Муза сидела на краю ванны, хмурое выражение не сходило с ее лица с тех пор, как стражи привели сюда свою кровоточащую подопечную. Файер понимала, как тяжело Музе метаться между приказами Бригана и верностью королю.
- Пожалуйста, не рассказывай об этом командующему.
- Простите, миледи, - еще сильнее нахмурилась Муза, - но он специально просил сказать, если король попытается на вас напасть.
В дверной косяк, входя, постучала принцесса Клара.
- Брат сказал мне, что совершил нечто непростительное, - сказала она и увидела лицо Файер. - Ох, кошмар. Ясно как день, что это кольцо короля. Вот поганец! Целительница уже осмотрела?
- Только что ушла, ваше высочество.
- Ну что ж, чем собираетесь заняться в свой первый день при дворе, миледи? Надеюсь, не вздумаете прятаться только оттого, что король вас пометил.
При этих словах Файер осознала, что и вправду собиралась прятаться, но порез и синяк были не единственной причиной. Какая благословенная мысль: запереться в этих покоях вместе со своей болью и страхами и сидеть, пока не вернется Бриган и не увезет ее домой.
- Я подумала, вам интересно будет пройтись по дворцу, - предложила Клара. - А еще мой брат Гаран хочет с вами познакомиться. Он больше похож на Бригана, чем на Нэша - умеет держать себя в руках.
Королевский дворец и брат, похожий на Бригана. Кажется, любопытство Файер только что победило опасения.
Естественно, на нее пялились, куда бы она ни пошла.
Дворец был огромный, словно целый город под крышей, и обзор с него открывался величественный: водопады, гавань, море и корабли с белоснежными парусами. Раскинувшиеся над рекой городские мосты. Сам город со всем, что в нем было великолепного и ветхого, протянувшийся до золотых полей и холмов, усыпанных камнями и цветами. И конечно, небо - его было видно из всех семи внутренних дворов и всех верхних переходов, потому что их крыши были сделаны из стекла.
- Они вас не видят, - успокаивающе сказала Клара, когда Файер подпрыгнула от испуга, заменю, как на крышу сели две чудовищные птицы. - С наружной стороны стекло зеркальное - они видят только себя. И кстати, миледи, на всех открывающихся окнах во дворце есть сетки, даже на потолке. Кансрел об этом позаботился.
Уже не в первый раз она упоминала Кансрела. Каждый раз, слыша это имя, Файер вздрагивала - настолько она привыкла к тому, что все вокруг избегают его произносить.
- Так лучше, наверное, - продолжала Клара. - Дворец кишит вещами из чудовищ - все эти ковры, перья, драгоценности, коллекции насекомых. Женщины носят меха. Скажите, вы всегда покрываете волосы?
- Обычно, да, - ответила Файер, - если показываюсь перед незнакомыми людьми.
- Интересно, - протянула Клара. - Кансрел никогда не прятал волос.
"Что ж, Кансрелу нравилось внимание", - сухо подумала Файер. И что еще более важно, он был мужчиной. Ему неведомы были ее заботы.
Принц Гаран в отличие от своей пышнотелой сестры был чересчур худощав и все же весьма красив. Под шапкой почти угольно-черных волос горели темные глаза, а во всем облике было что-то настолько порывисто-грациозное, что от него трудно было оторвать взгляд, какая-то необъяснимая притягательность. Он был очень похож на своего брата-короля.
Файер знала, что он болен - в детстве его часто мучила та же лихорадка, что убила его мать, и хоть он и выжил, но здоровье подорвал; непоправимо. А еще из неясных подозрений Кансрела и уверенности Брокера она знала, что Гаран и его сестра Клара - нервный узел королевской шпионской сети. Клару в этом заподозрить было трудно, особенно гуляя с ней по дворцу, однако в присутствии Гарана принцесса становилась собраннее и серьезнее, и Файер поняла, что эта женщина, только что щебетавшая об атласных зонтиках и своей последней интрижке, кажется, неплохо умеет хранить секреты.
