* * *
Сначала, правда, Ньюту пришлось иметь дело с летающим блюдцем.
Оно приземлилось перед ним как раз тогда, когда он пытался найти поворот на Тэдфилд и разворачивал карту прямо на руле. Ему пришлось со всей силы нажать на тормоз.
Оно выглядело в точности так, как летающее блюдце из любого комикса, который когда-либо видел Ньют.
Он смотрел на него поверх карты, открыв рот, а в блюдце с довольным шипением открылся люк, и на дорогу автоматически выдвинулся блестящий мостик. В синем сиянии, излившемся из люка, появились три неземных силуэта и пошли вниз по мостику. По крайней мере, два из них пошли. Третий, похожий на перечницу, скользнул вниз и свалился у края мостика навзничь.
Двое других не обратили внимания на его неистовые "бип-бип" и неторопливо двинулись к машине походкой, которая среди полицейских любой страны мира считается наиболее подходящей для того момента, когда у них в голове уже складывается список нарушений. Тот, что был повыше, похожий на желтого жаба, завернутого в кулинарную фольгу, постучал в окошко "васаби". Ньют опустил стекло и увидел свое отражение в зеркальных очках на жабьей морде. Такие, как ему всегда казалось, Пол Ньюмен носил в "Хладнокровном Люке".
– Доброе утро, сэр, мадам, или бесполая особь, – сказало существо в очках. – Это ведь ваша планета?
Другой пришелец, зеленый и коренастый, отошел в рощицу у дороги. Краем глаза Ньют видел, как он пнул дерево, поднял слетевший с него лист и засунул его в какое-то сложное устройство, висевшее у него на поясе. Похоже, результаты анализа не вызвали у него удовольствия.
– Думаю, что так, – сказал Ньют.
Жаб в очках задумчиво уставился на горизонт.
– И давно она у вас, сэр? – спросил он.
– Э, не лично у меня. То есть, у нас, как у вида, она примерно полмиллиона лет. Около того.
Пришелец обменялся взглядами с коллегой.
– Так, значит, про уровень кислотности дождей не для вас писано, а, сэр? – спросил он. – И на старые добрые углеводороды тоже можно внимания не обращать?
– Прошу прощения?
– Можете сказать мне показатель альбедо вашей планеты, сэр? – продолжал жаб, не отрывая взгляда от горизонта, словно там происходило что-то очень интересное.
– Э-э… нет.
– Так вот, мне очень жаль, сэр, но я вынужден сообщить вам, что ваши полярные шапки меньше номинального размера, предписанного для планет этой категории.
– Какая досада, – сказал Ньют.
Он попытался прикинуть, кому сможет потом рассказать о том, что с ним происходит, и понял, что на целом свете нет ни одного человека, который бы ему поверил.
Жаб наклонился поближе. Похоже, он был чем-то обеспокоен, насколько Ньют мог судить о выражении лица у инопланетян, с которыми ему еще ни разу не приходилось вступать в контакт.
– На этот раз, так и быть, мы закроем глаза на эти нарушения, сэр.
Ньют начал бормотать какую-то невнятицу:
– Э-э… да… я обязательно этим займусь, ну, то есть, в общем, Антарктида или что там, она принадлежит всем странам, или…
– А впрочем, сэр, дело в том, что нас попросили передать вам послание.
– Да?
– Оно гласит: "Мы несем вам послание вселенского мира и космической гармонии и все такое". Конец сообщения, – сказал жаб.
– Ага. – Ньют сделал попытку одновременно осмыслить эту фразу с разных точек зрения. – Ага. Спасибо большое.
– Есть у вас предположения, зачем нас попросили передать вам это послание, сэр? – спросил жаб.
Ньют приободрился.
– Ну, в общем, вроде как… – начал он, – это насчет того, что род человеческий, э-э… обуздывает энергию атома, ну и…
– Вот и у нас нет, сэр, – жаб выпрямился. – Это и называется "феномен", я бы так сказал. Ну, нам пора. – Он недоуменно покачал головой, повернулся и, не сказав больше ни слова, вразвалку направился обратно к блюдцу.
Ньют высунул голову в окно.
– Спасибо!
Пришелец-коротышка как раз проходил мимо машины.
