Добрые предзнаменования (пер. В.Филиппов) - Терри Пратчетт 9 стр.


* * *

Равнина между Лондоном и Оксфордом уходила далеко на запад, и редкие огоньки, тут и там видневшиеся на ней, говорили о том, что вот сейчас честные селяне укладываются спать после долгого дня, полного забот, редакционных совещаний, консультаций по финансовым вопросам, и разработки программного обеспечения.

На вершине холма зажглось несколько огоньков.

Теодолит – один из самых ужасных символов двадцатого века. Тренога со зрительной трубкой сверху, установленная в чистом поле, означает только одно: грядут работы по Расширению Трассы (единогласно) и Разметке Участков Под Жилищное Строительство на две тысячи домов, в полном соответствии с Духом Деревенской Жизни. С духом подготовки руководящих кадров, точнее.

Однако даже самые трудолюбивые геодезисты не работают по ночам, а тут именно посреди ночи тренога прочно стояла на торфянистом пригорке. Далеко не все теодолиты, правда, украшены резьбой с кельтскими рунами и увенчиваются ореховым прутом, привязанным сверху. И не со всех свисают хрустальные маятники.

Ветерок пытался трепать плащ на стройной фигурке девушки, которая как раз подкручивала колесики на треноге, однако это был хороший, тяжелый плащ, благоразумно непромокаемый и на теплой подкладке.

В большинстве книг о ведьмовстве написано, что ведьмы работают нагишом. Это потому, что большинство книг о ведьмовстве написали мужчины.

Девушку звали Анафема Деталь. Она не была сногсшибательной красавицей. Если рассматривать черты ее лица по отдельности, они были весьма миловидны, но в целом ее лицо производило впечатление комплекта, наспех собранного из наличных частей без какого-либо определенного плана. Возможно, к ней лучше всего подходило слово "очаровательная", хотя люди, которые знают, что означает это слово, и могут его написать без ошибки, добавили бы еще "милочка"; с другой стороны, слово "милочка" звучит в духе чуть ли не пятидесятых годов, поэтому они, возможно, не стали бы его добавлять.

Молодым девушкам не стоит гулять в одиночку темной ночью, даже в окрестностях Оксфорда. Однако любой маньяк, жаждущий жертвы и попытавшийся обработать Анафему Деталь, обнаружил бы, что лишился не только сознания. Она ведь все-таки была ведьма. И именно будучи ведьмой, и, следовательно, девушкой разумной, она мало доверяла защитным амулетам и заклинаниям, а больше – длинному и тонкому ножу для резки хлеба, который носила за поясом.

Она заглянула в теодолит и еще немного подкрутила колесико.

Она что-то пробормотала.

Геодезисты часто что-то бормочут – например, "В два счета построим здесь объезд" или "На три семьдесят пять метра, плюс-минус два пальца".

Ничего подобного здесь не бормотали.

– Ночь темна… Светла Луна, – бормотала Анафема, – Юг на Восток… На Запад и юго-запад… запад-юго-запад… есть, поймала…

Она достала аккуратно сложенную топографическую карту и посветила фонариком. Потом она вынула прозрачную линейку и карандаш, и провела на карте аккуратную прямую до пересечения с другой прямой.

Она улыбнулась, не потому, что в этом было что-то смешное, но потому, что сложная работа была выполнена с блеском.

Затем она сложила свой странный теодолит, привязала его к раме черного старомодного велосипеда с высоким рулем, прислоненного к кусту, убедилась, что Книга в корзинке на руле, и вывела нагруженный велосипед на тропинку, теряющуюся в тумане.

Велосипед был настоящей древностью: рама его, по всей видимости, была сделана из водопроводных труб. Его соорудили задолго до изобретения трехступенчатой передачи и, возможно, сразу после изобретения колеса.

Анафема уселась поудобнее, и двухколесное чудовище, набирая скорость, загромыхало под горку, направляясь обратно в деревню. Теплый ветер трепал волосы Анафемы, и ее плащ раздувался сзади, словно тормозной парашют. Хорошо еще, что так поздно ночью на дороге не было машин.

* * *

Мотор "бентли" остывал, тихо потрескивая. Кроули, напротив, медленно закипал.

– Ты сказал, что видел указатель, – процедил он.

– Мы слишком быстро пролетели его. И вообще я думал, что ты там уже был.

– Одиннадцать лет назад!

