле.
И принял.
Больше я никогда не видел Риггера. Через день он уехал в Столицу. А я стал звездой арены.
Я поднимаю руки, толпа ревёт. Это стандартное упражнение гладиатора. Вверх – крик. Вверх – крик. Рычаг, спусковой крючок для зрителя.
Мой соперник – Алгер. Огромный, ростом больше двух метров, литые мускулы. Но у меня преимущество: я опасен на расстоянии. Двенадцать ножей против одного меча. Алгер знает, что ко мне нужно бежать, потому что если будешь идти медленно, в тебе появится двенадцать дыр. И он бежит.
Это таранная машина. Если он врежется в меня, он сломает мне кости. Не все, но немало.
Первый нож попадает ему в грудь. Он продолжает бежать. Второй – в живот. С третьего по шестой уходят веером.
Он падает в двух метрах от меня. Падает на живот, вдавливая в себя лезвия. Последним движением он пытается доползти, но я достаю седьмой нож и всаживаю ему в затылок.
Чинчмак непобедимый.
Узкоглазый Хин может меня победить. Он очень ловок, он может отбивать кинжалы своим лёгким мечом. Но против него у меня другая стратегия.
Хин появляется с другой стороны арены. Толпа ревёт. Я мечу нож, хотя знаю, что просто потеряю его и всё. Хин отбивает оружие. Просто мы работаем на толпу. В играх зритель – главный. Мы – вторичны.
У меня остаётся пять ножей. А Хин уже подбегает и наотмашь рубит своим тонким мечом, гораздо больше напоминающим изогнутую проволоку, чем боевое оружие. Я рвусь вперёд, на Хина, и почти обнимаю его. Лезвие режет мне спину, но это совсем не больно. А вот два моих ножа пробивают Хину лёгкие. Я отпускаю его. Он хрипит, изо рта у него течёт кровь. Хин падает на песок.
Я поднимаю над головой окровавленные ножи. Чинчмак одержал очередную победу.
Жирный сидит на самой лучшей трибуне. Справа от него – наместник Синтик. Слева – наместник Бахна. Наместник Чиргаш, третий приглашённый, сегодня с утра решил сам сразиться на арене и потерял голову. Пантера снес её вместе с рукой. Синтик, изысканный и утончённый, похлопал гладиатору. Бахна бурно радовался: он недолюбливает Чиргаша.
Синтик изящно похлопывает ладонями. Это просто дань уважения, не более. Бахна что-то кричит, но рёв толпы не заглушить. Я подхожу к трибуне. Жирный бросает мне золотое кольцо, символ победы. Я ловлю награду, кланяюсь и ухожу с арены.
До конца Игр ещё двадцать один день. К концу игр обещал прибыть сам наместник Угга. Его провинция – самая большая и богатая в Империи.
Меня встречает красотка Лорна. Она выше меня на голову, но это ничего. В горизонтальном положении рост не играет роли.
Она что-то щебечет, но мне безразличны её комплименты. Она всегда говорит мне только о том, какой я сильный, прекрасный и непобедимый.
Когда я обжился, мне сказали о женщинах только одну вещь. Ты можешь трахать кого угодно. Любую женщину. Жену любого крестьянина. Любую женщину из быдла или придворной швали. Можешь рискнуть и соблазнить Катину, женщину Пантеры. Можешь переспать с Мартиллой, женщиной Жирного.
Никогда не приближайся к Бельве, женщине Риггера. Даже не думай о ней. Потому что когда Риггер вернётся, он узнает всё. А иметь Риггера врагом – это самое страшное.
Красотка Лорна тянет меня в душевую. Она готова любить меня прямо здесь. Я не против.
* * *
Я сижу у колодца. Сегодня у меня нет ни одного выступления на арене. И я остался "при дворе". Ни дворцом, ни замком двухэтажный деревянный дом Жирного назвать нельзя. При том, что провинция – не бедная. Жирный просто не любит роскошь. Он любит быть поближе к народу. И народ хорошо относится к Жирному.
Двор пустует. Только повар Пузан, как всегда, стоит в дверях столовой. Машу ему рукой, он отвечает. Из дома Риггера выходит Бельва.
Она вызывает желание, это так. Я никогда не думал, что такая полная, в общем, не отвечающая никаким канонам красоты женщина, может вызывать такое дикое желание. Она идёт по двору, и хочется прямо сейчас наброситься на неё, обнять, прижать к себе. Войти в неё.
Она идёт ко мне.
– Привет, Чинчмак, – говорит она.
– Привет.
– Ты хорошо дрался вчера, как всегда.
Я киваю с улыбкой. Я не знаю, о чём мы можем разговаривать.
– Ты не хочешь со мной говорить, потому что я – женщина Риггера?
Я поднимаю глаза. Она проницательна.
– Да, – говорю я. Буду честен.
– Я – не Риггер. Я – просто Бельва. Я могу быть хорошим другом. Относись ко мне так же, как ты относишься к остальным.
Остальными меня не пугают каждый день.
– Не бойся, Чинчмак. Риггер не тронет тебя. Риггер просто очень меня любит, вот и всё.
– А ты?
– И я.
Я поднимаюсь.
– Я пойду в библиотеку.
– Если тебе интересно, у Риггера есть своя библиотека.
– Мне говорили, что он не умеет читать.
– Я читаю ему.
