* * *
Когда царевич проснулся, продрал глаза и очень осмотрительно вышел из избушки (ее ножки были покорно поджаты), проворные Руки уже ловко укладывали их багаж в огромное корыто, а ближайшая пара Голов начальственно на них покрикивала. При появлении Иванушки одна из Рук приветственно ему помахала, а первая слева голова оповестила:
- Ярославна с брательником на куфне вас завтракать ждуть, оне велели вам умыться и тудыть подходить, - и занялась дальше отдачей распоряжений, перекидываясь с первой головой справа грубоватыми шутками.
- П-понял, - не сводя на всякий случай с голов взгляда, подтвердил царевич и боком двинулся к умывальнику, но тут же обо что-то споткнулся и вытянулся на траве во весь рост. Падая, он успел заметить, как под избушку быстро втянулось нечто желтое, морщинистое, бревноподобное.
Подножка!
Отряхиваясь и бормоча что-то не совсем лестное о курицыных детях, царевич, не оборачиваясь более, поспешил на кухню, и не мог видеть реакцию Ярославниных слуг.
Да, может, оно и к лучшему.
Когда с завтраком было покончено, грузо-пассажирская эскадрилья Ярославны в полной готовности к отлету была построена на дворе перед избушкой. На правом фланге горделиво красовалась добротная вместительная ступа с прислоненным лохматым помелом. Далее следовали два внушительного вида бочонка, распространявшие вокруг себя неповторимый запах свежеструганного дерева и, наконец, два корыта большой грузоподъемности с накрепко принайтованным имуществом Ивана замыкали построение.
Иван остановился и вопросительно взглянул на Ярославну.
- Твоя бочка вторая от ступы, - неправильно истолковав его заминку, подсказала та.
- Н-нет, я просто хотел… Ну, да, конечно… Нет, то есть, я хотел спросить - это что, все полетит? В смысле, я знаю, что бабки-ежки… То есть, ведьмы, я хотел сказать, извините, летают на помеле. Или в ступах. Про это я читал. И в "Приключениях лукоморских витязей" на странице пятьсот седьмой, когда Елисей… - перехватив выразительный взгляд Серого, Иван осекся и быстро закончил: - … но корыто?!
- А что тебя смущает? - поинтересовалась Ярославна. - Заклинание полета всегда одно, хоть для ступы, хоть для бочки, хоть для стакана. Если вылетает группа, ведомая одним человеком, оно слегка изменяется, вот и все. А что касается нашего обоза, - и она кивнула на выставку домашней утвари на дворе, - У тебя во дворце ведь тоже, наверняка, есть и скакун-иноходец, и ломовой коняга, и кляча водовоза. И все они хороши для своих целей. И, кстати, - вспомнив о чем-то, она выудила из кармана кулек из промасленного пергамента и подала его Ивану, - Вот, держи, не теряй.
- Это еще зачем? - искренне не понял тот.
- Взлетим - может, поймешь, - ухмыльнулся Серый, - А не поймешь - твое счастье.
- Ты не смущай вьюношу, - вмешалась ведьма. - Это если нехорошо тебе будет. На лету до меня ведь не докричишься, остановки только на обед и ужин со сном, так что, не стесняйся. Ты в первый раз летишь, и ничего постыдного здесь нет. В воздухе ведь всякое бывает - вон, по земле ездишь - и то порой приключений не оберешься, а тут…
Иван явно стал на оттенок бледнее.
- Не боись, царевич, - сверкнув белозубой улыбкой, Серый дружелюбно хлопнул Ивана по плечу.
Иванушка взвился, как ужаленный.
Так Серый считает, что он испугался!!!
Да как он может!!!
Я!!!
Царевич!!!
Лукоморский витязь!!!
Чудо-богатырь!!!
Испугался!!!
Ну, подумаешь, чуть-чуть.
Ну, даже если и не чуть-чуть, если честно-то.
Ну и что?!
Неужели это так заметно?…
И совсем не обязательно было об этом говорить вслух.