Гаран сидел за длинным столом, заваленным бумагами, в комнате, полной стражников и секретарей с усталыми лицами. Единственный звук, не считая шелеста бумаги, доносился, как ни странно, от девочки, игравшей в углу со щенком во что-то вроде перетягивания ботинка. Когда Файер вошла, малышка сперва уставилась на нее, но тут же почтительно отвела взгляд.
Файер почувствовала, что Гаран ограждает от нее свой разум, и внезапно с удивлением осознала, что и Клара все это время делала то же самое. Клара вела себя так открыто, что Файер даже не замечала, насколько закрыт ее разум. Девочка тоже тщательно закрывалась.
Помимо того, что Гаран закрыл свои мысли, он еще и вел себя довольно недружелюбно. Похоже, заранее решил не спрашивать у Файер вежливых банальностей вроде того, как она доехала, удобно ли ей в ее покоях и не сильно ли болит лицо от удара. Ненавязчиво осмотрел рану.
- Бригану нельзя об этом знать, пока он не закончил то, что делает, - сказал он, понизив голос так, чтобы охранники Файер, маячившие позади, не услышали.
- Точно, - кивнула Клара. - Нельзя, чтобы он сейчас помчался сюда устроить королю порку.
- Муза собирается сообщить ему, - предупредила Файер.
- Ее отчеты проходят через меня, - сказала Клара. - Я разберусь.
Испачканными в чернилах пальцами Гаран порылся в бумагах, и вскоре одна из них скользнула через стол к Кларе. Пока та изучала ее, он выудил из кармана часы и, бросив на них взгляд, обернулся через плечо к девочке.
- Милая, - сказал он, - нечего делать вид, будто ты не знаешь, который час.
Малышка издала глубокий горестный вздох, сказала что-то, отчего ее пегий щенок отпустил несчастный ботинок, натянула обувь на ногу и понуро вышла из комнаты. Щенок помедлил мгновение, а потом поскакал за своей… хозяйкой? Да, Файер решила, что при дворе короля длинные темные волосы говорят больше, чем мальчишеская одежда, и определила ее как хозяйку. На вид лет пять-шесть, и, предположительно, дочка Гарана. Гаран не женат, но это не значит, что у него нет детей. Файер попыталась подавить невольную вспышку раздражения от того, как это просто и естественно для большинства людей - завести ребенка.
- Хм, - наконец произнесла Клара, мрачно глядя в документ. - Не знаю даже, что с этим делать.
- Обсудим позже, - сказал Гаран, скользнув взглядом по лицу Файер. Она с любопытством посмотрела на него в ответ, и он тут же нахмурился, отчего стал казаться суровым и до странности похожим на Бригана. - Итак, леди Файер, - впервые обратился он к ней напрямую. - Вы предполагаете делать то, что просил король, и использовать свою силу для допроса пленников?
- Нет, ваше высочество. Я использую ее только для самозащиты.
- Весьма благородно, - сказал Гаран таким неискренним тоном, что она растерялась, лишь посмотрела на него спокойно и ничего не ответила.
- Так это и была бы самозащита, - рассеянно вставила Клара, все еще хмуро глядя в лист бумаги перед собой. - Самозащита королевства. Не то чтобы я не понимаю ваше нежелание потакать Нэшу, раз он так по-свински себя ведет, миледи, но вы нам нужны.
- Так ли уж сильно? Я для себя этот вопрос еще не решил. - Гаран обмакнул перо в чернильницу, аккуратно дал чернилам стечь и нацарапал несколько фраз на лежащей перед ним бумаге. Не глядя на Файер, он хладнокровно и с полным осознанием своих действий открыл ей чувство, отчетливо долетевшее до нее. Подозрение. Гаран не доверял ей и хотел, чтобы она знала об этом.
Тем же вечером, почувствовав приближение короля, Файер заперлась в своих покоях. Он не стал спорить, по-видимому, смирившись с тем, что им придется разговаривать через дубовые панели двери, ведущей в ее гостиную. Это был не самый приватный разговор - по крайней мере, с ее стороны, потому что стражники, несущие свою вахту, могли отойти максимум в дальнюю комнату. Прежде чем Нэш заговорил, Файер предупредила, что его будут слышать посторонние.