– Спасибо. Я ещё не всю библиотеку мессира Санлона изучил.
Она смеётся.
– Мессира Санлона! Жирного… – шепчет она заговорщицким тоном.
Я иду к основному дому.
Библиотека на первом этаже. По сути, это большой зал с ровными рядами полок. Книги тут читают мало. За столом сидит Болт.
Болт ненавидит Риггера больше всех. На втором месте – палач, Голова-с-Плеч. Но Риггер постоянно издевался над Болтом, пока жил здесь. Есть за что ненавидеть.
Впрочем, у Болта такая внешность, что мне тоже хочется над ним поиздеваться. Например, оторвать ему уши. Или отрезать язык. Но я контролирую себя.
Я сажусь напротив.
– Ну что? – спрашиваю я.
– В целом, хорошо. Всё достал.
– Где?
– Пока у меня в комнате. Завтра потащим на место.
– Много?
– Тяжело, как минимум. Три ящика.
Три ящика взрывчатого вещества. Порох, смешанный с какой-то клейкой гадостью. Болт имеет свой канал в Столице. Вряд ли кто-нибудь другой смог бы достать взрывчатку в таком количестве. И чтобы об этом никто не узнал.
– Чинч…
– Что?
– Что насчёт Мормышки?
– Мне он не нравится. Он ненадёжный.
– Если нам потребуются руки…
– …мы воспользуемся рабами. Они уже в курсе.
– Ну, ладно.
Болт – это мои глаза и уши. Он знает, как сделать то, что мы делаем. Я знаю, что делать потом.
Риггер вернётся совсем не туда, откуда он уходил. И я надеюсь, что он сможет приспособиться. Потому что я люблю власть. До того, как попасть в руки ловцам рабов Жирного, я обладал властью. Не меньшей, чем сам Жирный.
Я встаю.
– Сам справишься?
– Нет, ты нужен.
– Когда?
– Завтра. После полуночи.
– Хорошо.
Я покидаю библиотеку. Я не люблю читать, хотя и умею. Там, где я жил раньше, у меня были чтецы. Они пересказывали мне истории так, как я любил, как я хотел. Они знали мои вкусы. Те, кто ошибался, платил очень дорого.
Во дворе по-прежнему пусто. Мне совершенно нечем заняться. Тренировки сейчас – только по утрам, потому что днём и вечером – бои. Все деревенские – в районе арены, потому что там работа. В полях – тишина. Наверное, в усадьбе осталось от силы человек пять-шесть. Я, Пузан, Бельва, Болт. Ещё пара человек.
– Пузан! – кричу я.
Он, как и прежде, стоит в дверях.
– Партию?
– Давай.
Он запирает столовую, мы идём в основной дом. Напротив библиотеки – бильярдная. Я выбираю кий долго, придирчиво рассматривая каждый. Впрочем, Жирный не держит плохих киев. Практически все – как на подбор. Это, наверное, единственный предмет роскоши, который он позволяет себе выписывать из Столицы.
Пузан разбивает. Он играет посредственно. Когда о ком-то говорят, что он играет хорошо, сравнивают всегда с Риггером, с кем же ещё. Меня гложет профессиональная ревность. Потому что я великолепно играю.
Мы играем до десяти побед, как обычно. Я выигрываю со счётом десять – три, чего и следовало ожидать. Иногда я пытаюсь объяснить Пузану, где он делает ошибки, но он отказывается меня слушать и продолжает промахиваться в простейших ситуациях. Сегодня, кстати, не мой день. В хорошие дни я делаю Пузана всухую.
– Зато я готовлю хорошо! – восклицает Пузан, когда я загоняю последний чёрный.
– А я хорошо ем, – усмехаюсь я.
– Да-а, – он поглаживает себя по животу. – А сейчас не хочешь?
– Я сейчас, наверное, на арену. Сегодня вечером Пантера выходит впервые за эти игры.
– Ну, Пантера, он да-а. Сила. Он будет в последнем бою драться. Я уверен.
Последний бой. Последний день. Приедет наместник Угга. И наместник Скволл. Угга станет гостем Жирного. А у Скволла – дело ко мне.
Я подхожу к конюшне. Партизан меланхолично чистит коня. Я никогда не видел Партизана ни за каким другим занятием. Такое ощущение, что он не кормит лошадей и не ест сам. Правда, у него есть женщина, Пала. Такая же худая и вечно оборванная, как и сам Партизан. Она помогает ему в конюшне.
Кроме Рыжего, над которым трудится конюх, в конюшне есть ещё серый в яблоках. Это "женский" конь. На нём обычно ездит Мартилла. Но сейчас она на арене, поехала туда в экипаже вместе с Жирным. Этому "экипажу" лет триста. Мормышка его постоянно ремонтирует, но рессоры всё одно никуда не годятся. А Жирный никак не соберётся заказать новый.
– Партизан, на чём тут можно?
– Бери Рыжего, я уже закончил.
Он взгромождает на лошадиную спину седло, крепит его. Забираюсь на коня.
Ворота открыты. Нет даже вечных стражей – Чихаря и Пыхаря. Тоже ушли смотреть на Игры. Если на провинцию сейчас нападут, никто не защитит её. По меньшей мере, усадьбу Жирного точно спалят.
Деревня пустует. На лавке сидят парень и девушка. Целуются. Я понукаю коня.