Кроули швырнул карту на заднее сиденье, и снова завел мотор.

– Давай спросим, как туда проехать, – предложил Азирафель.

– Ну конечно, – отозвался Кроули. – Просто остановимся и спросим у первого же прохожего, который попадется нам на этом… на этой просеке далеко за полночь, да?

Он переключил скорость и направил "бентли" на дорожку между буками.

– Что-то здесь не то, в этом месте, – сказал Азирафель. – Ничего не чувствуешь?

– Что именно?

– Притормози на минуту.

"Бентли" притормозил.

– Странно, – пробормотал ангел. – Явно чувствуется…

Он поднял руки к вискам.

– Чувствуется что? – спросил Кроули.

Азирафель уставился на него.

– Любовь, – сказал он. – Кто-то очень любит это место.

– Прошу прощения?

– Здесь чувствуется очень большая любовь. Не могу объяснить лучше. Тебе особенно.

– Ты имеешь в виду… – начал Кроули.

Послышался удар, крик, и лязг. "Бентли" остановился.

Азирафель зажмурился, опустил руки, и осторожно открыл дверь.

– Ты на кого-то налетел, – сказал он.

– Нет, не я, – отозвался Кроули. – Это на меня кто-то налетел.

Они вышли из машины. Позади "бентли" на дороге лежал велосипед, переднее колесо которого превратилось в неплохое подобие ленты Мебиуса, а заднее все еще зловеще крутилось.

– Да будет свет, – сказал Азирафель. Бледное голубое свечение повисло меж буками.

Из канавы за их спинами донесся голос:

– Как, черт побери, вы это сделали?

Свечение исчезло.

– Что сделали? – виновато спросил Азирафель.

– Ох, – теперь в голосе явно слышалось замешательство. – Наверно, я стукнулась головой.

Кроули взглянул на длинную свежую царапину на блестящем боку "бентли" и на вмятину в бампере. Вмятина выправилась сама собой. Царапина затянулась.

– Поднимайтесь, юная леди, – ангел выудил Анафему из зарослей папоротника. – Переломов нет. – Это было утверждение, а не предположение: небольшой перелом все-таки был, но Азирафель не мог устоять перед возможностью сотворить добро.

– Вы ехали без фар, – начала Анафема.

– Вы тоже, – извиняющимся тоном заметил Кроули. – Все по-честному.

– Астрономией интересуетесь? – спросил Азирафель, поднимая велосипед.

Что-то посыпалось из корзинки. Ангел указал на потрепанный теодолит.

– Нет, – сказала Анафема. – То есть да. Глядите, что вы сделали с бедным старым Фаэтоном.

– Извините? – не понял Азирафель.

– С моим велосипедом. Его весь…

– Старые механизмы на редкость прочны, – радостно возразил ангел, подтягивая велосипед поближе. Переднее колесо блестело в лунном свете, напоминая своей идеальной формой один из Кругов Ада.

Она уставилась на него.

– Ну, раз мы все уладили, – быстро сказал Кроули, – нам, пожалуй, пора ехать в… да. Вы, случайно, не знаете, как проехать в Нижний Тэдфилд?

Анафема разглядывала велосипед. Она была почти уверена, что, выезжая из дома, не видела укрепленной на раме сумки с инструментами.

– Сразу за холмом, – сказала она. – Это точно мой велосипед?

– Разумеется, – сказал Азирафель, начиная подозревать, что немного переусердствовал.

– Но у Фаэтона точно не было насоса.

На лице ангела снова появилось виноватое выражение.

– Но вот же для него место, – беспомощно сказал он. – Два крючочка.

– Сразу за холмом, вы сказали? – Кроули толкнул его в бок.

– Наверно, я все-таки стукнулась головой, – сказала девушка.

– Мы бы, конечно, вас подвезли, – быстро среагировал Кроули, – но велосипед не влезет в машину.

– Его можно положить наверх, на багажник, – сказал Азирафель.

– У "бентли" нет… а! Хмм…

Ангел наспех побросал содержимое велосипедной корзинки на заднее сиденье, и туда же усадил с трудом приходящую в себя Анафему.

– И не оставишь в беде нуждающегося, – сказал он Кроули.

– Кто не оставит? Я не оставлю? У нас полно других дел! – Кроули злобно посмотрел на новый багажник на крыше "бентли". Ко всему прочему, на нем были клетчатые, под шотландку, ремни.