– Уровень CO2 на полпроцента выше нормы, – бросил он на ходу, окинув Ньюта многозначительным взглядом. – Вы, разумеется, в курсе, что вас можно привлечь за то, что вы являетесь господствующим видом, находясь в состоянии стимулирования потребительского интереса?
Двое пришельцев подняли третьего, втащили его вверх по мостику и захлопнули люк.
Ньют подождал еще немного, ожидая увидеть второе действие светового шоу, но блюдце просто стояло посреди дороги, и ничего не происходило. В конце концов он обогнул его, проехав по обочине. Когда он взглянул в зеркало заднего вида, блюдца уже не было.
Похоже, я хватил лишнего, подумал Ньют. Но чего именно?
И даже Шедуэллу не расскажешь, потому что он отчитает меня за то, что я не пересчитал их соски.
* * *
– И вообще, – сказал Адам, – ничего вы не поняли насчет ведьм.
ЭТИ сидели на воротах в изгороди вокруг поля и смотрели, как Бобик валяется в коровьих лепешках. Юный пес, похоже, получал от этого неизмеримое удовольствие.
– Я про них прочитал, – продолжал Адам, чуть погромче. – На самом деле, они-то как раз были везде правы, и нельзя их преследовать с британской инквизицией и всякими этими штуками.
– Мама говорила, что они были просто умные женщины, и что они протестовали против подавляющей несправедливости социальной ирархии, которой заправляли мужчины, единственным доступным им путем, – сказала Язва.
Мама Язвы читала лекции в Нортонском Политехническом институте.
– Ну так твоя мама всегда говорит такие вещи, – заметил Адам, через некоторое время.
Язва, не расположенная пререкаться, кивнула.
– И еще она говорила, что в худшем случае они были вольнодумными поклонницами прогенеративного принципа.
– Кто такой дегенеративный принцип? – спросил Уэнслидейл.
– Не знаю. Наверно, это про шесты, которые ставят на майские праздники, – туманно ответила Язва.
– Ну, я-то думаю, они поклонялись дьяволу, – сказал Брайан, однако в голосе его не было бессознательного осуждения. ЭТИ относились к вопросу поклонения дьяволу без какой-либо предвзятости. ЭТИ к любым вопросам относились без какой-либо предвзятости. – Дьявол, во всяком случае, получше, чем эти дурацкие майские шесты.
– А вот и неправда, – сказал Адам. – Это не дьявол. Это другой бог, или что там у них. С рогами.
– Дьявол, – настаивал Брайан.
– Нет, – терпеливо объяснил Адам. – Их просто перепутали. У него тоже есть рога, вот и все. Его зовут Пан. И он наполовину козел.
– На которую половину? – спросил Уэнслидейл.
Адам задумался.
– На нижнюю, – наконец сказал он. – А ты не знаешь, что ли? Я-то думал, это все знают.
– У козлов нет нижней половины, – заметил Уэнслидейл. – У них есть передняя половина и задняя половина. Как у коров, вот.
Они снова уставились на Бобика, лениво барабаня пятками по воротам. Думать было слишком жарко.
– Я, что ли, его придумал? – обиженно сказал Адам. – Я же просто рассказываю. Как будто я его сам придумал. И нечего тут на меня…
– И вообще, – сказала Язва. – Чего теперь этот дурацкий Пан ходит и жалуется, что люди думают, будто он дьявол. Рога же у него есть! Люди просто точно скажут – а, вон дьявол идет.
Бобик принялся разрывать кроличью нору.
Адам, который, похоже, так и не снял камень с души, тяжело вздохнул.
– Да не надо все понимать так букварно! Вот вся беда нынче в этом, – сказал он. – Стихийный материлизм. Такие, как вы, всю дорогу вырубают джунгли в Амазонке и делают дыры в озоновом слое. И теперь в озоновом слое огроменная дыра, из-за того, что у таких вот – стихийный материлизм.
– А я чего могу сделать? – сразу возмутился Брайан. – Мне и так приходится выплачивать за теплицу для огурцов.
– В журнале так написано, – продолжал Адам. – Чтобы сделать один гамбургер, нужны миллионы гектаров джунглей. А весь озон утекает потому что… – он запнулся, – потому что все аэрозолят окружающую среду.
– А еще киты, – сказал Уэнслидейл. – Их тоже надо спасать.