А Серый уже деловито проверил ремни, которыми вещи были привязаны и ловко запрыгнул в один из бочонков.
Царевич демонстративно распрямил плечи, выпятил грудь, выставил подбородок вперед и сделал то же самое.
С пятого захода ему удалось добиться того, что бочка при этом не падала.
С шестнадцатого - чтоб бочка не падала при попытке перевернуться с головы на ноги.
Красный как рак от смущения и злости, потный и растрепанный, мысленно проклиная самыми страшными известными ему словами ("гнусные, мерзкие, отвратительные…") все бочки, Ярославну, Серого, Жар-птицу, прадеда, которому пришла в голову идиотская мысль посадить в дворцовом саду эту дурацкую яблоню с золотыми яблоками, а также себя самого, Иван высунулся из бочки чтобы глотнуть немного свежего воздуха и украдкой скосил глаза на Ярославну и Волка.
Удивительно, но они так, казалось, были увлечены разговором друг с другом, что даже не обращали не малейшего внимания на его экзерсисы.
Даже слишком увлечены.
И в глубине сконфуженной, готовой к яростному отпору при тени малейшей насмешки души царевича шевельнулась робкая признательность. И вместо наглой, глупой, вызывающей фразы, зародившейся в его голове во время позорного кувыркания как возможный ответ на вероятную издевку, у него вырвалось нерешительное:
- Ну, я готов…
Длился второй час полета.
Позади осталась полянка с избушкой Ярославны, энергичные руки помахали им вслед и занялись прополкой грядок с морковкой, нахлынула и потихоньку уползла куда-то в район солнечного сплетения тошнота, бесконечные верхушки деревьев, одинаковые сверху (впрочем, и снизу тоже; для Ивана все деревья делились на три породы - елка, береза и ни то, ни другое) успели надоесть в первые десять минут, и теперь царевич сидел нахохлившись на дне бочки и страдал от невозможности вытянуть ноги.
"В принципе, если сравнивать с путешествием верхом или даже пешком, полет - не такой уж и плохой способ передвижения, особенно на большие расстояния," - рассуждал Иван, напрочь забыв, что еще пару часов назад он был также твердо убежден совершенно в обратном, - "Но только теперь мне становится понятным, почему он не получил широкого распространения среди людей. Конечно, нам, лукоморским витязям, не привыкать, мы и не такое видали, мы привыкли смеяться трудностям и опасностям прямо в лицо, но простые люди - это другое дело, хотя для путешествий по Лукоморью или в другие страны, например, для купцов, или послов, или… ну, или там для еще кого, лучше и не придумаешь… Это ж в три раза быстрее получается! Вот если я бы был царем, ну или хотя бы наследником престола, я бы тогда, пожалуй, приказал придумать что-нибудь такое же, но только посовершеннее. Ну, во-первых, попросторнее. Значительно. И чтобы летать там могли несколько человек, чтобы было с кем поговорить в дороге. И чтобы на полу подушки лежали. А еще лучше, диваны стояли. Или кресла. И чтобы навес какой-нибудь был, на случай дождя."
Но потом ему пришло в голову, что дождь может быть и косой, и он мысленно добавил: "А окошки застекленные."
Потом свое мнение высказал желудок, решивший что, пожалуй, съеденного завтрака до обеда не хватит, и Иван продолжал: "А также при пассажирах должен бы был состоять челядинец специальный, который бы их пирожками обносил. В смысле, кормил. И поил тоже." Но остывшие после долгого пути пирожки и холодный чай заголодавшему царевичу не показались достаточно привлекательной перспективой, и он тут же к мысленному проекту решительно добавил переносную русскую печь и повариху к ней.
Несколько больше сомнений вызвало возможное наличие нужного чуланчика, который все-таки был принят, в конце концов, с той поправкой, что при перелете над населенными пунктами он будет закрываться челядинцем-разносчиком.