Велосипед взмыл в воздух и прочно привязался к багажнику. Кроули сел за руль.

– Где вы живете, милочка? – любезно спросил Азирафель.

– И фар у моего велосипеда тоже не было. То есть они были, но в них надо вставлять по две батарейки, знаете, а они потекли, и я их сняла, – сказала Анафема. Потом она свирепо посмотрела на Кроули. – Кстати, у меня есть нож, – заявила она. – Должен быть…

Судя по выражению лица Азирафеля, он был потрясен несправедливостью подобного предположения.

– Мадам, уверяю вас…

Кроули включил фары. Ему они были не нужны, но на дорогах встречаются и люди, и им спокойнее, когда у машину зажжены фары. Потом он переключил скорость и медленно двинулся под гору. Дорога вынырнула из-под деревьев и примерно через полмили они оказались на окраине аккуратной деревушки.

В ней определенно было что-то знакомое. Хотя прошло одиннадцать лет, но тем не менее…

– Здесь нет поблизости больницы? – спросил Кроули. – При монастыре?

Анафема пожала плечами.

– Вроде бы нет, – отозвалась она. – Здесь единственный большой дом: поместье Тэдфилд. Не знаю, что там теперь.

– Божий промысел, – тихо пробормотал Кроули.

– А тормоза? – вдруг сказала Анафема. – У моего велосипеда не было тормозов. Я точно знаю, что у моего велосипеда не было тормозов.

Кроули наклонился к ангелу.

– Боже, исцели велосипед, – саркастически прошептал он.

– Извини, увлекся, – прошипел Азирафель в ответ.

– С шотландкой тоже?

– Шотландка – это стильно.

Кроули тихо зарычал. Если ангелу и удавалось настроиться на двадцатое столетие, он никогда не заходил дальше пятидесятых.

– Высадите меня здесь, – послышался сзади голос Анафемы.

– Пожалуйста, – радостно повернулся к ней ангел.

Как только "бентли" остановился, он выскочил из машины, открыл заднюю дверь и склонился в поклоне, словно пожилой чернокожий слуга, приветствующий юного хозяина, вернувшегося на плантацию.

Анафема собрала свои вещи, и вышла из машины, стараясь выглядеть как можно надменнее.

Она была абсолютно уверена, что ни один из мужчин не прикасался к багажнику, но велосипед уже стоял у калитки.

В них определенно было что-то очень странное, решила она.

Азирафель снова поклонился.

– Рады были вам помочь, – сказал он.

– Благодарю вас, – ледяным тоном проговорила Анафема.

– Мы уже можем ехать? – осведомился Кроули. – Спокойной ночи, мисс. Ангел, в машину.

Ну что ж, это многое объясняет. Значит, она все-таки была в полной безопасности.

Она посмотрела вслед "бентли", направившемуся в центр, и повела велосипед по тропинке к коттеджу. Дверь была не заперта. Анафема была уверена, что Агнесса упомянула бы о том, что ее собираются ограбить, она всегда была очень точна в таких мелочах.

Анафема сняла дом с мебелью, что означало, что мебель была особого сорта, который встречается только в таких случаях просто потому, что ей побрезговали сборщики добровольных пожертвований в пользу неимущих. Но это не имело значения. Она не собиралась задерживаться здесь надолго.

Если Агнесса была права, она вообще нигде надолго не задержится. Как и все остальные.

Анафема положила свои вещи на древний стол под единственной лампочкой без абажура, свисавшей с потолка в кухне.

Ну и что ей удалось узнать? Она пришла к выводу, что ничего особенного. По всей вероятности, ЭТО было на северном краю деревни, но она и так это подозревала. Если подходить слишком близко, засветка от сигнала слишком сильная, если отходить дальше, невозможно снять точные показания.

От этого можно было прийти в ярость. Ответ должен быть где-то в книге. Вся проблема в том, что чтобы понять Предсказания, нужно было думать так же, как думала полубезумная ведьма с неимоверно высоким коэффициентом умственного развития, которая жила в семнадцатом веке. Ко всему прочему, для того, чтобы разобраться в ее манере выражения, нужен был словарь для любителей кроссвордов. Прочие члены ее семейства считали, что Агнесса намеренно затемняла смысл своих высказываний, чтобы чужаки не смогли их понять; Анафема же, полагавшая, что иногда она способна мыслить, как Агнесса, лично для себя решила, что причиной этому было то, что Агнесса была просто врединой с отвратительным чувством юмора.