Адам озадаченно поглядел на него. Жадно глотая один номер "Нового Водолея" за другим, он не нашел ничего про китов: его редактор был так же свято уверен в том, что все его читатели, как один, встанут на защиту китов, как в том, что все его читатели дышат воздухом и ходят на двух ногах.
– В программе по телику было про китов, – объяснил Уэнслидейл.
– Их-то зачем спасать? – спросил Адам.
В голове у него мелькнула мысль о том, сколько китов надо спасти, чтобы получить значок.
Уэнслидейл напрягся, пытаясь вспомнить, о чем говорилось в той программе.
– Они умеют петь. И у них огромные мозги. Их почти не осталось. Тем более, что их и убивать не надо, потому что из них, кроме корма для кошек там и собак, ничего не сделаешь.
– Если они такие умные, – медленно начал Брайан, – чего ж они не вылезут из моря?
– Ну, не знаю, – задумчиво сказал Адам. – Плаваешь себе день за днем, рот откроешь – еда тут как тут… не так уж глупо, я считаю…
Его прервал визг тормозов и протяжный хруст. Все Четверо мигом слетели с калитки и ринулись по тропинке к перекрестку, возле которого, в конце долгого тормозного пути, виднелся перевернутый автомобильчик.
Чуть дальше, прямо на дороге, зияла дыра. Похоже, водитель автомобильчика пытался ее объехать. Когда Четверо посмотрели на эту дыру, в ней как раз исчезла физиономия откровенно восточного вида.
Четверо с трудом открыли дверь машины и вытащили из нее Ньюта, потерявшего сознание. В голове Адама мелькнула мысль о медалях за героизм, проявленный при спасении. В голове Уэнслидейла мелькнула мысль об оказании первой помощи.
– Не надо его трогать, – сказал он. – Потому что вдруг у него переломы. Нужно кого-нибудь позвать.
Адам огляделся. Среди деревьев чуть дальше по дороге виднелась крыша Жасминного Домика.
А в самом домике Анафема Деталь уже час сидела за столиком, на котором были разложены бинты, аспирин и все остальное, необходимое для оказания первой помощи.
* * *
Анафема как раз посмотрела на часы. Вот-вот появится, подумала она.
А когда он появился, он был совсем не похож на того, кого она ожидала. Точнее, он был не такой, как она надеялась.
Она надеялась, смущаясь самой себя, на высокого красивого брюнета.
Ньют был высоким, но словно бы растянутым в длину, словно проволока. И хотя волосы у него, безусловно, были темными, но никакого отношения к современным тенденциям парикмахерского искусства не имели: это были просто тонкие черные пряди, казалось, растущие из одной точки на макушке. И Ньют не был виноват в этом. В юности он каждые несколько месяцев приходил в парикмахерскую на углу, сжимая в ладошке фотографию, тщательно вырванную из модного журнала, на которой кто-то с невообразимо модной стрижкой ухмылялся в объектив. Ньют показывал фотографию парикмахеру и просил постричь его именно так. Парикмахер, который прекрасно знал свое ремесло, бросал беглый взгляд на фото и стриг Ньюта универсальным, классическим образом: "сзади и с боков коротко, спереди подлиннее". Через год таких попыток Ньют понял, что стрижка, видимо, ему не идет в принципе. Лучшее, на что может надеяться Ньютон Импульсифер после похода в парикмахерскую – что его волосы станут короче.
Симпатичным он тоже не был, даже когда снимал очки (становилось еще хуже, потому что тогда он постоянно спотыкался и ходил весь забинтованный). А когда она сняла с него ботинки, чтобы положить его на кровать, она обнаружила, что на нем разные носки: один синий, с дыркой на пятке, а другой серый, с дыркой на большом пальце.
Здесь на меня, наверно, должна накатить теплая-женская-материнская волна или что-то вроде этого, подумала она. Жаль, правда, что он их давно не стирал.
Итак… высокий, брюнет, но не красавец. Она пожала плечами. Ну и ладно. Два из трех, не так уж и плохо.
Тело на кровати пошевелилось. И Анафема, по самой природе своей всегда думая о будущем, подавила в себе разочарование и спросила:
– Ну, как мы себя чувствуем?
Ньют открыл глаза.
Он лежал на постели в спальне, причем чужой. Он это понял, едва лишь увидев потолок. С потолка его спальни все еще свисала модель самолета на шнурке. У него так и не дошли руки до того, чтобы снять ее.