"А все же, если целый день лететь, а то и несколько, то скучновато может быть," - нашел царевич новый изъян в своем детище. - "Пожалуй, надо там будет держать скоморохов команду, песельников и сказителя с гуслями. И запас продуктов и для них тоже. Тогда клети нужны будут, хоть как крути… И людская. Хм, тогда места еще побольше надо. Да это у меня уже целая изба получается! Хотя, ну и что, что изба. Очень даже и хорошо это. И назову я ее тогда… Назову я ее… Как бы это ее половчее назвать… Чевой-то не придумывается. Ну, да ладно. Потом придумаю."
Но тут сомнение закралось в голову Ивана, и он встревожено и озабоченно заскреб в затылке.
"А если волшебство откажет в воздухе? Тогда что? Ага! Придумал! Надо управляющему повыше летать приказать, а всем пассажирам метлы выдавать, как у бабок-ежек, перед началом полета, чтобы в случае чего они на них сели - и пошел через дверь по одному!"
Услужливое воображение Ивана нарисовало ему самого себя с помелом промеж ног на пороге стремительно несущегося книзу его неопознанного летающего объекта, а рядом - необъятного как Родина, бледного, с выпученными глазами боярина Бориса, старейшего Думы, с метлой и супругой своей Федосеею в вытянутых трясущихся руках…
Нет.
Что-то во всем этом было неправильно, и царевич с раздражением вымарал эту картину из мыслей.
"Не будем об этом. Подумаем лучше, как же я все-таки ее назову. "Летающий дом"? "Изба летающая"? "Летный дворец"? Во! Есть! Назову-ка я ее "Изба самолетная"! Такое даже королевичу Елисею не снилось, хотя, если быть справедливым, то на странице тысяча четыреста пятнадцатой… А вообще-то, нет. Все равно не то. Вот. А делать такие, окромя как царским казенным заводам, запретить, а за полет золотом платить. Тем, кто согласится."
И, поразмыслив над этим предложением, честный Иван со вздохом добавил: "Да только какой же дурак по своей воле туда полезет. Ну, разве только мы, витязи Лукоморья…"
* * *
На закате караван приземлился на лесной полянке, заложив предварительно такой вираж, что расслабившийся и ничего не подозревающий царевич едва не вылетел из ненавистной бочкотары головой вниз. Впрочем, сама посадка прошла на удивление мягко, и о том, что они уже сели Иван догадался только тогда, когда через край заглянула слегка взлохмаченная голова Серого и изрекла: "Приехали. Конечная."
Радостного события не смогла испортить даже привычно перевернувшаяся бочка, и Иван с наслаждением растянулся на восхитительно мягкой и душистой траве во весь рост, обняв руками земной шар. "А снится нам трава, трава у до-ома…" - в экстазе зазвучали в голове с детства знакомые строки, внезапно приобретшие совершенно новое, глубокое значение, а блаженная (идиотская) улыбка, расплывшись, заняла все доступное место на измученном угрозами приближения морской болезни лице Ивана.
Идиллическая картина возвращения блудного сына к матери-земле была прозаически нарушена воткнувшимся у самого царского носа топором.
Вслед за топором к царевичу вразвалку приблизились его новые сапоги.
Иван обижено поднял вопрошающий взгляд.
- Я иду на охоту, Ярославна готовит ужин, а тебе остается хворост, - изложил суть дела Волк. - Возражения, поправки есть?
Было ли это из-за наступающих сумерек, или на самом деле, но Ивану показалось, что цвет лица Волка тоже несколько далек от идеального. Возможно, это объясняло и необычную краткость отрока.
Иван подумал, отрицательно качнул головой и стал медленно и осторожно принимать положение "на четвереньках", и только после этого - "стоя вертикально, плюс-минус десять градусов в любой данный промежуток времени".
Минут через пять, после того, как он уже смог твердо занять позицию под углом в девяносто градусов к поверхности земли, он рискнул наклониться, подобрал топор и неестественно твердым шагом направился в лес.
