– Во-первых, ближайшая река в получасе езды. Во-вторых, как ты собираешься нас всех убить?
Он смотрит на меня пронзительно.
И тут появляется Киронага. Он просто влетает в толпу разбойников сзади и начинает рубить направо и налево. Булка оглядывается, чтобы понять причину шума, и тут я поднимаю дробовик и всаживаю первый заряд в Булку, второй – в его ближайшего товарища. Булке выдирает кусок печени, товарищу разносит грудь. Раздаётся очередь: это работает автоматический огнестрел. Похоже, он у них от силы один на всю банду.
Огнестрел затыкается: Киронага достал стрелка. Я мечу один нож за другим. В меня попадают из простого однозарядного огнестрела. Затем я достаю меч и начинаю сеять смерть. Противников слишком много. Я едва успеваю замечать, как убиваю. Одному cношу голову, второму пробиваю живот, третьему отсекаю руку с оружием. Четвёртый, пятый. По спине стекает кровь: кто-то рубанул вскользь. Ноги становятся ватными, рублю и колю, но разбойники всё наседают.
Выхватываю семихвостку и размахиваю ей над головой. Толпа отступает. Кому-то крюком раздирает лицо. Начинаю вращать ниже и более целенаправленно. Кто-то пытается подставить под плётку меч, но остаётся без руки. Половина кисти болтается на крюке. Навстречу выходит рослый детина в кирасе и металлическом шлеме. Я подсекаю ему ноги, семихвостка вырывает часть икры, он с рёвом падает. Плеть цепляется за кирасу. В этот момент раздаются два щелчка.
Заношу руку за спину, нащупываю два арбалетных болта. Мир мутнеет. Падаю. Под моей рукой – чей-то огнестрел, маленький, однозарядный. Стреляю наугад. Темнота.
* * *
Открываю глаза. Я лежу поперёк лошади. Светает. Лес позади. Киронага едет на своём чёрном жеребце, поводья моей лошади прицеплены к его седлу.
– Стой, – выдавливаю из себя.
Киронага останавливается.
Я нащупываю пояс, которым пристёгнут к седлу, и сползаю с лошади. Спину немножко ломит.
– Молодец, очнулся.
Киронага выглядит отлично. Ни единой царапины, одежда – как новенькая. Вдруг обнаруживаю, что к моему седлу приторочены поводья ещё одной лошади, а за ней плетётся другая. Обе нагружены.
Киронага замечает мой взгляд.
– Я позаимствовал у разбойников пару лошадей, немного припасов и оружия.
Тут я замечаю автоматический огнестрел, укрепленный на седле Киронаги. Дорогое оружие. Очень дорогое оружие.
Запрыгиваю на лошадь. Моя семихвостка и дробовик прицеплены к седлу.
Когда он всё успел? Неужели он в одиночку положил всех остальных разбойников? И не просто положил, а ещё обчистил их. Меня осеняет.
– А погони не будет?
– Не будет, – говорит Киронага. – Точно не будет.
– Почему ты так уверен.
– Я не ошибаюсь.
Он не ошибается.
Солнце светит мне в глаза. Я прикрываю их рукой. Тишина удивительная. Вокруг – бесконечные поля. Лёгкий ветерок. Идиллия.
– Киронага, ты заговорённый?
– Заговорённых не бывает.
Я даже не знаю, что ещё у него спросить. Мы едем молча.
* * *
Мы едем ещё четыре дня. За это время ничего не происходит. Киронага старательно объезжает деревни и даже хутора. Как ни странно, во мне нет гнева. Мне не хочется никого уничтожать. Вероятно, стычка с разбойниками дала выход моей энергии с большим запасом.
Смерть – непростая штука. Кажется, что засыпаешь – и утром просыпаешься обновлённым. Но всё равно гложет какое-то странное чувство, что так не должно быть. Что есть мизерный, крохотный шанс того, что утром не будет больше мира, не будет солнца, травы и деревьев. Что смерть будет последней.