А здесь на потолке были только трещины в штукатурке. Ньюту еще ни разу не приходилось бывать в спальне женщины, но он чувствовал, что он именно у женщины, по большей части благодаря сложному набору нежных запахов. Чуть-чуть пахло тальком и ландышем и не было и следа зловония старых маек, которые уже забыли, как выглядит бак стиральной машины изнутри.
Он попытался поднять голову, застонал и снова опустил ее на подушку. Розовую, кстати, отметил он про себя.
– Вы стукнулись головой об руль, – сказал голос, призвавший его из глубин беспамятства. – Но переломов нет. Что случилось?
Ньют снова открыл глаза.
– Машина в порядке? – спросил он.
– Похоже, да. Только кто-то в ней все время говорит тоненьким голосом: "Пожарюста, пристегайте ремени".
– Вот видите? – обратился Ньют к невидимым слушателям. – Умели раньше делать машины. Даже царапины на пластике не осталось.
Он моргнул и попытался посмотреть на Анафему.
– Я хотел свернуть, чтобы объехать тибетца, который вдруг вылез на дорогу, – объяснил он. – По крайней мере, мне так показалось. Наверно, я просто сошел с ума.
В поле его зрения появилась некая фигура. У фигуры были темные волосы, красные губы, зеленые глаза, и она была, без сомнения, женского пола. Ньют изо всех сил пытался не пялиться на нее. Фигура сказала:
– Даже если и так, никто не заметит. – А потом она улыбнулась. – Знаете, еще ни разу не встречала ведьмознатца.
– Э-э… – начал Ньют.
Анафема показала ему его бумажник.
– Мне пришлось заглянуть внутрь, – объяснила она.
Ньют почувствовал себя до крайности неловко, что случалось с ним довольно часто. Шедуэлл выдал ему официальное удостоверение ведьмознатца, в котором, помимо всего прочего, требовалось, чтобы все церковные сторожа, магистраты, епископы и бейлифы предоставляли ему право свободного прохода и столько сухого хворосту на растопку, сколько ему может понадобиться. Это удостоверение производило невероятно сильное впечатление и было настоящим шедевром каллиграфии, к тому же, по всей вероятности, весьма древним. Ньют совсем о нем забыл.
– Это у меня просто хобби, – сокрушенно признался он. – На самом деле я… я… – он просто не мог сказать "бухгалтер по начислению заработной платы", не здесь, не сейчас, не на глазах у такой девушки, – …инженер-компьютерщик, – в конце концов соврал он. Хочу, хочу, всем сердцем хочу быть компьютерщиком, вот только мозги подводят. – Прошу прощения, а вы…
– Анафема Деталь, – сказала Анафема. – Я оккультист, но это просто хобби. На самом деле я ведьма. Ну хорошо. Вы опоздали на полчаса, – продолжала она, протянув ему кусочек картона, – так что лучше прочтите это. Сэкономим массу времени.
* * *
Дома у Ньюта действительно был компьютер (не очень мощный), несмотря на весь печальный опыт его детских опытов. И даже не один. Какие у него были компьютеры, становилось ясно с первого взгляда. Это были настольные аналоги его "васаби". Это были, к примеру, модели, цены на которые снижались в два раза сразу после того, как он их покупал. Или те, которые появлялись во всем блеске рекламной кампании и бесследно исчезали в глубинах забвения не позже, чем через год. Или те, которые работали, только если засунуть их в морозильник. Или, если по случайному удачному недосмотру они были в целом вполне приличными машинами, Ньюту всегда доставались именно те, которые продавались с предустановленными ранними, кишащими недоделками версиями операционной системы. Но он упорно продолжал бороться с ними, потому что в нем была вера.
У Адама тоже был недорогой компьютер. Он пробовал играть на нем, но каждый раз быстро бросал это занятие. Он загружал игру, внимательно изучал ее несколько минут, а потом продолжал играть до тех пор, пока в верхней строке счетчика лучших результатов не оставалось места для новых цифр.
Однажды, заметив, что этот замечательный талант вызвал законное удивление у остальных ЭТИХ, Адам выразил недоумение по поводу того, что кто-то играет не так.
– Все, что здесь нужно – научиться играть, потом становится совсем просто, – сказал он.