Разум его был открыт и встревожен, но чист.
- Мне нужно сказать вам две вещи, миледи, если вы стерпите меня.
- Говорите, ваше величество, - тихо ответила Файер, прислонясь лбом к двери.
- Во-первых, я хочу извиниться за себя.
Файер закрыла глаза:
- Виноваты не вы целиком, а лишь та часть, что желает поддаться моей власти.
- Я не могу изменить эту часть, миледи.
- Нет, можете. Раз вам хватает сил побороть мой контроль, значит, хватит сил самому себя контролировать.
- Не могу, миледи, клянусь вам.
"Не хотите, - поправила она его без слов. - Не хотите отказаться от ощущения, которое я в вас вызываю - вот что вам мешает".
- Вы - очень странное чудовище, - почти прошептал он. - Обычно чудовища стремятся овладевать людьми.
И что она могла ответить на это? Чудовище из нее плохое, а человек - и того хуже.
- Вы сказали, две вещи, ваше величество.
Он перевел дыхание, будто в попытке очистить разум, и заговорил спокойнее.
- Во-вторых, я хотел попросить вас, миледи, пересмотреть ваше решение по поводу пленника. Времена сейчас смутные. Вне всякого сомнения, у вас сложилось неблагоприятное впечатление о моей способности разумно мыслить, но клянусь вам, миледи, что на троне - когда в моих мыслях нет вас - я ясно вижу, что правильно. Королевство находится на грани чего-то важного. Быть может, победы, быть может, краха. Ваша сила могла бы чрезвычайно нам помочь, и не только с этим пленником.
Файер повернулась к двери спиной, сползла по ней, свернувшись клубком на полу, и подняла голову, потянув себя за волосы.
- Я не такое чудовище, - жалобно сказала она.
- Подумайте, миледи. Мы можем выработать правила, установить границы. Среди моих советников есть разумные люди. Они не станут просить слишком многого.
- Оставьте меня, мне нужно это обдумать.
- Вы говорите правду? Вы действительно обдумаете мою просьбу?
- Оставьте меня, - повторила она настойчивее, чувствуя, как его внимание снова переползает с серьезных вопросов на чувства. Последовало долгое молчание.
- Я не хочу вас оставлять, - сказал он.
Файер попыталась бороться с растущей в груди досадой:
- Уйдите.
- Выходите за меня, миледи, - прошептал он. - Умоляю.
Разум его был свободен, и он осознавал всю глупость своих слов. Ей стало ясно, что он просто не может остановиться.
Она притворилась разъяренной, хотя на самом деле чувствовала совсем не ярость. "Уходите, не разрушайте мир, родившийся между нами".
Как только король ушел, Файер села на пол и спрятала лицо в ладонях, отчаянно мечтая оказаться сейчас в одиночестве. Муза принесла ей воды, а Мила нерешительно предложила теплый компресс для спины. Поблагодарив, Файер выпила воду и, за неимением альтернативы, постаралась утешиться уютным обществом женщин.
Глава пятнадцатая
Файер удавалось завладевать разумом отца только потому, что он ей доверял.
Однажды зимой, в тот год, когда в него стреляли, Файер, чтобы проверить свои силы, заставила Кансрела сунуть руку в камин в его собственной спальне, убедив, что за решеткой не пламя, а цветы. Он протянул руку, чтобы сорвать их, и отпрянул; Файер крепче ухватилась за его разум и внушила ему решительности. Он снова наклонился к огню в упрямом стремлении нарвать цветов и на этот раз был уверен, что именно этим и занят, пока боль резко не вернула ему разум и ощущение реальности. С криком Кансрел подбежал к окну, распахнул его и сунул руку в снег, собравшийся на подоконнике, а потом, ругаясь и чуть не плача, повернулся к ней и спросил, что во имя Делл взбрело ей и голову.
Объяснить оказалось нелегко, и Файер, потерявшись в противоречивых чувствах, разразилась вполне искренними слезами. Ее ужасно мучил вид иго вздувшейся волдырями кожи, почерневшие ногти и неожиданно ужасный запах. Было страшно потерять любовь отца после того, что она заставила его поверить, потерять доверие вместе со способностью заставить его сделать что-то подобное снова. Она зарылась в подушки в его постели.