Я не помню своего прошлого. Того, которое было до бессмертия. Почти не помню.
Иногда я всё-таки вспоминаю – урывками. Мне кажется, у меня был отец. Матери не помню совсем, а вот отца – помню. Огромного мужчину с вечно чёрными от пота и грязи руками. Он работал в кузнице. Я помню, как раздуваю горн, как бью молотом, тяжеленным, чуть ли не с себя самого весом, по раскалённому пруту.
Я помню, как дерусь со сверстником, как получаю ссадину на коленке. Как ссадина заживает – долго, чуть ли не неделю.
Я помню отца мёртвым – навсегда мёртвым. Он лежит, огромный и грязный, посреди дороги, хлещет дождь, и лошадь смотрит печально-печально, точно понимает, что произошло.
Но всё это нечёткое, расплывчатое, точно сон. Если ухватишь сон за ниточку, он восстановится. Если чуть-чуть упустишь, он расколется на фрагменты и навсегда исчезнет из памяти.
Чёткость мир обретает только в день, когда я стал бессмертным. Один подонок – я не знаю, что с ним теперь – воткнул в меня нож. Под рёбра, и оставил издыхать. Я не мог и пошевелиться. Умирал долго, чуть ли не сутки. А потом я проснулся, и моё тело было совершенно целым, руки сильными, а голова – ясной. Тогда я понял, что мир изменился. Это было очень давно.
Мы не потеряли счёт годам. Мы перестали их считать совершенно намеренно. Я действительно не знаю, сколько мне лет. Никто не знает.
* * *
– Мы приближаемся к городу, – говорит Киронага.
Впереди селение. Совсем небольшое. А за селением вдалеке виднеется что-то странное. Это высоченная башня, метров сорок в высоту. Киронага останавливается.
– Остановись и присмотрись, – говорит он.
Я смотрю во все глаза. И вижу крохотную фигурку на вершине башни.
– Это первый форпост города. Самого города отсюда не разглядеть, но с башни наблюдатель видит всё, кроме того, что у него под носом, – Киронага усмехается. – Это ему и не нужно, впрочем.
Я ничего не говорю. Мы едем дальше.
Проезжая через селение, я обращаю внимание на то, что одежда изменилась. Полотно рубах стало более тонким и белым. Узоры – немножко другими. Среди женщин теперь преобладают голубоглазые блондинки, высокие, статные, с большой грудью и крепкими бёдрами. Толстух среди них почти не встречается. Всё-таки мы едем на северо-запад.
Киронага не зря объезжал селения кругом. Как только я оказываюсь в окружении людей, как во мне поднимается волна ненависти. Мне хочется убивать.
Киронага чувствует это.
– Нет, Риггер. Терпи, – говорит он, глядя мне в глаза.
И я терплю.
За деревней – поля и хутора. Башня всё ближе и ближе, и я понимаю, какая она большая. Человек, придумавший эту конструкцию, – гений.
Массивные стволы причудливо переплетаются и скрещиваются, придавая башне устойчивость. Я думаю, что даже в случае землетрясения с ней ничего не случится. Через всю башню идёт лесенка. В башне четыре уровня, наблюдательный пункт – на самом верху. И в самом деле, человек на башне не заметит того, что происходит у него под носом, если не высунется почти полностью за край ограждения.
У самой башни – сторожка. Точнее, небольшой аккуратный дом с террасой, увитой плющом.
– Это дом смотрителей. Их двое, они работают попеременно: один наверху, другой внизу и наоборот. Есть пара сменщиков. Неделю работает одна пара, неделю – другая.
– Зачем это нужно? – спрашиваю я.
– Хм… – Киронага в недоумении. – У них же есть семьи. Хочется жить, а не только работать.
Хочется жить. В нашем обществе это сочетание имеет извращённый смысл.