В лесу было тихо и прохладно, пахло грибами и сыростью, а зарождающиеся из ниоткуда молочные клубы тумана придавали всему оттенок нереальности. Понятия пространства и времени теряли здесь свои традиционные значения, растекаясь и перемешиваясь с туманом.
"Как во сне," - подумалось царевичу, - "когда хочешь рассмотреть поподробнее что-нибудь, но стоит приглядеться, как все расплывается перед глазами, ускользает, и видишь, что на самом деле там ничего нет, и не было…"
Что такое хворост, царский сын представлял весьма смутно, но у него создавалось такое впечатление, что это каким-то образом имеет отношение к деревьям, а раз ему был выдан топор, то значит этот хворост или очень большой, и его придется измельчать прежде чем собрать, или это все-таки какая-то часть дерева, и его придется сперва от него отделить. И в том, и в другом случае этот хворост должен был быть чем-то специфическим, а иначе его просто нарубили (насобирали?) бы прямо у полянки.
Оставалось только вычислить, что же это именно такое, где его берут, и приступить к выполнению задачи - отошедший от дневных полетных испытаний желудок вежливо, но настойчиво стал напоминать, что вообще-то сейчас уже время ужина.
Иван продолжал двигаться вперед, раздвигая перед собой жиденькую поросль и туман, доходившие ему до пояса, и беспомощно окидывая взглядом окружающий его лес.
Ничего такого, при виде чего сразу стало бы понятно, что это именно хворост, и ни что иное, на глаза по-прежнему не попадалось. И несмотря на титанические усилия припомнить что-либо подобное из приключений лукоморских витязей, на ум ничего адекватного не приходило.
Каждый раз, когда королевичу Елисею случалось ночевать одному в лесу, ему или попадалась избушка (с разбойниками, с Бабой-Ягой, с красной девицей, с тремя поросятами и так далее), или на весьма удобной (без признаков сырости и тумана) полянке уже горел готовый костер, разожженный предусмотрительными путниками (разбойниками, Бабой-Ягой, красной девицей, тремя поросятами).
В принципе, разбойник, Баба-Яга (она же красна девица) и три поросенка (в багаже) были в наличии, но все равно так, как у Елисея, почему-то никак не получалось.
Несколько раз Иван пробовал начинать что-то рубить или на ощупь собирать под ногами, но каждый раз перед ним вставал неразрешимый вопрос - а хворост ли это? и он в растерянности прекращал всякую деятельность.
Так прошло еще полчаса. И царевич наконец решился. Отчаянно размахивая топором, он обрубил все ветки на высоте человеческого роста на первой попавшейся не-елке и не-березе за какие-то сорок минут, сгреб их в охапку, развернулся и направился к лагерю.
Быстро темнело.
Туман густел с каждым шагом, становясь все материальнее, и по плотности уже напоминая взбитые сливки или воздушный крем.
"Откуда же он берется?" - размышлял Иван, безуспешно стараясь отвлечься от мыслей о том, что Ярославна приготовит на ужин.
Насколько хорошей была успеваемость юного наследника престола по литературе, истории и географии, настолько жалкими были его познания в естественных науках. Они не казались ему такими же увлекательными, как его любимые дисциплины, а практического применения умению отличать липу от осины или знакомству с анатомией майского жука лукоморский витязь Иван не находил, и поэтому вызубренные по принципу "сдать и забыть" знания не задерживались в монаршей голове надолго.
Вообще-то, Ванюша был никогда не против подпитать свою эрудицию чем-нибудь интересным или полезным, но не такой ценой.
Теперь он понял, откуда берется туман.
Туман берется из реки, которая на данный момент неторопливо просачивалась в его сапоги.
Когда он уходил из лагеря, никакой воды, кроме как в глиняном кувшине в багаже, поблизости не было.
Значит, он заблудился.
Опять.
Сейчас молочно-белые и такие же прозрачные клубы тумана поднялись еще выше и накрыли царевича с головой. Недолго думая, он начал звать на помощь, но с таким же успехом он мог кричать в подушку - звук затухал еще при выходе изо рта, и Ивану начинало казаться, что он попросту оглох.