- Я хотела посмотреть, каково это - причинять боль, - прорыдала она, всхлипывая, - как ты меня учил. И теперь я видела, и боюсь нас обоих, и никогда ни с кем больше такого не сделаю.
Тогда Кансрел подошел к ней, забыв о гневе. Видно было, что ее слезы огорчают его - и она позволила им катиться по щекам. Он сел рядом, скрючив раненую руку, но думая только о Файер и ее печали, и успокаивающе погладил ее по волосам здоровой рукой. Она взяла ее, прижала к мокрому от слез лицу и поцеловала.
Через мгновение он отодвинулся и отнял руку:
- Ты уже слишком большая для этого.
Она не поняла, что Кансрел имеет в виду. Он кашлянул, а когда заговорил, в голосе его звучала боль:
- Ты должна помнить, что ты теперь женщина, Файер, и женщина неестественной красоты. Мужчин твои прикосновения будут сводить с ума - даже твоего собственного отца.
Конечно, он говорил как есть, и в словах его не было ни угрозы, ни намека. Он просто был честен, как и во всем, что касалось ее чудовищной силы, хотел научить ее всему важному ради ее же безопасности. Но подсознание увидело здесь возможность. Единственный способ укрепить доверие Кансрела: все перевернуть, заставить его доказывать, что ему самому можно доверять.
В притворном ужасе она отшатнулась от него и выбежала из комнаты.
В тот вечер Кансрел стоял перед запертой дверью спальни Файер, умоляя ее понять.
- Милая моя девочка, - увещевал он, - тебе никогда не придется меня бояться! Ты ведь знаешь, с тобой я ни за что не поддамся низким инстинктам. Я лишь беспокоюсь, что другие мужчины поведут себя иначе. Ты должна понимать, что твоя сила опасна. Если бы ты была мальчиком, я не волновался бы так.
Сидя в своей комнате, она довольно долго слушала его излияния, потрясенная тем, как просто оказалось манипулировать таким искусным манипулятором. Понимание, что она научилась этому у него, изумляло и тревожило.
Наконец Файер вышла к нему.
- Я понимаю, - сказала она. - Прости меня, отец.
По лицу ее текли слезы, и она сделала вид, что плачет от вида его перевязанной руки - отчасти это было правдой.
- Я бы хотел, чтобы ты научилась жестокости, - Кансрел погладил ее по волосам и поцеловал. - Жестокость - мощная защита.
Итак, она провела эксперимент, и отец по-прежнему доверял ей. Впрочем, у него были основания, ибо Файер сомневалась, что сможет пройти через что-нибудь подобное еще раз.
Той весной Кансрел заговорил о том, что необходимо придумать новый, надежный план, как расправиться с Бриганом.
Когда у Файер началось кровотечение, ей все же пришлось объяснить стражам, почему птицы-чудовища начали собираться за окнами, почему время от времени налетали, разрывали на кусочки более мелких птиц, а потом садились на подоконниках и с леденящими криками вглядывались внутрь. Как ей показалось, воины восприняли это нормально. Муза послала двоих лучших стрелков под окна подстрелить нескольких чудовищ, летавших в опасной близости от стен дворца.
Деллы не могли похвастаться жарким летом, но дворец из черного камня со стеклянными потолками неизбежно прогревался, поэтому в ясные дни стеклянные крыши убирались. Стоило Файер в период кровотечения пройти через двор, как у тамошних сеток собирались птицы, принимаясь чирикать и кричать. Файер подозревала, что эта суматоха не делает ее лучше в глазах придворных - впрочем, как и практически все остальное, что было с ней связано. Квадратную отметину у нее на щеке заметили и подробно обсудили: она буквально чувствовала, как оживленные сплетни замолкают, как только она входит в комнату, и начинаются снова, стоит ей уйти.