– Хоть раз с этой башни что-нибудь полезное углядели?
– Нет, – Киронага усмехается. – В основном, высматривают пропавший скот по просьбам местных, ну и всякое тому подобное.
Мы подъезжаем к основанию башни, к сторожке. К нам выходит мужчина, крепкий, в нагруднике, с мечом наперевес.
– Объезжай, чего сюда припёрлись?.. – говорил он.
Киронага сворачивает, я за ним.
Я в очередной раз срываюсь. Никто не может разговаривать с Риггером в таком тоне. Я спрыгиваю с коня и иду к мужчине.
На ходу оглядываюсь: Киронага молча ждёт.
– Ты чего? – сторож поднимает меч.
Первый же удар семихвостки рвёт ему руку, оружие выпадает из изуродованной ладони. Второй удар раскраивает лицо. Истекая кровью и что-то неразборчиво бормоча, он пытается убежать. Бью ногой в спину, он падает. Достаю нож (их осталось всего пять, надо будет докупить), вонзаю ему в шею, проворачиваю.
Никакого удовольствия.
– Наигрался? – спрашивает Киронага. – Давай-ка поедем дальше, пока верхний ничего не заметил.
Забираюсь на лошадь, еду за ним.
Мне приходит в голову, что это глупо: в голом поле, вдалеке и от деревни, и от города торчит такая вот огромная штука с четырьмя стражниками, используемая только для того, чтобы искать скот.
Странно, что её содержат в таком порядке. Оборачиваюсь. Тишина.
* * *
– Теперь слушай меня, Риггер, – говорит Киронага.
Еду рядом, смотрю на него.
– Сейчас мы выедем из-за леса и ты увидишь столицу. Ты когда-нибудь в ней был?
– Нет.
– Тогда слушай внимательно. Если ты прямо посередине улицы убьёшь кого-нибудь от нечего делать, как ты обычно убиваешь, никто с тобой церемониться не станет. Стража просто расстреляет тебя из арбалетов или огнестрелов. Потом тебя посадят в каземат. Надолго. В зависимости от того, кого ты убил. Имей в виду, в казематах тут не кормят. Вообще не кормят.
Это неприятно. То есть это не смертельно. Просто если не кормят, ты слабеешь. Шесть-семь дней мучений – и умираешь от голода. Просыпаешься живым и немного голодным. И снова за несколько дней умираешь. Это не просто неприятно. Это отвратительно.
Со мной такого никогда не было.
– Стражи в городе много. Очень много. Кроме того, я надеюсь, что ты уже сам заметил: тебя тут никто не знает. Никто не боится.
– Они будут меня бояться.
– Будут. Но – позже. Поэтому, въехав в город, мы аккуратно направляемся к нашей цели – императорскому дворцу.
– Меня представят Императору?
– Может быть, Риггер. Сначала тебя приведут в порядок. Поселят, умоют. Дадут кого-нибудь на растерзание.
Я сжимаю рукоять плети, но сдерживаю себя. Я понимаю, что Киронага сильнее.
Мы выезжаем из-за леса. Перед нами – освещённая солнцем долина, огромная, широкая. В ней – город. Город прекрасен. Я никогда не видел ничего подобного, никогда. Всё светится золотым и серебряным, огромные купола пересекаются с виадуками, крепостные стены выше самого высокого из виденных мной зданий.
К городу бежит дорога. Вокруг города – селения, поля, луга. Вдалеке виднеется река. Она протекает через город, её голубая лента испещрена белыми пятнами парусов.
– Торговля идёт по воде? – спрашиваю я.
– И по суше, – говорит Киронага.
Здесь живут люди, которые умеют изменять течение рек и направление ветра, которые делают хитроумные механические устройства и удивительное оружие. В конце концов, где-то здесь есть ещё двадцать с лишним воинов, которые равны мне по силе.
Или сильнее меня.