"Главное - не паниковать," - приказал он сам себе, нащупывая на всякий случай за поясом рукоятку топора.
Хоть он оказался там, где и должен быть.
Медленно ступая задом наперед, царевич выбрался из воды на берег и остановился. Немного подумав, он бросил охапку веток на землю, сложил ладони рупором и снова заорал: "А-уууууууууу!".
И в этот раз ему почудилось, что откуда-то издалека (или не очень?) до него долетел ответный крик.
Иван не поверил своим ушам, набрал полную грудь воздуха пополам с туманом и взревел: "Сергий!!! Ярославна!!!"
В реке что-то испуганно булькнуло, а справа тут же донесся ровный сильный женский голос. Слов было не разобрать, и из-за тумана было даже похоже, что женщина как будто пела, но Ванюша сразу понял, что это Ярославна его ищет и, не разбирая дороги (не то чтобы эта дорога вообще была, или имелась возможность ее разобрать), он бросился в направлении голоса. Из головы его вылетели все мысли, как будто их там и сроду не было, а осталась одно только непреодолимое желание как можно скорее добраться до источника этого божественного голоса в тумане, туда, где его ждало спасение, блаженство, радость… счастье… забвение… забвение… забвение…
Голова его кружилась, и он уже не понимал, где он находится, где вода, земля, небо, лес, туман - да и какая разница! - он летел на крыльях восторга, в голове у него был такой же туман, и он ощущал себя одним целым с ним, с ночью, с рекой, - он был счастлив, и счастье переполняло его, и ему хотелось срочно поделится им с кем-нибудь, пока оно не разорвало его на кусочки, но и тогда он бы был счастлив как никогда в своей короткой жизни, потому что он слышал этот неземной голос и приближался к нему с каждым взмахом крыльев.
О-го-го-го-го-го-го!
Я лечу-у-у-у!!!
Смотрите все - я лечу!!!
ЛЕЧУ!!!
Смотрите!
Скорее смотрите - Ярославна, Серый, я л…
Чьи-то сильные руки обхватили его вокруг талии, волшебный голос умолк, очарование мгновенно растаяло, и Иванушка с ужасом обнаружил, что стоит по пояс в холодной воде, а от человека, прижимающего его к себе, исходит мощный запах водорослей и рыбы.
Царевич внезапно почувствовал, что желудок его превратился в огромный комок льда, а сердце, пропустив удар, оторвалось от насиженного места и пребольно ухнуло в правую пятку.
Русалка.
Иван вспомнил все. Русалки - зеленые женщины с рыбьими хвостами, которые пением заманивают по ночам одиноких глупых доверчивых путников в воду и там их топят.
Или душат?
Или обгладывают заживо?
Или все и одновременно?…
Стоп.
Я знаю, что делать.
На странице девяносто восьмой, где королевич Елисей вот также ночью встретился с кровавой водяницей на проклятом болоте один на один, он смог спастись, орудуя…
Как будто прочитав мысли царевича, или саму книгу, русалка одним плавным скользящим движением вынула топор из-за кушака своей добычи и рассеяно кинула куда-то себе за спину. Звука падения Иван так и не услышал.
Или туман поглотил его, или топор улетел так далеко…
Первая версия нравилась ему гораздо больше.
- Милана, плыви сюда, я с поклевкой, - когда русалка не пела, голос ее был властным, низким и с хрипотцой.
Значит, их было двое. Как минимум.
- Кто попался? - донесся откуда-то справа похожий голос, но понежнее.
- Лопух, - русалка пожала плечами. - Добыча моя, значит, тебе разделывать. Как договаривались.
- А я и не спорю, - обладательница второго голоса выступила из тумана по пояс в воде. Смутные очертания женской фигуры проступили лишь когда она приблизилась к ним почти вплотную, и снова в ноздри ударил резкий запах водорослей и рыбы.