У нее даже не было…

Где книга?

Анафема в ужасе смотрела на стол. Карта. Самодельный бого-теодолит. Термос с горячим бульоном. Фонарик.

Пустой квадрат, где должна была лежать Книга Пророчеств.

Она ее потеряла.

Да не может этого быть! Агнесса была неимоверно щепетильной во всем, что касалось судьбы ее книги.

Анафема схватила фонарь и выбежала из дому.

* * *

– Такое ощущение, как… в точности такое же ощущение, когда говорят "такая жуть, что мороз по коже подирает" – только наоборот, – сказал Азирафель. – Вот так, примерно.

– Я никогда так не говорю, – заметил Кроули. – Лично я за жуть обеими руками.

Светлое чувство, – еще раз попытался объяснить Азирафель.

– Нет, ничего не ощущаю, – притворно веселым голосом заявил Кроули. – Ты просто чрезмерно чувствителен.

– Это моя работа, – сказал Азирафель. – Ангелы не могут быть чрезмерно чувствительны.

– Скорее всего тем, кто здесь живет, просто нравится здесь жить. А ты перехватываешь это ощущение.

– Никогда не перехватывал ничего подобного в Лондоне, – сказал Азирафель.

– Именно. Это доказывает, что я прав, – отозвался Кроули. – А вот то самое место. Я помню львов перед воротами.

Фары "бентли" выхватили из темноты двух каменных львов и заросли рододендронов вдоль аллеи. Под шинами заскрипел гравий.

– Мне кажется, еще слишком рано наносить визит монахиням, – с сомнением в голосе сказал Азирафель.

– Ерунда. Монахини чуть свет на ногах, – возразил Кроули. – Что там у них по распорядку – офферториум? Или я путаю, и это слабительное?

– Фи, как грубо, – сказал ангел. – Не надо так шутить.

– Да ладно тебе. Я же говорю, они из наших. Черные монашки. Нам нужна была больница по соседству с военной базой, вот и все.

– Не понял.

– Ты что думаешь – жены американских дипломатов всегда рожают у черта на рогах, в маленьких больницах при монастыре? Все должно выглядеть естественно. В Нижнем Тэдфилде есть военная база, она поехала туда на открытие, тут все и началось. Военный госпиталь не готов ее принять, и тут подворачивается наш человек, и очень кстати говорит: "Есть тут одно местечко неподалеку", и все дела. На мой взгляд, неплохо сработано.

– Если не считать пары мелких деталей, – вставил Азирафель.

– Так ведь почти получилось, – возмутился Кроули, почувствовав, что должен вступиться за честь фирмы.

– Видишь ли, в зле всегда заложены ростки его поражения, – сказал ангел. – Сама его природа – отрицание, и именно поэтому включает в себя уничтожение, даже в минуты кажущейся победы. И не имеет значения, насколько его план грандиозен, отлично спланирован, защищен от ошибок – по определению свойственная злу греховность обрушится на самих злоумышленников. И не имеет значения, насколько они преуспеют в делах своих, ибо в конце сами они призовут гибель на головы свои. И замыслы их разобьются о скалы неправедности, и низринутся они в пучину забвения, и исчезнут бесследно.

Кроули задумался.

– Да нет, – сказал он, наконец. – Готов поспорить, кто-то просто прокололся. Ого!

Он тихонько присвистнул.

Усыпанная гравием площадка перед входом была сплошь заставлена машинами. И они не походили на машины монашек. "Бентли" был посрамлен начисто. Многие из этих машин могли похвастаться гордым "турбо" или "гранд" в названии и телефонными антеннами на крыше. И почти всем было меньше года от роду.

У Кроули зачесались руки. Азирафель исцелял велосипеды и сращивал кости; а он жаждал стащить пару-другую магнитол, спустить пару-другую шин, и прочее в том же духе. Но он устоял перед соблазном.

– Ну и ну, – сказал он. – Помнится, раньше монахини ездили в "моррисе-мини". Как раз вмещалось четыре штуки.

– Не может этого быть, – сказал Азирафель.

– Может, они приватизировали монастырь? – предположил Кроули.

– Или ты приехал не в то место.

– Это то место, я точно говорю. Пошли.

Они вышли из машины. Через тридцать секунд кто-то пристрелил их обоих. Со снайперской меткостью.

Назад Дальше