Интересно, есть ли кто-нибудь сильнее Киронаги? Я осознаю, что Киронагу не достал ни один удар с тех пор, как мы знакомы, – ни мой, ни чей-либо ещё.
Город приближается, и мне становится не по себе. Я сильнее многих (раньше я сказал бы – любого), но почему-то мне кажется, что тут сила – не самое главное. Почему-то мне кажется, что здесь придётся жить иначе. Придётся думать иначе. В том, что придётся иначе себя вести, я не сомневаюсь.
Но я не сожалею о сделанном выборе. Наверное, если бы я и в самом деле не хотел идти с Киронагой, я бы не пошёл, потому что нет человека, который может заставить Риггера делать то, чего Риггеру не хочется делать.
Мы подъезжаем к городу. Это не хутора и не деревеньки, гроздьями облепившие город. Это именно город, просто вынесенный за стены. Люди, идущие нам навстречу, всадники и повозки, строения всевозможных стилей, мельницы и амбары, взгляды, движения, крики и возгласы, жизнь, кипящая, бьющая полной струёй, – всё это город. В Санлоне жизнь отдалённо напоминает эту только в период гладиаторских боёв. Которые я пропускаю на этот раз. Впрочем, думаю я, невелика потеря.
Впереди – ворота.
– Город, – говорит Киронага, хотя это уже лишнее.
Глава 3. Город
Над воротами – два стражника. Ещё двое – внизу. Справа и слева – смотровые щели, скошенные особым образом: смотреть и стрелять изнутри удобно, а снаружи – не попадёшь. Ров вокруг города – неглубокий, предназначенный в первую очередь для того, чтобы не подпустить осадные машины. Пехота и конница через такой ров переберутся.
Мост через ров выглядит слишком большим, карикатурным. Тяжёлое деревянное сооружение на массивных металлических цепях. Насколько я могу разглядеть на ходу, цепи блестят от смазки, значит, конструкция не декоративная: работает.
Проезжаем через мост к воротам. Они открыты, но два стражника берут наших лошадей под уздцы и внимательно изучают нас. К нам подходит третий стражник в высоком шлеме с плюмажем и кирасе. В поясных кобурах у него болтаются два многозарядных огнестрела.
– Кто такие?
Киронага безмолвно, но с улыбкой, протягивает стражнику бумагу, как по волшебству возникшую из широкого рукава. Стражник принимает документ, медленно просматривает.
А затем – склоняется чуть не до земли. Не разгибаясь, подаёт документ обратно.
Киронага молча проезжает, я – за ним. Двух запасных лошадей с поклажей даже не обыскивают. Стражники за моей спиной начинают громко что-то обсуждать, но отдельных слов я разобрать не могу.
– Мы едем по центральной улице, по Северному проспекту. Пока что он довольно узкий, но вскоре расширится. Просто узкую улицу удобнее оборонять, если неприятель ворвётся на территорию города.
– Как называется город? – спрашиваю я.
Да, я только сейчас понимаю, что не знаю названия столицы. Так же как я с трудом вспоминаю, что Жирный – это Санлон. Столица всегда была для меня Столицей. Или Городом, в крайнем случае.
Киронага смотрит на меня с удивлением. Я думал, что взгляд будет презрительным. Наверное, если бы его взгляд соответствовал моим ожиданиям, я бы напал на него – в который раз.
– Оменескорн, – говорит Киронага. – Так же, как и Империя.
– Спасибо.
Киронага хмурится, вспоминая, на чём остановился, когда я прервал его.
– Так вот, – продолжает он, – в центре города Северный проспект пересекается с Восточным проспектом. Восточный проспект одним концом упирается в Восточные ворота, а другим – в императорский дворец. Когда-то оба эти проспекта были дорогами и город вырос вокруг них как торговая точка, точка обмена. В слове "Оменескорн" сохранился след слова "обмен". Империя получила это название позже.
– Давно, это когда?
Киронага хмурится.
– До того.