Да, она обещала королю, что подумает о пленнике, но на самом деле этого не требовалось. Файер знала себя. Ей пришлось потратить довольно много сил, выясняя подробности передвижений Нэша, чтобы уметь избегать его, и еще больше - чтобы отражать от себя внимание людей при дворе. В основном она чувствовала любопытство, еще - восхищение. Порой - враждебность (в основном от слуг). Ей подумалось, что у слуг должны были сохраниться отчетливые воспоминания о крутом нраве Кансрела. Был ли он с ними более жесток?
Иногда люди ходили за ней - мужчины и женщины, слуги и придворные, на расстоянии и, как правило, без определенного злого умысла. Некоторые пытались заговорить с ней, позвать. Однажды к ней подошла седая женщина.
- Леди Файер, вы словно нежный цветок, - сказала она и обняла бы ее, если бы Мила не удержала.
Файер мучилась тяжестью в животе и болезненными судорогами, чувствительная кожа горела, и последнее, чем она назвала бы себя в тот момент, это "нежный цветок". Она все не могла решить, отвесить женщине оплеуху или с рыданиями упасть в ее объятия, но тут в сеточный экран над головой заскреблась огромная птица-чудовище, и женщина, посмотрев наверх, протянула к ней руки, так же зачарованная хищником, как только что - Файер.
От других придворных дам до Файер доносились зависть и досада, а еще ревность из-за сердца короля, который даже издали вставал перед ней на дыбы, словно жеребец за оградой, и мало заботился о том, чтобы скрыть свое отчаянное помешательство. Встречаясь взглядами с этими женщинами, у которых были перья птиц-чудовищ в волосах или туфли из кожи рептилий-чудовищ, она опускала глаза и проходила мимо. Обедала Файер у себя в покоях: ее смущали царящая при дворе требовательная городская мода и ощущение, что ей ни за что не влиться в это общество. К тому же так можно было не встречаться с королем.
Однажды, проходя по белокаменному двору, Файер стала свидетельницей захватывающего сражения между кучкой малышей, с одной стороны, и дочкой принца Гарана, которой помогал её щенок, с другой. Было ясно как день, что драку затеяла именно девочка, а из того, какие страсти кипели в умах дерущихся, Файер почувствовала, что причиной раздора, возможно, оказалась она сама. "Прекратите, - приказала она мысленно детям через весь двор, - сейчас же". В ту же секунду все, кроме дочери Гарана, замерли, обернулись с округлившимися глазами, а потом, визжа, убежали во дворец.
Файер послала Нила за целителем, а сама вместе с остальными стражами бросилась к девочке, у которой уже опухло лицо, а из носа лилась кровь.
- Дитя, - спросила Файер, - как ты?
Но девочка была поглощена спором со щенком, который все не прекращал прыгать, тявкать и вырываться из ее рук, держащих его за ошейник.
- Пятныш, - сказала она, наклоняясь к нему, с трудом говоря из-за крови, - лежать. Лежать, говорю тебе! Перестань! Ох, скалы! - воскликнула она, когда Пятныш, подпрыгнув, попал ей по окровавленному лицу.
Файер схватилась за разум щенка и успокоила его.
- Ну, наконец-то, - страдальчески вздохнула девочка и уселась прямо на мраморный пол рядом с Пятнышом, потом ощупала щеки и нос на предмет повреждений и, поморщившись, убрала с лица слипшиеся волосы. - Папа расстроится.
Как и раньше, девочка довольно удачно - на удивление удачно - закрывала разум от Файер, но та поняла ее чувства достаточно хорошо, чтобы высказать догадку.
- Потому что ты стала меня защищать?
- Нет, потому что забыла, что нужно прикрываться левой рукой. Он мне все время напоминает. Кажется, нос сломан. Он меня накажет.
Едва ли Гарана можно было назвать олицетворением доброты, но все же Файер представить себе не могла, чтобы он наказывал ребенка за проигрыш в драке по крайней мере с восемью противниками.
- Потому что тебе сломали нос? Конечно, нет.
- Нет, - печально вздохнула девочка, - потому что я затеяла драку. Он мне запретил. И потому что не пошла на уроки. Мне сейчас надо быть на уроках.