Значит, до того, как мы стали бессмертными. Это и в самом деле очень давно. Теперь крайне редко найдёшь селение, которое старше человека. Город может быть старше.
– Говори, – я приглашаю Киронагу продолжать.
– Всё остальное ты видишь вокруг себя, – усмехается Киронага. – Смотри.
Северный проспект и в самом деле стал шире. Не просто широким, а настоящей площадью, только очень длинной. Кажется, он шире арены нашего амфитеатра. Столько людей я не видел никогда в жизни. Они снуют туда-сюда, не обращая внимания ни на нас, ни на кого бы то ни было. Они бегут по своим собственным делам, смотрят сугубо перед собой. Уличные торговцы зазывают в свои лавки.
– Свежие фрукты! Одежда из Фаолана! Ремни, кожаные ремни! Лучшие ароматы из-за моря!
– Книги! – слышу я.
И останавливаюсь.
– В чём дело? – спрашивает Киронага.
– Зайду в одну лавочку.
– Не время.
– Время, – я уже спешиваюсь и иду к двери, возле которой стоит зазывала.
Киронага берёт под уздцы мою лошадь.
Захожу в лавку. Тут светло и уютно, снаружи пробивается солнечный свет, плюс к тому горят фонари на стенах. Я смутно помню такие фонари: кажется, я где-то их видел. Пока я рассматриваю ближайший, появляется продавец.
– Что интересует господина?
Оборачиваюсь: невысокий мужчина со смуглой кожей и узкими глазами.
– Книги, – говорю я и иду к полкам.
Я никогда не видел столько книг одновременно. Все книги, что есть у меня, привозили издалека, в том числе и отсюда.
Я не умею читать. Но читать любит Бельва: надо привезти ей что-нибудь. И ещё я хочу найти какую-нибудь красивую книгу, которую не нужно читать, которую можно просто рассматривать.
– Спрашивайте, господин, я расскажу.
Рассматриваю ряды полок, не подавая виду, что не понимаю названий на корешках.
– Мне нужно что-нибудь с рисунками. Красивое.
– Самое свежее, господин! – говорит торговец и исчезает среди полок.
Появляется Киронага.
– Ты же не умеешь читать, – тихо говорит он.
– Я люблю смотреть.
– У него есть картинки с девочками в разных позах, – Киронага смеётся.
Я смотрю на Киронагу злобно.
– Молчу, – говорит он и делает шаг назад.
Появляется торговец.
– Вот, – говорит он, – вас это может заинтересовать.
Беру у него тяжёлый том в кожаном переплёте. Страницы внутри – довольно тонкие, на белой чуть зернистой бумаге. На каждой странице – картина, рядом – подписи и пояснения. Картины невероятно реалистичны. На первой изображена женщина в изящном платье – такой фасон не носят в Санлоне. На голове у неё – шляпка. Она очень красива, у неё тёмные волнистые волосы до пояса, она сидит на стуле, её голова чуть наклонена. Она смотрит на художника.
Но изображение – не столь важно, как техника исполнения. Кажется, что на меня смотрит живая женщина, пусть и чёрно-белая. Кажется, она сойдёт со страницы и окажется передо мной, прямо в лавке.
– Это новое веяние, – говорит торговец. – Называется обскурирование. Это не рисунок. Человек становится перед специальным механизмом, а тот делает его изображение точно в такой позе, в которой стоит человек…
Киронага демонстративно изучает потолок.
Я листаю книгу. Все картины потрясающе реалистичны – и портреты, и пейзажи, и натюрморты.
Это будет хорошим подарком для Бельвы. Читать здесь нечего, но зато есть на что посмотреть.
– Сколько? – спрашиваю я.
Он называет цену.
За эти деньги в Санлоне можно купить дом, участок земли и стадо коров в придачу. Торговец видит в моих глазах злость и тут же уменьшает цену почти вдвое. Но это его не спасает.